2024-4-24

16

0

0

Огонь освещающий и огонь пожирающий - это один и тот же огонь.
Анри-Фредерик Амьель¹

Из одиннадцатой главы:

- Пожалуйста, не вешай трубку! Я внизу. Можно зайти к тебе на секунду?

- Но сейчас два часа ночи, - протестую я. – Это может подождать? – Голова идёт кругом, я лихорадочно пытаюсь понять, что, чёрт возьми, ему нужно.

- Нет, не может.



Услышав в трубке вздох, щёлкаю выключателем и окидываю взглядом комнату. Это не сон. Эдвард внизу и хочет зайти. Сказать, что я удивлена, было бы большим преуменьшением… Я совершенно ошеломлена.

- Не понимаю…

- Пожалуйста, Белла. Мне необходимо с тобой поговорить.

Вопреки здравому смыслу я даю согласие, выбираюсь из постели и нажимаю на кнопку домофона, чтобы впустить Эдварда. Буквально через минуту он уже стучит в дверь. Сообразив, что на мне нет бюстгальтера и вообще я в пижаме, торопливо беру из шкафа халат и, прежде чем открыть, надеваю его.

Эдвард стоит в коридоре, засунув руки в карманы. Его волосы растрёпаны, а выражение лица напряжённое. Мы встречаемся взглядами, и я вижу, что его глаза налиты кровью. Неужели он всё ещё пьян? У меня-то остатки хмеля моментально выветрились, подарив на память головную боль, пульсирующую в одном ритме с отчаянно бьющимся сердцем. Совершенно непонятно, зачем Эдвард здесь в такое время.

- Привет, - тихо здоровается он. – Можно войти?

Не говоря ни слова, я отступаю в сторону и пропускаю его в комнату. Медленно закрываю за ним дверь и прислоняюсь к ней для опоры – тяну время, пытаясь собраться с духом. Мне страшно оборачиваться.

- Белла… - Звуки этого голоса заставляют меня медленно оглянуться. Эдвард нервно постукивает носком ноги по полу. Не могу винить его за это, честное слово, поскольку около трёх часов назад буквально напала на него. Вспоминая наше столкновение, я снова чувствую стыд, смущение и злость.

- Как ты узнал мой адрес? – спрашиваю я. Не помню, чтобы во время нашей совместной работы я сообщала ему, где живу.

- Это имеет значение?

- В некотором роде, - мямлю я, немного приближаясь к нему.

- Розали.

- Что? – о, у неё большие неприятности. С какой стати она дала ему мой адрес?

- Я ей позвонил… Мне очень нужно было увидеться с тобой. Сегодня же.

- Не верится, что она тебе сказала, - бормочу я себе под нос.

Он грустно улыбается, оглядывая комнату. Я чувствую себя странно уязвимой, когда он стоит здесь и смотрит на мои вещи. Это моё убежище, святая святых, и присутствие здесь Эдварда выбивает меня из колеи. На секунду я теряю присутствие духа, внезапно встревожившись, не оставила ли на виду какую-нибудь реликвию… Его книги! Нет, они тщательно убраны под кровать, как всегда.

- Поверь, мне пришлось потрудиться… убеждая её.

- Не понимаю, - признаюсь я. – Честно говоря, не представляю, зачем ты здесь. Мне нечего добавить к сказанному на вечеринке, - разумеется, это не совсем так. Но с него хватит и того, что я ему наговорила… наверняка хватит. – Ты все равно не отвечаешь на мои вопросы. Что тебе ещё нужно, Эдвард? Такого, что не могло подождать? – устало спрашиваю я, иду к дивану и плюхаюсь на него. Через секунду Эдвард следует моему примеру и тоже садится, явно стараясь держаться подальше от меня. Не беспокойся, Эдвард. Если ты боишься, что я тебя ударю, то не стоит, я этого не сделаю. Наступает неловкое молчание, нарушаемое только его притопыванием.

Наконец он поворачивается всем телом, складывает пальцы рук «домиком» и, наклонившись вперёд, облокачивается на колени:
- Сегодня... на вечеринке…

- Я повела себя глупо, - договариваю я за него.

- Нет. Пожалуйста, - останавливает он меня, поднимая руку. – Ты сказала что-то… о письмах.

Кровь приливает к лицу из-за того, что я так позорно подставилась, упомянув об отчаянных, умоляющих посланиях, которые писала, будучи ребёнком, - посланиях, полных чувств, которые он не счёл достойными ответа. Словно защищаясь, запахиваю халат на груди и пожимаю плечами:

- Да.

Он придвигается чуть ближе:
- Вот это меня и заинтересовало. Что ты имела в виду?

Я хочу отвернуться, но его глаза такие глубокие, они удерживают мой взгляд, точно так же, как это было всегда. Эдвард, сидящий здесь, задающий такие вопросы – это сродни медленной пытке. Моё дыхание учащается, а пустота в груди угрожает взорваться.

- В каком это смысле «что я имела в виду»? Мои глупые письма.

- Какие письма, Белла? – он ещё ближе, между нами всего фут, а голос Эдварда сейчас настойчивый, требовательный и горячий, - совсем как его взгляд. Я инстинктивно хочу отодвинуться, но некуда. Вжимаюсь в диванные подушки, подтягивая колени к груди.

- Мои письма, - шепчу я, не понимая. – Письма, которые я писала тебе и Элис. – Почему он так поступает со мной?

- Какие письма? – снова спрашивает он. – Я не получал ни одного письма.

- Что? – я недоверчиво качаю головой, не в состоянии осознать, что он говорит. Как такое может быть? Невозможно. – Что ты имеешь в виду?

- Я не получал от тебя писем, - повторяет он, и его голос надламывается от боли и гнева. Я смотрю в его глаза, полные слёз… Нет. Невозможно.

- Но… Но я писала вам. Писала несколько месяцев… больше года. Вы ни разу не ответили, - воспоминания обо всех этих днях разочарования, наполненных цепкой и страшной надеждой, что именно сегодня придёт долгожданная весточка, снова нахлынули на меня.

- Я писал тебе. Долго. И это я ни разу не получил ответа

- Что? – мой голос обретает силу. – Невозможно.

- Я говорю правду. Клянусь Богом, это так, - яростно говорит он. Смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю, что он не лжёт. – Если ты писала мне, знай: я так и не получил твоих писем. И Элис тоже.

Меня словно ударили в грудь. Я не могу дышать. Не могу думать. Все эти годы… И Элис не прочитала ни слова из того, что я писала. А теперь её уже нет и она никогда не узнает!
- Я писала! Писала, несмотря на то, что ничего не получала от вас. Я ждала… Я хотела… - выдавливаю я, задыхаясь.

- И ты, ты думала, что я не… - не договорив, он со стоном прячет лицо в ладонях.

- Я думала, что ты… Что ты не… - не любишь меня, не хочешь быть моим другом. Всё сразу. Я хватаюсь за грудь, силясь протолкнуть внутрь воздух, и чувствую приближение гипервентиляции. Раньше такое случалось – мои лёгкие после пожара так и не пришли в норму и никогда уже не будут прежними. Они повреждены, непоправимо.

Эдвард встревоженно поднимает голову, и я вижу, что у него мокрое лицо… это слишком ужасно. Я задаюсь вопросом, почему он так смотрит на меня, и тут понимаю, что издаю тихие болезненные звуки.

- Белла? С тобой всё в порядке? – Я неистово киваю, отворачиваясь, чтобы смотреть куда угодно, только не на Эдварда. У меня есть ингалятор, в котором не было необходимости уже больше года, но я понятия не имею, где он, не знаю даже, взяла ли я его с собой, уезжая из дома. Глупая Белла.

Внезапно я чувствую, что он обнимает меня.
- Шшш, - шепчет он, привлекая меня ближе и чуть ли не усаживая к себе на колени. Я совершенно беспомощна, но пытаюсь дышать. Вдох и выдох. Вдох и выдох. В его объятиях так тепло, так странно, что через минуту я успокаиваюсь, боль в лёгких утихает. – Сделай глубокий вдох, хорошо? – Я киваю у него на груди, чувствуя, как часто бьётся его сердце. Он касается моих волос, утешающе шепчет что-то, и только начав дышать ровнее, я понимаю, что он дрожит.

- Эдвард?

Он прячет лицо у меня на плече, что-то бормоча. Повинуясь инстинкту, я обхватываю его руками, крепко прижимаю к себе и чувствую, как его тело подается мне навстречу. Вдыхаю и улавливаю запах его лосьона, смешанный с перегаром и мятой.

Этот неожиданный контакт дает мне возможность убедиться, что Эдвард гораздо твёрже и шире, чем я помню. Он вырос. А я всё пропустила.

Я начинаю плакать. Мне казалось, что слёзы уже давно кончились, но сейчас они неудержимо льются и я ничего не могу с этим поделать. Эдвард покачивает меня, и довольно долго мы просто сидим, держась друг за друга. Не знаю, сколько проходит времени, – и мне всё равно.

- Не могу поверить, - шепчет он мне на ухо, его голос срывается. – Не могу поверить в это. Я думал, что ты не хочешь больше разговаривать со мной. Спустя некоторое время я просто перестал писать, - он крепче обнимает меня, и, чувствуя влагу на его щеке, я понимаю, что он тоже плакал.

- А я думала, ты не хочешь. Но я не понимаю… Ты ведь так и не пришёл в больницу… Я решила, что ты возненавидел меня. Или что тебе противно… - мне не верится, что я сказала это вслух. Неужели сказала?

- Противно? – спрашивает он, отстраняясь и удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. – Нет, Белла. Никогда.

- Тогда почему же?

- Вообще-то, я приходил. В самый первый день… Ты была без сознания…

Я ломаю голову, пытаясь вспомнить, но нет, ничего не сохранилось. И всё же почему он не вернулся позже, если действительно хотел меня увидеть?
- Но я очнулась. Элис навещала меня. Я видела Карлайла, Эсме. Почему ты не пришёл с ними снова?

Эдвард отпускает мою руку, и я чувствую, как в ней восстанавливается кровообращение. Я даже не заметила, что он так сильно сжимал её. Наверное, останутся синяки.

- У меня нет оправданий, - с горечью говорит он. – Я всегда знал, что ты возненавидишь меня за это. Мне больше нечем было объяснить твоё упорное молчание.

Я склоняю голову к плечу, озадаченно глядя на него. И вижу, как на его лице снова появляется ожесточённое выражение – он сердится на меня или на себя?

- Значит, ты не захотел прийти.

Эдвард со вздохом проводит руками по волосам, его лицо становится удручённым:
- Я струсил, Белла. Не смог встретиться с тобой. Стоило увидеть тебя в коме, забинтованной, такой хрупкой… подслушать, как Карлайл расспрашивает кого-то из врачей и тот отвечает, что твои шансы выкарабкаться примерно пятьдесят на пятьдесят… Чёрт побери, как же я разозлился!

- Разозлился? – я пытаюсь понять его, но это очень трудно после стольких лет без контактов. Многое всё ещё не ясно.

- Разозлился, да, - он саркастически усмехается. – На себя и на всю эту проклятую историю.

- А на себя-то за что? – недоверчиво переспрашиваю я. – Ведь это не ты начал пожар.

- Однако я его и не предотвратил, Белла, - говорит он. Его глаза снова смотрят затравленно. – Не следовало слушаться тебя, когда ты просила меня держаться от этого подальше. Нужно было отвести тебя к нам домой и поговорить с родителями. Но я не сделал этого, я, чёрт бы меня побрал, этого не сделал.

- Но ты…

- Неужели не понимаешь? Ничего этого не случилось бы, если бы не я.

- Это я тебя остановила, Эдвард, - протестую я, машинально кладя руку ему на плечо. И чувствую, как он напряжен. – Я заставила тебя пообещать.

- Знаю, - мрачно соглашается он. – На тебя я тоже сердился.

- Всё случилось из-за меня, - шепчу я, чувствуя, как снова начинают капать крупные слёзы. Я даже не могу посмотреть на него.

Но он прав. Это моя вина, только моя. И мне никогда не забрать назад те ужасные слова, которые я сказала маме. А ведь тогда я хотела сделать только это – попросить у неё прощения. Я никогда не смогу сказать ей, что любила её. И Элис тоже.

Эдвард выразительно качает головой:
- Нет, я не это имею в виду. Ты не виновата. Нет. Ты же была всего лишь ребёнком. И беспокоилась о своей маме. Любой в твоём положении сделал бы то же самое. Тебя не за что винить.

Я киваю, чтобы успокоить его, но в душе знаю правду: виновата именно я. Мне одной было известно, в каком тяжёлом состоянии была Рене. Даже Эдвард знал не всё. Хотя пожар был признан несчастным случаем, он никогда не произошёл бы, если бы она была в здравом уме. Или если бы я рассказала кому-нибудь.

- Но я просто не мог видеть тебя в больнице… только не так. Ты даже не могла дышать, - последнее слово он едва выдавливает. – К тому же мои родители сказали, что едет твой опекун, чтобы увезти тебя обратно в штат Вашингтон. У меня была возможность прийти вместе с Элис – повидаться с тобой… попрощаться. А я не пришёл. Не смог.

Признание Эдварда ничего не меняет – я по-прежнему чувствую себя брошенной: секунду назад он подтвердил, что сознательно предпочёл не навещать меня.
- Ты был нужен мне, Эдвард.

- Я знаю.

- Это было…

- У меня нет оправданий. Я струсил. Если тебе от этого станет легче, Элис возненавидела меня за это.

Мысли беспорядочно крутятся в голове. Я изо всех сил пытаюсь разобраться в причинах поступков людей, которых я так долго понимала неправильно:
- Но Эсме и Карлайл… они просто отпустили меня. Это оказалось так легко для всех вас… А для меня… для меня это было ужасно, - я не могу удержаться от горьких интонаций.

- Элис хотела удержать тебя – настаивала, чтобы родители поборолись за право опеки. Но они подумали, что у Билли тебе, возможно, будет лучше всего. Его официально назначили опекуном по завещаниям обоих твоих родителей. Эсме и Карлайл встретились с ним, и им показалось, что он очень заботится о тебе – он был почти членом твоей семьи. Карлайл решил, что в судебные инстанции обращаться бесполезно… а потом… - Эдвард на мгновение замолкает. – Они ведь не обижали тебя? Боже, пожалуйста, только не говори, что они…

- Нет! Нет. Ничего такого! Билли прекрасный человек, и Джейк тоже. Они были очень добры ко мне.

Эдвард кивает и сглатывает, но я вижу, как он сжимает руками колени.

- А ты? – спрашиваю я.

- Что?

- Ты сказал, что Элис хотела, чтобы я осталась у вас. А ты?

- Вначале… я не знал, чего хочу. Думал, что может быть, родители правы и тебе действительно лучше будет уехать…

- Как ты мог…

- Не знаю! Я был сам не свой, - говорит он, перебивая меня. – Когда злость иссякла… к тому времени, как я понял, какую ошибку совершил, тебя уже увезли.

Даже после всех этих лет мне больно узнать о его сомнениях в том, что моё место рядом с ним, ведь у меня никогда их не было. Эдвард выглядит разбитым.

- Мне так жаль, - говорит он, и осторожно тянется к моим волосам, а потом торопливо отдёргивает руку, снова роняя её на колени. – Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Долгое время я думала, что уже простила его… простила и начала жить дальше. Какой глупой я была! Совершенно ясно, что негодование никуда не делось, нежеланное и скручивающее сейчас мой желудок. Даже понимая причины поступков Эдварда или, по меньшей мере, принимая его объяснения, не могу считать их достаточными. Но в то же самое время, как ни странно, я не хочу причинять ему боль.

- Наверное.

- Конечно, я не заслуживаю этого. Я нарушил наше обещание.

- Всегда быть друзьями.

- Что бы ни случилось, - тихо добавляет он.

- Но ты сказал, что писал мне письма.

- Да, - вздыхает он. – Начал через пару дней после твоего отъезда. Как будто наконец понял, что ты не вернёшься. Я знал, что ты, вероятно, ненавидишь меня.

Я качаю головой. Во мне никогда не было ненависти к нему. Мне просто нужен был мой друг.

- Я должен был сделать что-то, чтобы попытаться загладить свою вину, - продолжает он. Но боялся, что ты не станешь со мной разговаривать. Поэтому раздобыл твой адрес и начал писать. В любом случае, мне всегда легче было выражать мысли на бумаге. Но ты так и не ответила.

- Я… Я бы…

Он грустно качает головой:
- Мне казалось, что ты сможешь понять и простить. Ответа не было, и родители сказали, что тебе, вероятно, нужно время. Но ты не писала и Элис. Я пытался поговорить с ними об этом, однако к тому моменту их мысли уже были заняты совсем другим… Элис… - он снова замолкает и устало трёт ладонями лицо.

- Пожалуйста, - говорю я, кладя руку на его колено. На мгновение он застывает, но потом, похоже, расслабляется. В моей душе происходит борьба – часть меня стремится услышать правду, а другая часть хотела бы спрятаться от неё. Эдвард, казалось, был так зол на меня раньше, и я боюсь узнать, почему.

Когда он начинает говорить, его голос звучит бесстрастно:
- Через четыре месяца после твоего отъезда ей поставили диагноз. Острая миелоидная лейкемия.

- Рак? – задохнувшись, переспрашиваю я. Не знаю почему, но этого я ожидала меньше всего. Я сижу, пытаясь вспомнить, выглядела ли она когда-нибудь больной – возможно, усталой, но больной никогда!

- К тому времени, когда они спохватились, количество лейкоцитов у неё было низким… очень низким. И она… не реагировала на лечение.

Мне не так уж много известно о раке, но я знаю, что при лейкемии каким-то образом помогает костный мозг. Что сёстры или братья и иногда родители могут быть донорами.
- А как же пересадка?

Эдвард смотрит на меня безжизненно:
- Ни один донор не подошёл.

Что означает: он не подошёл в качестве донора.

- Ох, Эдвард, - вырывается у меня со стоном, и он отводит взгляд. Какую боль ему, должно быть пришлось пережить, когда стало ясно, что помочь сестре не в его силах! Я знаю, что такое быть не в состоянии спасти того, кого любишь. Он отодвигается от меня, явно не желая, чтобы я к нему прикасалась. Я бессильно роняю руки.

- Родители некоторое время жили порознь. Мама повезла Элис на стационарное лечение в Филадельфию, а я остался в Элджине с отцом. Он не мог бросить свою практику, иначе нечем было бы платить за Элис. Я хотел поехать с ними, но мама решила, что этого делать не следует – нужно было заботиться об отце, заканчивать школу. Я ездил навещать Элис каждые каникулы, иногда и по выходным, - взгляд Эдварда устремлён куда-то вдаль, и я задаюсь вопросом, о чём он задумался. – Она долго держалась, чуть больше года. И это она старалась нас утешить, - грустно говорит он. – Даже в самом конце.

- Ты был с ней… когда это случилось?

Эдвард едва заметно кивает.
- А потом всё покатилось по наклонной плоскости. Мой отец… он винил себя. Он не заметил симптомов – думал, что она просто в унынии… из-за…

Понимание ударяет меня с холодной, ослепительной ясностью. Пожар. Карлайл считал, что Элис переживает из-за пожара, из-за моего отъезда.

- О Господи. Нет. Нет! – это даже хуже, чем я себе представляла. Это не может быть правдой. Я не хочу этого знать. Нет. Я снова подтягиваю колени к груди, но это совсем не помогает остановить ужас. У меня даже не осталось слёз… ничего… ничего не осталось.

Объятие Эдварда застаёт меня врасплох, но я отталкиваю его. Да неужели ему не отвратительна даже сама мысль о том, чтобы находиться со мной в одной комнате? После всего этого? И он ещё спрашивает, смогу ли я когда-нибудь простить его за то, что он сделал! А как ему удалось простить меня?

- Неудивительно, что ты возненавидел меня, - шепчу я еле слышно. – А я всё думала, почему… какое ты имеешь право…

- Я никогда тебя не ненавидел, - хрипло говорит он.

- Ненавидел. Должно быть, ты думал, что я ужасный человек. Это… о Боже, - я не в силах унять дрожь.

- Белла, в этом не было твоей вины. Ты не знала. И отец тоже не был виноват. Врачи сказали, что даже если бы диагноз был поставлен на пару месяцев раньше, они всё равно… - его слова, вероятно, предназначаются для того, чтобы утешить меня, но они кажутся почти абсурдными, учитывая ситуацию.

- Ты говоришь так, а сам думаешь, что это твоя вина, разве не так? Потому что ты не смог быть донором для неё.

Он не отвечает, и я не настаиваю, хотя знаю, что это правда.

- Ты сказал, что они жили порознь, твои родители.

- Сейчас они снова вместе. Правда, на это понадобилось довольно много времени. Я думал, они разведутся, - бормочет он. – После её смерти мы все были озлоблены.

Карлайл и Эсме всегда выглядели такими любящими и счастливыми вместе. Я пытаюсь представить себе их дошедшими до грани развода. Это кажется невозможным. Но, по крайней мере, они сумели найти обратный путь друг к другу.

- Когда ты перестал мне писать? – спрашиваю я, хотя не чувствую особого желания знать подробности.

- За пару месяцев до смерти Элис, - говорит он. – Но к тому времени я уже писал больше для себя, чем для тебя. Мне не очень хочется обсуждать это сейчас, если ты не возражаешь. – Значит, он писал мне целый год или чуть дольше. Сколько горя и ужаса он излил в тех письмах!

И где они? Этот невысказанный вопрос теперь висит между нами, мучительный и навязчивый одновременно. Но ни один из нас не в состоянии сейчас докапываться до сути. Возможно ли? Нет. Невозможно. Наверное, у Эдварда был неправильный адрес. Или мои письма затерялись…

- Помнишь, как я сбегал из дома по ночам и приходил к тебе?

- Конечно. Я просто сходила с ума, беспокоясь, что Эсме и Карлайл могут тебя застукать. Или что узнает Рене.

- У нас было несколько хороших разговоров.

- Да. Было, - признаю я, слабо улыбаясь этому воспоминанию. В какое волнение я приходила, когда слышала позвякивание камешков о моё окно!

- Это кое-что мне напомнило, - говорит он. – Ты не знала, но иногда я приходил, даже когда ты спала. Просто проверить и посмотреть, всё ли в порядке.

Это удивляет меня, и я слегка выпрямляюсь:
- Правда?

- Угу.

Эдвард вздыхает и, откинув голову на спинку дивана, закрывает глаза. Всё вокруг пронизано изнеможением, грустью и напрасно потерянным временем. Собственное тело кажется мне лишённым жизни, иссохшим до самых костей. Я не знаю, что сказать или сделать, чтобы навести мост через эту пропасть во времени и пространстве, зияющую между нами. Поздно. Я снова дрейфую без якоря. А в перспективе – неизбежная необходимость разбираться с последствиями этой нашей ночной беседы.

В какой-то момент меня резко приводит в чувство голос Эдварда, и я понимаю, что, должно быть, уснула.

- Что?

Ответа нет.

Я вглядываюсь в темноту, пытаясь рассмотреть его лицо. Он в полной отключке, длинные ноги неловко вытянуты, а голова запрокинута под углом, который кажется неудобным. Окно слегка посерело, и мне даже не нужны часы, чтобы понять, что уже рассвет. Наверное, нужно разбудить Эдварда, но это кажется жестоким. Вместо этого я предпринимаю попытку переместить его в более подходящее для сна положение.

Стараясь двигаться осторожно, беру его за плечи и аккуратно направляю так, чтобы положить вдоль дивана. Это даётся мне не без труда, потому что Эдвард очень тяжёлый, но, к моему удивлению, он не просыпается. Прежде чем я берусь за его ноги, он бессознательно подтягивает их к себе. Удовлетворённая тем, что теперь он устроен более комфортно, я начинаю вставать, но чувствую на запястье руку Эдварда.
- Не уходи, - шепчет он. – Пожалуйста.

Я тихо сижу около минуты, пока его ладонь не разжимается, а дыхание снова не становится ровным. В тусклом свете раннего утра лицо Эдварда выглядит таким умиротворённым, его рот слегка приоткрыт, а я думаю об иронии судьбы… жизни… божественного провидения - что бы ни направляло нас, оно к нам жестоко.

Легко прикоснувшись к лицу Эдварда, я возвращаюсь в постель.

---

1 Анри-Фредерик Амьель (фр. Henri-Frédéric Amiel, 1821 - 1881) — швейцарский писатель, поэт, мыслитель-эссеист.