Название: Ведунья

Фандом: Собственное произведение

Заявка: Собственное произведение. История о девушке, которая обрела способность варить приворотные зелья, пожертвовав умением любить.

Жанр: то ли фэнтези, то ли сказка, то ли черт его знает что такое.
Пейринг: -

Саммари: История о девушке, которая обрела способность варить приворотные зелья, пожертвовав умением любить.

---

Прабабка моя была ведуньей, и бабка была. А мамка – нет. Отказалась она от силы колдовской, потому что полюбила моего отца. Глупая была мамка. Любовь что? Тлен. Сегодня кажется тебе парень хорошим да пригожим, а завтра… А завтра и глаза б его не видели.
Но мамка любила моего отца до самой своей смерти, которая случилась, на беду, рано. Мне и трех годков не было, когда лихорадка болотная утащила ее на тот свет. А отец, погоревав немного, женился на другой. Не захотела я жить с мачехой и ушла к бабке, а отец и не удерживал.

Бабка учила меня всяким премудростям колдовским, но силу-то и не передавала. А без силы они ничего не стоят. Что с того, что знаю я, какие травы в приворотное зелье класть? Не будет оно действовать, пока силы ведовской во мне нет. А бабка и говорит мне: «Рано тебе еще ведуньей становиться, не пожила ты еще, опыта не набралась». А под опытом бабка любовь-то как раз и имеет ввиду! Вот чудная она у меня! Я ей говорю: «Да не нужна мне эта любовь! Много от нее добра? Вон мамка из-за любви отказалась от колдовской силы и сгорела рано. Будь она колдуньей, смогла бы сохранить и молодость, и красоту на долгие годы. Да и отца бы приворожила, никуда бы он от нее не ушел». А бабка только качает головой и говорит: «Полюби сначала, тогда и решение принимать будешь: нужна тебе эта любовь или нет. Если будет тебе от нее одно горе, значит, так тому и быть – передам тебе силу колдовскую. А ну как не захочешь колдуньей становиться?» Чудная бабка. Как можно захотеть от силы отказаться? Ума не приложу.

Знаю я, что решение мое не изменится, слово мое твердое. Но бабке-то это не докажешь. Так что хочешь, не хочешь, а придется мне открыть свое сердце.
Как раз и праздник подоспел, День Сварога. Подбила девок я на братчину, собрали мы ее по всей деревне, а избу сняли. Негоже мне как будущей колдунье в своем доме гулянку устраивать. Да и не пойдет ко мне никто, побоятся. Зазвали мы парней на вечерку, все пришли. Девки болтают с ними, хихикают, а я, знай, приглядываюсь.

Проще влюбиться в того, кто и сам на меня уже глаз положил. Раньше не обращала я внимание на заигрывание парней, а сейчас самое время пришло.
Деян, кузнец, пришел одним из первых. Меня за бок ущипнул – приветствует, стало быть, так, – на стол гостинцы выложил да и подсел к девкам. Теребит их, покоя не дает, то утащит вещь какую-нибудь, им принадлежащую, да за возврат поцелуй требует, то вдруг сдернет приглянувшуюся девицу за ноги с лавки, то еще что. А девки и рады его вниманию. Пищат, смеются. Конечно, Деян парень видный: статный, круглолицый, косая сажень в плечах, брови густые вразлет, черные волосы по шее кудрявятся. Любит он со мной заговаривать и пошучивать, но и другими девками не брезгует.
Знаю я, что Малуша, подружка моя, по нему сохнет. Отобью – обидится ведь.

А тут и она подскочила:
– Лада, позови всех на улицу хороводы водить да песни петь.
Некрасивая Малуша, неприметная. А вот голосище у нее звонкий, сильный. Думает она, что голосом и походкой плавной сможет Деяна привлечь. Ладно, позову.
Вышли все на улицу, Малуша и затянула песню, все подхватили, а Деян на нее и не смотрит, ко мне подбирается.
– Ладка, пошли в ручеек играть, – хвать меня за руку, и в толпу тянет. Мне-то что, могу поиграть. Малушу только жалко.

Встали мы с ним в «ручеек», да не долго простояли. Игорь, косарь, зацепил меня да поволок сквозь «ручей». Знаю, что нравлюсь ему, а он со мной за все время и слова не сказал. Добрый он, да глупый. Речей не ведет, молчит только да смотрит. Но девкам он нравится. Кудри белые как лен на солнце, сам худой да звонкий, а выносливость невиданная. С утра до ночи может косить, не присев да не передохнув. Вот его руку из моей и выхватила Любава, потащила за собой. А я вернулась к началу ручейка да схватила первого попавшегося парня. То Есений оказался, пастух, русоволосый да стройный. Хорошо он песни умеет петь да на дудочке играть. Всегда мое сердце тает, его слушая. Жаль только парня, кривой на один глаз.

Так играли мы, а я все к парням приглядывалась. На кого мое сердце вздрогнет да откликнется? Вроде и пригожие есть, и нравятся мне, но все не то.
Вдруг чья-то сильная рука выдернула меня из несильного захвата Есения да совсем из «ручейка» и вытянула.
– Здравствуй, Лада, – услышала я смешливый голос. – Ты сегодня за хозяйку? Что ж не позвала на вечерку?
Княжич пожаловал. Его только и не хватало сегодня.
– Не дури, княжич, – ответствовала я, подбоченившись. – Наши посиделки деревенские не твоего уровня.
– Прогонишь, что ль? – поднял он брови.
– Опять дуришь. Кто тебя прогонять-то будет? Только не обессудь, развлечения у нас простые, для важных персон не подходящие.
– Речь твоя песней литься стала. Видать, книжки читать ты начала, как я советовал? – ухмыльнулся княжич.
– Не обученная я грамоте, вишь ты какое дело. Так и помру темной девкой. Тебе-то что за печаль? – огрызнулась я.
– Верно, нет мне никакой печали. Дурой родилась, дурой и помрешь. Твое дело, – хмыкнул он и побежал к «ручейку», выхватил Малушу из руки Деяна и потащил по проходу. А Малуша и знать не знает, горевать ей или радоваться. Хоть и люб ей Деян, но кто же от внимания княжича откажется?

Я вот и откажусь! Неважно, что красивый он да пригожий. Неважно, что ловкий да умный.
Зато дерзкий да недобрый, на язык острый. Бахвалиться любит. Конечно, есть ему чем похвалиться, но заносчивый он не в меру. Меня вот считает темной и недалекой, посмеивается надо мной.

Игорь подошел, молча руку протянул. Подала руку, потащил меня снова в игру. С бессловесным парнем порой очень хорошо. Ничего объяснять не нужно.
Сумерки наступили. Похолодало. Народ потянулся в избу.
Я зашла и села на свое место напротив печки.
– Ох, Ладка! – зашептала мне Малуша. – Сам княжич пожаловал. Пойдет хорошая молва о наших посиделках.
– Больно нужно! – фыркнула я. – И без него неплохо было.
Плохо, не плохо, а, видать, произвел-то княжич на подружку мою впечатление.

– Давайте в «соседа» играть, – посыпались предложения.
Хорошо, в «соседа» так в «соседа». Я встала и взяла под руку Есения, который стоял в углу и стеснялся присоединиться к остальным.
Подошла к Дарене. Знаю, нравится ей молодой пастух, и не пугает ее его уродство.
– Люб сосед или не люб? – спросила я.
– Не люб, – улыбаясь, ответствовала Дарена, и сосед ее, широкоплечий Анисим, поднялся, уступая место Есению. Я взяла Анисима под руку и двинулась к новой девушке…

Так ходила я от девушки к девушке, предлагала парней. Кому-то свой сосед был люб, тогда целовались они на потеху народу, кто-то нового соседа выбирал, да не по одному разу. Деяна привела я к Малуше, рядом с которой сидел княжич. Любопытно было, кого же подруга выберет? Видать оба парня ей по сердцу. Недолго Малуша колебалась, и вот уже княжич встает и подает мне руку. Как ни пыталась я кому-нибудь княжича сплавить, никто больше его не захотел. Получилось, что остался он моей парой. Оно-то понятно. Я никого не люблю, и княжича никто не любит. Хороша парочка, гусь да гагарочка.

– Целуйтесь! – закричали все вокруг. – Подобралась пара, не отвертитесь.
Княжич стоял и ждал моего решения. Девушка может «отпеться» от не нравящегося соседа, парень – нет. И тут я и подумала: «Ах, вот так, не нравлюсь я тебе? А целоваться со мной придется!», и подставила ему губы свои. Не долго думая, обхватил он меня и поцеловал. Думала, чмокнет быстро, ан нет, прильнул основательно. Может, тоже решил отомстить мне таким способом?

Странное что-то со мной стало твориться. Бросило в жар, ноги задрожали, голова кругом пошла. Неужто от поцелуя княжича? Он мне даже не нравится!
Но парень уже отпустил меня.
– Пойдем, «жена», присядем. В ногах правды нет. – И смеется. Всегда надо мной смеется. Знаю, что никогда меня в жены не взял бы. Только и побыть его «женой», что в игре. Ну и подумаешь, не больно-то и хотелось.

Парни затеяли игру в жгут. «Муж» мой не пошел, со мной рядом остался. Сидит, смеется.
– Что, – говорю, – княжич, не идешь с парнями играть? Али боязно тебе? Не хочешь жгута на своей спине попробовать?
– Твоя правда, Лада, – смеется. – Кожа у меня нежная, неприспособленная для грубых игр.
Думала уязвить его, а он вона как повернул. Хитрый.
Сижу да кумекаю, что бы такое ему еще сказать, чтоб уколоть. Не все же ему надо мной потешаться. Да вдруг говорит он:
– Как так получилось, что ухажера у тебя нет? Девка красивая ты да видная. И парни с тебя глаз не сводят. А ты одинокая.
Вот и не поймешь его: то ли хвалит, то ли издевается?
– Бабка моя ведунья. Побаиваются ее. Ну и меня заодно.
– А самой тебе люб ли кто?
– А тебе-то что за дело? – нахмурилась я.
Не пойму, где подвох, но он должен быть непременно. Не может же княжич со мной по-простому разговаривать?
– Боишься сказать, что ли? – брови вскинул, будто взлететь хочет.
– Вот еще! Чего мне бояться? Никто мне не люб. Кого любить-то тут? – обвела я рукой избу.
– Так-таки и некого? – удивился княжич. – Чем Деян, к примеру, тебе не угодил?
– Грубый он да до девок падкий!
– Грубый, говоришь? А какого мужа ты себе желала бы?
– Никакого не желала бы! – отрезала я. – Но все равно кого-то придется брать в мужья. – Вздохнула. – Должна же у меня быть дочь, кому колдовскую силу потом передавать.
– И что, без любви замуж пойдешь?

Взглянула я на княжича. Странный он сегодня. Сидит, на меня пристально смотрит и не смеется больше. Даже как-то не по себе стало.
– А что в любви хорошего-то? – пожала плечами. – Я бы век ни в кого не влюблялась, да бабка велит.
– Зачем?
– Отказывается колдовскую силу передавать, пока не полюблю да не откажусь от любви.
– А ты, значит, ведуньей быть хочешь? – тихо так спрашивает и глядит все, глядит. Странный он. Так вот посмотришь да и подумаешь, что парень хороший да добрый.
– Хочу. Больше всего на свете хочу!
– А девки все любви ждут… – будто между прочим бормочет княжич.
– Что мне до девок? – пожала я плечами. – У меня своя жизнь.
– И то верно, – кивнул княжич, а потом вдруг поднялся, – пора мне и честь знать. Проводи-ка меня, «жена».
– Что, и не останешься на ночь? – растерялась я.
Не то чтобы мне хотелось с княжичем постель делить, только думала я, он не откажется. Сам сказал, что я девка видная. Да и стыдно будет, если он уйдет. Все девки с парнями парами, а я одна бобылкой останусь. Никому не нужная.
– Нет, пора мне.
Вышла я в сени его провожать. Вдруг обнял он меня да устами к моим прижался. Снова меня в жар бросило, даже ухватилась я за него, чтобы не упасть.
Отстранился княжич да смеется снова:
– А что не отталкиваешь меня? Неужто нравлюсь?
Разозлилась я, отпихнула его да убежала в избу.
Всю ночь крутилась одна на постели да о нем думала. Словно приворожил он меня.

На следующий день стали игры в лесу устраивать. Княжич снова пришел, но на меня даже не глядит. Все с Малушей заигрывает. Странный он. Что уже в подружке моей он нашел? Неужели считает, что она более красивая, чем я? Меня вчера бросил одну, а с ней, кажись, дело на лад идет. Малуша вся светится, про Деяна и думать забыла. «Ах, так, – думаю. – Ну, дождетесь вы у меня! Думаете, ухажера себе не найду?» Подошла к Деяну да давай с ним заговаривать да взгляды искоса бросать. Скумекал кузнец, что я задумала, тоже стал вокруг меня виться. Верила, увидит княжич да разозлится, а он и не смотрит даже.
Затянула Малуша песню, а он давай ей подпевать. И голос у него красивый, сильный, за душу берет. Сердце у меня в груди замерло, на него глядючи, а он, знай, поет да меня не замечает. Неприметная Малуша все его внимание притянула.
Старалась я веселиться да хмурого виду не показывать. Но стало мне тошно до того, что сладить сил нету. Улизнула я потихоньку подальше от народа, лишь бы не видеть княжича, в глаза моей подружке смотрящего.

Вышла к обрыву, стою, на бегущую речку гляжу да и думаю: вот жизнь моя так – протечет, и не заметишь. Вдруг хруст слышу. Обернулась, смотрю: Деян идет. Наверное, и ему не до веселья стало. А ну как Малуша ему все же нравится?
Хотела я с ним заговорить, да не стал дожидаться он моих слов. Обхватил ручищами, стиснул так, что ребра захрустели, ртом своим мои губы прижал, а запах у него изо рта как из конюшни. Едва не стошнило меня.
– Да ты что? – попыталась я отпихнуть его, не получается. – Деян, отпусти!
А он будто не слышит меня, тискает лапищами своими грудь да подол сарафана задирает:
– Сейчас, – шепчет, – сейчас, погоди. Сейчас нам хорошо будет.
– Пусти, Деян!
– Ну что ты, Ладка! Люблю же я тебя! Женюсь непременно, только дай мне тебя любить сейчас, мочи нет терпеть! – и рубаху мне на груди разорвал.
Вижу, что не шутит он. Всерьез решил овладеть мною.
– Пусти!
Брыкаюсь я, луплю по нему, по чему попадет, но куда мне против силы Деяна. Он и ухом не ведет, сарафан мне уже до талии задрал. Не столько страшно стало, сколько обидно. Силой возьмет, моего мнения не спросит. Была бы я ведуньей, наслала бы на него порчу какую. Эх, бабушка, зря ты ждала, пока я полюблю кого. Вот во что любовь мужская оборачивается.
– Оставь ее, – вдруг услышала я и своим ушам не поверила.
Деян тоже не поверил. Крякнул, развернулся вместе со мной к говорившему.
– Княжич? Тебе что тут?
– Оставь ее да иди с богом. Малуша тебя ждет.
– Не лезу я в твои дела, княжич, и ты в мои не лезь. Мы сами разберемся. Иди по добру, по здорову.
Княжич вздохнул:
– Деян, если я уйду, то только с ней. Не обессудь.
– Да что тебе до нее? – удивился кузнец. – Никогда ж она тебе не нравилась.

А я молилась про себя, чтобы княжич не ушел. Обещала безмолвно, что буду ему век благодарна, слова поперек не скажу, ноги ему буду целовать, только бы освободил от Деяна, не оставил меня на поругание. Молилась и сама себе не верила. Если кузнец упрется, не будет княжич с ним воевать, оставит меня да уйдет. На что я ему сдалась?
– Да ты не слышишь ли, что девка отпустить ее просит? – удивился ответно княжич. – Нравится она мне или не нравится, дело второе. А портить девок без их согласия… Не хорошо, Деян. Ты парень видный, легко согласную найдешь.
Деян аж зарычал от такой наглости.
– Да согласная она, просто кочевряжится, цену себе набивает. Сама меня завлекала.
– Нет! – возмутилась я, да кузнец мне рот своей мясистой ладонью заткнул.
– Иди, княжич, – с угрозой произнес кузнец. – А то как бы беды не случилось.
Снова вздохнул мой заступник и снова повторил:
– Как же мне до тебя донести, что не видать тебе Лады? Не хочет она тебя, а я прослежу, чтобы ее желание исполнилось, – и потянулся к застежке плаща.
– Да ты что, княжич? – опешил Деян. – Ты что… драться со мной за нее будешь? Из-за… девки? Да она же яблочко червивое, порченое. Ты… из-за нее…?
– Драться я тебя не заставляю. Отпусти ее просто, – пожал плечами мой заступник.
– Слушай, княжич. Уважаю я тебя. Я простой мужик, ты сын князя – не хорошо нам из-за девки ссориться. Но моя она, не уступлю я ее. Если хочешь за нее биться, то по-простому будем, как обычные мужики. И, чур, меня после не виноватить, что повредил я тебя.
– Не буду. Все по-честному.

Отставил меня в сторону Деян и стал с себя свиту стягивать.
А я стояла ни жива, ни мертва. Что делать-то? Ведь убьет Деян княжича, не посмотрит, что тот выше рангом. Силища-то какая у кузнеца, да и роста он огромного. Убьет, как пить дать. А я что смогу сделать? Народ побежать звать? Так позор-то какой! И негоже девке в мужские дела соваться. Закусила я рукав, чтоб не завыть от безысходности. Сама дура, зачем кузнеца привечала?

Размахнулся кузнец, двинул кулаком что кувалдой, но отскочил княжич, под рукой провернулся и ударил Деяна в живот. Да, по-моему, только руку ушиб. Деяну хоть бы хны. Махнул кузнец опять кулаком, чуть по уху княжичу не съездил, да снова увернулся тот и ударил противника по скуле. Деян головой тряхнул да снова наступать начал. Долго они так кружили вокруг. Княжич быстрый да верткий, никак не достанет его кузнец, зато Деян сильный да крепкий: удары княжича ему, что мертвому припарка. Вижу, оба уставать стали, а перевеса никакого нет. И тут на беду поскользнулся на траве заступник мой, не успел увернуться, и припечатал кулак кузнеца его прямо в глаз. Пока княжич головой тряс да в себя приходил, снова кузнец его достал. И началась уже не драка, а избиение.
– Деян, оставь его, – кричу. – Он-то ничем не виноват.
Да никто меня уже не слышит. Вошли мужики в раж.
Хоть и нелегко княжичу приходится, да не сдается он. Тряхнет головой и снова в бой бросается. Деян тоже уже на ногах плохо держится, шатается да промахивается. Пусть и не такие сильные удары у княжича, зато много их. Наконец, так ударил кузнец, что свалился парень под ноги ему.
– Говорил я тебе, не лезь ты. На что тебе эта девка сдалась? Не хотел я тебя бить, да ты сам меня вынудил.

Поднялся с колена княжич да пошел, шатаясь, на кузнеца. Один его глаз заплыл, бровь рассечена, кровь по лицу струится, губы как месиво, левая рука плетью висит, а идет он на Деяна, и лицо его страшное… Мне аж не по себе стало. Не выдержал и Деян:
– Княжич, зачем тебе это?
– Сказал я, что нельзя девку против ее воли брать. Не отступлюсь я от своего слова.
И поняла я, что и правда не отступится. Сдохнет, а не отступится. И Деян это понял. И понял, что княжич до смерти биться будет, своей или его. Плюнул кузнец противнику своему избитому под ноги и сказал:
– Ну и забирай ее. Твоя взяла. Неохота из-за какой-то дуры на смерть идти.
Подхватил свою свиту и, пошатываясь, пошел прочь.

Княжич стоял и смотрел ему вслед, пока тот за деревьями вдали не скрылся. Потом повернулся ко мне, прошептал:
– Лада, помощь мне требуется, – и упал замертво.
Завыла я, на колени подле него упала, схватила руку его правую, что не была сломана, прижала к своей щеке, заголосила. Не любила я никогда княжича, не думала, что пойдет он на такое за меня. Вернуть бы дни прошлые, совсем бы по-другому я себя вела, ноги бы ему целовала да дорожкой ковровой перед ним стелилась бы. Что с того, что не любит он меня? Ни один парень никогда не заступался за меня так. Деян зато говорил, что любит, только кому нужная такая любовь?

Выла я, выла, потом приходить в себя начала. Может, жив княжич? Может, помочь ему можно?
Приникла ухом к груди, прислушалась. Кажется, дышит. Его б к бабке моей, вылечила бы она его, дык ведь не дотащу. Придется за бабкой идти.
– Только не умирай, княжич, – зашептала я. – Слышишь? Дождись меня, не умирай. Я тебя поблагодарить еще должна.
Положила ему под голову плащ его сложенный да побежала к своей избе, благо не далеко была. Вернулись мы с волокушей, кое-как загрузили княжича на нее да потащили домой. Не такой уж он парень и крупный, а тащить нам с бабкой тяжелёхонько было, но ничего, справились.
Уложили на кровать, стали раздевать. Думала я, бабка прогонит меня, чтобы не видела я наготы княжича, ан нет.
– Коли решила ты стать ведуньей, должна понимать любое тело, и мужское, и женское, знать, как его лечить.
Стянули с него все его платье, и лежит он, голый да беззащитный, весь избитый, в синяках да кровоподтеках. Про здоровье его мне думать надобно, а мои глаза так и норовят к его мужской стати обратиться. Думы какие-то неправедные в голову лезут о том, как я могла бы с ним любиться. Не Деяна, а княжича мне бы в мужья, так ведь не возьмет он меня.

Дала мне бабка отвар и велела тряпицей княжича обтирать, чтобы синяки скорей зажили, а сама сказала, что пойдет варить снадобье, чтобы его на ноги поставить.
Обтираю я княжича, а сама его все разглядываю. Словно никогда не видела его раньше. Кто ж знал, что у него такие волосы русые шелковистые, на лбу кудрявятся? А нос у него прямой, профиль гордый, а губы, хоть и разбитые, а красивые, полные, для поцелуев созданные. И грудь у него такая сильная да гладкая, и соски темные к моим пальцам просятся. А чресла его… Тут и вовсе мысли мои сумбурными стали. Стала я его пах обмывать, шевельнулся его дружок, словно поздороваться хочет. Засмущалась я, а взгляда отвесть не могу. Красивый княжич, весь красивый, с головы до ног. И где мои глаза раньше были, что его пригожести не видели?
Обтерла я княжича да покрывалом прикрыла от греха подальше, а тут и бабка вернулась. Приподняли мы голову страдальца на подушки, и стала его бабка отваром потихоньку отпаивать.
– А ты, говорит, иди в бане помойся, а потом с парнем-то и ляжешь. Почует он тело женское рядом, скорей жить захочет.
Пришла я после бани чистая, в одной сорочке. Смущаюсь, стою, косы тереблю, а бабка будто и не замечает моего смущения.
– Ложись, – говорит, – да прижмись к нему покрепче.
Накрыла нас покрывалом да ушла.
Лежу я рядом с княжичем и пошевелиться боюсь. Боюсь раны его потревожить да больно ему сделать. Лежу и думаю: «Никогда еще с парнем не лежала так, и не думала, что с княжичем получится. Будь он при голове ясной, отказался бы да посмеялся надо мной».
– Не захотел ты со мной вчера остаться, так судьба все равно тебя ко мне привела, – прошептала я ему, улыбнулась да заснула.

А на утро ему хуже стало. Три дня и три ночи метался княжич в бреду. Отпаивала его бабка моя разными отварами, никак княжич в себя не приходит.
– Боюсь, помрет он, – наконец говорит она.
– Да ты, что, бабушка? – запричитала я. – Нельзя так! Вылечить его нужно!
– Я не всесильная, не получается у меня.
Как представила я, что никогда уже не откроет княжич глаз своих насмешливых, слова ехидного не молвит мне, так и заплакала пуще прежнего.
– Отдала бы полжизни, лишь бы его вылечить, – шепчу.
– Ой, Ладка, никак любишь ты его? – удивляется бабка.

И открылось тут мне сердце мое. Ведь и правда: люблю я его. Всегда люб он мне был. А вся моя дерзость к нему – это от обиды, что не нужна я ему была да что смеялся всегда надо мной. Но нынче плевать мне на все. Пусть смеется, пусть задирает, лишь бы жив-здоров был!
– Люблю, бабуль, – кивнула я. – Ох, люблю.
Помолчала бабка да и говорит.
– Знаю я средство одно, как его на ноги поднять, да не знаю, решишься ли?
– Говори скорей, – кричу. – Все сделаю!
– Твоя любовь его на ноги поднять может, любовь душевная да телесная, вся, какая есть в тебе. Поделишься с ним своей силою, он и оживет. Но пока ведуньей ты не стала, нет у тебя умения передать силу ему. Так вот, могу заговор над тобой совершить, и пока ты утехам с ним будешь предаваться, силу жизненную в него вливать, постепенно уйдет из тебя умение любить, а сила колдовская в тебя войдет, и станешь ты ведуньей. Много ты уже премудростей колдовских знаешь. Теперь сможешь знания применять. А насчет него не переживай! Сваришь приворотное зелье, напоишь его, век подле тебя будет.

Задумалась я. Что ведуньей стану, то здорово, но ведь любить княжича уже не смогу. А я только сейчас поняла, как это – любить. Будто полной грудью дышишь, будто цветы в душе расцветают, будто птицы громче поют и солнце ярче светит. Но о чем тут думать? Княжич же и умереть может, пока я тут размышлениям предаваться буду. Нет у меня выбора. Ради того, чтобы он жил, я на все пойду.
– Согласная я.
Кивнула и вручила себя бабке.
Снова я в баньке выпарилась. Отхлестала меня бабка, аж полосы на теле проступили. Потом ночью пошла на речку и стала купаться в лунном сиянии. Холодно было, аж зубы сводило, но терпела. Затем заставила меня бабка три раза вокруг избы нагишом обежать, а потом поставила на колени возле постели княжича и стала спрашивать, была ли я уже с парнем. А и не было у меня никого. Наши девки многие уже с парнями любились, а мне как будто никто и нужен не был. Обрадовалась бабка, когда узнала, что я веточка не сломанная, говорит, что это колдовству только на пользу. Кровь моя девственная лучшим лекарством будет. И стала объяснять, как мне лучше княжича любить.

– Тут, – говорит, – сложность в том, что он ничего делать не будет. Придется все тебе на себя брать.
А потом долго-долго читала она надо мной заговоры, силу передавала.
Наконец, ушла она и оставила меня одну с княжичем. Стала я парня целовать да ласкать, от уст его по груди и животу вниз спускаться. Потом низ живота стала целовать, и где ноги сходятся. Напрягся его дружок, начал расти и встал. Тут и мне радостнее стало. Видать, действует на княжича мое колдовство. Целовала я его, пока он соками весь не налился. Чувствую, приниматься за дело надобно. Села я на парня верхом и попробовала его уд в себя ввести. Плохо получалось, но я старалась, направила, куда нужно, а потом и насела на него. Больно тут мне стало, но бабка предупреждала, что так и будет, и стерпела я. Княжич и не такую боль ради меня вытерпел. Посидела так немного, подождала, пока боль утихнет, а потом начала двигаться. Сперва неловко было и неприятно, а потом начала я чувствовать, словно жар во мне разгорается. И нравится мне, как его кол в меня проникает, и хочется еще больше на него насесть да поглубже в себя впустить. Стала я стонать да шибче на парне прыгать.
Задышал вдруг сильно княжич, вздрогнул всем телом, и пролилось его семя в меня. А на меня словно волна какая-то накатила, все во мне перевернула, и подумала я, что нет счастья большего, чем быть с ним, целовать его да угождать ему. Жаль только, что не суждено мне его больше любить.

Потом легла я с ним рядом, укрыла нас меховым покрывалом и заснула.
Проснулась я утром, открыла глаза и наткнулась взглядом на взгляд княжича.
– Утро доброе, – прошептала я.
– Доброе, – кивнул княжич. – А теперь скажи, что это значит? – приоткрыл покрывало и показал на наши тела обнаженные.
– Прости, – пролепетала я да попыталась сползти с постели.
– Что ты, Лада! – ухватил меня княжич за руку. – Не тебе прощенья у меня просить. Да и не обижен я. Только смущен, что ничего не понимаю.
– Помнишь, княжич, как… – начала я, только перебил он меня и сказал тихо:
– Радим меня зовут. Хотел бы я, чтобы ты меня по имени называла.
– Радим, – повторила я, покатала его имя на языке, как горошек. Знала я, как его кличут, да не решалась никогда назвать. А теперь и причин нету.
Княжичу вдруг как будто что-то в голову пришло. Приподнял он покрывало, посмотрел на простыни…
– Лада, так ты… Получается, девственность я твою взял?
– Иначе не получалось тебя вылечить.
– Прости.
– Не за что тебе прощенья просить. Я сама так решила.
– Но почему?
– Не хотела, чтобы ты умер.
– Почему?
– Ты за меня заступился, чуть жизни не лишился. Это самое малое, чем я отплатить тебе могла.
– Из благодарности, значит?
– Я хоть из благодарности. А ты за меня бился вообще не понять из-за чего. Никогда же я тебе люба не была.
Сказала, а сама, затаив дыхание, жду: что скажет? Хотя какая мне разница?
– Люба не люба, а девушка должна по своей воле мужчине отдаваться. Так я думаю.
Не любил он меня да и не полюбит никогда… Вздохнула я да сказала:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответил Радим. Помолчал, потом добавил: – И что теперь будет?
– Что будет? Все хорошо будет. Ты домой пойдешь. Небось, потеряли тебя, не знают, где искать.
Княжич только рукой махнул:
– Думают, наверное, что я по девкам пошел.
– Угадали почти, – хмыкнула я.
– А ты, Лада? – спрашивает.
– А что я? У меня тоже все отлично будет. Бабка мне силу передала, теперь ведуньей буду.
– Передала? – удивился княжич. – Так ты что, кого-то полюбить уже успела?
– Успела, – киваю. А что мне теперь скрывать от него? – Тебя, Радим, полюбила.
– Меня? – опешил он. – И… от любви отказалась?
Ишь ты, все помнит, что я ему рассказывала.
– Отказалась, – киваю. – Говорила же я, что больше всего на свете хочу колдовской силой владеть.
– Говорила.
Сказал как-то горько, словно обидно ему.
– Да тебе-то что? – ответствую. – Ты-то и не любил меня никогда!
– И что, ты совсем-совсем ко мне теперь ничего не чувствуешь?
Посмотрела я на княжича и думаю: а ведь и правда, ничего к нему не чувствую. Вот уйдет он сейчас, а у меня даже ничего не дрогнет. Захочет на Малуше он жениться, я только обрадуюсь, что подружку пристрою в хорошие руки.
Пожала я плечами:
– Ничего, Радим. Такова моя плата за силу колдовскую.
– Будь счастлива, Лада, – сказал он да и стал собираться…

Долго ли, коротко ли, а Радим стал всерьез за Малушей ухаживать. Я к тому времени набралась опыта, стала применять знания да колдовать потихоньку. Особенно хорошо у меня стали получаться приворотные зелья. Все девки стали ко мне за ними бегать, да и парни некоторые захаживали. Бабка говорила, что это от того, что замес моей силы колдовской на любви моей сделан был.
Сама бабка на покой ушла, только поучала меня, а сама уже просителей не принимала. Но вот как-то раз и говорит она мне:
– Лада, замуж тебе надо. Детей рожать. Хочу, чтобы девочка при моей жизни родилась. Хочу помочь тебе растить ее. А чувствую, недолго мне осталось.
Легко сказать – замуж. Я-то и обычной девкой не сильно парней привечала, а сейчас, как ведуньей стала – они вообще меня стороной обходят. И тут подумала я про Радима. Не любил он меня никогда, так что с того? Я теперь какое хочешь приворотное зелье сварить могу, приворожу его, моим будет.
Как надумала, так и сделала. Сварила зелье, взяла с собой на гулянку. Радим как всегда с Малушей рядом, только возле нее и вьется, на меня и не смотрит.
Стала я вино разносить да всех потчевать. А в чарку, которую Радиму несла, зелье-то и влила. «Сейчас, думаю, голубь мой, любить только меня будешь, никого больше не заметишь».
Парни смеются, дескать, смотри, княжич, как бы не отравила-то тебя ведьма.

Взял Радим чарку из моих рук, посмотрел мне в глаза да и молвил. Тихо молвил, но все услышали, замерли.
– Спасибо тебе, Лада, что спасла ты мою жизнь никчемную. Век помнить буду. Из твоих рук что угодно приму, даже яд выпью, не побрезгую.
Его слова во мне словно перевернули что-то. Выбила я чарку из его рук да и убежала прочь.
Кто я такая, чтобы за него решать, кого ему любить, с кем дружить? Выбрал он Малушу, значит, быть посему. А мне и одной неплохо.

Стала я затворницей, сижу в избе бабкиной, никуда не выхожу. Бабка смотрит исподлобья, да не говорит ничего. Приходят ко мне девки да парни, вижу, побаиваются, а все равно идут: всем колдовские чары, заклинания да заговоры требуются. Между делом рассказывают, говорят, свадьба княжича с Малушей намечается. Я и рада, и за него, и за подружку свою. Приходила Малуша, спрашивала, как дела мои. Звала на девичник. Не пошла я. Негоже колдунье по девичникам шастать, людям настроение портить.

Ушла как-то бабка в лес, а тут слышу, калитка скрипит. Интересно, кого на ночь глядя несет? Открылась дверь: княжич на пороге. Давно я его не видела. Смотрю и не узнаю: как будто похудел да погрустнел он. Не сглазил ли его кто?
– Что, княжич, привело тебя ко мне? Какая надобность?
– Радим я, – говорит, а сам все взглядом зыркает в меня, будто рассмотреть что-то хочет никому не видимое.
Вспомнилось мне, как прежде он мне такое говорил. Лежал со мной в постели, в чем мать родила, и чувствовала я его кожу своей, и его запах впитывала.
– Здравствуй, Радим. Не обессудь, отвыкла я от людей. Говори, что хочешь ты?
– Свари ты мне, Лада, приворотное зелье.
Я аж плошку из рук выронила:
– Да зачем тебе? Али Малуша тебя плохо любит?
– Свари, Лада. Заплачу хорошо.
– Да ты и так нас одарил после лечения нашего. Живем-не тужим. И без платы могу я тебе зелье сварить, только не пойму я, зачем оно тебе? Ты парень красивый да видный, да князя сын, да не бедный. Любая за тебя пойдет и без зелья.
– Люба́я мне не нужна, хочу, чтобы лю́бая меня любила.
Али и правда у них с Малушей что-то нехорошо стало? А ну как Деян снова стал с подружкой моей заигрывать? Не стала я больше расспрашивать княжича, говорю:
– Хорошо, сварю я тебе зелье приворотное. Приходи завтра.
– Нет, – говорит, – буду ждать.
Стала я варить зелье, а Радим сидит и на меня все смотрит. Засмущалась я:
– Что, – говорю, – смотришь? Что не прибрана я? Не слежу я за собой, так мне и не зачем.
– Да вот, смотрю, что опустилась ты совсем. Раньше темная была, книжек не читала, а сейчас даже и на девку не похожа стала. Тебе же все равно замуж выходить нужно, детей рожать. Кому передавать силу будешь?

Удивилась я. Давно от княжича таких речей я не слушала. Усмехнулась:
– А ты, никак, беспокоишься обо мне?
– Больно надо, – пожал плечами княжич. – А все ж не чужая ты мне. Спасительница моя. Хочу, чтобы сбылись твои мечты. Не зря же ты любовью ко мне пожертвовала. Не жалеешь?
– Да с чего мне жалеть? Я получила, что хотела. И ты вот, на, получай.
Перелила я приворотное зелье в склянку да подала ему.
– А ты вот об этом и мечтала? Сидеть в лесу, людей не видеть, травы собирать да зелья варить?
– Да тебе-то что с того? – не выдержала я. – Иди, пои свою Малушу, совет вам да любовь.
– Не для Малуши это.
– Так ты изменять ей надумал, что ли? Кого хоть опаивать решил?
– А если я сам выпью, что будет?
– Дурак ты, что ли? – опешила я. – Знамо, что будет. Или рассудок потеряешь, или умрешь. Нельзя на себя приворот обращать.
– Ну, так тому и быть! – сказал княжич и поднес склянку к губам.
Вскрикнула я, кинулась к нему, да не успела. Проглотил он все зелье да и упал без чувств, только зазвенела осколками посудина.
Стала я его теребить, да вижу, не дышит он. Оборвалось внутри меня что-то, покатилось горькими слезами по щекам. Да не может же так быть, чтобы умер он! Не для того я ведуньей становилась, чтобы позволить ему умереть! Побежала я в погреб, там у меня отвар нужный отстаивался, притащила, хотела влить Радиму в рот, а у него зубы не разжимаются. Не получается напоить его. Грудь его слушаю: не бьется сердце. Нет, думаю, проклятое, ты у меня будешь работать, заставлю я тебя. Стала грудь давить, чтобы сердце биться заставить. А Радим все равно не дышит. Своим дыханием поделиться с ним, что ли? Вдруг поможет? Прижалась я к его рту, стала сквозь зубы сжатые вдыхать в него воздух. Вроде как рот смягчился, чуть приоткрылся. Обрадовалась я, попыталась снадобье влить, все мимо проливается. Ложки нет, да и бежать за ней некогда. Набрала в рот да и попыталась влить в Радима. Ничего не получается, так и лежит бездыханный.

Закричала я от безысходности, от своего бессилия. Заплакала, в грудь уткнулась парню:
– Все бы отдала, лишь бы жив ты был. Не нужна мне сила колдовская, если проку от нее никакого, один вред. Ты вставай, пробудись, Радимушка, а не то и я руки на себя наложу. Не могу жить я на этом свете, коли ты на том.

Вдруг грудь княжича подо мной поднялась да опустилась, да и задышал он. Открыл глаза, посмотрел на меня, вдруг притянул к себе на грудь да и стал целовать. А в перерывах между поцелуями все шептал:
– Что только не сделаешь ради тебя, девки глупой, даже на смерть пойдешь!

***

Вышла я замуж за княжича. И дочка у меня народилась. Когда вырастет, скажу ей, чтобы полюбила она, да и решила, нужна ли ей сила колдовская. И пусть бы отказалась от своей любви. Пусть бы попыталась отказаться. Если получится, значит, не любит ее ухажер.
Потому что если любит ее суженый крепко, никакие законы мирские и колдовские не действуют. Против настоящей любви нет закона.
А приворотные зелья я по-прежнему лучше всех варю.