За два дня до Нового года...
Гермионе казалось, что времени категорически нет. Откровенно говоря, она всегда считала, что для осуществления всех её планов и дел, расписанных до мельчайших подробностей на ближайшую пятилетку, требуется в два раза больше часов, чем у неё было, что, впрочем, не мешало всё-таки ей выполнять многие задачи гораздо быстрее намеченного срока. Но сейчас она действительно не успевала ничего, а её начальник лишь требовал:
– Соберись, Грейнджер, и доделай этот сраный отчёт, который тот тупица не сдал вовремя! – рявкнул начальник, когда увидел, что она всё ещё работает над первыми двумя страницами документа, раньше составляемого ею раз в пять быстрее. – В каких чёртовых облаках ты витаешь? Я думал, вся эта любовная чушь наконец выветрилась из твоей головы! Или Уизли опоил тебя приворотным зельем, чтобы ты забыла про работу и вернулась к нему?
Сотрудники, находившиеся в кабинете в этот момент, дружно загоготали, а Гермиона покраснела и скрипнула зубами от злости. Она давно привыкла, что руководство в лице чистокровного сноба-англичанина, не отличающегося хорошими манерами, весьма пренебрежительно относилось к ней. Как же, лучшая работница отдела – грязнокровка, которая уже несколько лет подряд утирает нос его многочисленным родственникам, являющимся её коллегами! Мало кому это пришлось бы по душе, тем более такому закоренелому подлецу, с презрением относившемуся к магглорожденным волшебникам.
Но Гермиона привыкла игнорировать грубые фразы босса, потому что, вопреки скверному характеру и бесцеремонному поведению, присущим тому, считала его настоящим профессионалом, а что до недостатков — она уж лучше стерпит их, чем будет работать у кретина. К тому же она хоть и в весьма резкой форме, но услышала правду: целый день её голова была забита мыслями совершенно не связанными с работой, а потому внезапно свалившийся на неё отчёт был ох как некстати. Масла в огонь подливала вмиг разлетевшаяся по Министерству весть, что Гермиона и Рон расстались. Откуда это стало известно – до сих пор было загадкой, однако с каждым часом до неё доносились всё более фантастические подробности их «расставания», которые, естественно, не имели и малейшего отношения к реальности.
А правда заключалась в том, что сегодня утром Рон явился на порог её дома, и они приняли окончательное решение прервать их измученные отношения. На удивление, всё прошло тихо и без лишних слов, а ещё почти безболезненно, ведь Гермиона даже не увидела ожидаемого страдания в глазах Рона. Он лишь выглядел смертельно уставшим и будто бы давно смирившимся с известным фактом: они уже никогда не будут вместе. И в то мгновение, когда они на прощание неловко обнялись, пообещав остаться хорошими друзьями, Гермиона лишний раз поняла, как же она всё-таки была права: они друг друга уже давно разлюбили, и годами ошибочно принимали привычку за это чувство. Ну, а если быть совсем честными, скорее всего, они не любили друг друга никогда вовсе, путая дружескую привязанность с настоящей потребностью друг в друге, детскую влюблённость с более сильным взрослым чувством, а затем и простое желание физической близости со страстью друг к другу. И признать эти факты было по-настоящему тяжело, но когда они сделали это и приняли совместное решение расстаться, то почувствовали одинаковое облегчение: в конечном счёте оба были свободны. Гермиона только немного поплакала на плече у Рона, думая, что теперь точно всё изменится, а он, как умел, утешал, приговаривая, что всё будет хорошо. И в этом моменте было столько тепла и понимания, что сомнений не было: они всё равно будут общаться, пусть не сразу, но, однозначно, опять смогут быть просто друзьями, оставив несложившиеся романтические отношения в прошлом.
– Поживей, Грейнджер! – небрежно бросил начальник, когда она спешно собирала листы из едва доделанного документа, пытаясь выкинуть из головы разрыв с Роном.
– Тебя уже ждут на пятом — ты же не хочешь опоздать на свидание к возлюбленному, или как ты там называешь своё рыжее недоразумение? Ах, точно, прости, вы же расстались. Хоть какое-то разумное решение с твоей стороны за последнее время, Грейнджер!
Она в очередной раз промолчала, кипя от гнева, а следом, закусив губу и схватив увесистую стопку пергаментов, вихрем пронеслась мимо и побежала по узкому длинному коридору по направлению к лифтам, не забыв мысленно послать босса куда подальше в самой грубой манере, на какую была способна. И теперь Гермиона была уверена, что момент, когда она озвучит это вслух, близок как никогда.
Конечно, она была зла, расстроена и раздавлена событиями этого ужасного дня, но все её негативные чувства затмевала другая мысль, гораздо более важная в этот миг: она на самом деле не хотела опаздывать. Вот только спешила она не к Рону, которого её босс давно крепко недолюбливал за единичный и не слишком удачный порыв того вступиться за неё.
Она спешила к человеку, который наверняка её ждал в темноте таинственного клуба. Спешила к тому, о чьём поцелуе думала всю ночь до самого утра, а после целый день втайне мечтала повторить его и тут же ругала себя, зная, что вместо этого должна переживать из-за недавнего разрыва. Но, к своему стыду, Гермиона почти не вспоминала об этом, заставляя себя работать и бороться с совершенно другими мыслями, крутящимися в голове постоянно. И виной всему было новое чувство, настигнувшее её совершенно внезапно. Это чувство, вскружившее ей голову, не отпускало, не исчезало и не оставляло её ни на минуту. Оно словно связало её, подчинило Империусом и заставляло вспоминать о Крисе ежеминутно. Вот и сейчас, стараясь не сбить с ног идущих навстречу волшебников, Гермиона не думала о Роне, не думала о том, как это должно быть больно – расстаться с мужчиной после пяти лет стабильных отношений. Вместо этого она думала о немыслимом: как хотела бы увидеть улыбку Криса, как хотела бы заглянуть ему в глаза, а ещё поскорее услышать его приятный низкий голос, который очаровывал, обволакивал, заставлял воображать самые смелые…
– Твою мать! – услышала она грубый вскрик, когда со всей силы столкнулась с каким-то мужчиной, после чего все её многочисленные папки и пергаменты разлетелись в разные стороны, а сама она от силы удара едва удержалась на ногах.
– Ох, простите меня, я такая неуклюжая, – тут же рухнув на колени, забормотала Гермиона и начала быстро собирать свои документы. Она даже не взглянула на человека, с которым столкнулось – времени было слишком мало.
– В следующий раз будьте осторожнее, – неприязненно буркнул знакомый голос, но, когда Гермиона это осознала, его обладатель почти скрылся из виду. Она лишь увидела силуэт высокого светловолосого мужчины, и что-то заставило её задержать на нём взгляд. В какую-то секунду она даже могла поклясться, что чувствует аромат Криса, но потом, встряхнув головой, отвела глаза и наконец, поднявшись на ноги, продолжила путь.
«Чего только ни привидится. Похоже, ты серьёзно влипла, Гермиона», – пронеслось у неё в голове, когда она поднималась в лифте.
Гермиона тогда не знала, что, перед тем как завернуть за угол, Драко обернулся и замер, глядя на её спину с похожими мыслями.
***
На этот раз он бесцеремонно плюхнулся рядом и закинул руку на спинку дивана.
– Ты сел со мной, – скорее вопросительно, чем утвердительно сказала Гермиона, почувствовав себя несколько неуютно, что, впрочем, не помешало её телу затрепетать от вмиг проснувшегося дурацкого желания ощутить объятия Криса.
– Рад, что ты всё так же сообразительна, – невозмутимо отозвался он.
– Послушай, Крис… Я хотела поговорить о вчерашнем вечере. Если ты думаешь, что после нашего… После того, что произошло, я сразу же… – предостерегающе начала Гермиона, на всякий случай решив обозначить дозволенные границы. В конце концов, как бы ей ни нравился Крис, должна же она сохранять девичье целомудрие! Ну, хотя бы попытаться ему дать понять, что оно у неё есть, хоть и сдаёт позиции в последнее время.
– Как, ты ещё не раздета? Вот чёрт. А я думал, раз у нас пятое свидание, могу уже смело прийти без брюк, — иронично усмехнулся он, но всё же убрал руку и совсем немного отсел.
Это, однако, мало что поменяло. Он был близко, очень близко, и эта близость волновала Гермиону. Причём волновала приятно, до предательских мурашек, до глупых мыслей, что в который раз ввергало в настоящее изумление.
– Значит, у нас свидание? – с лёгким удивлением поинтересовалась Гермиона, стараясь отвлечься, и чуть развернулась к собеседнику.
– У нас давно уже свидания вслепую, ты помнишь? Конечно, если тебе нужны цветы и шоколадные конфеты в знак подтверждения, то…
– Нет, не нужны, – резко ответила Гермиона, вспомнив, как часто она получала эти банальные подарки от Рона, пытавшегося быть «идеальным парнем», следуя советам излюбленной книги. А потом в памяти всплыл весь прошедший день, и настроение как-то сразу несколько упало.
– Что-то произошло? – словно прочитав её мысли, серьёзно спросил Крис.
– Мы окончательно расстались, до конца всё решили. И об этом даже узнал мой босс, который целый день вспоминал о разрыве в не слишком приятной манере, – поёжившись, призналась Гермиона.
– Какое ему дело до твоих личных отношений? Он нарушает корпоративную этику, если лезет к тебе с бестактными замечаниями, – отозвался Крис, и Гермионе показалось, что он едва сдерживает улыбку.
– Дело не в личных отношениях. Дело во мне. Он не любит таких, как я. Сказать честно, в том месте, где я работаю, таких, как я, мало кто любит.
– Каких «таких»? Очаровательных и невероятно эрудированных? – уже не скрывая улыбки, произнёс Крис, и Гермиона, сама того не желая, тоже начала улыбаться.
– Слишком умных, слишком целеустремленных, а ещё… – она замолчала. – В общем, есть вещи во мне, которые я никак не могу изменить, но из-за которых многие меня презирают. Стой, а почему ты улыбаешься?
– С чего ты взяла? – насмешливо спросил Крис, и Гермиона была уверена, что, если бы улыбкой можно было осветить весь Лондон, он бы сделал это.
– Я слышу это в твоей интонации, и не спорь!
– Не бери в голову. Знаешь, в который раз убеждаюсь, как много у нас общего…
– Не уходи от темы!
– … ну, за исключением того, что ты пришла на пятое свидание одетой, а я без штанов.
– Крис!
– Ладно-ладно, я скажу: для этого есть две причины, – сдался Крис и интригующе замолк.
– Я должна спросить какие? – с иронией отметила Гермиона.
– А ты не хочешь спрашивать?
Гермиона едва не заскрипела зубами. Крис потрясающе умел выводить её из себя.
– Ну хорошо. Во-первых, – с улыбкой миролюбиво начал он спустя какое-то время, — я рад, что ты окончательно всё решила с тем придурком. Нет, наверное, тебе должно быть сложно сейчас, но я, как законченный эгоист, не могу не радоваться тому факту, что теперь мне можно без зазрения совести за тобой… Как там это называется? Ах, точно — приударить.
– Хочешь сказать, у тебя есть совесть? – недоверчиво вскинула бровь Гермиона, пытаясь заставить себя не улыбаться, как последняя идиотка.
– И как ты ещё можешь такое спрашивать?! – картинно возмутился Крис. – Я не думаю, что похож на человека, у которого она есть. Хотя я и стараюсь делать вид, будто не обделён ею.
Гермиона закатила глаза и покачала головой.
– Ладно, а что «во-вторых»?
– А во-вторых, Мэри, меня забавляют те ребята за соседним столиком, которые прямо сейчас занимаются умопомрачительным сексом, если судить по стонам, которые я сначала ошибочно принял за звуки, издаваемые двумя ранеными тюленями, – насмешливо сказал Драко, и щёки Гермионы мгновенно окрасил румянец.
– Ты шутишь, – недоверчиво произнесла она.
– А ты прислушайся, – просто предложил Крис, и Гермиона действительно услышала весьма характерные звуки, сопровождаемые приглушёнными вздохами и стонами.
– О Мерлин! – только и смогла воскликнуть она, когда осознала, что Крис был абсолютно прав. – Но как? Это же… Это… Запрещено. Или…
Ей вмиг стало неловко, а кожа почти горела от стыда. Не то чтобы она осуждала людей, любящих уединиться в общественном месте, но в её жизни подобного опыта никогда не было, а мысли об этом приводили в смущение.
– В контракте не написано, что это запрещено, Мэри. Я уже начинаю думать, что многие приходят в этот «клуб», только для того чтобы безнаказанно потрахаться с какой-нибудь незнакомкой в темноте, а потом весь год гордиться своим сексуальным подвигом, – усмехнулся Крис. – Даже если эта незнакомка не только стонет, но и выглядит как тюлень.
– Ты просто невыносим, – покачала головой Гермиона, стараясь не обращать внимания на стоны, становившиеся всё громче. – О Мерлин, Крис, давай уйдём отсюда!
– Единственное место, куда мы можем «уйти» в данный момент, это танцпол, Мэри, – сухо подметил тот.
– Значит, идём туда! – почти взвизгнула Гермиона, пытаясь заглушить особо громкий вскрик с соседнего дивана: кажется, это было что-то в духе «О да, сильнее, Джонни!», и Крис, едва скрывая в кашле смех, последовал её примеру.
Они вновь танцевали, но на этот раз композиции, исполняемые волшебной группой, были в основном динамичные и ритмичные, что располагало к энергичным танцам. Гермиона никогда не умела двигаться под такую музыку, а потому была рада, когда Крис привычно притянул её к себе за талию и начал вести. Он умело направлял её в такт мелодии, раскручивал, а иногда и вовсе отрывал от пола, и в эти моменты Гермиона искренне смеялась, чувствуя настоящую эйфорию.
И поэтому когда она поняла, что они опять оказались под омелой, то притянула Криса сама, заставив заткнуться голос разума, верещащий что-то про «потерю целомудрия» и «отсутствие мозгов». Кажется, он ещё пищал: «Ведёшь себя, как шлюха!», но Крис вовремя слегка прикусил её губу и сжал в объятиях так, что Гермиона молниеносно забыла обо всём.
Впервые за долгие годы ей было плевать, что она нарушает свои же запреты, а всё потому, что он вскружил ей голову. Однозначно, вскружил, завладев её разумом, который лишь слабо протестовал в попытке вправить ей мозги, но чувства были сильнее. Чувства толкали её на сумасшедшие поступки! Чего только стоит этот поцелуй, инициатором которого выступила сама Гермиона, теперь с наслаждением ощущавшая, как Крис крепко прижимает её к себе, жадно целуя, как она отвечает на его ласки, подаваясь навстречу его телу, как они оба растворяются, ускользают, исчезают из реальности, наполненной рождественскими огнями, смехом незнакомых людей и звуками музыки, а затем проваливаются в темноту.
Гермиона не знала, сколько прошло времени, прежде чем кончился их поцелуй, поднявший в ней бурю совсем нецеломудренных эмоций и настолько смелых желаний, что она поразилась себе. И в этот миг её разуму наконец удалось до неё достучаться, потому как, осознав, что ещё немного, и она готова была бы отдаться Крису прямо под этой чёртовой омелой, Гермиона решила немного прийти в себя и вернуться на своё место.
К счастью, соседний столик опустел, и она, отметившая это не без облегчения, попыталась привести чувства в порядок. Гермиона по новой начала общаться с Крисом, который сел рядом, и на этот раз ощущать его близость было ещё сложнее, чем в прошлый. Беседа не клеилась: им двоим явно меньше всего хотелось разговаривать, когда со всей очевидностью оба жаждали совершенно другого. И Гермиона злилась, ведь она привыкла держать всё под контролем, но сейчас у неё ни черта не получалось: она не могла противиться желанию вновь ощутить руки Криса, вновь почувствовать его губы на своих и опять забыть обо всём. И она знала, что в этот момент он думает о том же.
– И всё-таки, почему тебя так смутила та парочка, сбежавшая из зоопарка? – внезапно произнёс Крис, склонившись к уху Гермионы. Его губы слегка коснулись её кожи, и от этого всё тело тут же покрылось мурашками.
– С чего ты взял, что они смутили меня? – смутившись уже по совершенно другому поводу, спросила она, сильно сжав пальцами обивку дивана.
Мерлин, дай ей сил устоять! Просто устоять!
– Было сложно это не понять по тому, как ты едва не перевернула стол. К счастью, на нём не было бокалов, а то у меня непременно случился бы приступ ностальгии по дню нашего знакомства, – усмехнулся Крис совсем немного отстранившись.
– Скажем так, – проигнорировав насмешливый тон, начала Гермиона, – я не слишком понимаю всей прелести занятий… подобными вещами в общественном месте.
– Если ты действительно не понимаешь, Мэри, то позволь объяснить. Дело в том, что в темноте все ощущения обостряются, а потому лично я не могу винить тех, кто пользуется моментом, – чуть понизил голос Крис, произнося последнюю фразу шёпотом на ухо Гермионе так, что ей пришлось больно закусить губу и почти проделать ногтями дырки в диване, чтобы не притянуть его и не показать, насколько она сама умеет пользоваться моментом.
– Не уверена, что это правда, – вымолвила она дрожащим голосом, помимо всего прочего, пытаясь не потерять нить разговора, целомудрие и, пожалуй, голову.
Вместо ответа Крис мягко взял её руку в свою, едва ощутимо дотронулся до ладони кончиками пальцев, а затем невесомо провёл ими вверх по тыльной стороне до сгиба локтя. Гермиона шумно втянула воздух, вмиг почувствовав, точно внутри неё встрепенулась и закружила стая маленьких птиц.
– А теперь? – с еле заметной усмешкой спросил Крис: ему определённо нравилась эта игра.
– Хорошая попытка, но недостаточно убедительная, – стараясь не верить в то, что намеренно его провоцирует на большее, отозвалась Гермиона.
Она могла поклясться, что он довольно улыбнулся, когда опять двинулся вверх, скользя по её коже. Его ладонь по пути к шее якобы случайно коснулась груди, прежде чем продолжить движение и замереть, и в этот момент где-то внутри Гермионы словно беспорядочно заметались уже обезумившие птицы, заставив дыхание участиться. А Крис, будто не замечая этого, продолжал сладкую пытку. Свободной рукой он перекинул её волосы на одну сторону и заставил немного склонить голову набок.
– А теперь? – пылко произнёс он с лёгкой хрипотцой ей на ухо и, проведя языком по шее, слегка прикусил мочку, что вырвало у Гермионы бесстыдный стон.
Она слышала: Крис дышит так же часто, как и она, и это говорило о том, что от момента, когда они окончательно потеряют рассудок, их отделяют какие-то секунды, наполненные рождественской мелодией, какие-то сантиметры, не дающие их телам соприкоснуться, и какие-то остатки благоразумия, которое охотно сдавало позиции под натиском вожделения. И сейчас Гермиона, как никогда, понимала: спорить с Крисом с самого начала было дурной затеей: он был совершенно прав, когда говорил, что в темноте ощущения от прикосновений обостряются. Но он не упомянул, что они ещё и абсолютно обезоруживают, лишают права выбора и делают беспомощными таких достаточно целомудренных, в меру чопорных и, однозначно, разумно мыслящих в обычной жизни девушек, как Гермиона.
А потом Крис подался вперёд и требовательно притянул её к себе, что заставило её заговорить в отчаянной попытке не потерять контроль:
– Я думаю, нам не стоит…
Но он заставил её замолчать, горячо прижавшись своими губами к её, а следом, на мгновение оторвавшись, вымолвил:
– Не думай, Мэри, просто чувствуй.
И она сдалась. Она по-настоящему сдалась его рукам, которые блуждали по телу, сдалась прикосновениям, которые заставляли дрожать, сдалась ощущениям, которые обострились и будто приумножились в сотни раз. В какой-то момент она осознала, что Крис спускается поцелуями ниже, а его руки… О Мерлин, его руки уже ласкают её грудь. Она запрокинула голову, встретив взглядом темноту, а в следующую секунду, когда Крис бесцеремонно расстегнул верхние пуговицы её блузки и прижался ртом к соску сквозь ткань лифчика, она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Вместо этого она тихо всхлипнула и слегка выгнулась в руках Криса, невольно подаваясь ему навстречу сильнее.
«Настоящая шлюха», – недовольно буркнул внутренний голос, которому она решительно сказала…
– Заткнись!
Крис опешил и отстранился, в то время как Гермиона покраснела от понимания, что произнесла последнюю мысль вслух.
– Прости, я просто… – смутившись, начала она, но потом подумала, что эффективнее слов будут действия, а потому резко притянула Криса к себе.
Он охотно ответил на поцелуй, который возобновился с ещё большей страстью, и теперь Гермионе казалось, что те самые птицы, живущие где-то внутри, давно находятся в коматозном состоянии от ударной дозы зашкаливающих эмоций.
– А ты, оказывается, ещё чувственнее, чем я думал… – пробормотал Крис, пока его пальцы бесстыдно оголили ей грудь, а Гермиона, вместо того чтобы оттолкнуть его, позволила это. С одной стороны, она, как и полагается порядочной девушке, была в ужасе от того, что происходило: золотая отличница с безупречной репутацией, героиня войны, награжденная орденом Мерлина и едва расставшаяся с единственным мужчиной, которому когда-то подарила свою девственность спустя год стабильных отношений, в данный момент с готовностью принимала откровенные ласки в общественном месте от человека, которого знала меньше недели, но хотела так, как никого раньше. И поэтому, с другой стороны, она посчитала, что имеет право хотя бы в эту предновогоднюю пору, богатую на разного рода сложности, быть просто женщиной, эгоистично следующей желаниям, несмотря ни на что и вопреки всему. Сейчас, когда она тихо постанывала от ощущения губ и языка Криса на своей коже, она не была Гермионой Грейнджер, не была бывшей девушкой Рона Уизли и подругой Гарри Поттера. Она была собой, и, благодаря темноте, отпускала себя, позволяя, ощущая, невольно прося и получая в ответ то, чего так хотела много лет.
Свободу.
Эта мысль опьянила её не хуже огневиски, а вместе с тем ладонь Криса уже ласкала внутреннюю поверхность бедра, двигаясь вверх. Только тогда Гермиона осознала, что она, как оказалось, давно сидит на коленях Криса и недвусмысленно трётся о его…
– О боже, – пробормотала она, чувствуя твёрдость и готовность Криса к куда более серьёзным вещам, чем простая прелюдия, когда он начал стягивать с неё колготки, прихватив вместе с ними трусики.
– О боже, – выдохнул Крис ей в шею, когда наконец коснулся её обнажённой кожи там, где ей самой давно хотелось его ощутить, в то время как Гермиона уже в открытую стонала, цепляясь за его полурасстёгнутую рубашку, словно за буёк в океане.
Его пальцы двигались именно так, как надо, они творили настоящие чудеса, заставляя её прижиматься, выгибаться, извиваться, делать чёрт знает что, следуя полноте эмоций, бьющих наотмашь, убивающих, сражающих наповал своей интенсивностью. И сейчас Гермионе было искренне плевать, слышит ли их кто-нибудь, видит ли. Она отдалась во власть Криса, а рождественские огни, мерцающие вокруг, словно кружили вокруг неё, вспыхивали и гасли в своём темпе, и в какой-то момент Гермиона поняла, что теряет реальность происходящего. Всё будто превратилось в огромную разноцветную массу, а затем взорвалось, заходив перед глазами причудливыми бликами, когда она в последний раз громко крикнула:
– О боже!