За пять дней до Нового года...
Гермиона обнаружила их утром — красивые розы на длинных стеблях, словно кричащие «Извини!» одним своим видом. Нахмурившись, она прочитала записку, полную оправданий и обещаний стать лучше, но на неё это не произвело почти никакого впечатления. Вообще, всё, что касалось их отношений с Роном, уже давно было «почти»: она почти радовалась, когда видела его, почти наслаждалась его объятьями, проводя с ним время, а ещё почти его любила, причём много лет подряд. И это означало одно: на самом деле она не любила его вовсе. Долгие отношения были удобны и привычны, как старый вязаный свитер, который и следовало бы сменить, но жалко, пока он вроде ещё и греет, вроде ещё и нравится, а если заштопать, то будет почти как новенький.
И осознание этого «почти» заставило Гермиону впервые за пять лет посмотреть правде в глаза — это конец. Теперь всё действительно кончено, и никакие подарки с нелепыми цветами не спасут их выдохшиеся отношения, которые по-хорошему давно надо было прекратить. Возможно, поэтому Рон и не спешил делать ей предложение: может, он понял всё гораздо раньше, чем Гермиона, и лишь ждал момента, когда поймёт она. Хотя, скорее всего, он делал это лишь неосознанно – оберегал их от ошибки, которая могла стать роковой.
Весь день Гермиона думала о Роне, создавая видимость работы, а в часы, когда не была этим занята, говорила о нём с Джинни, с Гарри и даже с Анджелиной, которая прислала ей сову с простым вопросом: «Ну, как всё прошло?». Отделавшись общими фразами, Гермиона с трудом, но всё же отсрочила момент, когда ей придётся признаться друзьям: между ней и Роном всё кончено. Об этом было тяжело даже думать, а уж говорить и вовсе невыносимо. Поэтому, выслушав сетования на родного брата от Джинни, ободряющие слова Гарри и сочувствующие речи Анджелины, Гермиона решила на какое-то время забыть о полном фиаско в личной жизни и ушла с работы раньше обычного, чего не делала никогда.
Оказавшись на улице и вдохнув свежий морозный воздух, она внезапно поняла, что совершенно не хочет возвращаться домой, а потом вспомнила вчерашний странный вечер. Поразительно, но сегодня ей казалось, что этого и не было вовсе, что это было видение, наполненное тёмными образами самого странного Рождества в её жизни. Гермиона медленно зашагала, прокручивая воспоминания о встрече с Эйлин, а затем и с незнакомцем, который едва не вывел её из себя. Интересно, он пришёл сегодня снова? Вчера они даже толком не поговорили, а за тот короткий промежуток, что общались, успели друг другу высказать всяких глупостей. Но, несмотря на это, было то, что связывало их: они провели Рождество вместе. В темноте, в молчании, в своих мыслях, но…
Гермиона прошла ещё помнящий Рождество разряженный квартал, сомневаясь и взвешивая все «за» и «против», но в конце концов здравый смысл уступил любопытству, и через десять минут она уже стояла перед тем столиком, за которым сидела вчера в кромешной тьме.
– Ты пришла, – услышала она негромкий голос по ту сторону от себя, и только вместе с ощущением вмиг настигнувшего её облегчения позволила себе робко улыбнуться.
– Да, – тихо вымолвила Гермиона и аккуратно села, мысленно спрашивая себя, что она, чёрт возьми, здесь делает во второй раз.
Как-никак она никогда не любила рисковать, но делала это снова.

***
Драко Малфой любил рисковать. Хоть и неосознанно, но он занимался этим из года в год ещё с тех далёких времён, когда десятилетним мальчишкой оказался в Хогвартсе. И хотя предложить руку для рукопожатия известному Гарри Поттеру поначалу не казалось великим риском, всё же это отразилось на его репутации, когда «Избранный» отверг его дружбу.
Гораздо больше Драко рисковал через два года, с бравадой выступив навстречу гиппогрифу в желании что-то доказать. Хорошо, что раненая рука стала для него куда меньшим злом, чем то, что он испытал, когда неудачно рискнул на первом курсе.
Потом же, спустя годы, Драко часто рисковал не по своей воли, пытаясь найти способ убить Дамблдора, а немногим позже рисковал всё время, оказавшись в рядах Пожирателей Смерти. Справедливости ради, тогда все были в зоне риска, но это не имело для него, семнадцатилетнего юнца с уродливым клеймом на руке, никакого значения, ведь больше своей жизни его не волновало ничто. За жизни родителей он, конечно, тоже беспокоился, но когда тебя принуждают калечить и убивать, как-то невольно об этом забываешь.
Поэтому, когда война закончилась, он, как и многие, был искренне этому рад, тогда ещё не зная, какие сложные времена настанут для их семьи. Многочисленные судебные разбирательства и с каждым днём всё больше всплывающих доказательств причастности к деяниям Тёмного Лорда сделали из некогда уважаемой династии Малфоев посмешище, и теперь Драко стыдился произносить полное имя при знакомстве, боясь услышать очередное категоричное мнение на свой счёт. Поскольку волшебный мир в штыки воспринял известие, что его, как и отца, оправдали, признав невиновным. Никого не волновало, что он принял метку не по своей воле – даже суд не мог в этом убедить покалеченную войной толпу, где в сердце каждого жила боль, а Драко и не пытался обелить себя, потому что знал – ему всё равно не поверят.
Первый год было сложнее всего: отец пребывал в депрессии, потеряв былое положение в обществе, а мать помогала им всем существовать, контролируя расходы, следила за годами накопленным состоянием, значительно поубавившегося из-за дел Люциуса, который даже почти не скрывал, что свобода досталась ему дорогой ценой. Но потом всё начало налаживаться: постепенно волнения в магическом мире утихли, появились новые проблемы и заботы, и на фоне этого отец понемногу вернулся к делам, на этот раз взяв себе в помощники Драко. И Драко не подвёл его: он очень быстро освоил все валютно-обменные операции, благодаря которым Люциус в своё время значительно преумножил их материальное состояние, научился правильно инвестировать и вовремя вытаскивать деньги из проектов, обречённых на провал. В определённых кругах говорили, что младший Малфой имеет поистине стальную хватку и острый ум, раз с таким успехом проворачивает даже самые внешне невыгодные дела, вкладывая сумасшедшие деньги в заведомо провальные проекты, которые непостижимым образом оказывались прибыльными. И хотя мало кто считал его приятным в общении человеком, поспорить с тем, что у парня талант, не мог никто.
А секрет был прост: Драко не боялся рисковать. И когда он заработал первые внушительные деньги, тогда понял: ему ещё и нравится это делать.
Ему было двадцать два, когда на одном из благотворительных рождественских приёмов, посвящённых жертвам войны, он встретил красавицу Асторию Гринграсс – дочь самого заместителя министра, а позже почувствовал: сейчас риск как никогда необходим.
И это снова стало верным решением – пригласить её на танец и не бояться, что она с презрением отвергнет его, упрекнув в тёмном прошлом. К счастью, в тот вечер всё сложилось иначе, и они с Асторией вместе оценили иронию ситуации: бывший Пожирателем Смерти является спонсором одного из самых масштабных послевоенных благотворительных мероприятий, проходящих уже несколько лет подряд, а затем незаметно переместились в холостяцкую виллу Драко, где тот обещал рассказать об особенностях своей деятельности. Рассказ затянулся на целый год и вылился в отношения, которые обсуждал весь высший свет. Мало кто вспоминал, что Драко Малфой когда-то был едва не приговорён к пожизненному заключению в Азкабане, ведь он сделал всё, чтобы восстановить свою репутацию, и благотворительность была одним из немаловажных инструментов. Помолвка с Асторией, дочерью заместителя министра магии, безусловно, должна была стать финальным аккордом к его уже почти устоявшейся репутации «раскаявшегося парня, наконец вставшего на праведный путь», и потому Драко решил не тянуть.
Он предусмотрел всё: и шикарный ресторан, закрытый на один вечер для всех, кроме них двоих, и роскошное колье, принесённое в подарок в начале свидания для поднятия настроения будущей невесте, и даже её любимую музыку, исполняемую вживую целым симфоническим оркестром. И, конечно, день для предложения Драко выбрал с тем же перфекционизмом. Ну какая женщина не захочет получить заветное кольцо в один из самых волшебных дней в году – в Рождество?
Именно поэтому Драко знал: он обречён на успех. В этот раз риска получить отказ абсолютно не было, вернее, так он думал, пока не услышал то, что вмиг разрушило все его грандиозные планы. В самом деле, Драко никак не мог предусмотреть, что Астория скажет «нет», а после решит порвать с ним отношения.
«Я люблю тебя, милый, пойми, но никогда не смогу выйти за тебя замуж. Ты знаешь, мой отец против наших отношений, поэтому, наверное, нам лучше расстаться. Представь, как это отразится на его репутации, если дочь заключит брак с…»
Тогда она не договорила последнее слово, но Драко и так понял всё. В мгновение его годами кропотливо выстроенная стена, ограждающая от тёмного прошлого, полетела к чёрту, рассыпавшись никчёмными кирпичами разочарования и обнажив обидную, горькую правду: даже если они не говорят, даже если они делают вид, что всё забыто – он всё равно для всех навсегда останется Пожирателем Смерти. Они дали ему шанс жить нормальной жизнью и, когда он жертвовал особенно внушительные суммы, прикармливали улыбками и почти искренними словами, словно дворнягу, прибившуюся к дому, которой было позволено безнаказанно ошиваться рядом, но внутрь не пускали. И Драко было больно оттого, что он только сейчас принял: предрассудки других людей никогда не дадут ему нормально существовать. Для них он прокажённый, пусть больше не вызывающий открытую ненависть, но вызывающий презренную жалость. И это стало для него ударом – осознание, что всё это время он жил в иллюзиях, принимая подачки от «высшего» круга в виде их благосклонности в обмен на деньги. Но, даже заработай он все галлеоны мира, он никогда не сможет купить одного – свободы. Он всегда будет закован в цепи чужих предубеждений, не дающие жить так, как хочет он. И как горько, что это Рождество принесло ему такой подлый подарок – осознание, которое моментально сделало его бесконечно одиноким.
Возможно, поэтому он, бесцельно шатаясь по улицам Лондона, зашёл в то странное заведение, обещающее хотя бы на какое-то время жизнь без предрассудков. И хотя он решил ни с кем не общаться, просто игнорируя обещанную собеседницу, всё же, когда она села по ту сторону стола, ему отчаянно захотелось с ней заговорить. Заговорить, чтобы не чувствовать себя таким жалким и одиноким, чтобы ощутить, что он ещё жив.
Но он медлил, слушая её приятный голос и пытаясь представить, как она выглядит. И, когда она тихонько запела, чем заставила его слабо усмехнуться впервые за долгие часы, больше не смог сдерживаться. Безусловно, он ожидал, что оттолкнёт её: в дурном настроении Драко умел быть по-настоящему мерзким в общении, но не ожидал, что она согласится остаться в тот отчаянный миг, когда он схватил её за запястье и попросил не уходить. Глупо, конечно, но он просто чувствовал, что, если она, неуклюжая незнакомка, покинет его, он задохнётся от одиночества, захлебнётся от отчаяния и не сможет выбраться из той бездны, в которую неожиданно угодил на Рождество. И то, что она, похоже, угодила в такую же пропасть, только в свою личную, невольно заставило его проникнуться к ней симпатией.
По этой причине, а может, просто из-за того, что оставаться одному было невыносимо, Драко вернулся в клуб снова. Он ждал целый час, нетерпеливо барабаня по столешнице, когда, наконец, услышал приближающиеся к его столику неторопливые шаги.
– Ты пришла, – стараясь скрыть явное облегчение от этого факта, произнёс он.
– Да, – послышалось в ответ, и Драко непременно улыбнулся бы, будь у него силы забыть события вчерашнего вечера.
Они помолчали какое-то время, очевидно, не зная, как дальше строить разговор.
Сладкий женский голос как раз что-то пел про незнакомцев в ночи, а чувственная мелодия только украшала подходящий к случаю текст.
– Мы вчера так друг другу и не представились, – в конечном счёте осторожно заговорила она.
– Нам нельзя называть имена, – поёжившись, откликнулся Драко: сейчас он меньше всего на свете хотел быть узнанным.
– Знаю, но что если мы придумаем псевдонимы? Так будет легче строить разговор, – послышалось деловитое предложение с той стороны стола, и Драко усмехнулся.
– Псевдонимы? Что ж, я согласен, но с тем условием, что ты первая озвучишь своё… временное имя.
– Хм… – она на секунду задумалась. – Скажем, Мэри. Точно, зови меня Мэри.
– Следуя твоей логике, я должен назваться Кристмас?
Она тихо засмеялась. Драко невольно отметил – её смех был очарователен.
– Думаю, можно просто Крис.
– В таком случае приятно познакомиться, Мэри, – протянул руку в пустоту Драко, зная, что она не видит его жест.
– Взаимно, Крис, – несмело нашла она его ладонь в темноте и пожала её, чем удивила Драко, тут же задумавшегося о том, что всё-таки какая-то магия есть в этом месте, раз они поняли друг друга без возможности видеть.
Следующий час, а может, и несколько часов, они провели в беседе. Они говорили о многом, делая попытки узнать друг друга лучше, и очень скоро Драко выяснил три вещи.
Во-первых, Мэри была прекрасно образованна и начитанна. Она с легкостью обсуждала с ним как премудрости сложных наук наподобие трансфигурации, так и проблемы современной политической системы. А ещё не было ни одной книги, которую упомянул Драко и которую она бы не знала. Это впечатляло, ведь та же Астория, которая не была глупа, всё же значительно уступала в интеллекте его новой знакомой.
Во-вторых, Мэри избегала вопросов о личной жизни, что явно сигнализировало – у неё проблемы. Откровенно говоря, Драко и сам не горел желанием вспоминать свою недавнюю неудачу в любовных делах, но ему было интересно узнать, что же случилось в жизни Мэри. Она была приятным в общении человеком, и потому Драко впервые за долгое время было не плевать, что чувствует кто-то едва ему знакомый.
И, в-третьих, Мэри определённо нравилось находиться рядом с ним, как самонадеянно заключил Драко. Она охотно отвечала на его вопросы и смеялась над его шутками, а ещё почти не злилась, когда он невольно вёл себя, как кретин. И Драко подумал, как всё-таки хорошо, что она не видит его. Поскольку она вряд ли смогла бы так легко с ним общаться, узнав, что перед ней сидит бывший Пожиратель Смерти.
В зале заиграла медленная мелодия и, судя по звукам отодвигающихся стульев, многие пошли танцевать. Певица, чей репертуар был посвящён исключительно любви, начала исполнять новую композицию, а Драко внезапно вспомнил об Астории. Конечно, она не была «ведьмой всей его жизни» и он не подарил ей «колдовскую любовь», бросив своё сердце в «зелье любви», как тот несчастный идиот из звучащей сейчас песни. В сущности, Астория просто ему нравилась, но гораздо больше нравились те возможности, которые открыл бы Драко союз с ней. А любовь… Он знал о ней лишь понаслышке, от отца с матерью, но никогда не испытывал этого чувства. Он даже не был никем серьёзно увлечён, а отношения с Асторией стали первыми и самыми долгими в его жизни. И, хотя он не любил её, всё же за это время смог к ней по-настоящему привязаться, а оттого сейчас, под сопровождение дико раздражающей слезливой песни, тоска постепенно разъедала его хорошее настроение, от которого уже почти ничего не осталось.
– Когда-то я любила его, – задумчиво произнесла Мэри, и Драко поднял взгляд в темноту, тщетно пытаясь найти её лицо.
– А потом разлюбила? – предположил он, думая о непостоянстве женщин.
В ответ послышалось молчание. Мэри заговорила лишь через минуту и рассказала свою историю про долгие отношения с парнем, который, судя по рассказам, был куда больше увлечён своей персоной, чем ею. Но когда повествование подошло к настоящему времени, она неожиданно замялась.
– Я думала, он сделает мне предложение. Всё говорило о том, что он готовит на Рождество что-то особенное, но…
– Ты так хотела за него замуж? – фыркнул Драко, чувствуя антипатию к этому кретину, который столько лет морочил Мэри голову.
– Я просто хотела сохранить отношения. Я привыкла бороться, а потому надеялась, что замужество что-то изменит. Но сейчас понимаю: это не изменило бы ровным счётом ничего. Мы давно остыли друг к другу, и приняла я это только вчера.
А потом, после паузы, она сокрушённо добавила:
– Мерлин, это Рождество было самым худшим в моей жизни!
Она замолчала, и Драко, не видя её, осознал и почти почувствовал, как больно, должно быть, было ей сейчас. Он никогда не славился способностью сострадать, а в эгоизме мог переплюнуть подавляющее большинство и без того не самых приятных людей, но по какой-то причине ему было искренне жаль Мэри. И поэтому он решил, что она должна знать, в каком дерьме он сам находился в тот момент.
– Для неё играл целый симфонический оркестр, а она сказала «нет», – мрачно усмехнувшись, изрёк Драко и поморщился: воспоминания, облечённые в слова, были горькими на вкус. Почти такими же горькими как в миг, когда он много лет назад стыдливо рассказывал отцу, что его дружбу отверг Гарри Поттер. – Так что я бы поспорил, у кого оно было ужаснее.
– А что если я скажу, что уже присмотрела себе свадебное платье и даже оставила за него залог? – упавшим голосом проговорила Мэри.
– А что если я скажу, что целый год посвятил отношениям с женщиной, которая, как оказалось, никогда и не думала выходить за меня замуж? – включился в спор Драко.
– А что если я скажу, что посвятила таким отношениям пять лет? – едко выпалила Мэри.
Драко нечего было на это сказать. Вероятно, он мог бы поделиться историей о нелёгкой судьбе оправданного Пожирателя Смерти, но вряд ли Мэри оценила бы его порыв.
– Так что, похоже, ты был прав: я величайшая неудачница, – спустя минуту заключила она. – А теперь я ещё и одинока.
– Да, ты неудачница, – устало согласился Драко. – Но и я неудачник. Так что теперь ты не одинока.
У него внутри что-то встрепенулось, когда её робкие нежные пальцы накрыли тыльную сторону его руки.