«Дженнифер Винчестер, добро пожаловать в рай!» – томно выдохнул мой внутренний голос, готовясь быть далеко и надолго отправленным за ненужностью вслед за занудой-совестью, то и дело фырчавшей: «Он же старше тебя на семнадцать лет! Вот что ты вытворяешь, а?» Кому какое дело, на сколько лет он старше, если этот мужчина получил кинонаграду MTV за лучший поцелуй?!

Мягкое прикосновение длинных пальцев скользнуло по моей щеке, а горячее дыхание стыло на шее, медленно, но верно сводя с ума девичье сердце:

– О, Райан, как же долго я ждала этого дня, – прошептала я, но легкий ненавязчивый поцелуй тут же накрыл мои горящие губы, заставляя замолчать.

Вскоре мужчина опустился ниже, начиная стягивать с меня футболку, но стоило лишь открыть глаза, как меня ослепила голубоватая вспышка, от которой закружилась голова, а в ушах зазвенело так, будто я уже час каталась внутри огромного церковного колокола во время венчания королевской четы. Испугавшись такого быстрого исчезновения Райана Гослинга и шелковых простыней, я подскочила, смачно обо что-то ударившись многострадальной головой.

Черт, ну почему сны всегда заканчиваются на самом интересном?! Потерев ушибленную во время экстренного подъема голову, я недовольно поморщилась, проклиная всех и вся, пока один неожиданный вопрос легким намеком на животную панику не вытеснил остальные мысли: «А во что же я, собственно, впечаталась?» Уперевшись руками в дощатую поверхность и попутно стараясь найти всему логичное объяснение, я грозно заорала:

– Винчестер, если это твоя тренировка перед Днем дурака, я выберусь отсюда и устрою твоему зрительному нерву романтическое свидание с седалищным, а остальные запчасти покромсаю на детский набор «Занимательная анатомия»!

Увы, уже ненавистный мне шутник все не отзывался, зато в легких начало саднить от недостатка кислорода. Стараясь не паниковать раньше времени, я с новыми силами продолжила колошматить осточертелую деревяшку, пока наконец не раздался победный хруст, а на мое лицо не начала сыпаться земля. Что за черт?!

Задержав дыхание, я доломала доски и начала пробиваться на поверхность, пытаясь не наглотаться землицы родной и ее очаровательных обитателей, которые наверняка были не прочь обустроиться в моих волосах. Вскоре усилия были вознаграждены тусклыми лучами света, пробивающимися сквозь зеленую листву деревьев, и глотком свежего лесного воздуха. Кое-как высвободившись из подземной ловушки, я наконец приняла горизонтальное положение, распластавшись на траве.

– А вот, наконец, и дитя подземелий. Да уж, в фильмах обычно все покрасивше выглядит, – заявил мне сидящий на замшелой каменной скамье мужчина, скептически оглядывая меня без тени смущения или хотя бы удивления. Ах да, о чем это я, перед ним же всего лишь выползла девчонка из могилы, что такого-то? – Я надеялся, что ты окажешься невозможно очаровательной обладательницей всяких там чувственных губ, бездонных глаз или будет хотя бы приятное дополнение в виде размера так четвертого. Хотя твоя схожесть с отцом многое объясняет – те же несуразные веснушки, смазливая мордашка и зеленые глазенки, вечно ищущие, что бы поглотить и где бы подгадить.

– Я вот даже не знаю, за какой из этих комплиментов поблагодарить сначала, – фыркнула я, отчаянно пытаясь восстановить дыхание. Я, конечно, много где просыпалась, но такая экзотика была впервые, так что дышала я скорее как незаправленный топливом реактивный двигатель, а не нормальный курильщик с трехлетним стажем. – И вообще, отсутствие бездонных губ, чувственных буферов и прочей лабуды – единственное, что тебя смущает в сложившейся ситуации?

– Да, – коротко кивнул мужчина, отпив из стакана виски. На несколько мгновений я забыла о лавине вопросов, наводнивших мою голову, провожая жадным взглядом янтарную жидкость и вовсю борясь с настырным желанием снова ощутить хмельную легкость в голове. – Ах да, я не представился. Бальтазар, торговец, ангел Господень и тот самый добрый дядя, что вытащил тебя из адских кастрюль, – наконец проговорил незнакомец, протянув свободную ладонь. Я уже хотела ответить на рукопожатие, но он отдернул руку, усмотрев на моей комья перемешанной с кровью земли.

– Исчерпывающе. Хоть ты и напоминаешь мне городского сумасшедшего с белой горячкой, но другого собеседника все равно нет, – устало сказала я, сев на краю собственноручно вырытой ямы. «Это всего лишь сон, Дженнифер, или ты выпала в Зазеркалье вместо Алисы, – убеждала я саму себя, разглядывая покосившийся деревянный крест, на котором были вырезаны ножом инициалы J.W. – Поговори с Кроликом и проснешься в своей или, что более вероятно, чужой кроватке с дичайшим похмельем. Все лучше, чем ползать по лесам и ломать гробы».

– Погоди, Винчестер, батенька тебя не просвещал о том, что есть обратный билет? Или ты вообще не помнишь, что за идиотизм ты творила со своим принцем в бежевом плаще?

– Ладно, это предложение вообще лишено всякого смысла, – сдалась я, качнув головой. Воспринимать всерьез речь этого жителя моих сновидений становилось все сложнее. Видимо, прошлый вечер действительно удался, раз такие галлюны пошли. – Может, расскажешь мне, что произошло, Бальтазавр, и какого черта я очнулась в тесной коробке под землей?

– Во-первых, не Бальтазавр, а Бальтазар. Во-вторых, не в коробке, а в том самом гробу, в который тебя, ранее сожженную на травке, заботливо уложил твой папашка год назад после невероятно глупой сделки с Кроули, заключенной шестнадцатилетней наркоманкой из благородного желания спасти возлюбленного старичка с поджаренными в святом масле крыльями. Я доступно излагаю?

– Не совсем. Единственное, что я поняла, – у тебя действительно непроизносимое имя. Так, ладно, приятель, может, я ничего и не помню о твоих Кроулях, обратных билетах и всяких жареных дедулях, но я все еще помню о своем истеричном отце, который отменно ставит решетки на окна и грозится пистолетом. Аривидерчи.

– Может, хотя бы имя Кастиэль тебе о чем-то говорит? – крикнул мне вслед Бальтазар, когда я уже отошла на приличное расстояние в сторону шоссе.

Вас когда-нибудь били электрошокером? Если нет, то постарайтесь представить, как бугай, в котором не меньше тридцати стоунов чистых мускулов, со всей дури бьет вас по голове лавочкой. Представили? Помножьте эти приятные ощущения на семь и поймете, что почувствовала я после этого магического имени. Одно за другим на мои плечи посыпались воспоминания, обрывки разговоров, звук до боли знакомого голоса: «Я никому не позволю причинить тебе вред. Независимо от того, что ты сделаешь со мной».

«Джен, что люди называют любовью?».

Кто-то сравнивает память с огромной библиотекой, кто-то с постоянно разрастающимся паззлом. Я же могу ее сравнить исключительно с борцом сумо с четкими БДСМ-наклонностями, избравшим меня своей жертвой и накинувшимся без какого-либо предупреждения. Если отставить в сторону извращенные сравнения, можно коротко сказать, что за одну секунду я вспомнила и жернова зависимости, и потерю единственной подруги, и первую настоящую любовь, и даже… собственную смерть? Но нет, меня не интересовало, кто и зачем вытянул меня за шкирку из ада. Меня интересовало только одно: сохранность и местоположение того засранца, за которого я продала душу в лучших семейных традициях.

– Либо ты сейчас же ведешь меня к Касу, либо сегодня я ужинаю ангельскими потрохами, – прошипела я, схватив Бальтазара за полы пиджака. Даже теоретически девчонка, которая была ненамного выше его подбородка, не могла нанести хоть какой-то урон представителю Божьего Воинства, но, видимо, в моем взгляде было достаточно грозности и решимости, чтобы заставить Бальтазара едва заметно вздрогнуть. Попытавшись освободиться из моей стальной хватки, он недовольно ответил:

– Спокойно, воительница, отведу я тебя к твоему ненаглядному, только пиджак отпусти.

– Не отпущу, пока не поклянешься, – казалось, я даже увидела молнии, которые метались в потемневших глазах ангела, поджидая подходящего для моего убийства момента.

Наконец, осознав, что я так просто не отлипну, он раздраженно закатил глаза и, подняв правую руку, отчеканил:
– Клянусь Бурбоном и Девой Марией, что доставлю тебя, о, сумасбродная дева из рода пирогопоклонщиков, к Кастиэлю, ангелу Господнему. Довольна?

– Ладно, сойдет. Давай, перемещай нас.

Смерив меня оценивающим взглядом, Бальтазар усмехнулся и отошел назад, наконец высвободившись из моей ослабевшей хватки. Так, что за улыбочки? Нет-нет, таких поворотов мы не заказывали, увольте!

– Чего ты скалишься? – злобно прищурившись, поинтересовалась я. – Ты поклялся алкоголем, у тебя нет морального права нарушить обещание.

– Обещание я сдержу, но в таком состоянии пускать тебя к Касу не собираюсь. Обидно будет, если он, увидев тебя, такую раскрасавицу с огородом на голове, брезгливо поморщится и мне вернет.

– Не думаю, что после всего, что происходило, он обратит внимание на мою прическу. Да и видел он меня в куда более плохом состоянии.

– Да ну? Ты себя-то видела, чудище-снежище? Платье драное, сама вся в земле перепачкана, глаза адским огнем горят, а из живота такие звуки доносятся, будто ты там дракона взращиваешь. Тем более с таким психозом ты его придушишь то ли в страстных объятиях, то ли в припадке из-за того, что кота плохо кормил. Нет, милая моя, мы с тобой прогуляемся, приведем тебя в божеский вид, а потом уже и на свиданки ходить будешь.

Я раздраженно вздохнула, но возражать не стала. Если этот дядька, который носит такое декольте, что даже я себе не позволяю, отведет меня к Касу, придется перетерпеть его желание поиграться в салон красоты. На какие жертвы не пойдешь ради вселенской любви.

– Что это? Небесная смесь «Жди меня» и «Снимите это немедленно»? – спросила я, когда Бальтазар по тропинке вышел со мной на шоссе, ведущее к Монтпилиеру. В предместье бушевала весна, принеся с собою долгожданные теплые деньки и море зелени, в которой тонуло все вокруг. Несмотря на предположительный конец мая, рваное шифоновое платье не слишком подходило для северного штата, так что пришлось отобрать у спутника пиджак, заставив его еще больше на меня дуться.

– Жест благотворительности, запоздалый подарок на Рождество, желание иметь собственного ручного Винчестера – называй как хочешь. В любом случае тебя это не касается.

– Нет, нормально, – возмущенно воскликнула я, остановившись в знак протеста. – Значит, то, что меня вытащили из уютной ямы на берегу Винуски с отличным видом на лес, меня никак не касается? Может, это было и глупое решение, но я приняла его сама, и поэтому ты не имеешь никакого права…

– Я имею все права подтирать задницу безнадежным людям вроде тебя, потому что я гребаный ангел, – разозлился мужчина, включив такой злобный взгляд, что даже я в недоумении заткнулась. – Нет, это было не глупое решение. Это было тупейшее решение, с помощью которого ты подарила Кастиэлю восхитительную долгую жизнь. Спасибо тебе, Дженнифер Винчестер, теперь он может каждое утро совершать увлекательное путешествие до кладбища и обратно, а в свободное время пытаться погасить в себе суицидальные мысли. Какое же счастье для ангела, быть брошенным на земле без единственного друга, любимой девушки, возможности вернуться на небеса и хоть какой-нибудь цели в жизни. И все это благодаря тебе, о, спасительница рода человеческого!

Дослушав гневную тираду ангела, я, побагровев от стыда, опустила взгляд на пыльный асфальт. Меня отчитали как маленькую девочку, а в душе именно это и было главным страхом – не оправдать чужих надежд своим решением, попасться на удочку Кроули, лишившись души зря. В момент заключения сделки я и не думала, что поступаю неправильно, зато теперь, когда потрясение от живописных картин охоты на мою семью, описанных демоном, спало, сомнений становилось все больше. Бальтазар не открыл мне глаза на правду, он всего лишь озвучил мои собственные мысли, хоть и в такой грубой форме.

– Ох, вот только давай без этих бабских штучек, – взвыл тот, увидев мои навернувшиеся на глаза слезы. – Давай ты поноешь из-за своей тяжкой судьбинушки на плече какого-нибудь другого ангела. Ну, все, все, – чувствуя, что проиграл эту неравную битву мужских аргументов и женских слез, Бальтазар неловко похлопал меня по плечу. Чтобы закрепить свою победу, я бросилась ему на шею, продолжая громко всхлипывать и дрожать от плача, что явно не пришлось по вкусу растерявшемуся оппоненту. Какое-то время мы так и стояли у шоссе: я, повиснув на Бальтазаре и сминая его футболку в похолодевших ладонях, и он, не зная, что делать, и шепотом причитая что-то об отцовских ошибках и Адамовых ребрах.

– Я всего лишь хотела спасти его, как он всегда спасал меня, – выдавила я, пытаясь успокоиться. – Он ведь был моим ангелом-хранителем, пожертвовал всем, даже своей благодатью, лишь бы защитить меня и всегда быть рядом, а я только капризничала, критиковала и измывалась над ним все это время.

– Да продавай ты свою душу хоть каждый вторник на протяжении всей жизни, ты бы не сделала и сотой доли того, что он сделал для... твоей семьи. И не обольщайся, ты далеко не первый член эгоистичного семейства Винчестеров, ради которого этот пернатый устраивал войны и падал с небес с завидной регулярностью. А что ты на меня так смотришь? – усмехнулся мужчина, заметив мой пронзительный взгляд. – Может, это и не бессмертное светлое чувство, а привычка страдать на благо твоего семейства?

– Если продолжишь в таком духе, то у тебя тоже появится привычка страдать на благо моего семейства, – неожиданно твердым голосом заявила я, наконец отцепившись от плеча Бальтазара. Некоторое время мы шли молча, пока мое любопытство не взяло верх над раздражением:

– Что неудивительно, – начал Бальтазар, когда я спросила, что происходило с моими родственниками весь этот год, – твой отец долго не продержался. Дин Винчестер может быть невыносимым, но твоя матушка бьет все рекорды, так что через пару недель они разругались в пух и прах, перебили почти всю посуду и уехали из города кто куда. Дин, правда, довольно часто навещает Кастиэля, хотя так и не признался, что ангел совершает каждодневное паломничество к фальшивой могиле, где закопан пустой гроб.

– А почему меня не похоронили на кладбище?

– Вряд ли бы горожане обрадовались, если бы однажды ночью кто-то решил спалить твои кости прямо посреди кладбища. Им же не втолкуешь, что это для их же безопасности, да и Кас был против – до конца надеялся на чудотворное воскрешение, а жареная подружка его, видимо, не прельщает. Вот твой папашка и сделал все втихаря, похоронив дочурку в лесу. Кстати, – задумчиво нахмурившись, протянул Бальтазар, – надо бы с вас взять дополнительную плату за восстановление твоей тушки из угля и костей.

– А Кас? – пропустив мимо ушей замечание предприимчивого сына Божьего, немного грустно спросила я. – Как он?

– Глупый, но предсказуемый вопрос. Пожалуй, первые пару месяцев твои останки выглядели куда более энергично и жизнерадостно, чем он. По полдня просиживал на кладбище, приносил тебе ромашки, что-то рассказывал, пока местному сторожу это не надоело и он не вызвал Винчестера, узнав номер в местном баре. Тот примчался через два дня и, как Фея-крестная, сделал из нашей замухрыжки почти приличного члена современного общества: лимит посещений был урезан до получаса в день, к разоренной клумбе ромашек возле ратуши неутешного вдовца больше не подпускали, даже какую-то подработку ему нашли. Дочка Гольдстенов с соседней улицы ему даже еду носила… Китти, кажется.

– Кейси, – машинально поправила я, вспомнив подругу детства, которую накануне сделки с Кроули встретила в больнице. Бальтазар продолжал сыпать подробностями из жизни моей семьи, но я почти не слушала, предавшись воспоминаниям. Тяжелое детство, буйная юность – все слилось в один бесконечный поток фрагментов, которые потеряли свою важность, уступив место последним часам жизни. Я помнила каждый шорох в доме, каждое слово отца, каждое прикосновение Кастиэля и его безмятежное дыхание, пока я собиралась на встречу у епископальной церкви. Все те чувства от предстоящего расставания вновь нахлынули на меня, вся та тоска по потерянному счастью снова травила вернувшуюся душу.

– Как ты можешь так спокойно обо всем этом говорить? – наконец спросила я, оторвавшись от собственных мыслей.

– Кастиэль был твоим другом, а ты без тени сожаления говоришь о том, как он мучался все это время.

– Он убил меня, – впервые за долгое время улыбка сползла с губ Бальтазара. – Предал ради власти, силы и могущества, воткнув нож мне в спину. Он и правда мой друг и именно поэтому я вытащил тебя обратно, так что не смей меня упрекать в том, что я не рыдаю как баба над твоим драгоценным и, конечно же, абсолютно безгрешным пернатым.

– Я… Я и подумать не могла. Прости, – неловко откашлявшись, произнесла я, взглянув в глаза собеседнику. – Но если он пронзил тебя клинком, то как ты выжил?

– Я и не выжил, просто в любимчики Папули попадают не только синеглазые милашки в тренче, но и куда более интересные кадры.

– Ты действительно сильный человек, раз смог простить предательство и даже помочь Касу после всего этого…

– Так, Винчестер, – остановился мужчина, недовольно цокнув языком. – Во-первых, не оскорбляй меня, я чистокровный ангел, хотя и торговец и был в подчинении у Кастиэля. Во-вторых, не смей во мне копаться, ты не психолог и даже не снятая мною проститутка, чтобы я тебе свою душу изливал. Ферштейн, шунхайт? О, слава Марии, – через несколько мгновений радостно воскликнул он, сложив ладонь козырьком у глаз, – я вижу придорожную забегаловку, где ты повытряхиваешь из волос остатки земельных ресурсов Америки и приведешь свою мордашку в божеский вид, пока я наконец передохну от твоих вопросов и бабской болтовни.

– Сам, значит, треплешься без умолку и сарказмом блещешь ежесекундно, а болтовня бабская? – возмутилась я. – Вот повезет же кому-то с таким чутким возлюбленным.

– Безмерно повезет, но это уже не твоя забота. Все, иди давай, не заставляй меня терпеть тебя дольше положенного, – заметив мое злобное лицо и явное желание помучить провожатого, Бальтазар пожал плечами и телепортировал меня прямиком в уборную этого фешенебельного заведения, где даже в туалете отчетливо пахло луком.

Брезгливо оглядев помещение, я рассудила, что мне, вылезшей из-под земли, привередничать нет смысла, так что обращать внимание на грибок между треснувших белых плит, плохое освещение и жутковатую тишину не стоит. К счастью, несмотря на полную антисанитарию и оригинальный дизайнерский ремонт в стиле хоррор, горячая вода и мыло в заведении имелись, так что после нечеловеческих усилий мне удалось избавиться от грязи и удивительных дредов, в которые превратились волосы после подземных приключений. Вот бы еще зубную пасту найти, а то я и представить боюсь, какой запах изо рта может быть после кремации. Увы, в пиджаке Бальтазара не имелось ни ниток с иглой, чтобы зашить потрепанное платье, ни зубной щетки, так что пришлось обойтись потрошением упаковки жвачки из его кармана. Да, жевать семь пластинок «Тридент» не очень удобно, но остается надеяться, что это хоть немного уменьшит шансы того, что Каса начнет мутить после недолгого поцелуя.

Когда с марафетом было наконец покончено, я, опершись о треснувший умывальник, взглянула на покрытое разводами и пылью зеркало. Кто эта девушка, скрывающаяся в нечетком отражении за желтоватым налетом? Дженни, несчастная дочурка, брошенная на произвол судьбы своими непутевыми родителями? Джен, шлюха всея Монтпилиера? Дженнифер Винчестер, девушка, которая своими чувствами едва не убила ангела-хранителя, а затем и сама легла за него костьми? Этот путь от безответственного подростка с нескончаемым перечнем зависимостей до незнакомого мне человека промелькнул как пейзаж за окном автомобиля, и я все еще не уверена, там ли я повернула и хватит ли бензина до следующей заправки. Где же я ошиблась, если теперь торчу в туалете придорожной забегаловки, вычищая из волос землю из собственной могилы?

Нет, прочь эти глупые мысли. Сколько бы ошибок я ни совершила, сколько бы неправильных решений и поступков ни было у меня за спиной – именно они привели меня сюда, в это мгновение, когда до встречи с Кастиэлем остается две мили и тридцать минут тягучего ожидания. Если Господь дарит мне возможность быть с Касом (хотя довольно своеобразный подарок, учитывая, что тот пару раз чуть не откинулся в процессе этого самого дарения), а затем еще и второго ангела посылает, чтобы вернуть меня обратно, – возможно, я что-то делаю правильно.

Облегченно вздохнув, я провела мокрой ладонью по зеркалу, очищая свое отражение. Никаких сожалений, Винчестер, ни шагу назад.


Либерти-стрит замерла в предзакатной дреме. По небосклону к горизонту лениво скатывалось солнце, напоминающее шарик масла, что оставляет после себя нечеткий желтый след, облака рыжели от последних лучей, а в воздухе повисла приторная духота, сладости которой добавлял и аромат распустившейся сирени. Все дышало покоем и умиротворенностью. Жаль, что раньше, среди бесконечных пьянок и гуляний, а затем и ежедневных сражений с судьбой то за свою жизнь, то за жизнь ангела, я не находила и мгновения, чтобы замереть и увидеть то, о чем теперь так упрямо мечтаю.

Наконец мы с Бальтазаром подошли к моему бывшему дому. Если бы не толчок сопровождающего и его облегченное «Пришли, слава Папуле», я бы ни за что не узнала в этом здании место, где родилась и выросла: вокруг аккуратной каменной дорожки (боги, ни единой трещинки, ни единого выбитого или пошатывающегося камня! Чудо!) безупречными рядами были высажены фиалки, кустарник идеально выстрижен, газон ухожен, а еще появился милый деревянный заборчик, заботливо выкрашенный в белый. Боясь даже прикоснуться к этой живой иллюстрации из справочника «Идеальное жилище республиканского семейства», я чуть ли не на цыпочках двинулась ко входу в дом. Ни одна половица не сопроводила своим скрипом моих шагов, пока я поднималась на крыльцо, а окно не помешало заглянуть внутрь разводами от дождя или обычной пылью, которая была там если не с краха Римской империи, так с моего рождения уж точно.

– Уверена, что хочешь это видеть? – вкрадчиво спросил Бальтазар из-за моей спины.

– Что? – подозрительно фыркнула я. – Что значит «хочу это видеть»? Какое еще «это» я не захочу увидеть в доме? Самое жуткое, что там может меня поджидать, так это отец, совокупляющийся с кем-то на кушетке, а я это уже лицезрела, – отмахнулась я, вглядываясь в окно, пока странная, но вполне логичная мысль не взбрела в голову: – Хотя стоп. Ты же сказал, что мама уехала, а здесь остался только Кас… Так они там что, на моей же кушетке?! – театрально прикрыв рот ладонью, ужаснулась я. – Вот бесстыдники, меня не дождались! Пойдем-ка их наказывать.

– Избавь меня от Винчестерского семейного юмора, я предпочитаю смешные шутки, – закатил глаза мужчина. – Ладно, смотри. Но если что, я тебя предупреждал.

– Интриган чертов, – прошептала я, приникнув к окну в гостиную. Сначала никто даже не показывался, но, немного повернувшись, я заметила Кастиэля, сидящего в кресле с какой-то книгой. Сердце учащенно билось, а на лице появилась дурацкая улыбка, пока я наблюдала, как он увлечен чтением, задумчиво хмуря брови, но вскоре я непроизвольно дернулась: в комнату вошла девушка. Стоило ее заметить, как Кас мгновенно просиял и, лениво встав с кресла, поцеловал ее в губы.

– Козлина ты бескопытная, – дрогнувшим то ли от злости, то ли от накатывающей обиды голосом просипела я. – Меня так же целовал, так же клал одну руку на талию, а другой гладил по щеке. Скотина…

Хотелось разбить это чертово окно, влететь в комнату с криком «Банзай, сучки, смерть ваша пришла в лице недобитой ниндзя-альпинистки!» и начать душить этих голубей диванными подушками, но я лишь вздохнула, сжав кулаки. Прошел целый год, и разве я могу винить своего ангела за то, что он больше не хочет оставаться только моим? Жизнь продолжается, даже после смерти близких людей.

– Стоп, так эта подстилка еще и беременна?! – не сдержавшись, выкрикнула я, заметив приличный живот у своей преемницы. – Это когда он успел ее обрюхатить-то, кобель бройлерный?!

– Интересно, ты хоть понимаешь значение слова «бройлер»? – задумчиво протянул Бальтазар, наблюдая за моими метаниями.

– Да плевать мне, там этот бык-осеменитель своими сперматозоидами разбрасывался, пока мое тело еще в гробу не остыло, а ты тут придираешься. Вон у нее пузо какое, месяц седьмой, не меньше!

– Помнится, полчаса назад ты мне доказывала, как хотела счастья своему ненаглядному. Вон оно, счастье, с очаровательными кудряшками и без первичных признаков гладильной доски, – хмыкнул ангел, не упуская возможности ткнуть меня в отсутствие вываливающегося из лифчика и рамок приличия бюста.

Я уже почти дошла до температуры кипения и собиралась выдать новую гневную тираду о проблеме алкоголизма и невыполнения ангельских обязанностей на небесах, но поняла, что мне куда больше хочется лечь в уютную яму на берегу Винуски, накрыться компостом и вернуться в мир покойных, где кажется, будто все за тобой скучают, а бывшие возлюбленные не заводят себе беременных сисястых подружек. Я вернулась из турне по аду, куда отправилась ради его же спасения, а мне и приткнуться некуда, ведь в моем же доме Кастиэль строит новую жизнь. Да что вы, черт возьми, знаете о несправедливости? На глаза уже навернулись слезы, как Бальтазар толкнул меня в плечо:

– Боже, твое лицо этого стоило. Хватит киснуть, не забыл тебя Кас.

– Да вижу я, как они меня там не забывают. Вот сейчас улягутся на диван и еще минут двадцать понезабывают, – прохныкала я, кивнув в сторону обжимающейся парочки. В который раз закатив глаза, Бальтазар щелкнул пальцами:

– Я просто поражаюсь степени твоей доверчивости.

В первые мгновения мне казалось, что ничего не изменилось, но вскоре в глаза бросились две детали: отныне на почтовом ящике ясно виднелась фамилия Мюррей, а вместо Каса в гостиной со своей молодой женой стоял и сам мистер Мюррей, мой сосед.

– Твою налево тапком, Бальтазар! – выкрикнула я, прильнув к окну. Вскоре на меня уставились пораженные соседи: видимо, они тоже только заметили, что на них вот уже десять минут пялится соседская наркоманка, и это им почему-то не особо понравилось. – Прошу прощения, – прокричала я им, постучав в стекло, – у вас кухонного тесака не найдется? Что, вообще нет? Очень жаль, а то у меня тут есть один знакомый шутник с явно лишними болтающимися детальками в штанах, они ему, видно, очень жить мешают и пагубно влияют на чувство юмора, так что я тут подумала… Ну ладно, ладно, мы пойдем у других соседей поспрашиваем, – любезно улыбнулась я и двинулась к калитке, помахав на прощание рукой. Боже, надеюсь, у этой несчастной ребенок не родится с третьей ногой после такого вечернего визита умершей год назад соседки.

– Ты чего меня перед людьми позоришь, сволочь ты райская?! – прошипела я, глядя на вовсю веселящегося ангела. – Это что за развлечения, несчастных девушек до готовности к суициду доводить?

– Это ты-то, несчастная девушка? – фыркнул мужчина, смерив меня скептическим взглядом. – Тогда я корейская прима-балерина. И да, Габриэль был прав – парочка фокусов всегда поможет скрасить серые будни.

– Ох, сдается мне, этот твой Габриэль тоже когда-нибудь огребет за свои фокусы у какой-нибудь барышни, – немного отстраненно заметила я, переведя взгляд на запустевший дом напротив. Неопрятный газон, цветочные горшки и многострадальный фикус, в земле которого было погребено бесконечное множество окурков, следы от демонтированной решетки на втором этаже – все это дышало какой-то усталостью и смирением, заботливо скрывая за дверьми воспоминания о лучших деньках, когда жизнь внутри кипела, а скандалы и разборки не утихали даже ночью. Дом, милый дом.

Горько усмехнувшись, я медленно прошла по дорожке к крыльцу, а рядом гордо шествовали призраки прошлого. Могу поклясться, я видела их настолько ясно, что на мгновение даже засомневалась, воображение ли это. Вот из окна выползает Чарли, на ходу застегивая пуговицы на рубашке, а вот Розалин с дорожной сумкой у ног машет мне на прощание, утирая слезы. Вот из-за дверей выбегает Эмили и, не прекращая трещать по телефону, пытается закурить сигарету, найденную в моем тайнике в сиденье лавочки, из гаража выходит перепачканный маслом папа, поначалу грозясь гаечным ключом, но затем снова улыбается своей ласковой, но до боли грустной отеческой улыбкой. Подойдя вплотную к дому, я замечаю Лиз: девушка стоит, оперевшись на перила небольшой лесенки, и одобрительно кивает мне, едва заметно улыбаясь и пряча за спину бутылку пива. Тихонько всхлипнув и проводя взглядом подругу, я наконец открыла дверь и увидела последнюю тень прошлого, с которой мне предстояло встретиться. Девчушка лет семи с забавными косичками и ромашковым венком на каштановых волосах стояла посреди темного коридора, преграждая мне путь на задний двор. Опустившись на колени, я подозвала ее к себе.

– Я знаю, что не смогу вернуться к нему, пока не прощусь с тобой, – прошептала я, разглядывая подернувшиеся слезами изумрудные глаза и светлые веснушки на детском носу. – Я отпускаю тебя, Дженни, а ты – не смей отпускать его, – произнесла я, кивнув на снимок, который держала малышка. Старая и пожелтевшая фотография еще молодого Дина Винчестера, которую мне вручила Розалин, была ужасно измята после той сотни раз, как ее сжимали неловкие пальчики и мочили горькие, но бесшумные слезы, но это не значит, что ею не дорожили. – Не совершай мою ошибку и дождись его, хорошо?

Девочка кивнула и растворилась в пыльном воздухе, как и все остальные видения, открывая мне путь к Кастиэлю.
Тихо скрипнула половица. Шаг за шагом, вперед, к двери на задний двор. Хотелось бежать во весь упор, не останавливаясь и не оглядываясь назад, лишь бы снова упасть в объятия ангела-хранителя. Бежать мимо пыльных книжных полок, грязных стекол, омертвевшего в одиночестве дома. Бежать мимо всего мира, если он посмеет останавливать меня. Наконец добравшись до заветного выхода на веранду, я рванула на себя ручку двери и застыла в нерешительности, боясь сделать последний шаг вперед. Вот он, Кастиэль, ангел, ради которого я отдала жизнь и душу, сидит на траве, утопая в красных лучах весеннего заката. Стоит мне сказать хоть слово, ступить на скрипящее дерево, и он тут же обернется, но странное напряжение внутри не давало мне даже шелохнуться. Неодобрительно покачав головой и поцокав языком, Бальтазар впихнул меня обратно в дом, закрыв собой, и протянул:

– Какой замечательный вечер, чтобы предаваться меланхолии и плакать над ушедшими.

– Бальтазар? – Кас подскочил на ноги от удивления, но подходить не спешил. – Я думал, что ты мертв и…

– Знаешь, простого «Ох, Бальтазар, я так рад тебя видеть, прости, что убил тебя, я такой мудозвон» вполне достаточно. Но ладно, я не сержусь – судьба тебе отомстила за манию величия. Вообще-то я здесь, чтобы передать тебе небольшой подарок – своеобразный шаг к примирению старых друзей.

– Прости, но сейчас не лучшее время.

– Ну да, бойфренд бросил, его женская версия героически погибла ради тебя, а кот опять нагадил на ковер, – ухмыльнувшись, Бальтазар кивнул на Мистера Котангенса, дремавшего на лужайке неподалеку от нового хозяина. – Не умеешь ты баб выбирать, Кастиэль, все какие-то буйные попадаются. Вот последняя твоя и пиджак мой отобрала, и тесаком грозилась…

– «Моя последняя»?

– Чего ты тут удивленно глаза выпучиваешь как рыба-шар перед атакой? Я же тебе говорил, что не с пустыми руками пришел. Прости, что упаковать не вышло, – засмеялся мужчина, подтолкнув меня вперед к ошарашенному ангелу.

По пути домой я заготавливала знаменательную речь. Сначала она была трогательной и слезной, о том, что я ни секунды не жалела, что отдала жизнь за Каса, и готова сделать это еще миллиард раз, если будет необходимо. Затем я сменила пафос на привычный сарказм и думала шутливо отчитать мужчину за неумение вести хозяйство и погибшую по его вине мамину герань. Потом я спохватилась, что мое идиотское чувство юмора не совсем уместно, и решила просто еще раз сказать, как сильно я люблю своего ангела, который все это время ждал меня. И знаете что? Все зря.

В голове полнейшая пустота. Из всех слов английского языка в голову лезли только междометия и бессвязное мычание, так что мне оставалось замереть на веранде, боясь, что сейчас все снова растворится в тумане, а я пойму, что это лишь новая пытка Кроули. Время словно застыло в вязкой тишине, которую, казалось, не нарушало даже дыхание ветра, и я молча тонула в широко распахнутых глазах Кастиэля, который все еще не мог поверить в происходящее.

– Дженни? – почти шепотом спросил он, слабо протягивая вперед руку, будто пытаясь понять, не мираж ли это. Стоило вновь услышать свое имя, произнесенное с такой непередаваемой нежностью и надеждой, что сердце едва не остановилось от жалости, как из глаз хлынули горячие слезы. – Просто скажи что-нибудь, чтобы я смог поверить, – продолжил он, изо всех сил вглядываясь в мое лицо, и затем еле слышно добавил: – Пожалуйста.

– Кас, прости, – сквозь слезы выдавила я, поднеся ладони ко рту. Даже этих двух слов хватило, чтобы в посеревших синих глазах снова заиграла небесная синева, а губы дрогнули в улыбке. Не сдержавшись, я бросилась вперед, перескочив ступеньки, и ринулась через лужайку к Кастиэлю, раскрывшему руки, готовясь поймать меня в свои крепкие объятия. Никогда еще несколько метров не казались такими бесконечными.

И вот, когда мне оставалось сделать последний рывок, как всегда из ниоткуда появилась та мохнатая дрянь, которую в народе кличут Мистером Котангенсом. Посчитав, что всякие обжимания и поцелуи – слишком банальны для такого случая, да и вообще являются лишней тратой драгоценного времени, четвероногий сводник нырнул мне под ноги, из-за чего вместо романтического момента мы получили довольно болезненное падение в траву, сопровождающееся моим возгласом «Тварь ты рыжая!», диким кошачьим ором и возмущенными восклицаниями Бальтазара: «Гады вы неблагодарные, сами будете мой пиджак отстирывать». Но так и должно быть. Разве после всего, что с нами произошло, мы с Кастиэлем могли уйти в закат, держась за руки, без помощи вездесущего кота?

Несмотря на то, что атмосфера была безнадежно отправлена беспощадной животине под хвост, я даже обрадовалась тому, что стадия неловких прикосновений после долгой разлуки удачно пропущена и теперь мы просто лежали на земле под закатным небом. Не существовало ничего: ни соседских домов, ни городских улиц, ни прошлого, ни будущего – лишь я и синева родных глаз, в которой я снова безнадежно тонула.

– Никогда, слышишь? – возможно, даже слишком твердо спросил падший ангел, взяв мое лицо в ладони. – Никогда больше не смей умирать без меня.

– Никогда, – согласно кивнула я и наконец поцеловала Каса, почти как в первый раз: робко и легко, запустив пальцы в его волосы и вдыхая тот неповторимый запах, который мне не удалось забыть даже после года, проведенного в аду. Запах моего ангела. Запах неба.