Глава 3

Как только Джинни вывалилась из камина и поднялась на ноги, в коридоре раздались шаги, и через несколько секунд на пороге кухни возник Гарри.

Этих нескольких секунд ей вполне хватило, чтобы понять: обстановка и атмосфера старого дома Блэков практически не изменились за минувшие два с половиной года. Все те же каменные стены, тяжелый абажур над истертым столом, ряды пыльных бутылок в высоком буфете…

- Джинни? – казалось, Поттер был поражен до глубины души. Меньше всего он ожидал увидеть ее здесь.

Стоило лишь окинуть возлюбленного мимолетным взглядом, и Джинни тотчас убедилась, что она не ошибалась в своих подозрениях. Рон был прав, Гарри выглядел ужасно: худой, бледный, небритый, с усталыми потухшими зелеными глазами.

- Что ты здесь делаешь?

- Решила тебя навестить, - девушка изо всех сил старалась держаться непринужденно, но мрачноватая обстановка вокруг и подавленный вид Гарри не слишком этому способствовали. – Ведь ты не даешь о себе знать, вот я решила проверить, как твои дела.

- Мои дела… Как тебе сказать, Джинни… В общем-то, гораздо лучше, чем могли бы быть…

Он сел за старый кухонный стол, жестом приглашая ее устраиваться рядом.

Послушно усевшись около него, Джинни уткнулась взглядом в испещренную трещинками и царапинами столешницу, внезапно поняв, что не знает, о чем сейчас говорить. Нельзя было упоминать их общую скорбь и минувшую битву, дабы не сделать еще хуже обоим. Нельзя было вспоминать счастливые недели их романа годичной давности – отчего-то Джинни чувствовала, что это сейчас совсем неуместно. Нельзя было беседовать на какие-либо отстраненные темы, потому что и тем-то таких сейчас не было. Не квиддич же!

В конце концов она избрала, как ей показалось, самою безобидную тему для того, чтобы нарушить тяжелое молчание:

- Мама тебе привет передавала… - осторожно начала Джинни. – И папа тоже. Теперь, когда все успокоилось, он снова может работать, и Билл тоже, и Перси. Чарли пока с нами…

Она и не подозревала, что практически дословно повторяет речи своего брата и Гермионы. Что не преминул отметить Гарри.

- Рон мне это уже говорил, – перебил он ее. Следом тихо попросил, глядя ей прямо в глаза: – Не надо разговаривать со мной, как с душевнобольным, Джинни, не надо. Я ни от чего не прячусь и, наверное, уже ничего не боюсь.

Подобной откровенности – резкой, прямолинейной, тяжелой и безысходной – она не ожидала, попросту не была к ней готова, и потому вновь замолчала, не зная, что здесь можно сделать и сказать. Не хватало ни опыта, ни мудрости, ни простого умения вести себя в подобных ситуациях.

А Гарри продолжал, не отрывая от нее взгляда:

- Так что не нужно меня щадить, прошу тебя. Мне просто нужно пережить все это, освоиться, свыкнуться… Но это вовсе не означает, что не смогу этого. Смогу, у меня нет выбора.

Он говорил то, что давно крутилось у него в сознании, но не слишком вслушивался сейчас в собственные слова, жадно глядя на лицо Джинни, в ее светлые голубые глаза, смотрящие на него со смесью тревоги, заботы и любви. Как же давно он не видел ее, как хотел сейчас запечатлеть в памяти ее лицо, будто бы это – в последний раз, навсегда! Если не считать минутных встреч во время битвы, а потом на кладбище, он видел ее впервые за год – все такую же, какую вспоминал в лесу, перед тем, как получить последний, добровольно принимаемый удар от Волан-де-Морта. И сейчас, даже в темной траурной одежде, печальная и растерянная Джинни казалась ему несказанно красивой – словно лучик солнца, неожиданно проникший в его мрачный темный дом, в совершенно безрадостную жизнь.

- Да, конечно, я… я понимаю, я все понимаю… - Джинни говорила почти машинально, на самом деле не понимая ничего: как ему помочь, что делать в такой ситуации, можно ли вообще здесь что-то предпринимать…

Гарри в ответ лишь вздохнул, медленно отводя от нее взгляд; теперь он снова уставился на столешницу, а в стеклах очков отражалась лежащая рядом серебряная ложка.

Атмосфера, казалось, уже давила на них своей тяжестью. Не в силах избавиться от желания сделать хоть что-нибудь, Джинни протянула к нему руки, обхватила за плечи, притягивая к себе. Внезапно замерла на секунду, словно засомневалась: имеет ли она сейчас на это право? – но, отбросив лишние терзания, привлекла Гарри к себе, осторожно перебирая непокорные черные прядки.

- Не говори ничего… - тихо попросила она, продолжая поглаживать его по голове. – Не надо. Я и так все понимаю…

Вот так – молча – они просидели довольно долго. Впрочем, никто из них не смотрел на часы, которые, к тому же, отсутствовали в этой кухне.

Джинни все еще пыталась осознать всю полноту, многогранность и безысходность этой ситуации, пыталась подобрать должные слова, которые помогли бы обоим – тщетно. И Гарри молчал… Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять истинность собственной фразы – не нужно ничего говорить. Не нужно слов. Они сейчас прекрасно понимают друг друга без них.

Спустя некоторое время, когда у нее сложилось впечатление, что Гарри хоть немного, но пришел в себя, Джинни вновь попыталась заговорить – теперь уже на более практичную и незамысловатую тему. Окинув возлюбленного внимательным взором, она поняла, что его худоба и бледность оказались куда более жуткими, чем можно было бы предположить сначала.

- Послушай, ты же похож на мумию! Я понимаю тебя, но…

- Это неудивительно, - горько усмехнувшись, оборвал ее Гарри. – С чего бы мне красотой сиять?

Услышав эти слова, Джинни лишь утвердилась в своих невеселых подозрениях: глубокая депрессия Гарри влекла за собой не только моральные и нервные последствия – он запросто мог бы рухнуть где-нибудь на полу из-за банальной физической истощенности.

- Ты когда ел последний раз? – требовательно спросила Джинни и, заметив, что Поттер неопределенно мотнул головой, воскликнула: – Ты вообще что-нибудь здесь ел?!

Она злилась и впадала в отчаяние от сознания собственного бессилия.

Ха, «ел ли он?»! Попробовал бы не есть – с такой нянькой, как Кикимер! Казалось, эльф готов был силой запихивать в хозяина еду.

Было похоже, что Джинни собирается перенять технику эльфа; собирается посвятить ближайшее время заботе о нем – той заботе и тревоге, которой Гарри никогда прежде не знал.

«Что же, значит, у нее никого не было. Значит, она ждала меня и готова все вернуть», - отметил Гарри. Эта мысль принесла ему какое-то внутреннее успокоение, но все вопросы, возникшие с появлением Джинни в этих стенах, не разрешила.

Гарри все время казалось, что в воздухе витает какая-то недосказанность, неловкость: формально их отношения были разорваны год назад, но чувства-то ничуть не изменились! По крайней мере, Гарри мог говорить за себя. И он знал, что должен что-то объяснить Джинни, сказать ей, что все осталось на своих местах…

Однако она была абсолютно спокойна, будто совсем не ощущала этой двусмысленности. Будто между ними действительно ничего не менялось.

Даже не принимая во внимания это поведение Джинни, он не мог не замечать, что последний год, который они провели порознь, наложил на нее свой отпечаток. Она изменилась, будто бы повзрослев, и теперь Гарри видел перед собой не задорную девчонку с мальчишескими повадками и неиссякаемым чувством юмора, а чуткую и мудрую молодую женщину, чьи глаза повидали многие ужасы.

И в данной ситуации это радовало: в такой девушке – заботливой, понимающей, мудрой – он нуждался куда больше, чем в былой заводной хохотушке. Тогда, год назад, Джинни поняла все правильно, поняла, что их разрыв – явление временное и ситуативное. Перед ней не нужно ни извиняться, ни говорить красивых слов, ни объясняться. Она сама все знает.

А Гарри знал, что Джинни легко может совмещать в себе и чуткость, и задор.

Тем временем она гнула свое:

- Тебе выспаться надо, - не терпящим возражений тоном заявила Джинни. – Когда ты спал в последний раз?

- Знаешь, как ты сейчас похожа на свою маму? – хрипло отозвался Гарри, силясь улыбнуться. – Когда ел, когда спал… Джинни, если я выжил после нескольких встреч с Волан-де-Мортом, то, может быть, от голода и недосыпа не умру?

Сказав это, Гарри поразился сам себе – ведь он сейчас пытался шутить! Этого желания у него не возникало слишком давно.

А миссис Уизли он вспомнил почти случайно – на самом деле Джинни сейчас напомнила ему совсем другую рыжеволосую женщину. Ее руки, такие мягкие и заботливые, позволяли успокоиться – может быть, так когда-то ласкала его мама? И в полумраке кухни Джинни неожиданно, всего на мгновенье, но показалась ему похожей на юную Лили – ту, что Гарри видел в воспоминаниях Снейпа, в зеркале Еиналеж и в лесу.

Сейчас он как никогда остро нуждался в этой заботе.

- Наверное, это наследственное, - улыбнулась Джинни в ответ, стараясь выглядеть непринужденно. А затем добавила: – Выспаться тебе все-таки надо, и не говори ничего! Пойдем, ляжешь.

Подхватив Гарри под руку, она заставила его подняться и выйти на лестницу, ведущую наверх.

Он безразлично махнул рукой в сторону верхнего этажа, где находилась бывшая спальня Сириуса – несмотря на то, что за прошедшие дни Гарри всего несколько раз сумел задремать, именно в этой комнате он чувствовал себя комфортнее всего. Словно невидимая ниточка связывала его с крестным.

- Давай, я тебе чаю принесу? – предложила Джинни. – И сахару побольше…

«Сейчас бы “Сна без снов”! – с досадой подумала она. – Да где же взять? Может быть, просто валерьянки накапать, раз мама говорит, что помогает…». Но предлагать это вслух Джинни не стала – чувствовала, что Гарри не понравится идея накачать его успокоительным.

- Да какая разница! – выпалил Гарри, когда они вошли в комнату и приблизились к кровати. – Я все равно уснуть не могу! Я ничего не могу – ни есть, ни спать, ни нормально жить… Мне все вокруг напоминает о них, о том, что если бы не я, они, может быть, сейчас были бы живы…

- Тихо, тихо… - Джинни привлекла его к себе и обняла, успокаивая. – Ты ни в чем не виноват. Наоборот – если бы не ты, кто знает, где были бы сейчас все мы…

- Джинни, дело не в этом… - пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы. – Вся проблема в том, что я действительно оказался Избранным. А точнее – Обреченным. Ты понимаешь, что меня повсюду преследуют эти мысли, эти воспоминания, голоса? Я просто не могу нормально жить – такая вот у меня судьба. И, наверное, я не избавлюсь от этого уже никогда…

Закончив этот печальный монолог, Гарри резко поднял голову, на мгновенье заглянул ей в глаза, а затем подался вперед, прижался губами к ее шее. Объятие тотчас стало сильным и властным, словно он боялся, что Джинни ускользнет, исчезнет куда-то, – Гарри крепко прижимал ее к себе, одновременно пытаясь расстегнуть черную кофточку. Это ничуть не напоминало их ласки и объятия в Хогвартсе той, казалось бы, далекой весной – даже самые пылкие, даже заходившие дальше, чем следовало бы. Теперь в каждом поцелуе чувствовался привкус горечи, отчаянья и безысходной боли.

Однако это было лучшим, что они могли сейчас сделать. Куда лучше истерик, беззвучных рыданий или яростных криков.

Когда большая часть их одежды упала подле кровати единой темной кучей, Гарри опрокинул девушку на подушки, свободной рукой отбросив в сторону покрывало. Следом на мгновенье оторвался от ее губ.

- Скажи, и я остановлюсь, - будто опомнившись, хрипло прошептал он, сам не слишком-то веря в свои слова.

Джинни лишь помотала головой, разметав по подушке рыжие кудри, и крепче прижала его к себе. Тогда Гарри уже больше ни о чем не думал – спасительная темнота ее объятий и жар ее тела влекли к себе, заставляя впасть в блаженное забвение.