Ненавижу просыпаться.

Начал ненавидеть с недавних пор. Наверное, все дело в том, что я не знаю, чего ожидать от предстоящего дня.

Вчера я лег спать голодным, и просыпаться сегодня мне совсем не в радость. Хотя, по-моему, я чувствую запах какой-то еды. Или мне кажется?

Вариантов у меня не так уж и много – все равно мне сегодня нужно на работу, и проснуться я должен в любом случае. Так что, ищем очки, нащупываем ногами тапочки – и вперед.

Она уже проснулась. И запах, кстати, мне не показался. Жена уже давно на ногах и успела приготовить завтрак. Если честно, я не думал, что мы будем завтракать вместе после того, как уедут дети.

Хотя если учесть, что она даже не посмотрела на меня, когда я вошел…

- Твои блины на плите.

Она сидит за столом и что-то пишет.

И тебе доброе утро, милая.

- Спасибо.

- Кофе в кофейнике.

Я так, понимаю, сложное слово «тавтология», в магической образовательной системе не проходят?

- Спасибо.

- Не за что, - говорит она и, наконец, поднимает на меня глаза.

Уж лучше было пойти на работу голодным, чем сидеть за столом в полной тишине. Ей хорошо, она хоть чем-то занята.

Интересно, что она пишет? Ей что, кабинета мало?

Кофе, как всегда, горячий, блины, как всегда, сладковатые. В каких-то мелочах Джинни отличается завидным постоянством.

Она так увлечена своей писаниной, что даже не обращает внимания на то, что я опрокинул свою чашку. Не нарочно, так просто получилось.

Коричнево-черная горячая лужица расползается по непромокаемой скатерти и только когда она подбирается к ее пергаменту, она соскакивает:

- Черт! Ты как маленький! – она укоризненно качает головой и бросает мне бумажное полотенце.

Пока я протираю стол и наливаю себе еще кофе, она, не отрываясь от своего пергамента, интересуется:

- Не обжегся?

- Нет.

- Хорошо.

Очень мило.

Интересно, чем она там так увлечена? С тех пор, как я вернулся, одно я успел понять точно – моя жена изменилась до неузнаваемости.

Нет, по большому счету, когда я уходил, она уже была не той, что прежде. В смысле, она даже помогала мне собираться. Кидала в меня моими же вещами, да. Особенно мне запомнились ботинки. Моей голове запомнились.

Наверное, мне так интересно, что она пишет потому, что я ничем не занят.

Я уже хотел взять свою тарелку и пойти в свой «кабинет», но в дверь кто-то постучал, и Джинни недовольно поднялась со стула. Открывать всегда приходится ей. Я слишком медленно реагирую на звуки в последнее время.

Годы аврорской практики не прошли даром – мне достаточно одного беглого взгляда на ее листок, чтоб выхватить самую суть.

«Олли, ты же знаешь, я тебя люблю, я все для тебя сделаю, но давай не сегодня, а завтра, ладно? Просто…»

Что там «просто» она еще не написала.

Значит, она еще не разучилась быть ласковой?

Меня это в общем не интересует, но… настроение теперь ни к черту.



Как хорошо, что детей нет дома. Им я никогда не разрешаю читать или писать за столом. Просто так можно легко что-нибудь опрокинуть и испортить бумагу. Совсем как он сегодня. Ей-богу, как ребенок.

Вообще-то, если бы дети были дома, мне бы и не пришлось сидеть за столом с пергаментом – он мне нужен был только для того, чтобы хоть чем-то себя занять. Не могу же я сидеть как дура и молчать, правда?

Завтрак я пошла готовить по привычке, а вот сидеть по утрам напротив мужа я еще не привыкла. Пока не привыкну, буду читать или писать за столом.

Да и старому другу нужно было написать письмо. Нет, правда, мне очень неудобно, что приходится так вот, ему отказывать. Но сегодня не могу.

Оливер много чего сделал для меня и мальчиков, а теперь еще и для Лили, и я действительно хочу помочь ему… но не сегодня.

Мама болеет, нужно идти и дублировать ее. Благо мои дети не дома и торопиться мне некуда. Ужин готовить? Ха! Еще чего.

Сегодня я могу посидеть с мамой до папиного прихода, а это значит до полуночи. Папа в таком возрасте продолжает работать. Мама в таком же возрасте продолжает его ждать. Эх, мне бы так... А к Оливеру я завтра поеду. Правда, как освобожусь, сразу же к нему.

В том, что дома некому сорить, тоже есть своя прелесть…



Работа, работа, работа.

Ну что такого в том, чтобы целый день сидеть за бумагами? Я и половины документов не понимаю! Такая работа скорее пришлась бы по душе Гермионе. Хотя, у нее уже есть такая работа. Везет же людям работать там, где все для них понятно. Мне не повезло.

Ничего, разберемся еще.

Да, от таких документов у Гермионы бы волосы на голове зашевелились. Стенограммы судов, записи допросов, дела осужденных…

Лучше женщинам такого не читать.

Хотя у Джинни нервы хоть куда.

Черт, как подумаю о том, что нужно идти домой, даже настроение падает. Тяжело жить с чужим человеком.

Нет, уж лучше бы она ревновала и кричала, как раньше. Устраивала бы сцены, била посуду – все это можно пережить… Но вот такое безразличие – невозможно.

Да все я понимаю, конечно. Да, разумеется, сам виноват. И ждать нечего. Но черт подери, как же обидно! Вот так, как на пустое место…

«Так иди и купи»…

Я стараюсь находить что-то хорошее в своей жизни.

После того, как та женщина, которая казалась второй половиной, отказалась от меня, я понял… А что я понял? Дурак я, что еще понимать.

И я говорю вовсе не о Джинни.

«В 22:45 подозреваемый был задержан возле трупа А.Л.Джеймса»…

Альбус и Джеймс. Мои сыновья, которые предпочли сделать вид, что ничего не поняли, чем выслушивать объяснения.

- С возвращением, пап.

Черт, вот что было унизительно!

А ведь она хотела, чтобы я все им рассказал. Как взрослым. Да они и сами уже все поняли – что тут непонятного? Ушел, два года где-то пропадал, вернулся и остался.

Даже не верится, что это сделал я.

Не верится, что когда я приду домой, я, герой гребанной войны, побоюсь подняться к жене в спальню.

Интересно, она меня называет мужем? Хотя бы мысленно.



- Детка, ты не можешь жить так вечно.

Да откуда ей знать, что я могу или не могу? Но это же мама – самая мудрая женщина на планете. Ее мнение – эталонная проба, по которой все сверяются.

И вечно, между прочим, вообще никто жить не может.

- Я и не собираюсь.

Я до противного, до тошноты привыкла уступать ей.

Все эти «Мне уже четырнадцать, я могу присутствовать на собраниях Ордена!», остались позади. Остались там, где мне все еще четырнадцать. А здесь мне тридцать девять.

- А что же ты будешь делать?

Ох, мама, если бы я сама знала, что мне делать! Честное слово, шпионить за Снейпом под страхом «Круцио» было куда проще, чем решать, что теперь делать.

- Еще не решила. Пусть пока все будет как есть.

- Нужно решить.

Ну, зачем ты так, мама? Я и сама знаю, что нужно решить.

- Не знаю. Хорошо вам с папой - всю жизнь на одной подушке.

Мама насмешливо смотрит на меня. Глупость сказала, конечно. Но, черт возьми, честную глупость! Им с папой действительно хорошо.

- Откуда тебе знать, Джинни, что нам было так уж хорошо?

А откуда тебе знать, мама, что мне нужно решать вопрос именно сейчас?

- Мама, - вздыхаю я, – понимаешь, он остался в доме потому, что Лили по нему соскучилась. Потому что мы еще не развелись и…

- Так разведитесь, чего ждать?

- …и из-за того, что этот дом куплен на его деньги.

- Ах, вот оно что…

Да, мама, именно вот оно что. Точнее вот оно где – где корни у проблемы. Корни растут из моей гордости.

- Но я решу вопрос.

- Ага, решишь.

Нет, честное слово решу! Ну, поверь мне, мамочка, ну не делай ты из меня младенца в розовых пеленках! Ну, пожалуйста!

Конечно, для нее это было ужасно. Ее дочь приняла мужа обратно. Приняла того, кто бросил ее ради другой.

Но мама не знает всей правды. Не приняла. Нет, ни за что!



Дженис, мой секретарь-машинист, несет мне кофе.

В обязанности секретаря входит и такое?

Время идти домой. А я не хочу.

Поэтому я пью кофе и отпускаю Дженис домой. У меня еще много работы.

И слова, впечатанные в очередной аврорский отчет, складываются в строчки:

«Олли, ты же знаешь, я тебя люблю, я все для тебя сделаю...»

Что – «все»? Что значит «все»?

Черт, да вернись ты уже к отчету, Поттер!



Ждать папу не пришлось. Папа пришел раньше. Оливер тоже пришел раньше. Намного раньше.

Вроде, я писала, прийти завтра…

Вываливается из камина и кашляет прямо мне в лицо:

- Джин, я знаю, я не вовремя…

Обнимаю его. Все-таки, я виновата…

- Все нормально, Олли. Я рада, что ты пришел. – Отстраняюсь и заглядываю ему в лицо. – Ты что, заболел?

Оливер шмыгает и пожимает плечами:

- Не знаю. Нет, наверное. Давай о деле, Джин, время не ждет.

Так, он паникует. Делов то – написать характеристики на игроков его команды. Он, как тренер, теперь занимается еще и этим. Точнее, я занимаюсь.

- Давай о деле. На сколько игроков на этот раз?

- Э-э-э… На пятерых, кажется.

Оливер извлекает из кармана смятый листочек и заглядывает туда.

– Да, на пятерых. Просят самых лучших.

Для чего нужны эти характеристики? Управлению клуба нужны для того, чтобы легче было вести переговоры с другими клубами. Для Оливера это дополнительный стресс. Он всех своих игроков ценит и терять не хочет. Каждый раз, когда кто-то уходит, готов напиться от горя. Я его понимаю – ребята у него и впрямь хорошие.

Мы садимся за журнальный столик и начинаем прикидывать характеристику для Доннели – молодого загонщика. Через пять минут я, наконец, просыпаюсь:

- А зачем писать на Доннели? Он же только недавно пришел к вам. Рано его еще продавать.

- Я к нему еще не успел привыкнуть. И команда тоже. Жалко, конечно, хороший игрок, но что делать? Приходится кем-то жертвовать.

- Ну, ладно, как знаешь.

Я не знаю, как выглядят аврорские допросы, даже не догадываюсь. Наверное, они выглядят примерно так же, как наше с Оливером написание характеристик. Я спрашиваю – он отвечает – я записываю. У меня вид раздраженный, у него – несчастный. Да, скорее всего, так они и выглядят.

Писать нужно по форме – строго, четко и ясно, без излишеств. Такой процесс меня напрягает, потому что я привыкла писать свободно. Без крепких выражений, но и не заключая себя в рамки. Журналистика – не стенографирование.

К концу я так устаю, что готова уснуть прямо в кресле.

Оливер не дает уснуть.

- Сволочи, - куда-то в камин выплевывает он, – вчера сказали принести все пять штук дня через три, а сегодня – уже завтра.
Если бы я не знала, о чем он говорит, ни за что бы не поняла, что значит «сегодня – уже завтра».

- Ничего, я бы завтра утром пораньше пришла и мы бы все написали. Ничего страшного, Олли.

У меня уже закрыты глаза. Еще бы – выстирать все постельное белье в Норе, убрать все комнаты и очистить сад – это вам не шуточки.

Опять эта песня Дина Томаса… тьфу ты… Мартина. Дина Мартина.

Я обиженно надуваюсь, будто приемник в чем-то виноват.

- Ой, выключи его, а? Не люблю эту песню, сейчас опять будет… «никто пока тебя не полюбит»! Как же… - бормочу я, с трудом открывая глаза.

Оливера в комнате нет. Ну, конечно, он уже ушел. Сколько я проспала? Бросаю взгляд на часы – половина первого.

А где Гарри? До сих пор на работе? Может, случилось чего?

- Да брось, не такая уж она и плохая. Это же чистый фокстрот. Хочешь попробовать?

Оливер еще здесь. Прямо за моей спиной. Чудно, а то я уж думала…

- Неа. Не хочу. Выключай все это и вали домой. Я спать хочу.

- Ну, давай, – он за руку вытягивает меня из кресла.

Он замечательно танцует. И песня – действительно чистый фокстрот. Только бы слов не было. Я смеюсь, сама не знаю чему. Просто смеюсь.

- О-о-ол-ли-и-и, - сонно тяну я. Мы танцуем уже минуты две, а я еще не проснулась как следует. – Олли, а ты почему еще здесь? Тебя жена ждет. Нехорошо.

- Угу. Нехорошо. Сейчас пойду.

- Ну и иди. Она же ждет.

К чужим женам у меня трепетное отношение. Хорошо бы и они ко мне так относились. А если нет – и черт с ними.

Нехорошо – это то, что прямо сейчас из камина вываливается Гарри. Вот это действительно нехорошо.

Так поздно. Где он был?

А какая разница?

На очках копоть. Как тогда, в магазине с этим Локхартом. Точно как тогда.

Пожалуй, только очки и остались.

- Здорово, Гарри, - улыбается Оливер.

Гарри кивает и молчит.

- Я уже домой, не переживай.

Хи… мог бы и не говорить. Если бы мы были другой семьей, даже то, что ты уже собираешься домой, тебя бы не спасло.

- Я устал, прости, - отвечает, наконец, Гарри. – Ничего страшного, я тоже тебе рад.

Более глупого диалога я еще не слышала. Может все кажется таким глупым потому, что я хочу спать?



Черт бы все побрал. Мне что, еще позже нужно было прийти?

Одеяло никак не согреется, и я вдруг обнаруживаю, что хочу есть. Опять. Если яиц снова нет, значит, я еще раз усну голодным. А завтра все снова повторится.

Господи, неужели так будет всегда?

Немного подумав, я все же вылезаю из под холодного одеяла и направляюсь к двери.

Черт!



Не знаю, что я тут забыла. Просто…

Да какое может быть объяснение тому, что я стою у него под дверью? И спать уже не хочется. И я не должна чувствовать себя виноватой!

Черт!



- Я на кухню.

- Яйца в холодильнике.

У нас есть холодильник?