Название: Dracolis
Название фан-дома: Гарри Поттер

Автор: katerina420
Бета: tatyana-gr
Жанр: Романтика, мелодрама, юмор
Рейтинг: R
Персонажи: Драко Малфой/Гермиона Грейнджер
Саммари: Драко — один из солистов популярной рок-группы. После того как уходит из жизни дорогой ему человек, Малфой в течение нескольких месяцев не может прийти в себя. Остальные участники Dracolis, заботясь о товарище и будущем группы, пытаются что-то изменить, вернуть искру жизни в Драко Малфоя. Гермиона Грейнджер появляется на горизонте неожиданно, и, кажется, она именно то, что нужно коллективу. Вот только никто из ребят не знает, насколько непростое прошлое связывает Драко и Гермиону. Больше трех лет назад Грейнджер оставила Драко, прошептав лишь «прости», и теперь она вновь возникла на пороге его жизни в необычной для себя роли. Девушка изменилась, она стремится пробовать что-то новое, хотя многие видят, как нелегко ей это дается. Больше всех удивлен Малфой — решимостью Гермионы, вызовом, горящим в карих глазах, и смелым поведением, раньше проявлявшимся только наедине с ним.
Неужели она вновь пришла по его душу?

---

Первая часть



Lollapalooza в его текущем формате проходил в Грант-парке Чикаго. Двухдневный фест проводился в выходные, и нам предстояло выступить в конце первого дня. На фестивале выступали альтернативные, хэви-метал, хип-хоп и панк-рок-группы, а также демонстрировались танцевальные, комедийные шоу и мастерство ремесленников.

Гермионе предстояло в первый же свой раз выступить перед многотысячной толпой. Я даже подумывал предложить солистке в рамках подготовки к невероятному для новичка событию спеть в подземном переходе, но потом передумал — новая Грейнджер даже меня поражала своим бесстрашием. Я надеялся, что она справится сама и без «проверки фанатами». Тем более выступление на фестивале — это не полноценный многочасовой концерт, все должно быть хорошо, ну хотя бы неплохо.

Мы прилетели в Чикаго утром, заселились в элитную гостиницу. Каждый по-своему приходил в себя после самолета и всех телодвижений, я же просто валялся на кровати в номере и пялился в телевизор. Хотя погода была прекрасная, можно было бы и погулять.

Время безделья истекло быстро, и вот мы уже мчимся к черному входу в Грант-парк. Последние приготовления: Поттер натягивал черную бандану; Панси поправляла белую обтягивающую майку с символикой группы и коротенькую черную юбочку. Наша ударница — самая сексуальная барабанщица в нашей группе, если мне разрешено говорить так о подруге. Главное, чтобы Блейз не подслушал моих мыслей, хотя, я уверен, он и так в курсе. Забини, кстати, нацепил легкий пиджак, тоже черный, и обтягивающие темно-синие зауженные брюки. Вместо футболки, на смуглой в меру мускулистой груди — узкий черный галстук. Думаю, всем девчонкам такой стиль бас-гитариста придется по душе.

Я — в темных джинсах и черной обтягивающей футболке без рукавов, такой, что всем видна моя татуировка на бицепсе, посвященная, к слову, Грейнджер. Черный дракон, обвивающий немного видоизмененное для большей загадочности соцветие белого ландыша, как напоминание о ее одурманивающем запахе, преследовавшем меня вечность, даже когда она ушла в ночь.

Самый цветасто и модно одетый из нас – это, конечно же, Рон Уизли. Черная шелковая рубашка, неизменный оранжево-коричневый полосатый шарфик и темно-оранжевого цвета пояс, просунутый под шлевки белых брюк. Хорошо, что клавишник в основном прячется за инструментом и не скачет по сцене, как некоторые другие музыканты Dracolis, а то, боюсь, я мог бы и покраснеть от стыда за его внешний вид.

Гермиона надела черную маечку с огромным белым драконом во всю грудь и короткие черные шортики. На ногах — тяжелые темные женские ботинки. Не верю, что это говорю я, но наш второй солист выглядел о-очень круто, и самое интересное, мистическое и таинственное — без моего вмешательства. Интересно, она сама придумала такой стиль? Очень завораживающе. Я оценил. Думаю, фанаты и зрители будут в таком же восторге, как и я. Мне кажется, Грейнджер уже свыклась со своей новой прической, по крайней мере, она так уверенно проводила пальцами по основной длине волос, как будто делала это добрый десяток последних лет.

Гермиона пока не показывала своего страха, если он был, а я думаю, он рвал ее изнутри. Я знал ее лучше других, поэтому замечал и нервное подрагивание пальцев, и излишне глубокие вздохи, и расширенные в беспокойстве глаза. Она всегда была та еще трусиха. Мы стояли за кулисами в ожидании вызова на сцену. Слышимый отсюда рев толпы никак не мог сравниться с тем, что мы ощутим непосредственно с арены.

— Грейнджер, — смилостивился я. Подойдя ближе, я даже занес руку над ее плечом, но в последний момент остановился: ни мне, а тем более ей подобные человеческие жесты поддержки не нужны. — Когда будет особенно страшно, закрой глаза и просто пой, — она ничего не ответила, побелев еще сильнее и сжав губы в узенькую бледно-розовую линию, а я осмелился добавить: — Это наши фанаты, не бойся их, они любят нас. Иначе бы не пришли сюда.

Именно в эту секунду помощник организатора фестиваля дал знак, что нам пора. Заноза стояла ни жива ни мертва, но было уже поздно рвать на себе волосы — не помогла бы даже порча ее шикарного причесона. Мы могли идти только вперед!

Для зрителей первыми в клубах бутафорского дыма прозвучали звуки соло-гитары, и стадион оглушительно взревел. Сегодня Гарри Поттер первоклассно щипал струны — когда было надо, он перевоплощался в дергальщика высшего класса. Концертный смог развеялся, и зрителям предстал он, с розовеющим для особо глазастых фанатов медиатором и фирменной банданой Поттера с логотипом Dracolis. Нижний край платка Гарри находился высоко на лбу, приоткрывая знаменитый шрам. Мне казалось, я услышал одновременный визг всех девчонок-зрительниц. На концерты Поттер обычно надевал линзы, но я все равно называл его очкариком, а в подтверждение моих слов он не переставал близоруко щуриться, хотя все прекрасно видел. К звукам соло-гитары в такт добавились ритмичные и мощные удары Панси по барабанам. По стадиону вновь прокатилась шумовая волна, сливаясь воедино с ударами Паркинсон по установке, звучащими все быстрее и быстрее. Виртуозная игра Поттера и Панси свелась в итоге к мотиву одной из песен, с которой мы решили начать наше сегодняшнее выступление. Постепенно в клубах дыма проступили Уизли и Забини, стадион заголосил еще громче, хотя я был уверен, что это невозможно. Четверка музыкантов на фоне огромной стилизованной надписи с названием нашей группы, сделанной белым по черному на задней декорации, смотрелась, как чертовы всадники апокалипсиса, осмелившиеся прийти на концерт, чтобы посеять чувственный хаос и разрушить многие стереотипы.

Приближалось время моего выхода, а вот дрожащей Грейнджер придется еще подождать. По плану она выйдет на арену только к следующей песне. По звучащим нотам я понял: мне пора. Напоследок нагнувшись к ее уху, не желая знать из каких таких соображений, я мягко прошептал:

— Ты справишься. Ты сильная.

Гермиона посмотрела на меня дико испуганным взглядом, а ее губы даже посинели. Я же усмехнулся над собой: по-моему, рядовые слова в этой ситуации ей совсем не помогут, и тогда я предпринял другой ход.

— Послушай, слабачка… — мой голос обдал Гермиону всепроникающей морозной стужей самого холодного дня в году. Она затаила дыхание, затравленно глядя в мои презрительно сощурившиеся глаза. — Не вздумай плюнуть на все и сбежать от проблем, как твой кузен. Я из-под земли тебя достану, малявка! Усекла?

Завороженная моим льдистым нахрапом, с появившимся из ниоткуда и набирающим силу смелым вызовом в карих глазах она посмотрела на меня и кивнула, сама не понимая, на что подписалась, но не смея проиграть в этой a game without a name. Что ж, уже лучше. Напоследок ущипнув ее за упругую задницу для включения функции разморозки, я схватил протягиваемый помощником микрофон и выскочил на сцену, сразу же взяв начальные ноты вступительной песни. Счастливый радостный гул прокатился по толпе. Целый стадион выкрикивал слова композиции вместе со мной, но меня это не сбивало — я слышал музыку в маленьком наушнике.

К концу первой же песни моя футболка была мокрой насквозь — от жара осветительных приборов и бешеной энергии, наполнявшей меня в такие моменты. У меня за спиной вырастали воображаемые крылья, и я мог бесконечно скакать под рев зрителей и старания одногруппников, выполняя разные трюки. Музыка не прекращала играть, перетекая в следующую песню, ожидая Грейнджер, чтобы зазвучать по-настоящему мощно. Шум стоял неимоверный, сдобренный тяжелыми басами Блейза и громкими ударами Паркинсон. Сердце стучало как сумасшедшее, я решил, что необходимо немного успокоиться, а то еще грохнусь прямо посреди выступления.

— Привет, друзья! — мой голос разнесся на мили вокруг, эхом дублируя последний слог каждого слова. — Dracolis снова с вами! Скучали? — дружный рев, подсказал: «да, очень».

Рыжий Рон мастерски принялся вплетать ноты следующей композиции в текущий ритм, намекая слушателям, какая именно песня их ждет. Долгие звуки клавиш в строгой нотной очередности пронзали напряженную атмосферу ожидания, непрошеные слезы грозили навернуться на моих глазах. Мы впервые выступали на публике без Лиэса, огромное количество фанатов держало плакаты с его фотографиями, рисованными портретами, баннеры с трогательными словами в нашу поддержку и с признанием любви к рано ушедшему из жизни музыканту. И хотя следующая песня не была такой уж медленной и грустной, многие достали и оживили зажигалки в память о нашем солисте. Эту песню всегда исполнял он, а сейчас Грейнджер предстояло занять место кузена, спеть вместо него.

— Мы не забудем тебя, друг, — прошептал я в микрофон, и мой голос, проникнув в каждую молекулу воздуха, растаял в очищающем фанатском огне. Я продолжил: — Это решение было очень трудным для всех нас, ребята, поверьте… А сейчас позвольте представить вам Гермиону Грейнджер!

Уизли заиграл уже полноценные вступительные ноты самой песни. Сейчас должна была выйти Гермиона. Если ей хватит храбрости, конечно. На всякий случай я затаил дыхание, не зная, чего ожидать, и даже приготовил себя к тому, что так и простою вместе с многотысячной толпой под одиноко звучащую мелодию, если Грейнджер так и не сподобится выйти к нам.

Но вот в нужный момент раздался ее чистейший голос, сразу же захвативший всех присутствующих и даже меня, бывалого рокера-альтернативщика.

Живой звук. Он совсем другой, чем в укрытой от непогоды и зрительской энергии звукозаписывающей студии. Кому-то не нравятся своим более простым и резким звучанием концерты, а другим – наоборот. Рафинированные записи, сделанные в специально оборудованных комнатах, обычно не могут соперничать по качеству звука с концертными, но по искренности — да! Настоящие звуки инструментов, эмоции певца, живой голос на открытой площадке сразу вычленяет слабые звенья в мире музыки. Я так считал. Ровно по той же логике я не очень-то любил клипы. Мне больше нравилось смотреть запись с концерта какого-либо исполнителя, его искренние чувства, переживания, настроение при исполнении того или иного произведения, чем пусть красивую, но поставленную режиссером видеоинтерпретацию песни.

Закрывшая глаза ближе к середине композиции Гермиона справлялась на отлично, вытягивая песню самостоятельно, делая это потрясающе и даже шедеврально, несмотря на неопытность, но я решил подключиться к исполнению, чтобы укрепить связь с залом. Встав на одно колено, я протянул микрофон улавливающим звук решетчатым концом к фанатам, на несколько долгих мгновений ставшим солистами Dracolis. Зал подхватил песню — получилось, что, ориентируясь на голос Грейнджер, зрители хором спели эту сложнейшую рокерскую арию.

Допев песню, Гермиона решилась осмотреться. Сначала она смущенно улыбнулась мне, показавшись в этот момент необычайно красивой и одухотворенной, затем окинула взглядом сходящую с ума многотысячную толпу. Побледнев сильнее, она замерла на месте, не зная, что предпринять теперь. Для нее такое внимание оказалось слишком — скривившись, она практически кинула микрофон на настил и убежала со сцены, сверкая пятой точкой, облаченной в умопомрачительно обтягивающие короткие шортики. Я ухмыльнулся. Грейнджер неподражаема.

Я окинул напряженным взглядом своих ребят, и они, к моей удаче, сразу поняли, что от них требуется, начав наигрывать пространную мелодию. Занозе было необходимо немного времени на восстановление, поэтому, подхватив ее микрофон, я тоже бросился за кулисы. На середину сцены тем временем вышли Забини и Поттер, переводя все внимание зрителей на себя. Ребята устроили интереснейший соло-баттл, очень захватывающий, с музыкальной точки зрения, даже я видел такое не каждый день, но мне было необходимо торопиться к Грейнджер! Это так странно звучало для меня — «торопиться к Грейнджер…»

Она сидела за сценой на каком-то ящике, скрытая от чужих глаз большими декорациями. Ее ладони закрывали глаза, плечи вздрагивали, но я не слышал звуков плача или рыдания. Подойдя ближе, я присел рядом на корточки. Ребята на сцене играли просто отлично, залихватски импровизируя на ходу. Толпа ревела, наслаждаясь происходящим. Панси и Рон не отставали, создавая идеальный фон для сражения гитаристов. Все это было замечательно, но я понимал, что без солистов одногруппники долго не продержатся. Необходимо было как можно быстрее привести Грейнджер в чувство.

Я увидел невдалеке дюжину нераспечатанных упаковок с питьевой водой. Вскрыв одну, сначала я сам отпил чуть ли не половину своей бутыли, а после предложил новую, уже открытую мной, Гермионе.

— Вода. Грейнджер, пей! — я был о-очень убедителен, и она убрала руки от бледного лица, чтобы с нервным выражением посмотреть на пластиковую бутылку. Я решил действовать на опережение и просто обрызгал ее тем, что припас в своем рту специально для Занозы. Холодный мокрый душ пришелся как нельзя кстати. Она широко распахнула влажные ресницы и подняла на меня взгляд, я сразу же пихнул горлышко к ее губам. Грейнджер ничего не оставалось, кроме как начать пить. Она умоляюще смотрела на меня снизу вверх, прося оставить в покое, с трудом глотая, пребывая в мире паники и ужаса. Да-а, тяжелый случай.

— Стриженая селедка, приходи в себя! — рявкнул я. На жалость больше не было времени, и я добавил в голос злости, испытываемой мной к ней вне фестиваля. Насчет самого выступления я больше жалел ее про себя, чем ругал. Грейнджер так разволновалась от происходящего, что даже не поперхнулась на «селедку». Она походила на марионетку, совсем не способную заставить себя делать то, что нужно. Требовался опытный кукловод. Уже спокойнее я продолжил, не забывая о своей, игравшей мне на руку, репутации холодного и жесткого человека. — Сейчас наш совместный выход, но я могу пойти один, если тебе нужна передышка и ты чертова лузерша, способная подвести группу! — Гермиона немного расслабилась, когда поняла, что в крайнем случае я обойдусь и без нее. По-моему, она начала скулить прямо в бутылку, извлекая новые, ни на что не похожие звуки из импровизированного инструмента. Я вспомнил о ком-то, таком же пугливом. — Только не начни верещать от страха, как морская свинка, иначе я точно заткну чем-нибудь твой рот, и тебе это не понравится, уж поверь. Ты знала, что из домашних животных морские свинки самые трусливые? Для хищников они – настоящее лакомство. А, кстати, ты знаешь, что они не имеют ничего общего ни с морем, ни со свиньями?

Давно я так много не разговаривал с ней, а за последние два месяца вообще с кем-либо. Взгляд Гермионы стал более осмысленным, она глубоко вздохнула, долгую минуту ничего не отвечая. Да я и не ждал вообще-то.

— Драко, я… — ее голос дрожал, и она принялась покачивать головой, давая понять, как ей сложно продолжить выступление. Но паника почти ушла из ее глаз, губы вернули свой цвет. Сейчас она больше боялась мозгом, если так можно сказать.

— Это что еще за любезности, Грейнджер? Драко? — с доброй насмешкой уточнил я, приподнимая пальцем ее подбородок. — Не надейся, что я последую твоему примеру и откажусь от «занозы» и «селедки»! И уж точно не рассчитывай, что назову тебя Гермионой! — она еле заметно улыбнулась, да так, что на ее щеках появились очень привлекательные ямочки. Я постарался отметить эти мимические изменения с холодным сердцем. Мне в голову пришла заманчивая идея. Грейнджер уже более-менее успокоилась, и если сбить ее с толку, а затем поставить перед фактом, все может получиться и наше выступление все же состоится. Как задумано.

Я медленно и аккуратно закрыл обе наши бутылки и зашвырнул их по очереди себе за спину. Надеюсь, там никто не стоял. Грейнджер отвлеклась на эти нехитрые действия, а я, схватив ее за предплечье, рывком поднял, прижал к себе и, не теряя ни секунды, впился губами в ее рот, для надежности обхватив ладонями голову. Пусть мы друг друга и ненавидели, каждый по-своему, это было неважно, главное, шок я вызвал. Сначала она замерла в моих руках, а я, чтобы усилить эффект неожиданности, одной рукой подхватил ее под ягодицы и прижал к себе еще ближе, губами и языком не прекращая поражать ее женское «я». Ее вкус захватил меня с головой, я словно тонул в засасывающем меня болоте желания и похоти. Сколько бы времени ни прошло, но моя реакция на Грейнджер и ее на меня, к сожалению или нет, была неизменна. Она стонала, крепко обхватив руками мою шею, потираясь о мое тело своим, то втягивая в себя мой язык, то посасывая губы.

О боже, это длилось и длилось. И не услышь я какой-то необычный стук на периферии моего слуха, оказавшийся резкой и жесткой двойной дробью от Панси, я бы провел во рту Грейнджер все оставшееся время фестиваля. Будто наша барабанщица что-то почувствовала.

С трудом оторвавшись от манящих губ, дарящих неземное удовольствие, я подхватил ничего не соображающую девушку на руки и побежал на сцену. Мои ноги немного дрожали, совсем как у впервые поцеловавшейся девственницы, а в голове стоял туман страсти. Сам не ожидавший такого отклика своего тела, я постарался взять в руки сознание и разум, понимая, что нас с Гермионой в эту минуту ждет несколько десятков тысяч людей и четверо из них особенно.

Перед самым выходом на арену я опустил Грейнджер на пол, вручил ей микрофон и, взяв за руку, вывел на середину сцены, словно мы лучшие друзья. Публика взревела от радости, а Блейз, Поттер, Панси и Уизли переключились с баттла на нормальный, привычный ритм следующей по графику мелодии.

Грейнджер все еще пребывала в легком неадеквате, невозмутимо приняв от меня необходимый для солиста атрибут. Также спокойно она позволила вывести себя на сцену и замерла, ошарашено глядя на зрителей. Только было непонятно, отчего она в шоке — от страха перед выступлением или поцелуя. Я снова предпринял попытку размораживания, ущипнув девушку за мягкое место. Гермиона дернулась и посмотрела на меня удивленно, я же показал ей глазами на свой микрофон, начиная петь в него слова песни. Она подняла свой и вступила вовремя, вызвав у меня вздох облегчения. Операция по возвращению Грейнджер в лоно группы прошла успешно, только я теперь был страшно заведен и возбужден, мое тело горело. Будто и не было этих лет, я, как и раньше, как и всегда, очень хотел ее.

Мы с Гермионой двигались по сцене, как два одноименно заряженных заряда с большими радиусами электромагнитных полей — не сближаясь, двигаясь на значительном расстоянии друг от друга. Что-то серьезное произошло между нами, я опасался смотреть на нее, и она тоже не горела желанием. Мы пытались игнорировать друг друга, в то же время исполняя одну на двоих песню. Наше «противостояние» солистов было очень горячим — некоторые зрители, по-моему, даже охрипли от восторга, почувствовав нечто, что происходило на их глазах. Забравшись на одну из больших прямоугольных колонок и зачесав со лба мокрые от пота волосы, я кричал слова очередной песни, а Грейнджер с другого конца арены вытягивала свою партию с колен, умоляюще протянув руки к фанатам. Ее захватил кураж, и это было так здорово! Без прилива неизвестно откуда берущейся энергии не выдержать долгого выступления, а уж тем более настоящего большого концерта.

Наконец, после нашего громогласного ора и великолепного рок-шума неожиданно для всех, даже для меня, наступила тишина перед следующей композицией, окутавшая всех странным молчанием. Я знал, что будет дальше, но не хотел этого. Этой простой в музыкальном, но не эмоциональном исполнении песни.

Зрители разделились на два лагеря, в относительном затишье выкрикивая мое имя и Поттера, — мы были с ним наиболее популярными участниками Dracolis. Правда, я и здесь всегда переплевывал Молнию Маккуин.

Гермиона ушла со сцены, перед этим уточнив что-то у Блейза, а после и остальные музыканты оставили меня одного, наедине со слушателями.

Помощник вынес на сцену высокий табурет и акустическую гитару. Для меня. Момент настал, публика ждала Alone — «Одинокий», ту самую песню, написанную мной сразу после расставания с Грейнджер. На репетиции сам факт ее существования я переносил стойко и без проблем, но сейчас уже стемнело, многие из присутствующих снова достали и активировали зажигалки в предвкушении главного хита. Смогу ли я без потерь пережить эту композицию, так остро ощущая рядом виновницу моих переживаний?

Написав Alone наедине со своей болью, я сразу же постарался забыть о песне. Но оказалось, выбросить ее из головы очень сложно, особенно автору. Придуманная мной мелодия была изумительно прекрасной, и слова легли на нее идеально. В какой-то момент я понял, что полностью поглощен этим творением, оно безостановочно крутилось в моей голове, к сожалению, возвращая к тем самым эмоциям и неприятным воспоминаниям. С кем, как не с лучшим другом я мог поделиться волнениями, тревожащими душу, и я спел песню Лиэсу. Он сказал: после небольшой доработки композиция заслуживает того, чтобы ее знали не только мы. И я по глупости или от какого-то мимолетного малодушия согласился. Хотел поделиться сокровенным с миром, как многие творческие личности, желающие рассказать свою, пусть и болезненную историю. Я видел в этом свою обязанность перед Вселенной и людьми, испытавшими что-то похожее на мои переживания. Возможно, для кого-то мое произведение окажется светом во тьме, спасительной лодочкой среди бушующих волн и штормового ветра.

Я надеялся, что сингл затеряется в одном из наших альбомов среди нескольких других лирических композиций, цепляя своей пронзительностью лишь тех, кто нуждался в этом. Но все пошло совсем не так — композиция приобрела необычайную популярность, став этаким гимном всех одиночек и страдальцев, подпевали которым и полноценные пары. Ха-ха. Очень смешно, господа! Теперь на каждом выступлении, куда бы нас ни заносил гастрольный график, зал до хрипа выкрикивал название именно этой песни, а мы не могли игнорировать фанатский зов. Так и повелось — песня стала «нашей» и в то же время «общей». Больше всех такой популярности Alone радовался Лиэс, он считал песню гениальной, утверждая, что с ней мой талант сочинителя расцвел.

Я извлек из инструмента первые дрожащие ноты, усиливая звучание с каждым последующим ударом по струнам, а перед тем как запеть, постарался незаметно прочистить горло.



Собственный голос звучал очень странно, я пел на автомате, озвучивая прежние страдания, задавая вопросы той, невидимой Грейнджер. Правда, во время пения новое понимание рождалось во мне. Все это — печальные слова и грустная музыка — было пережито мной и истлело, покрывшись прозрачной пылью прошедших лет. Сейчас Гермиона стояла за сценой, а ситуация между нами изменилась, став кардинально другой: мы как-то сосуществовали, ночуя в одной квартире, выступая в одной группе. А я пел о прошлом. Стадион подпевал, для них это были просто музыка и слова, и, выходит, для меня они тоже стали «просто», просто красивым сочетанием нот и звуков.

Странно, но последний куплет дался мне еще легче. Море раскачивающихся фанатских огней под безоблачным темным небом с хаотично разбросанными мерцающими звездами создавало особую атмосферу. Я ощущал себя свободным и странно одиноким в эту минуту, среди множества тысяч людей. Да… сегодня все было очень странным.



Мой голос затих, отзвучал последний аккорд, и я ощутил, как сопровождавшие меня все это долгое время горечь и обида развеялись, оставив после себя что-то подозрительно тихое. Раздались громкие аплодисменты и радостные крики. Зрители уже требовали следующую песню. Я ухмыльнулся уголком рта: все течет, все меняется, жизнь не стоит на месте, так и слушатели уже переключились на совсем другую композицию. Спрыгнув с табурета, я направился за кулисы, надумав покурить. Мне навстречу шел Забини, он ударил кулаком по моему, молчаливо поддерживая, зная, сколько обычно сил и эмоций я вкладывал в Alone. Опровергая сложившиеся у Блейза стереотипы, в эти мгновения мир и спокойствие царили в моей душе, пока я не увидел стоящую возле знакомых упаковок с водой Грейнджер, робко улыбающуюся мне. Она направилась в мою сторону. Поттер и Рон о чем-то переговаривались, двигаясь к сцене. Панси с каменным выражением на лице прошествовала мимо, барабанщица опять была чем-то недовольна, а вот Гермиона задержалась и даже схватила меня за руку, вызвав дрожь успокоившегося было желания.

— Драко, — она смело и пристально смотрела на меня, не выпуская ладони, — я хочу, чтобы ты знал, эта песня моя любимая, — я сощурил глаза от лицемерия этой девчонки. Ведь наверняка знала, что она о ней, и как я страдал, когда, наматывая сопли на кулак, создавал нетленку. — Ты сам ее придумал? Или это дело рук Лиэса? — она немного сморщилась при упоминании имени кузена. — Хотя в любом случае «все» с его подачи.

— Какая тебе разница, Грейнджер? — я постарался ответить максимально равнодушно. От тепла руки и ландышевого запаха ее тела сердце снова забилось сильнее, я сглотнул с трудом. Очень хотелось вновь попробовать на вкус ее губы, ощутить то, чем мы занимались совсем недавно. Грейнджер же явно чувствовала себя не в своей тарелке. Она словно хотела мне что-то сказать, но не решалась. А я все больше понимал, как сильно хочу ее. Меня реально накрывало каким-то сумасшествием, и я с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на Занозу. Совсем как раньше, в лучшие времена.

Панси, Рон и Забини уже активно наигрывали ноты следующей композиции, пока лишь балуясь и выводя публику из того транса, в который ввел их я своим музыкальным пессимизмом. Гермиона должна была идти, все ждали ее выхода, но она все еще стояла возле меня, напряженно вглядываясь, с ощутимой силой сжимая мою ладонь, вдобавок вцепившись в меня и пальцами другой руки. Она мою конечность оторвать решила, что ли, и забрать с собой как очередной трофей?

— Тебе пора, — я отвел взгляд от лица девушки, полного непонятных мне эмоций. Потянув руку к себе, я понял, что Грейнджер не намерена пока выпускать меня из-под ареста. — Твоя песня следующая, если ты вдруг подзабыла, — но Гермиона даже не пошевелилась, только заторможено моргнула. — Ау-у! Мы на фестивале, куча народу перед сценой ждет тебя. Да, Заноза, е-мое! — прокричал я ей и отвернулся, подавшись в сторону, надеясь, что меня наконец отпустят. Но Грейнджер обнаглела еще больше — она отцепила одну свою руку и очень нежно повернула ею мое лицо обратно к себе. М-м-м, на долю секунды, позабыв о концерте и сигарете, я размечтался, представив, как Гермиона потянет меня ближе и прижмется горячими губами. И поцелуй повторится.

— Драко… — но, кажется, она собиралась сказать нечто очень важное, опять начав фамильярничать. Разве Грейнджер не понимала, как все ее признания не вовремя? Из-за фестиваля, да и вообще… Я только собирался снова, уже по-настоящему, наорать на нее, привести эту чокнутую в чувство, как она сказала кое-что, разбившее все мои намерения на множество маленьких бесполезных крупинок. — Драко, я не хотела уходить от тебя. Прости. По своей воле я бы этого не сделала.

Я застыл, нахмурившись, не веря тому, что услышал. Грейнджер все-таки завладела моим вниманием. Мне даже стало плевать на концерт — на несколько долгих секунд я забыл о том, где именно мы находимся. Она доверчиво смотрела на меня, излучая чистейшую искренность и океан каких-то других чувств. Такой глубокий и бескрайний, мне кажется, я даже знал его название. Вот только не верил до конца, боясь ошибиться в очередной раз с понятиями и с пониманием этой странной девушки. В кармане пропищал мобильный телефон, и я автоматически достал его, чтобы прочитать очень нелицеприятное сообщение от Панси. Паркинсон в это самое время яростно долбила по барабанной установке, сопровождаемая звуками синтезатора Уизли и гитарными рифами Поттера. И когда успела, спрашивается? Ее короткое послание содержало всего пару приличных слов среди множества других, а в конце я приметил три смайлика из грозных чертиков с трезубцами. Наверное, специально для Малфоя Панси хранила парочку шаблонов сообщений на своей мобилке. Да уж, в одном она права, такого безголосого выступления на фестивалях у нас еще не было.

— Только что придумала? — вернувшись к разговору, спросил я у Грейнджер, а она продолжала неотрывно смотреть в глаза с ощутимым напряжением, прося поверить себе, жестокой сучке, прикидывающейся ягненком. Ладно, если она готова отдать себя мне на растерзание, я с удовольствием приму жертву, ведь до одури хочу ее. Но к сожалению, не прямо сейчас, а немногим позже. Я улыбнулся, погладив пальцем ее нижнюю губу, Гермиона вздохнула с облегчением. — Я услышал тебя. Иди, Грейнджер, Поттер наверняка заждался. Потом продолжим.

Девушка медленно, словно наслаждаясь каждым ощущением, провела пальцами по линии моей челюсти до подбородка в короткой ласке. Я по-прежнему смотрел на нее, но, видимо, в моем взгляде что-то изменилось, потому что черты лица Грейнджер немногим больше расслабились, уголки губ еле заметно приподнялись, словно она не знала, можно ли ей улыбаться. Я недоверчиво прищурился, не собираясь безоглядно верить любым словам из ее уст и подобию чувств из ее глаз.

Она с трудом отлепилась от меня, я видел, как ей не хочется уходить, но все же Гермиона убежала на сцену. Вскоре под шипение загоревшегося кончика сигареты и громогласный рев публики я услышал ее показавшийся мне излишне хриплым голос, вплетаемый в полотно красивейшей музыки, созданной мной еще до нашего расставания.

Позже мы переспим и, может быть, поговорим, но не думаю, что дам девочке шанс для чего-то более серьезного, чем эта ночь.



Толпой меломанов мы могли пойти в любой клуб, но единогласно решили, что отдыха в гостиничном номере всем будет достаточно. Тем более нас ждало утреннее выступление, и перед ним не стоило перебарщивать с развлечениями. Вот Северус Снейпус уже покинул нас, отправившись на покой в свой номер. Старость не радость.

Бордовые тяжелые шторы в номере Блейза и Панси скрывали от меня луну, иногда выглядывающую этим вечером из-за облаков. Я знал, что сегодня полнолуние, и любил наблюдать за этой безмолвной холодной блонди, презрительно взирающей с высоты. Что-то общее у нас, несомненно, было. Грозовые облака также порой закрывали меня ото всех.

Блейз передал мне еще одну банку пива, и я сразу же по-культурному отхлебнул треть емкости, все еще мучимый жаждой или чем-то иным. Пустыми банками, оставшимися после представителей Dracolis, можно было доверху набить аппарат по приему алюминия или от души закидать кого-нибудь особо раздражающего. Стараясь не отставать от бывшего любовничка в количестве выпитого, Грейнджер опять сносила башню себе, ну и мне заодно, как этому самому бывшему хахалю. Она вела себя все более развязно с каждой минутой, и я физически не мог оставаться равнодушным. Пылающий в венах жар обжигал все сильнее и сильнее. Я с трудом сдерживался, чтобы не утащить ее в свою комнату, закинув на плечо, как поступал во все века любой страждущий мужчина.

Остаток концерта Гермиона провела на хорошем уровне, искусно обращаясь со своим голосом, идеально сочетая его с моими песнопениями. Наши фаны к концу мероприятия совсем очумели, дружным хором подпевая не только во время самих песен, но даже и когда они заканчивались. Гермиона больше никак не давала понять, что между нами что-то происходит, только изредка смотрела несмело. Я же заставил себя забыть до поры до времени о ее непонятных словах, тревожащих меня. Вышло не очень.

Напряжение вечера концентрировалось в воздухе, наполненном вроде бы расслабленной и радостной послеконцертной атмосферой. Поглядывая сейчас на Грейнджер сквозь облако сигаретного дыма, встречая ее ответный, тщательно скрываемый от других интерес, я часто курил, размышляя сразу обо всем и ни о чем. Она так и не сняла своего концертного прикида, и я пожирал глазами бедра, грудь и обнаженные ноги Гермионы, представляя, как медленно буду снимать с девушки оставшиеся детали одежды или, наоборот, быстро, если она доведет до ручки, что с каждой секундой становилось все более и более вероятным. Пытаясь соблазнить меня еще сильней, она изгибалась, старалась незаметно облизать губы, прикусывала их. Чтобы оставаться в сознании, приходилось отводить взгляд, поджигать еще сигарету, пытаться разглядеть дно внутри банки с пивом. Вот только употребляя больше алкоголя, Грейнджер распалялась все интенсивнее, забывая, что мы с ней не одни. Гарри принимал поведение Гермионы на свой счет, да и Уизли не сильно отставал. Они, спрашивая девушку о чем-то, сами же отвечали на свои вопросы — им просто необходимо было потрещать, как двум сорокам, встретившимся вне гнезда. Грейнджер делала вид, что слушает их глупые шутки, поглядывая на меня. Чаще опустив ресницы, отчего мое дыхание еще больше учащалось, а с трудом сдерживаемое желание нагнеталось, принося определенную болезненность уже сейчас.

Всю неделю мы спали с Грейнджер вместе, хоть и не в одной кровати. Сегодня я не собирался отступать от заведенного порядка. Для нас были сняты разные номера, но я знал, что она придет. Гермиону тянуло к недопринцу Малфою. Осталось окончательно поверить в это и проверить, что в Занозе ложь, а что истина. Теперь она прокрадется в ночи к моему лежбищу, но после я разрешу ей спать рядом на матрасе. Думаю, она не такая любительница голых и гладких полов, как я.

Грейнджер постучала минут через десять после того, как я зашел в номер. Я уже разделся к тому времени и теперь просто поджидал ее, будучи уверенным — она вот-вот придет. Все делал, не торопясь: снял покрывало с огромной гостиничной кровати, аккуратно сложил свою одежду.

Открыв дверь, впустил Занозу в комнату. Наверное, ее гостиничный номер так и останется сегодня одиноким и никому не нужным, даже душем она воспользуется моим. Наше расставание было каким-то невероятно долгим проклятьем, анафемой, наложенной на нас каким-то богом-человеконенавистником. Я все еще не мог доверять Грейнджер — да, о доверии речи не было, но я откровенно хотел ее, и это было взаимно. Мы странным образом зависели друг от друга всепоглощающей потребностью одного человека в другом.

На мне остались только боксеры, она же пока была полностью одета. Гермиона в упор смотрела на меня довольно долго, ее глаза переполняли невероятные эмоции — я не мог определить эту смесь. Она открыла рот, чтобы рассказать мне что-то, но я покачал головой, приказывая молчать. Мне было совсем неважно, что она скажет — я просто хотел ее, сильнее, чем кого-либо когда-либо, даже если брать в расчет ее саму в прошлом. Все последние ночи, что я провел возле нее на полу, взыграли во мне фейерверком желания. Мне безумно хотелось взять ее, но растягивая удовольствие. Кто знает, когда мы сумеем повторить это.

Обойдя Гермиону со спины, я прижался к ней обнаженным торсом, обняв девушку сзади, и провел ладонями от затянутых в черные шорты бедер до груди и обратно. Не прекращая гладить Грейнджер, я приблизил губы к ее уху и прошептал, что сильно хочу ее. Заноза только глубоко вздохнула, откидывая голову мне на плечо, отдаваясь во власть. Ее ладони легли на мои руки, но не направляя, а следуя за мной и подчиняясь. Поступок был смелым, и очень понравился мне.

Насытившись ощущением Грейнджер в своих руках, я потянул вверх край обтягивающего топа, оголяя ее небольшие груди. Обхватил их, полностью накрыв ладонями невысокие холмики, и, пощипывая губами кожу чуть ниже мочки уха, провел большими пальцами по соскам, напрягшимся от такой ласки. Гермиона не издала ни звука, только шумно сглотнула, прижавшись попкой еще ближе ко мне. Я не отпускал ее округлой плоти из рук, пока не напитался давно забытыми ощущениями, даже зная, что сегодня еще не раз повторю эти ласки. Наигравшись с грудью, я кончиками пальцев прошелся по ее животу до пояса шорт, щекоча и возбуждая. От испытываемых ощущений Гермиона наклонилась немного вперед, а когда снова положила голову на меня, то на другое плечо. Я покрыл поцелуями нежную кожу шеи с другой стороны, слегка прикусывая. Просунув пальцы в узкие кармашки ее шортиков, я через ткань погладил ее тело, вызвав у Грейнджер тихий стон. Она снова изогнулась, от неожиданности с силой впечатав в меня ягодицы, и теперь уже застонал я, толкнувшись в Гермиону бедрами. Вскоре она выпрямилась, но теперь забросив руки мне на шею. Носом зарывшись в ее короткие душистые пряди, губами я коснулся местечка за ухом, провел по нему кончиком языка, и Гермиона упала бы на пол, не держись она очень крепко за мою шею, сцепив между собой пальцы рук.

Ее реакция на ласки не изменилась, она по-прежнему сходила с ума от достаточно простых манипуляций, а может быть, просто потому, что это делал именно я. Не знаю, со сколькими мужчинами она побывала в постели за это время, но ее эрогенные зоны не сместились ни на миллиметр за время нашей разлуки, и это было хорошо, это успокаивало. Мне захотелось рассмеяться: хоть что-то в этом мире оставалось неизменным — реакция Гермионы на поцелуи за ухом и ласку живота. Невольно я отметил, насколько приятнее услаждать Занозу легким петтингом, когда в нос и рот не лезут вездесущие космы, ныне состриженные. Кайф. Грейнджер являлась моей единственной хорошо изученной бывшей, и я находил в этом одурманивающую прелесть. Я все знал о ней и предпочтениях ее тела во время секса, о причинах вздохов и стонов. Мне не нужно было заново узнавать ее, изучать реакции — я уже был в курсе.

Мягко потираясь о нее бедрами, принося этим обоюдоострое удовольствие нам обоим, я потянулся пальцами к пуговице ее шорт. Мое нетерпение усиливалось. Одной рукой я вынул застежку из петельки, а другой расстегнул молнию и проник под эластичную ткань. Нежно огладив мягкий живот, я опустил кисть ниже, намного ниже, чем планировал изначально. Левой рукой я поглаживал кожу в районе пупка, правой изучая влажность Грейнджер. Мой подбородок опустился на плечо девушки, пока глаза пытались сверху охватить всю Гермиону, ее извивающееся в моих объятиях тело, светящуюся серебром обнаженную кожу. Заноза повернула немного голову и уткнулась носом мне в ухо, сильными частыми вздохами затмевая для меня все – от звуков моего дыхания до любого другого шума на этаже. Не знаю, как я сдержался и не перескочил сразу на последний уровень прелюдии, когда Грейнджер принялась ласкать губами мою щеку и шею, не переставая тяжело дышать. Примерно через минуту после начала этой чувственной атаки я повернул лицо к ней, предоставляя и губы в полное распоряжение Занозы. В момент, когда Гермиона дотронулась языком до моего, мы оба громко застонали. Отпустив мою шею, но не прекращая целовать, Грейнджер обхватила за запястье мою правую руку, играющую с ней между ног, и медленно потянула ее вверх. Не переставая с нежностью ласкать лишающие меня спокойствия губы и немного поддаваясь ее желаниям, я провел пальцами по плоскому животу Занозы, прочерчивая влажную дорожку почти до самой груди. Этой же рукой обвел напряженные соски и погладил ее губы, позволяя попробовать себя на вкус, а затем сам глубоко втянул пальцы, наслаждаясь Грейнджер. Мою вторую руку она также подняла выше и мягко прижалась своими губами к ладони, вырисовывая на ней спирали кончиком языка. Гермиона сводила меня с ума смелостью и открытым желанием, она, не таясь, демонстрировала свою страсть, и я был готов утолить ее.

Не отрывая ладоней, плотно прижатых к телу девушки, я вновь провел по ее нежной коже от груди до живота и обратно. Наигравшись, подцепил край майки и потянул ткань вверх. Гермиона трепетала в кольце моих рук, не зная, что меня самого колотит, как осинку на ветру. Будто у меня не подкосились ноги от волнения, а так было задумано, я опустился на пол позади Грейнджер и потянулся дрожащими пальцами к поясу ее шорт. Спустив их вместе с трусиками, в какой-то момент я не удержался и прикусил Занозу за ягодицу. Гермиона дернулась и попыталась развернуться ко мне, пока я продолжал тянуть одежду вниз. Держась за мои плечи, она осторожно вынула ноги из шорт, на автомате удерживаемых мной, пока сам я дурел от открывшегося моим глазам вида.

Грейнджер ладонями прикрыла низ живота, стесняясь, и я понял, что напугал девушку, излишне глубоко погрузившись в созерцание ее прелестей. Наверное, со стороны я выглядел, словно делю в уме пятизначное число на трехзначное. Сжалившись над всеми сразу, ведь в математике я был не так уж и силен, все-таки выпрямившись, я привлек Гермиону к себе, а затем, захватив в плен ее пухлые губы, и вовсе приподнял девушку за ягодицы. Вновь вернувшись в струю вожделения и наплевательского отношения к нормам высокой морали, она, сильно прижавшись, обвила меня руками и ногами. Сейчас между нами осталась последняя преграда — абсолютно черные боксеры истинного рокера, но, бесспорно, вскоре я собирался избавиться и от них. Не отрывая губ ото рта своей ноши, я прошел вместе с Грейнджер к огромной гостиничной кровати, спустил ее на пол и развернул к себе спиной. Заноза, как послушная куколка, смиренно выполняла все мои желания по расположению ее тела в пространстве. Прижавшись губами к стриженому затылку, я в который раз вдохнул одурманивающий аромат волос и более тонкий, ландышевый, всей Гермионы.

Грейнджер устала ждать, когда я созрею для дальнейших действий, и, поставив на ложе сначала одно колено, а затем второе, грациозно проползла вперед до белеющих белых подушек, покачивая потрясающими ягодицами. Не так уж она была и послушна… Зато я сразу же осознал, что не желаю больше терпеть ни одной лишней секунды. Одним движением избавившись от белья, вторым – надев презерватив, третьим я опускался сверху на горячее вожделенное тело своей бывшей девушки. Не намереваясь и дальше тянуть резину, я тут же, но при этом медленно и аккуратно, погрузился в Гермиону, наверняка удивив ее своим нетерпением. Я не мог и не хотел больше ждать. Ведь ожидание длилось не последние десять минут, не неделю, не три года, а всю мою сознательную жизнь. Я всегда ждал ее, даже тогда, когда нам было, смешно сказать, по сколько лет и о сексуальном подтексте не было и речи. И каждый раз, добираясь до этой девочки, я не насыщался до конца, будь то разговоры, поцелуи или секс, всегда оставалось что-то неуловимое, то, что вынуждало меня снова и снова набрасываться на нее голодным тоскующим зверем, желающим пометить всеми способами свою половинку, взять Гермиону и не отпускать. Все так мгновенно закрутилось тогда, еще со времени нашего знакомства. Я был тогда очень молод и мало понимал даже себя, не знал близко других девушек, кроме нее, не ценил «нас», мне не с чем было сравнить, чтобы понять. И неопытность молодости сыграла со мной злую шутку — я легко отпустил Занозу, позволил сбежать под наиглупейшими предлогами. А сейчас я не знал, что в ее голове. Каким образом она изменилась за прошедшее время, что думает сейчас обо мне, о нас. Я не понимал еще чего-то очень важного: нас с ней сталкивают обстоятельства или же это что-то другое… допустим, она сама стремится ко мне, быть со мной. Нам срочно требовалось поговорить, чтобы прояснить кое-что. Но точно не сейчас, я сам обзову себя последним придурком из придурков, буду думать о себе даже хуже, чем о Поттере на пару с Уизли, если откажу моей сладострастной девочке этой ночью.

Издавая сводящие меня с ума громкие выдохи, сопровождаемые еле слышными стонами, Грейнджер прогибалась в пояснице, и я мог проникать еще глубже, ощущать ее острее, вознося нас на новые уровни наслаждения. Я не торопился, но и не тормозил во время наших возбуждающих занятий, брал свое, свою бывшую девушку, по-настоящему единственную и однозначно неповторимую. Гермиона податливо изгибалась, двигаясь в тандеме со мной, поддаваясь приливам и отливам, подчиняясь силе вечной, в мирском понимании, Луны. Обоюдоострое напряжение нарастало, расширяясь, накапливаясь, но я еще имел силы не заканчивать долгожданное пиршество. Но я почувствовал, что Грейнджер приближается к самому краю. Опираясь на локоть, я сильнее надавил плечами и грудью на спину Гермионы, просунув свободную руку к низу ее живота, нащупывая чувствительную точку и одновременно приподнимая ее бедра еще ближе к себе. Своими действиями я подавлял девушку, заставляя отдаться мне целиком, беря грядущий оргазм Занозы под личный контроль. Мои губы тем временем прижались к нежному женственному плечику, лаская, покусывая то сильнее, то слабее, сопровождая поцелуями погружение Грейнджер в пучину кажущегося нескончаемым удовольствия, надеясь, что она дождется меня в бездне нашего общего наслаждения. Когда этот момент настал и я сам воспарил на какое-то время в небеса, то еще долго не мог остановиться, продолжая скользить в теле, которое всегда считал своим, ловя последние разряды ускользающих ярких ощущений.

Через несколько долгих мгновений я наконец замер, позволяя себе расслабиться, ощущая, что от волнений нынешнего дня, особенно от страстного его завершения, все мышцы моего тела превратились в тающее желе. Поглаживая спину и ягодицы Гермионы, я размышлял, сколько потрясений пришлось пережить новой солистке Dracolis сегодня, и как красиво и виртуозно она преодолела испытания фестиваля, пусть и с небольшой помощью своего бывшего парня. Усмехнувшись, я вспомнил, как оросил ее водой, а затем впервые за долгое время с упоением целовал, да так, что чуть не забыл про концерт. Непередаваемые ощущения — еще никогда меня так не сносило с орбиты. По-настоящему я жалел сейчас лишь об одном: что мы оба так сильно устали, ведь планы на тело Грейнджер я имел наполеоновские. Оставалось надеяться, что поутру она не сбежит от меня.

Затихшая Гермиона мирно посапывала, повернув лицо в мою сторону. Окинув девушку бесстрашным — в отличие от последних ночей — взглядом, я рискнул отвести ее принципиально непослушные волосы за ушко и, приблизившись, мягко поцеловал Грейнджер в губы.

Спокойной ночи, Заноза.



Утром Гермиона не только не сбежала, наоборот, так набросилась на меня, что я чуть сам не унес от нее ноги. Шучу, конечно. Я принимал и получал желанные ласки, восхищаясь активностью бодрой Грейнджер и намереваясь сторицей воздать их ей.

Проснулся я от тысячи быстрых легчайших поцелуев: я ощущал их на лице и не только, она словно изучала меня заново, в какой-то степени боготворя. Это было невероятно и втройне непонятно –как я мог получать подобное от Грейнджер, ведь она же спокойно ушла тем темным вечером три года назад, долго не раздумывая, а теперь творит такое. Где она настоящая, а где прикидывается? Что это за внезапная вспышка любви, или ей просто целоваться хочется и неважно с кем? То она посылает далеко и очень надолго, то наоборот, словно жить без меня не может, радуясь, что всего-навсего поспала со мной в одной кровати. Скорее по привычке приподняв бровь, я все же решил не вдаваться в подробности ее побуждений — не поспевающий за реакциями тела мозг уже отключился, утреннее возбуждение подскочило на определенную высоту, и в одном месте сильно заныло, почти как от проникшей под кожу занозы.

— Грейнджер… — мой голос хрипел, звуча достаточно умоляюще, чтобы Гермиона сжалилась.

Она забралась на меня и разлеглась, распластавшись по всему телу, как на надувном матрасе. Правда, при этом замечательно обхватив рукой мою самую важную часть, со все нарастающим нетерпением требующую ее безраздельного внимания. Зарывшись носом в мою шею, Гермиона приподняла, а затем опустила свои бедра, позволяя проникнуть в окутывающую теплом влажность, и неспешно задвигалась в дивном головокружительном ритме.

Какое-то время я позволял ей вести, но вскоре не выдержал и, опустив руки на упругие ягодицы, начал покачивать Гермиону на себе, ускоряя ее движения. Я был так близок… Заноза хохотнула прямо мне в ухо, сняла с боков мои жадные ладони и подсунула их под свои колени, после этого приподнявшись с моей груди, собираясь теперь объезжать жеребца в традиционной позе.

— Грейнджер! — рыча, бедрами я подбрасывал ее попку снизу, принимая условия насчет рук, но и показывая, что не намерен долго ожидать, пока она раскачается и войдет во вкус. В Гермионе окончательно проснулась задиристая забияка: она подстроилась под мои движения, все-таки взяв инициативу на себя. Иногда наклоняясь, Заноза благословляла поцелуями всего меня, по крайней мере, те места, до которых могла дотянуться губами.

— Грейнджер?! — в третий раз ее имя прозвучало полувопросительно, и произошло это совсем уж скоро. Я крайне возбудился всем происходящим и был не в состоянии контролировать реакции тела, надеясь, что Гермиона простит слабака. В кульминационный для меня момент, упираясь в мои плечи и не прекращая мощных завораживающих движений бедрами, она уставилась на меня сквозь длинные темные ресницы, полуприкрыв веки, словно впитывая наслаждение Малфоя. А я не мог отвести глаз от ее тонких идеальных черт, потерявшись в своей потрясающей Грейнджер.

После мы лежали рядом, забыв о времени и очередном выступлении. Надеюсь, мы никуда не опаздывали — свет за окном был еще слишком слаб; не хотелось бы читать гневных чертыхающихся SMS от Панси. Она ведь могла прийти под дверь и устроить небольшой концерт барабанными палочками, прикидываясь будильником. Что-то подобное Паркинсон один раз провернула — я тогда подумал, что на отель напали террористы-фанаты, и всерьез раздумывал: сдаваться или прятаться под кровать.

Грейнджер не могла оторвать от меня глаз, и это было взаимно. Протянув руку, я провел большим пальцем по ее скулам, наслаждаясь бархатной нежностью кожи, а после погладил губы Гермионы. Совершенно не хотелось вспоминать о противоречивости ее характера, когда на тебя так смотрят. Я впал в какое-то мысленное забытье, вновь переживая испытанные вместе эмоции и удовольствие. Гермиона отвлекла меня от дум, поцеловав мой палец, не прерывая зрительного контакта. Тепло ее мягких губ и проникновенный взгляд пронзили не только несчастную руку, но и прошлись электрическим разрядом по мне до самых кончиков волос. Ошарашив похлеще Поттеровской молнии, меня с головой захлестнуло пониманием особенного чувства к Занозе. Того, с которым я проснулся сегодня утром, жил вчера вечером, существовал последние годы. Я думал, оно ощущается по-другому, взрывая мозг, иссушая тело, заставляя мужчину упасть на колени перед твоей женщиной, в какой-то момент вознося на запредельные высоты. А ведь если разобраться, все это происходило со мной и тогда, и сейчас, с момента возвращения Грейнджер в мою жизнь. После того ее показательного выступления на крыше чувство исказилось, трансформировавшись в ненависть. Злоба и отвращение, возведенные в квадрат поступком Гермионы, испытываемая сильная боль мутной пленкой покрыли то, что я испытывал к девушке по-настоящему...

Жизнь без нее, точнее, выживание длилось и длилось, я пытался сам выбраться из топкого болота. Не знаю, произошло бы это когда-нибудь, не случись ужасной смерти Лиэса и последующего возвращения блудной экс-герлфренд по воле случая. И сейчас, находясь с ней в кровати, я, задыхающийся, стремящийся наконец-то нормально дышать, вырвался на поверхность, чтобы понять: я не могу без нее жить. Жить, как миллионы других обычных и при этом влюбленных людей, с радостью встречая каждый новый рассвет, так, как хочу и я.

Здорово, что я наконец-то осознал свои чувства к Грейнджер, но оставалась одна глобальная проблема — я до сих пор не мог верить ей. Этот кареглазый ветер вновь могло унести за экватор, а разноцветный салют вполне мог бабахнуть мне по голове в самый неподходящий момент.



Выступление на благотворительном завтраке прошло быстрее и спокойнее фестивального мини-концерта. Грейнджер не замирала испуганным зайцем, наоборот: она двигалась и пела свободнее, избежав панических атак и вспышек пессимизма. Наше исполнение вышло поистине идеальным. Солистка резвилась на сцене, красиво играя голосом в неожиданных местах песен. Я от всей души одобрял ее радость, но все же не мешало бы для начала попробовать подобное исполнение на репетиции.

Вести себя по отношению к Грейнджер я старался как обычно: задевал ее саркастичными шутками, цеплял остротами и язвительно прикалывался, используя весь свой арсенал. Конечно же, я не забывал и о раздражающем Поттере, и о слишком тихом Уизли. Кажется, я все-таки переборщил с иронией. На такую мысль меня натолкнул сочувствующий взгляд Панси, направленный на Гермиону. Я сразу же заткнулся и с тех пор не открывал рта. Хотя Грейнджер совершенно не реагировала на мои разговорные извращения. Улыбка, широкая или еле заметная, — вот все, что я получал от нее в ответ на колкости. Я тоже улыбался, но незаметно для окружающих. Надеюсь, она сумела прочитать улыбку в выражении моих глаз.

Сразу после благотворительного выступления мы должны были улететь домой на обычном регулярном рейсе с обслуживанием не первого уровня и даже не бизнес-класса, а самого обычного эконома — у того, кто заказывал билеты, что-то там не срослось. Я всегда возил с собой большие темные очки, шапочку, толстовку с капюшоном и темно-серый шарф – на случай, если потребуется применить максимальную маскировку. Каждый скрывался от пристального внимания публики по-своему. Гарри придумал напяливать на себя огромный балахон, парик с дредами и приклеивать небольшую бородку и усики. Рыжий Рон надевал самую простую одежду черного цвета и обтягивающий колпак — до сих пор никто из фанатов и папарацци не мог поверить, что Уизли был способен так себя изуродовать цветом. Панси с Блейзом извращались с камуфляжем по-разному. Один раз барабанщица шутки ради и, заодно желая припугнуть излишне наслаждающегося жизнью Забини, нацепила на себя большой накладной живот, как у беременных, и вышла из здания под ручку со мной и Поттером. Фотографы спалили личину Паркинсон даже в необычном прикиде, и так родился самый забавный слух о нашей группе: будто барабанщица Dracolis беременна сразу от нескольких членов коллектива. Я тогда долго хохотал, а Блейз громко ругался на резко присмиревшую девушку. С тех пор некоторые журналисты после интервью с Dracolis даже, бывало, уходили, «украшенные» фингалом. Горячий итальянский парень Блейз Забини уже давно перешагнул порог терпения, необходимого для спокойного выслушивания продолжающихся догадок и сплетен, основанных на той «безобидной» шуточке.

Ожидая запаздывающий автобус в фойе отеля, каждый из нас не знал, чем заняться, так что мы только переглядывались с разной степенью раздражения. Все, кроме Грейнджер. Она отошла в дальний угол помещения и, шифруясь, что-то тихонечко обсуждала по мобильному. Как я понял, вначале Заноза звонила в какой-то ресторан, договаривалась о блюдах в меню, потом в другие службы. Она явно что-то организовывала, стараясь сохранять конфиденциальность, но так как я следил за ней зорким коршуном и навострившим уши котом, Гермиона не смогла скрыть от меня почти ничего, разве что имена самих абонентов.

Автобус подъехал. На автомате пропустив Занозу вперед через вращающиеся стеклянные двери, я направился следом. Вообще, после утренних размышлений я пребывал в некотором ступоре и почти не разговаривал из-за боязни обидеть Грейнджер больше, чем она того теперь заслуживает. Благодаря этому кавардаку в моей голове не попали под раздачу и Уизли с Поттером — пару раз я пропустил ситуации, в которых мог жестко зацепить их. Например, когда рыжий клавишник уронил в мелкую лужу свой древний телефон, я сподобился обозвать его всего лишь «недотепой». Хотя в обычном состоянии назвал бы «криворуким идиотом без водонепроницаемого чехла, но с мозгом, впитывающим всю глупость этого мира». И если Забини с удивлением и недоумением изредка поглядывал на внезапно притихшего после благотворительного завтрака своего друга Драко, то Паркинсон следила за мной почти так же усердно, как я за Грейнджер, только еще и сметливо.

— Гермиона, позволь, я помогу тебе, — Гарри, в отличие от друга-растяпы, рвался во всем помочь Грейнджер: подал ей руку, когда она подошла к автобусу, поинтересовался в коридоре нашего этажа, хорошо ли девушка себя чувствует, как провела ночь. Лучше бы спросил с кем, а я с удовольствием выслушал ее версию и завуалированные комплименты полночному любовнику. От ревности к Занозе меня «немного» занесло по отношению к Поттеру: я вообразил кровавый необузданно масштабный рок-трэш баттл. Победителю доставалась Грейнджер.

В мыслях я перво-наперво достал из загашника свою упакованную в чехол гитару. Медленным аккуратным движением открыл молнию тряпичного футляра, бережно доставая служившую мне верой и правдой малышку. Надежно обхватив гриф, при этом невзначай зажимая ладонью новый, однозначно неизвестный музыкальному сообществу аккорд, я подошел к Молнии Маккуину и, хорошенько размахнувшись, отоварил задней частью корпуса его семиструнный, готовый к атаке инструмент. Далее последовала жаркая схватка Draco vs Harry, в конце которой на фоне разлегшегося окровавленного Поттера я взасос поцеловал Грейнджер.

Успокоившись видением поверженного недруга, я подошел к застывшему с протянутой рукой возле автобуса реальному Гарри и отпихнул его плечом.

— Слышал о феминистках, олух? Грейнджер как раз из таких.

Гермиона с признательностью посмотрела на меня — наверное, парень-шрамоносец ее совсем достал — и просочилась в нутро автомашины, нежно задев плечиком мою широкую грудь. Поттер, как и ожидалось, вообще не понял наезда. Он окинул меня прищуренным взглядом, я ответил на это своим самым устрашающим. Ну куда ему тягаться со мной?!

Домой мы возвращались в относительной тишине. Грейнджер села рядом со мной, вызвав изумленное поднятие бровей (разной интенсивности) у остальных членов группы. Правда, предлог Гермиона подобрала занимательный: будто ее хрупкую личность везде продувает, кроме кресла по соседству с ненавистным (по легенде) Драко Малфоем. Я, конечно же, был просто счастлив от таких движений, ощущая ее присутствие каждой клеточкой своего вновь желающего Занозу тела.

Достав из сумки большое красное яблоко, прихваченное мной из кафе после завтрака, я без слов протянул его Гермионе. Мило улыбнувшись, она приняла дар и откусила довольно-таки приличный для ее маленького ротика кусок, попытавшись затем вернуть надкушенный символ компании Apple мне. Не забирая фрукта из ее пальцев, я просто приблизил руку девушки ко рту и отгрыз свое, после откинувшись на кресло, с довольной миной пережевывая добытый в неравном бою попугая и дракона трофей.

На выходе из автобуса Поттер засунул свои чрезмерные джентльменские наклонности куда подальше, опасаясь расстроить Грейнджер… и меня! И правильно — я все еще держал в уме идею гитарного баттла. Все мы заранее нацепили маскировочные атрибуты, даже Заноза. Гермиона еще не была настолько известна, как остальные участники группы, но и она не снимала капюшона своей толстовки с надписями Imagine Dragons и Night Visions — названием первого альбома известной инди-рок группы. Хм-м. Я удивился совпадению, так как сам недавно подумывал посетить их концерт. Может, мне позвать с собой и Грейнджер? Если она не испарится до этого времени, конечно.

Так вышло, что в самолете нас разлучили — волею судьбы мы с Грейнджер сидели через несколько рядов друг от друга. И не помогли ее фирменные ухищрения: все пассажиры ждали только нас — шестерку странных типов в капюшонах и черных очках, поэтому стенания Занозы о неправильно работающем над ней вентиляторе и слабом здоровье никто не услышал, а мне по жизни уже было поздно прикидываться больным.

Гермиона разместилась между Поттером и Уизли, я же мучился от ревности рядом с Панси и Блейзом. Пусть Молния Маккуин только попробует пощекотать накладными усами Грейнджер — останется без родных зубов.

Гермиона сидела через пять рядов впереди, и я аккуратно выглядывал из-за кресел, проверяя, как обстоят дела. Моей осторожности могли бы позавидовать мангусты, но глаз Паркинсон был наметан в отношении меня, как у самого настоящего хищника равнин. Она что-то просекла и шепнула на ухо Забини, сразу же направившемуся к троице. Я не знал, как мне реагировать, поэтому самым наглым образом уткнулся в телефон, прикрывшись рукой, и сделал вид, что меня здесь нет. Я вел себя как ребенок.

Первым ноздри пощекотал ландышевый аромат Гермионы, а после и она сама погладила меня по плечу, показывая, что благодаря афере Блейза и Панси находится рядом. Паркинсон невозмутимо читала книгу, даже не глянув в мою сторону, похоже, вслед за мамочкой-Забини она постепенно вживалась в роль моей бабули. Подруга наблюдала за благоверным в тысячу раз реже, чем я за сидящей вдалеке Грейнджер. Паркинсон знала, что Блейз принадлежит ей без остатка, к тому же о ревности к Поттеру и Уизли и речи не было.

— Драко… — Гермиона тихонечко обратилась ко мне, и я покосился на Грейнджер уголком глаза. Она же наклонилась к моему уху, словно собираясь что-то прошептать, но вместо этого смачно облизала его. От неожиданности я резко вздохнул, пропустив через собственные легкие почти что галлон воздушной смеси.

— Как думаешь? — Гермиона спросила меня как ни в чем не бывало, будто не она только что свела меня с ума маленьким влажным языком.

— Грейнджер… — я напустил в голос побольше холода и высокомерия, чтобы девушка не расслаблялась, и наклонился к ее уху с определенным намерением, правда, повторять за другими я не любил. В подробностях я зашептал Гермионе о том, что планирую сделать с ее телом, в каких позах возьму свою девочку и сколько раз. Стоит ли говорить, что в этом вопросе я проявил всю свою фантазию. Моя речь ожидаемо встревожила Грейнджер: задышав чаще, она с силой прикусила нижнюю губу и сжала колени, пальцами вцепившись в материал брюк. Думаю, пару раз она даже взвизгнула про себя — я был отомщен и доволен… предвкушая.

Оставшееся время полета прошло отлично: рядом с Грейнджер мое сердце успокоилось, душа перестала метаться.

По прибытии в аэропорт назначения все разъехались по домам. Грейнджер, к удивлению Гарри и Рона, плюхнулась рядом со мной на сиденье такси, заявив, что ей по пути. Я так привык с давних пор скрывать ото всех наши отношения, что был в некоторой степени изумлен столь открытым поведением девушки. Это было что-то новенькое.

Дорогой, в обычных для этого времени пробках, Гермиона снова усиленно пользовалась телефоном — отвечала, названивала сама, стараясь отвечать односложно и отделываться общими фразами. Я был удивлен такой активностью, но не более. У нее своя жизнь, а мы еще не прояснили все моменты.

Дома я первым делом направился в душ. Сквозь шум воды мне казалось, что я слышу передвижения Гермионы по моей квартире — шаги и хлопанье дверцами ящиков. Я обрадовался, что Грейнджер сама догадалась прийти ко мне, забросив чемоданчик в квартиру Лиэса. Но нет: надежды не оправдались. Когда я, полуголый, выбрался из ванной комнаты, то сразу отметил, насколько вокруг стоит оглушающая тишина. Оглянувшись, я не увидел ни следа Гермионы или ее вещей даже на рояле. Первая же мысль, возникшая в голове, была — Грейнджер снова бросила меня. Я почувствовал, как начинаю задыхаться и сходить с ума очень даже по-настоящему. Чтобы как-то справиться с собой, удивленный своей яркой реакцией, я сел на пол, прижался спиной к стене и закрыл глаза. Что ж, все возвращается на круги своя, только теперь она бросила меня совсем без объяснений.

Через десяток секунд первый шок прошел, и я смог в полной мере осознать всю глупость своего поведения, мыслей и местоположения тела (я сполз по стенке, как настоящий псих, только что не начал выдирать волосы и орать не своим голосом). Решив выпить в это тревожное время кружечку черного кофе, я обнаружил на кухонном столе записку. «Я немного занята, извини. Жаль, не успеваю подать тебе полотенчико», — гласило послание, написанное почерком Грейнджер.

Облегчение, ревущее как гигантский водопад и отрезвляющее, но при этом очень теплое, окутало меня. «Немного занята» — это не страшно, это не как в тот раз, а вполне можно пережить. Я налил себе кофе и вяло развалился на кровати в спальне вместе с пультом, расслабляясь физически и мысленно под разные шоу. Ближе к вечеру, когда я уже начал все больше беспокоиться насчет «дел» Грейнджер, пришло сообщение на телефон. С ее номера. «Одевайся. Приглашаю на свидание. Зайду через двадцать минут». Интересно. Я сразу же вскочил, полный неизвестно откуда взявшейся энергии. Не ожидая подвоха, я оделся элегантно, причесался, уложив волосы гелем, и направился в гостиную дожидаться Занозу.

Стук в дверь не насторожил меня, я был уверен — вернулась Гермиона. Испытав небольшой приступ déjà vu, я застал на пороге рыженькую Джинни в полном боевом облачении — очень короткой юбке и в туфлях на высоченной шпильке, а раскраске ее лица позавидовал бы любой вождь индейцев.

— Э-э, Драко-о…

Решив, что я дожидаюсь именно ее, Джинни Уизли положила руку на лацкан моего пиджака, даже через несколько слоев ткани сопровождая касание позабытым ощущением вновь прилетевшей стаи дрозофил. Закрыв глаза, она потянулась сжатыми колечком губами ко мне — от неожиданности я даже не успел состроить гримасу гадливости, и как в сценарии наидешёвейшей мелодрамы, именно этот кадр и увидела Грейнджер. Я перевел взгляд с рыжеватой макушки одной девушки на коричневые глаза другой, горящие болью и непониманием. Все вышло глупо и до такой степени несуразно…

Заноза ахнула и, развернувшись, убежала практически синхронно с моими действиями по локализации расфуфыренной лавины. Чертыхнувшись, я схватил Джинни за локоть и вытащил из квартиры, после чего с силой захлопнул злосчастную дверь. Оставив ничего не понимающую девушку стоять в коридоре, я бросился к лифтам, Гермиона могла скрыться только с их помощью — лестницы находились с другой стороны коридора. Один из лифтов стоял на месте, другой же двигался не вниз, а вверх. Надеюсь, Грейнджер не решила броситься с крыши или что-то вроде этого.

Я нажал на кнопку вызова, и второй лифт открылся сразу же. На всякий случай я оглядел все четыре угла просторной кабинки: вдруг хорошо загримированная Гермиона, как Холмс в исполнении Роберта Дауни-младшего, превратившийся в кресло, все-таки прячется здесь. Когда двери лифта со мной внутри закрывались, я успел увидеть возмущенный настырный взгляд уже практически подбежавшей Джинни, но она не успела вовремя, и до меня донесся только глухой удар ее туфельки.

Я не представлял, что сейчас скажу Грейнджер, но знал – я постараюсь донести до нее всю абсурдность ситуации, ведь кроме нее мне никто не нужен. Пусть даже она и не захочет быть со мной после (из каких-то своих соображений), но рассказать ей эту правду я был обязан.

Лифт открылся на последнем этаже, и я поспешил выйти из него. Судя по табло над второй кабинкой, другой подъемник замер рядышком, значит, и беглянка где-то тут. Самой Грейнджер не было видно, и только дверь, ведущая на крышу, была неплотно закрыта — лунное сияние несмело проникало на лестничную клетку.

Я приоткрыл огромную железную дверь и прошел вперед, вдоль технических будок и высоких ящиков, всерьез опасаясь застать Гермиону на краю здания, перебравшуюся через невысокий кованый заборчик или и вовсе перекинувшую ноги через маленький бетонный порт — последнюю преграду перед бесконечностью. Но нет, слава богу. Все оказалось совсем не страшно, но так странно…

Обстановка на крыше моего дома удивительным образом повторяла антураж трехлетней давности. Изысканно сервированный столик, бокалы, вино, прелестная желтая роза и Грейнджер. Обхватив себя за плечи, она стояла ко мне спиной в красивом платье из серебристой переливающейся ткани в пол как раз перед упомянутым изящным кованым заборчиком. Я еще раз убедился, как идеально подходит выбранная мной рок-прическа Занозе, уложенная столь элегантно, сочетаясь даже с вечерним нарядом. Только вот поза девушки была совсем печальной: голова понуро наклонена, и вся Грейнджер выглядела такой хрупкой и сломленной. Ну не из-за никчемной же Джинни она так расстроилась?! Как быстро Гермиона сделала неправильные выводы…

— Грейнджер, — поспешил я успокоить любимую, не желая, чтобы она дольше, чем на этот безрадостный миг, страдала из-за неправды и собственных догадок, — ты что, глупенькая? Джинни напрыгнула на меня именно в ту секунду, когда вошла ты, я был совершенно не готов к такому напору и сразу же оттолкнул ее от себя, еще и пнув напоследок, но ты уже убежала, — пошутил я, ожидая, что Заноза хихикнет и ее грусть растворится без следа.

Однако Гермиона не повернулась, оставшись на месте, лишь приподняла подбородок. Тогда я решительно преодолел разделяющее нас расстояние и встал сзади, практически касаясь стройной спины, но не осмеливаясь тронуть ее. Не понимая, что происходит с Грейнджер, я решил поделиться мыслями, тревожащими меня больше всего.

— В первую секунду, когда я понял, что тебя нет в квартире, то решил, будто ты снова оставила меня, — я горько усмехнулся. — Кажется, этот страх теперь будет преследовать меня вечно.

В ответ на мои откровения Гермиона снова повела себя нетипично: вместо того, чтобы кинуться с заверениями, что подобного никогда больше не произойдет (пусть я в это и не поверю), она только крепче обхватила себя за плечи, сжавшись сильнее.

— Драко, — сдавленно прошептала Грейнджер, — это так больно — видеть тебя с другой, наблюдать, как чужие губы касаются твоих… — она издала грустный смешок. — Когда ты был далеко от меня в течение этих лет, конечно же, я страдала и безумно скучала по тебе, представляя многое, но видеть все это вживую — выше моих сил, — Гермиона всем телом повернулась ко мне. Ее глаза были, как говорится, на мокром месте и полны таких эмоций, что я потерялся в них с головой, не имея физической возможности оторваться от этих темных бездонных озер.

Очень медленно протянув руку, еле дотрагиваясь, я провел по изящным скулам, стирая кончиками пальцев влажные дорожки. Грейнджер позволила мне это, и тогда я придвинулся ближе, прижав к себе ее податливую фигурку. Гермиона положила голову мне на плечо, а ладони — на мое лихорадочно бьющееся сердце. Какое-то время мы стояли, не двигаясь, я не собирался заставлять Грейнджер рассказывать мне что бы то ни было, и она молчала. Наслаждаясь самим фактом ее нахождения в моих объятиях, я отдавал себе отчет, что мы снова забрались на крышу вершить наши судьбы, но судя по всему, наш разговор будет даже чем-то большим.

— Он невзлюбил меня с первого взгляда, — тихо начала Гермиона. Размышляя, о ком это она говорит, я сильнее обнял свою девушку, с наслаждением касаясь щекой каштановых прядей. — Он ненавидел меня всегда. Я долго не могла понять за что. И, кажется, все-таки поняла, вот только стало уже слишком поздно. Поздно для всего.

Где-то около минуты мы провели в полной тишине. Думаю, Гермиона собиралась с силами. Я же пока ничего толком не понимал, на моих губах застыл невысказанный вопрос «кто?»

— Драко… — Грейнджер приподняла лицо, океаном мучительного сожаления в глазах разбивая что-то внутри меня. Но то, что я услышал дальше, было просто невероятным. — Прости меня, если сможешь. Я поступила с тобой так малодушно и глупо. Я поверила угрозам и шантажу Лиэса…

Так-так-так. О чем это она? Вернее, о ком? О моем лучшем друге — своем кузене?

— Кого-кого? Лиэса? — тупил я, боясь окончательного осознания ее слов, страшась их принятия. — Он-то здесь при чем?

— Ты не веришь мне, — почти неслышно прошептала она, — он говорил, что так и будет. Он был прав, — с трудом сдерживая новые потоки слез, Гермиона попыталась с грустью улыбнуться, но, честно говоря, вышла больше страдальческая гримаса. Грейнджер думала, я не поверил ей. А я… я просто приготовился слушать дальше.

Снова уткнувшись в мое плечо, вцепившись ноготками в пиджак, словно я вот-вот убегу или улечу в неизвестном направлении, она, немного задыхаясь от волнения, продолжила:

— Три года назад я бросила тебя из-за его вмешательства. Лиэс не знал, что мы регулярно встречаемся, возможно, думал, мы переспали единожды и разбежались. Как ты, наверное, заметил, я тщательно старалась скрывать от него свою вечную тягу к тебе, свои чувства… и от тебя тоже. Просила и тебя молчать о нашей связи, утаивать ее от всех. Перед самым нашим расставанием он погрузился в концертную и сочинительскую деятельность Dracolis, перестал контролировать мою жизнь, давить и вмешиваться. И я расслабилась…

Я слушал и пытался понять, но парадоксальной для меня информации было так много, что я просто не успевал ее обрабатывать. А тяжело дышащая Гермиона не останавливалась ни на секунду, продолжая вываливать на меня все новые подробности. Она словно боялась не успеть сказать все, что планировала.

— Я подумала, что наконец-то свободна и могу встречаться с кем хочу — с тобой! Ты устроил такой шикарный ужин, ждал меня… Но Лиэс тоже знал о нем: он следил, что именно я скажу тебе и как, прячась где-то тут. Я просила его, умоляла подождать, позволить мне побыть с тобой еще несколько дней, как-то подготовить тебя к разрыву, но он не собирался терпеть ни одних лишних суток, решив навечно разделить нас.

— Грейнджер, — я осмелился перебить девушку, не веря, что Лиэс, мой почти брат, мог зайти так далеко по разлучению своей кузины со своим же другом, — не могу понять, почему ты так серьезно воспринимала Лиэса? Ну не по нраву ему была наша пара, и черт с ним. Катился бы он в свою квартиру и сидел там бобылем, злясь на весь мир, — я осторожно рассмеялся, пытаясь осознать все, что сейчас узнал, сопоставить моего Лиэса и ненормального кузена из жизни Гермионы.

Не расслабляя пальцев, крепко удерживающих мой пиджак на месте, Заноза чуток отодвинулась и посмотрела на меня в упор, отрицательно покачивая головой и как-то неверяще усмехаясь.

— Не-ет, Драко, это ты сейчас так говоришь. Тогда ты сам толком не знал, что испытываешь ко мне, и ты очень дорожил дружбой с Лиэсом, он был многим для тебя, да почти всем! Я не уверена, кого именно из нас ты бы выбрал, в особенности, обработай тебя Лиэс в нужном ключе. Да он бы и фотографии соответствующие предоставил, более тяжелый вариант того, что ты видел в соцсетях после нашего расставания. И главное — ты и понятия не имеешь, на что способен твой перерезавший вены дружочек, — разъяренной фурией Грейнджер обжигала меня взглядом, со злостью выплевывая следующие слова: — Ты знаешь, насколько Лиэс был счастлив, когда ты, страдая и убиваясь, как безумный, начал строчить душераздирающие песни? Получив же Alone, он расцеловал меня при следующей встрече в семейном кругу, будто настоящий любящий брат. Его мама так радовалась нашим нежным братско-сестринским отношениям, не зная, что Лиэс до скрежета в зубах не мог терпеть меня. Он ревновал ко мне всех — своих маму, папу, других родственников, домашних животных и особенно — тебя! — на последнем слове Гермиона с силой ткнула пальцем в мою грудь. Отодвинувшись на шаг, она отвернулась в сторону яркого шумного города, с силой сжав кулаки. А я понял, что самым жутким образом хочу курить. Я отошел ближе к праздничному столу и присел на стул, прикурив сигарету. В ее рассказ я верил с трудом, но все же верил — пока все, что говорила Грейнджер, вписывалось в общую картину.

— К тебе меня тянуло всегда, как бы издевательски по отношению ко мне ты ни вел себя в детстве. И к тому же Лиэсу очень нравилось, когда ты остроумно и с фантазией проходился по его кузине, ты был его кумиром, умеющим бить по самым психологически болезненным точкам людей. А я все лезла и лезла к вам, натыкаясь на постоянные моральные тычки и болезненные приколы.

Гермиона вздрогнула, когда я, незаметно подкравшись, коснулся губами ее шеи, и еще немного склонила голову набок, предоставляя мне лучший доступ. А я не мог слушать вдали от нее о тех не очень приятных для меня временах — ведь в детстве я знатно доставал Занозу словами. Продолжая ласкать кожу Грейнджер, я обхватил ее талию ладонями, приготовившись внимать всему, чем бы она ни поделилась со мной.

— Ты был первым мальчиком, вызвавшим во мне женский интерес. Твое имя чаще всего мелькало в моем дневнике. Когда я болтала с другими девочками о самых красивых и интересных ребятах, я всегда имела в виду только тебя, и ты… ты всегда ТАК смотрел на меня. Я думала, что сарказмом и презрением ты маскируешь свои настоящие чувства, которые, как мне казалось, я видела в твоих глазах. А потом… потом я решилась поцеловать тебя. И ты не отказал…

Меня накрыло воспоминание о самом первом касании губ Гермионы — она словно была готова к тому, что и в настоящем я крутану ее в своих руках, повторив тот поцелуй. Это прикосновение было очень нежным, и никаких укусов до крови.

Когда мы закончили, Грейнджер по-хозяйски взяла меня за руку и отвела к стулу, посадив на него, а сама разместилась на моих коленях, доверительно прижавшись и продолжив рассказ.

— Честно, я не до конца верила, что по-настоящему нравлюсь тебе: при других ты вел себя, как обычно — с насмешкой и иронией, только наедине не отказывая мне в ласке, не упуская возможности дотронуться или поцеловать. А потом… В общем, однажды Лиэс заметил, как я пускаю по тебе слюни — я тогда подглядывала из-за угла за твоей одиночной игрой с баскетбольным мячом на заднем дворе дома Дагортов. Я не сразу поняла, зачем он кинулся в мою комнату. А он нашел в моей сумке дневник, весь исписанный признаниями в любви к тебе, и после этого кузен сошел с ума. Помнишь, тогда мы с ним резко пропали до позднего вечера? Он утащил меня по тропинке за домом в лес, сказав своей маме, что меня бросил мальчик из школы и мне срочно нужна моральная помощь брата. Там я впервые поняла, насколько он ненормальный — до той поры я просто считала, что у нас взаимная неприязнь. Со всей силы он толкнул меня на поваленный ствол дерева, так, что я сильно поцарапалась. Но он только обрадовался этому и заявил, что накажет меня еще сильнее, если я не перестану влезать в его семью. До боли сжав мою руку и дергая меня в разные стороны, он выяснил, как далеко мы с тобой зашли в симпатии друг к другу, рассказав о своих давних подозрениях по этому поводу. Он обвинил меня, что я украла любовь его матери, перетянув все внимание его родителей на себя. Что из-за меня они теперь почти не бывают наедине: Хизер тогда везде таскала меня с собой — на ваши спортивные матчи, просто на прогулки, в пиццерию, даже за покупками одежды Лиэсу. После этого агрессивного выступления Лиэса я пыталась чаще запираться в своей комнате, оставаясь в их доме, не ходить с ними никуда, но ты знаешь Хизер — ей отказать невозможно! Она всегда добиралась до сути придуманных мной недомоганий, списывая все на подростковые девчачьи закидоны. Лиэс спросил меня тогда на поляне, помню ли я, как сильно однажды отравился Уотсон — их щенок породы бассет, которого вначале отдали в приют, а затем и в другую семью из-за аллергии, непонятно отчего развившейся в доме Дагортов. Решили, что животное употребляло что-то вредное в расположенном неподалеку лесу. Конечно, я помнила и сильно переживала неожиданную болезнь той чудесной собачки. Лиэс сказал, что это он подмешивал в ее еду химический реактив, позаимствованный в школе, так как щенок, видите ли, слишком полюбил меня и кузен решил его так наказать.

Гермиона возмущенно посмотрела на меня, я же был настолько изумлен открывающейся правдой о лучшем друге, что решил промолчать и просто слушать дальше. Впервые на своем веку я не знал, что сказать.

— Лиэс посоветовал мне забыть о любом романтическом бреде в отношении тебя, потому что ты только его лучший друг, и даже если я раздвину перед тобой ноги, ты только разок или два попользуешься мной. А если я не прекращу домогаться тебя — а кузен сказал, что теперь понял причину моего постоянного стремления соваться в ваши дела, — он, возможно, применит к кому-то намного более жесткие меры, чем к Уотсону. Я не собиралась выяснять у этого психа, какие именно меры и по отношению к кому, и просто решила держаться от Лиэса подальше. И от тебя. Ты помнишь, как я упросила родителей забрать меня с собой на гастроли в ущерб начавшимся занятиям в школе на несколько месяцев? А когда вернулась, то поняла, что уже достаточно повзрослела, чтобы находиться в родном доме совершенно одной, полностью игнорируя резиденцию Дагортов. А еще я безмерно дорожила здоровьем невинных людей, в особенности твоим. Об обращении в полицию не могло быть и речи — у меня были только ничем не подтвержденные слова Лиэса, а Хизер, я уверена, скорее бы сдала в психиатрическую клинику меня, чем своего идеального сына. Ты сам теперь знаешь, насколько прекрасным актером был мой кузен. Так я и жила, поступив в колледж подальше от дома и страшно скучая по тебе. И мне казалось, что только я одна страдаю в разлуке, а ты, вероятнее всего, уже нашел себе новую девочку для экспериментов.

Пока не сильно раздумывая над ролью Лиэса в этой истории (рассказ Гермионы требовал более глубокого осмысления), я приподнял лицо Грейнджер за подбородок и основательно поцеловал ее, чтобы она ничего лишнего себе там не выдумывала. Тем более, уверен, мы оба хорошо помнили, что случилось, когда после того долгого расставания ненароком встретились в музыкальном магазине родного города во время каникул. Тогда я впервые сексуально сорвался, затащив не особо сопротивляющуюся Гермиону к себе домой и показав нам обоим небо в полыхающих звездах и сверкающих алмазах. Потому что я серьезно думал в тот год, да и в последующие, только о ней, представлял рядом с собой только ее одну. Но при этом я предполагал, к собственному глубочайшему разочарованию и сожалению, что эта тяга не взаимна.

— Но, Драко, мы все же встретились возле стенда с альбомами Aerosmith, — Гермиона лукаво улыбнулась тому самому воспоминанию, уверенная, что сумела в последующих спорах (на других наших тайных свиданиях) донести до меня всю прелесть творчества этой группы, от которого меня прямо-таки отталкивал большой рот главного солиста. Ну да, иногда я так по-глупому предвзят.

— Без тебя, будь то расставание из-за учебы или твоего творчества, — она вернулась к повествованию, затрагивая и другие острые для себя темы, — мне казалось, что я не могу нормально дышать. Еще со школы помешавшись на тебе, я страшно ревновала к поклонницам Dracolis, встречаемым мной то тут, то там, выпендривающимся друг перед другом, рассказывающим, что провели ночь с кем-то из вас, но особенно все они любили упоминать тебя.

Я вопросительно вскинул бровь: где это Гермиона умудрялась слушать их? Грейнджер поняла мой озадаченный вид правильно и уточнила:
— Сначала случайно, а позже и целенаправленно я подслушивала девушек после ваших концертов, посещаемых тайком от тебя, а главное – Лиэса. Пару раз я слышала подобные обсуждения в кафе рядом с вашей репетиционной студией. Вообще-то, довольно много девчонок из моего колледжа пребывали в восторге от вашей группы, а они были больши-ими сплетницами, — Гермиона печально ухмыльнулась, вернувшись к описанию тех переживаний. — Слышать такое о тебе оказалось очень болезненным ощущением, но я понимала, что ты ничем мне не обязан, у нас с тобой все было совершенно несерьезным, на первый взгляд. Правда, тебе так нравилось мое тело и все, что ты делал с ним (как и мне, само собой), поэтому мне оставалось уповать лишь на одно – на других женщин у тебя просто не остается сил. Но эти ваши гастроли… — Гермиона так шумно рыкнула, что я даже немного испугался ее агрессивных эмоций, опасаясь, не перепадет ли мне сейчас что-то посильнее тычка пальцем в грудь. Я даже рискнул перебить Занозу, чтобы объясниться, но мне закрыли рот рукой. — Я надеялась, что эти девушки все врут, и постепенно начала их ловить на лжи. Порой они противоречили сами себе, рассказывая, что вы были с ними, хотя я знала – в тот день группа была совсем в другом городе. Подобным образом они ошибались и в других мелочах.

Я погладил Грейнджер по щеке.
— В оправдание своей крайне низкой увлеченности случайным сексом могу сказать, что я о-очень избирателен, — я нагнулся для легкого поцелуя. — Гораздо больше я переживал, что у тебя не один… — все-таки мой живот получил удар маленьким разъяренным кулачком. Я ахнул для порядка, но на самом деле хотел узнать кое-что еще.

— Я не понимаю, как мог пропустить, что ты так офигительно поешь? Заноза, ты безумно талантлива. На самом деле я хотел бы заиметь тебя в группу, даже поселись на твоих джинсах еще один попугай и откажись ты остричь свою копну. Хотя без нее стало так удобно целовать твою шейку, — я продемонстрировал выгоду на личном примере.

— Думаю, Лиэс с самого детства опасался, что я и здесь примкну к вашей мальчишеской деятельности, поэтому предпринял в нужное время ряд определенных действий, — задумчиво протянула Грейнджер, пытаясь объяснить поведение одного знакомого нам обоим ненормального. — Еще до твоего появления в списке его друзей он при всех демонстрировал, как ужасно я пою, зажимал уши, устраивал настоящие истерики, заявляя, что от моего пения его мозг разрывает вселенская головная боль, вот я привыкла молчать при нем, а после и совсем в их доме. Затем, как ты понимаешь, и вообще везде. Распевалась я лишь в душе, да на девчачьих посиделках. Когда вы начали первые серьезные репетиции, Лиэс даже попросил Хизер ничего не говорить мне о создании дуэта, объясняя это тем, что Dracolis — ваш персональный пацанский секрет. Так что я узнала о группе позже всех, — Грейнджер так непосредственно, искренне и звонко рассмеялась, хотя я не видел ничегошеньки веселого в рассказе. — После того как группа стала популярной, Лиэс полюбил разглагольствовать на семейных обедах о том, что одного настоящего рок-певца в роду достаточно, подшучивал над моими родителями-солистами, своим отцом и полностью игнорируя, даже низвергая любые мои стремления и мечты. Хотя, закрывшись ото всех в своей комнате, я тайком пропела вместе с твоим записанным голосом весь репертуар Dracolis. Очень счастливая в такие моменты, я сожалела, что пока не могу позволить себе исполнять композиции вживую с тобой, как и рассказать тебе об этих желаниях — ты бы точно не отстал от меня просто так. И, знаешь, когда я пришла на прослушивание, то надеялась хотя бы разок по-настоящему спеть с тобой — думала, может, ты меня не узнаешь или как-то не заметишь. Но больше всего я опасалась, что ты, глянув на свою дуру-бывшую, выгонишь меня с позором, еще и обложив сверху донизу. А потом вы все-таки взяли меня в коллектив, — весело улыбнувшись, Гермиона — изысканная девушка неземной красоты с тонкими чертами лица — любовно провела пальцами по своим экстремально выстриженным волосам. А я в который раз возгордился бесстрашными поступками Занозы. Ведь именно благодаря ее смелому противостоянию я держал сейчас Гермиону в своих объятиях и больше никогда не собирался отпускать. Существует такое явление — лунная радуга. Это радуга, рожденная светом Луны. Ее очень сложно увидеть в темноте, но мне казалось, сейчас я вижу нечто такое же редкое и изумительное, как она. Я мягко поцеловал Грейнджер, радуясь вдобавок и тому, что ее затаенная певческая мечта все же исполнилась. Правда, от моей нежности уголки губ Гермионы страдальчески опустились – что-то вспомнив, она принялась дышать глубоко, словно стараясь успокоить себя. — Но я ни на секундочку не позволяла себе поверить, что после того отвратительного фарса в моем исполнении в твоей душе осталось по отношению ко мне хоть что-то, теплящееся добром.

Я приподнял Гермиону со своих колен и встал сам, чтобы достать зажигалку из кармана. Снова очень захотелось курить. Вспомнив одну изумившую меня в том расставании угрозу, я, не подумав, ляпнул:
— Рад, что ты все же не укокошила нашего старого президента и даже позволила новому взойти на престол… — я всего лишь хотел пошутить, но Грейнджер, резко побледнев, осела у моих ног. Я попытался было подхватить ее, зажав прикуренную сигарету меж зубов, но Гермиона просочилась как песок сквозь пальцы, опустившись коленями на пол и крепко обняв мои ноги.

— Прости, прости меня за тот кошмар, Драко. Если сможешь! Я так виновата перед тобой…

Последние слова она договаривала уже в мой рот, потому что я не собирался слушать дальше подобные глупости. Где-то сбоку догорала только что зажженная сигарета — таков был ее удел.

— Я предала все, что мы имели! Я ужасна… — Грейнджер накрывала истерика, слезы текли ручьем.

— Гермиона, замолчи! Я не хочу этого слышать. Давай будем считать все случившееся с нами неудачным фильмом, снятым при финансировании бесталанного сценариста-извращенца, додумавшегося скрестить в сюжете ужа с ежом!

Далее, настолько быстро и качественно, насколько смог, я попытался переубедить Гермиону, апеллируя к тому, что ее вины в произошедшем нет ни капли. А затем я попросил, если она в состоянии, спокойно разъяснить мне все известные ей мотивы и методы Лиэса. Просто я хотел знать, насколько один человек считал себя вправе управлять жизнями других людей. И по возможности я желал никогда больше не обсуждать тот нелепый вечер, перетекший в три долгих года разлуки.

Мы снова разместились на нашем стуле, который, к моей радости, оказался на редкость удобным и прочным экземпляром мебели. Я крепко-накрепко держал Гермиону, чтобы она даже на секунду не засомневалась в своей нужности мне.

— Когда он встретил меня, выходящей из твоей квартиры утром, то тут же затащил к себе в логово. Он был очень зол, сразу же накинулся на меня, догадавшись по моей реакции обо всем. Я плакала, говорила ему, что это я люблю тебя, но тебе плевать на какую-то там Грейнджер, одну из твоих многочисленных поклонниц. Я пыталась сбить его с толку, не дать понять глубину наших реальных взаимоотношений. Но Лиэс тогда провел лучшую психологическую атаку на меня: я сдала ему все свои мысли с потрохами, — Гермиона задрожала в моих руках, и хотя на крыше было очень тепло, я задумался, не продолжить ли наши обсуждения в квартире. — Он все понял сам, не стесняясь при этом рассуждать о тебе вслух. Лиэс знал, что я никогда не пойду против него. Кузен сказал, что теперь ему понятны все твои глупые влюбленные настроения — они связаны с нашими встречами, с моими приездами в город. Что ты изменился в худшую сторону, совсем размяк в творческом плане, даже задумываешься о собственной семье, а группе требуется совсем другой настрой и другая музыка, тяжелая и серьезная. Он погладил меня тогда по голове, ласково сообщив, что убьет сразу двух зайцев — избавится в моем лице от соперника на твое внимание и заставит тебя сменить творческое направление. Я не сразу поняла, о чем он говорил, но Лиэс быстренько разъяснил мне, что и как я должна сделать. Он сказал, что не только я невероятно пожалею, если не послушаю его…

И практически без паузы Гермиона продолжила, словно сама хотела избавиться от опостылевшего груза этой отвратительной истории. Я же так сильно вцепился в нее, что мы слились в одно двухголовое существо, страдающее от тех воспоминаний.

— Как ты знаешь, я подчинилась кузену, о чем очень сожалею, но, к сожалению, изменить ничего не могу. Он приказал мне как минимум в течение месяца выкладывать в соцсетях фотографии с молодыми людьми разной степени порочности, чтобы ты понял — наш разрыв окончательный и бесповоротный. Поначалу я просто находила в общественных местах свободных парней и просила их сделать пару совместных кадров. Они ни о чем таком не подозревали, а я старалась не переходить норм вежливости. Правда, Лиэс ругался, что я делала слишком целомудренные фото. Однажды я даже пыталась увидеться с тобой, когда выяснила, что кузена нет в городе, но в самый ответственный момент испугалась — ты жил своей жизнью, в прекрасном настроении выступал на концертах, не игнорируя, как раньше, фанаток, и я оставила все как есть.

Гермиона рассказывала что-то еще, я слушал о ее переживаниях, о жизни без меня, и радовался, что все это осталось позади. Мы почти не затрагивали темы смерти Лиэса, я только рассказал о том, что знал. И теперь, после рассказов Грейнджер, я хотя бы понял – причины смертельного решения Дагорта могли быть самые разные, такие, что и не придут в голову нормальному человеку. Бывший лучший друг в тот роковой вечер назначил мне встречу, к тому времени мы не виделись около недели или больше — после расставания с Грейнджер я в некоторой степени отдалился от всех и от Лиэса в том числе. А когда я пришел к нему, то увидел то, что увидел. Следователь сказал, что никаких свежих отпечатков, кроме следов самого хозяина квартиры, обнаружено не было, а по оценке судмедэкспертов, смерть наступила примерно за полчаса до моего прихода. То есть Лиэс вполне мог сделать все это специально, чтобы, я не знаю… показать мне свою нужность? Но переборщил… Я просто не знал, что еще думать. Лиэс, кажущийся всем нормальным, на самом деле не был таким. Уверен, осмотри его при жизни психиатр, другу определенно поставили бы диагноз.

Когда разговор с Гермионой перешел в мирное русло и мы принялись обсуждать совершенно безобидные вещи, то повернулись к столу и, разместившись рядышком на стульях, принялись за остывший ужин. Наверняка мой костюм был весь помят, а на голове пыжилось платиновое воронье гнездо (чем раньше славилась Заноза). Грейнджер же счастливо улыбалась мне, не зная, что ее лицо весьма забавно раскрашено подтеками черной туши. Но я не собирался рассказывать ей об этом, намереваясь сразу же с порога квартиры затащить свою девушку в душ, не давая и малейшего шанса взглянуть в зеркало.

Я многого еще не выяснил: например, была ли Гермиона в курсе, что всю неделю перед фестивалем я спал на полу около ее дивана. Или как она растрогала меня до слез, когда сказала, что Alone – ее любимая песня. Или о том, что я безумно, чертовски, сильнее сильного любил ее… Не знаю, но собирался кое-что разузнать, а кое о чем и сам рассказать.



Теперь в составе Dracolis состояли три парочки: я с Грейнджер, Панси с Блейзом и Поттер с Уизли. Конечно же, про клавишника с соло-гитаристом я шучу. Эти ребята были чисто по девушкам. И с одной такой, светленькой, я все чаще видел Рона, а вот Гарри пока еще никем не был пойман в сети. Он дрейфовал на волнах свободы, иногда конкретно отпуская штурвал.

Неожиданно для меня из Люциуса вышел прекрасный дедушка — он все так же много ворчал и бубнил, но больше на свою жену: Нарцисса слишком баловала двойняшек. Я часто задумывался, насколько разными получились наши с Гермионой дети: леденящее пламя не сидящей на месте Розы, обладательницы пока еще свободно растущей во все стороны маминой каштановой шевелюры, и обжигающий лед спокойного и рассудительного Скорпиуса, предпочитающего видеть свои платиновые волосы идеально подстриженными. Детишки регулярно устраивали нам всем веселую жизнь, цапаясь в самый, казалось бы, наипростейший момент. Родители Грейнджер прочили им сногсшибательную карьеру артистов мюзикла, а мои предки — глав трансконтинентальных корпораций. Мы же с Занозой скептически переглядывались, готовые до последнего вздоха отстаивать свободный выбор для отпрысков. Но до этого было еще далеко.

Когда же мы встречались всем нашим Малфоевско-Грейнджеровским табуном, это всегда было что-то с чем-то. Но насколько же чудесно иметь такую большую, а главное, пестро-разношерстную семью, улаживать чьи-то постоянно возникающие споры, несерьезные конфликты, а иногда и вступать в них. С такой никогда не соскучишься!

Предыдущая глава