Название: Dracolis
Название фан-дома: Гарри Поттер

Автор: katerina420
Бета: tatyana-gr
Жанр: Романтика, мелодрама, юмор
Рейтинг: R
Персонажи: Драко Малфой/Гермиона Грейнджер
Саммари: Драко — один из солистов популярной рок-группы. После того как уходит из жизни дорогой ему человек, Малфой в течение нескольких месяцев не может прийти в себя. Остальные участники Dracolis, заботясь о товарище и будущем группы, пытаются что-то изменить, вернуть искру жизни в Драко Малфоя. Гермиона Грейнджер появляется на горизонте неожиданно, и, кажется, она именно то, что нужно коллективу. Вот только никто из ребят не знает, насколько непростое прошлое связывает Драко и Гермиону. Больше трех лет назад Грейнджер оставила Драко, прошептав лишь «прости», и теперь она вновь возникла на пороге его жизни в необычной для себя роли. Девушка изменилась, она стремится пробовать что-то новое, хотя многие видят, как нелегко ей это дается. Больше всех удивлен Малфой — решимостью Гермионы, вызовом, горящим в карих глазах, и смелым поведением, раньше проявлявшимся только наедине с ним.
Неужели она вновь пришла по его душу?

---

Мотоцикл мчался на огромной скорости, ветер хлестал в лицо, и вроде бы шел дождь — я чувствовал маленькие ледяные капли на скулах. Мышцы рук задеревенели, и это было хорошо. Будь по-другому, «Харлей» давно бы пошел юзом, а я валялся в канаве.

На мгновение с силой зажмурив глаза, я попытался остановить всплывающие в голове картинки. Они оглушающе барабанили в моем мозгу, почище яростной Панси, в исступлении колотящей по барабанной установке. Кровь, кровь, кровь… море крови... И глаза. Пустые мертвые глаза. Выражение лица абсолютно спокойное, ни один мускул не напряжен, ни одна морщинка не обозначена сильнее, чем обычно. Руки с перерезанными венами расслаблено лежат на бортиках джакузи запястьями вверх, как у, черт возьми, распятого Иисуса. Темная бордовая вода, не колышась, замерла на уровне шеи, точно черно-рубиновым льдом сковав жизнь и смерть моего лучшего друга Лиэса. И никакой предсмертной записки.



Через два месяца

— Хей, Драк.

Налившимися кровью глазами я посмотрел на Блейза. Сегодня мы впервые собрались после случившегося вместе со всеми оставшимися в живых участниками группы.

Dracolis. Первые места в чартах на протяжении последней пары лет, толпы визжащих девчонок, штабелями и пачками падающих к нашим ногам, три MTV-шных шара с пружинкой и чертова «Грэмми». Но ничего этого не было достаточно для Лиэса Дагорта, не говоря уж о нужде в нас.

Мой хороший друг Блейз обладал необычной, офигительно прикольной фамилией — Забини, к которой я часто придумывал разные издевательские рифмы, что-то типа «Забини забыли в камине» или «палочка Забини вся в кокаине». Правда, так я шутил только про себя, потому что действительно дорожил нашей дружбой. Наш бас-гитарист Блейз представлял собой итальянскую версию худосочного смуглого жгучего брюнета, постоянно беспокоящегося обо мне, тем более после всего произошедшего. Он прямо стал моей второй мамочкой после леди Нарциссы. Хорошо, что не папочкой — мне и Люциуса Малфоя было достаточно в этой роли.

Забини протянул мне энергетик в раскрашенной полосками алюминиевой банке, и я тут же возмутился.

— Чертов святоша, где мое пиво?

Он настороженно глядел на меня — этот хриплый неживой голос показался странным даже его создателю, то есть мне, Драко Малфою. Добрый друг, старательно пряча жалость и сочувствие, попробовал успокоить меня.

— Драк, открой и пей. Не выеживайся.

Я угрожающе сощурился, но через секунду вспомнив, что сам с утра хотел выбраться из двухмесячного запоя, все же приподнял уголок рта в благодарности — на большее просто не был способен. Зацепив указательным пальцем кольцо на крышке банки и слегка потянув за него, я попытался представить, что испытывает солдат, выдергивая чеку из боевой гранаты. После он с ожесточением бросает лимонку во врага, я же могу кинуть боеприпас только в этих придурков. Я перевел взгляд на ударника Dracolis Панси Паркинсон — обладательницу каре из темных волос и мою типа подругу. Она считала себя вправе лезть не только в мою личную жизнь, но и в дела.

— Даже не думай, — она показала мне средний палец, а после, залихватски крутанув одной из барабанных палочек, замахнулась ей над самой большой тарелкой, запугивая меня. Моя голова болезненно гудела, я бы не выдержал сейчас еще и этот противный трезвон. Слегка поморщившись, я опустил глаза на предмет в руках и с предельной аккуратностью открыл энергетик. Раздался небольшой треск при отделении кольца от крышки, и я хотя бы его кинул в барабанщицу. Она молниеносным движением отбила снаряд своей пугательной палочкой, улыбка мелькнула на симпатичном лице. Хмыкнув, я максимально бережно к самому себе отклонил голову и струйкой начал вливать в рот газированное пойло.

Я впервые пришел в студию, арендуемую нами для репетиций, после произошедшего с Лиэсом и чувствовал, что сегодня просижу столбом. В течение всего периода моей отключки ребята собирались на прогоны вообще без солиста (надеюсь, Панси сразу пресекла даже саму идею вокальных извращений Уизли и Поттера, о которых я не мог думать без омерзения), а сейчас разогревались перед первой пробной репетицией в как бы полном составе. Хотя сама по себе любая репетиция — это проба, но наша была еще более хрупким понятием. Все боялись, что я снова сорвусь.

Я провел эти два месяца в алкогольно-депрессивном забытьи, смолил чаще обычного, порой переходя на нетрадиционный набор курительных трав. Смерть Лиэса ударила по мне сильнее, чем по другим участникам Dracolis. Он был мне как родной брат, которого я, единственный и неповторимый сын своих родителей, никогда не имел.



Лучшие друзья, в последнем классе старшей школы мы основали этот гребаный рок-ансамбль, покинутый Лиэсом на пике популярности. Он так мечтал прославиться…

В начальной школе мы с Лиэсом сразу нашли общий язык, тем более оба, реализуя мечты наших матерей, занимались музыкой — я игрой на гитаре, он пел в хоре. И нам обоим это очень нравилось. Ради шутки в последнем классе старшей школы мы решили создать группу. Даже придумали название, кто ж знал, что оно так надолго приживется. Опять же шутки ради я написал пару мелодий, а потом и слова к ним. Лиэс сказал, что вышло гениально и мы должны попробовать записать их. Что мы и сделали с помощью его компьютера и микрофона, специально купленного по этому поводу.

Потом был этап колледжа. Наша группа не прекратила своего существования, но по понятным причинам ее деятельность немного свернулась.

Папа «помог» мне выбрать подходящий колледж с экономическим уклоном, но с одобрения Нарциссы я активно (и с огромным удовольствием) посещал частные уроки по вокалу и игре на музыкальных инструментах. В колледже я познакомился с Забини, так же как и я, по желанию родителей, «мечтавшим» стать инженером. Мы жили в одной комнате. Новый друг довольно быстро узнал о нашем с Дагортом стремлении музицировать, поделившись, что сам играл на бас-гитаре в школьном ансамбле, проживая в другом конце нашего с Лиэсом города. Я в шутку сказал тогда: «Теперь нам не хватает только барабанщика». А Блейз заметил, что его девушка как раз хорошо играет на ударных. Я решил, что он шутит, и только посмеялся на его слова. Как оказалось, очень зря. Паркинсон до сих пор мне это припоминает.

Получая образование недалеко от дома, будущий дипломированный историк Лиэс переживал, что я изменю ему в музыкальном плане. Но все его опасения были совершенно напрасными. В тандеме с Забини я написал дюжину отличных песен, ставших в дальнейшем основой первой пластинки. Когда после окончания учебы мы вновь вернулись к идее создания собственного музыкального коллектива (отодвинув в сторону намерения родителей в отношении нас), все прошло как по маслу. Блейз и Лиэс сразу нашли общий язык, песен набиралось на пару альбомов, и мы с Дагортом и Забини принялись за поиск барабанщика в Dracolis. Так что следующей к нам попала богиня ударных — темноволосая красотка Панси Паркинсон, та самая девушка Блейза. Девушка-барабанщица — это безумно сексуально. Мы втроем решили, что Dracolis такая изюминка пойдет на пользу.

Так, вчетвером, мы творили довольно долго. Я и Блейз шпарили на гитарах, Лиэс и я пели, кто-то из нас с разной степенью умения пытался периодически исполнять партии на синтезаторе, Панси барабанила. Своими силами (не без спонсорской помощи Люциуса Малфоя — наверное, мама пообещала ему взамен что-то обычно невыполнимое) мы выпустили первый альбом, большую часть тиража разослав по разным звукозаписывающим компаниям и раздав в качестве подарка друзьям. Мы выступали в местных барах и клубах, пока во время одного из таких представлений нас не услышал наш будущий агент Северус Снейпус. Он уловил нечто оригинальное в нашем творчестве, предложив поработать, а после нашего единодушного согласия дал пару отличных советов насчет репертуара и посоветовал добавить в группу еще пару человек.

В скором времени мы взяли в Dracolis искусного клавишника — рыжего Рона Уизли. Бледный и веснушчатый, излишне стройный и рассеянный, но по клавишам он стучал зачетно, а еще он был главным модником группы, обожая полосатые красно-желтые шарфы, коих у него было великое множество. Лиэсу рыжий сразу понравился, а я привык доверять интуиции Дагорта.

Практически на следующий день рыжий привел на показ своего дружка Гарри Поттера, находящегося в поиске работы, безрезультатном до сих пор. Я не считал, что нам нужна «шестерка», то есть еще один член команды, и, может, поэтому и невзлюбил сразу же паренька. Оказалось, темноволосый перец играл превосходные гитарные соло, впоследствии ставшие незаменимым атрибутом наших выступлений. У Поттера был зигзагообразный шрам на лбу, «грозно» выглядывающий из-за длинной челки. Он был уверен, что это знак небес, полученный свыше, что-то типа небольшой молнии, шарахнувшей его однажды и навсегда. Наверное, Поттер мнил себя незаконнорожденным потомком Зевса-громовержца, я же называл его Молния Маккуин, по имени одного из героев мультфильма «Тачки», спуская с олимпийских вершин до уровня тягача Мэтра — «лучшего в мире ездока задком».

Вот так мы и образовали музыкальный коллектив, основой которого стала бешеная вера Лиэса в успех. Для меня же все начиналось с реализации любимого, но несерьезного хобби, постепенно превратившегося в дело всей жизни. Карьера банкира или, на худой конец, адвоката, о которой отец талдычил мне с младых ногтей, меня совсем не привлекала.



Поттер опять настраивал гитару. Дотошный педант, он так поступал перед каждой репетицией и несколько раз в процессе, уверен, раздражая бесконечной регулировкой звучания струн не только меня. Рыжий тем временем пробегал пальцами по клавишам, от души разминаясь. Двухцветный шарф маячил на худой шее, без спроса поднимая окружающим настроение. Панси постукивала ногой по полу в такт разминочной мелодии Уизли, тихо переговариваясь о чем-то с Блейзом.

Я не знал, что делаю здесь, в этой ярко освещенной студии, полной людей, воодушевленных предстоящим музицированием. Хотелось послать всех и вся к чертям, но я и так отдал этому потрясающему занятию два месяца. Ссутулившись на одиноко стоящем высоком табурете, я исподлобья наблюдал, морщась от неприятных, порой громких звуков. Умоляющий взгляд, брошенный на Забини, не принес успеха — от Блейза ждать снисхождения не стоило. Моя гитара стояла в сторонке. В чехле, прислоненная к одной из колонок. Я не брал инструмент в руки очень давно. С тех самых пор. Не хотел этого делать и сегодня. Может быть, завтра.

Неделю назад мне позвонил Блейз и ошарашил новостью — он совместно со Снейпусом собрался подбирать второго солиста в группу. Выслушав где-то минуту моей нецензурщины, Забини постарался разъяснить мотивы. Молча я выслушал аргументы: «живые продолжают жить», «группа развалится, если ничего не предпринять», «Лиэс не просто ненадолго уехал». После последнего заявления Блейза, я сумел прохрипеть в трубку, что пока не готов. Они все, черт возьми, обязаны дать мне еще немного времени! Забини же поставил перед фактом: через неделю я должен буду встретиться с кандидатами или они вообще без меня обойдутся, все решат сами. Еще Блейз посмел надеяться, что за семь дней я привыкну к этой мысли и не буду вставлять палки в колеса, а они с агентом пока закинут еще пару удочек, помимо уже пойманной в сети поющей рыбешки. Еще он попросил не забывать о том, что Лиэс обожал группу и очень расстроился бы, развались труд всей его жизни. Забини повесил трубку, а я отправился на поиск выпивки, надеясь, что Нарцисса и уборщица не выкинули вместе с пустыми бутылками и полные.

На протяжении всех этих трудных недель воспоминания о Лиэсе начинали бомбить меня практически сразу, как я открывал глаза. Кошмаров, к счастью, не было, но только потому, что я не видел снов. Просто напивался и так до тех пор, пока не проваливался в блаженное ничто. В периоды бодрствования я в основном лежал на неразобранной кровати, позволяя мыслям крутиться, как им хочется. Я мог вспоминать наше с Лиэсом детство, последний совместно прожитый день или любое другое событие. Все дни после трагедии мой мир крутился вокруг человека, которого более не существовало.

Кто-то навещал меня — Панси, Блейз, наш агент готической наружности, даже родители. От них всех было мало проку — друзья, как и Снейпус, молча поддерживали, не зная, что сказать и сделать, или наперебой развлекали меня футуристическими перспективами Dracolis, на которые мне в эти дни было просто плевать. Люциус, мой длинноволосый блондин-отец, зазря кричал, стараясь расшевелить меня, или же читал нотации над моим почти бездыханным телом, дрейфующим на волнах различного генезиса, а в итоге просто усаживался смотреть телевизор, ругая политиков и чиновников на чем свет стоит. Он любил эти политические шоу, где всегда говорилось об одном и том же, но под соусом тематического разнообразия. Мама в основном занималась готовкой в моей неплохо оборудованной кухне. Заботу о чистоте квартиры она со спокойной душой доверила приходящей уборщице, но не приготовление еды — этим она хотела заниматься сама, как и уговорами сына. Благодаря настырной материнской заботе все эти недели я что-то и как-то ел, а не только пил.

Первая для меня репетиция без Лиэса подходила к концу. За время моего отсутствия ребята разучили пару новых песен, написанных мной перед самым «днем X». Блейз и Уизли интересно аранжировали мелодии, а придумавший отличные соло к этим композициям Поттер наигрывал уже законченные варианты своих идей, поглядывая на меня в поисках одобрения. Мне даже захотелось улыбнуться, но я сумел сдержаться — еще не время для общественной демонстрации положительных эмоций.

Всю репетицию я просидел, сгорбившись на табурете, молча наблюдая за Панси и парнями. Сказать по секрету, моя задница в кожаных штанах вспотела. Хотелось в душ. И спать. Обычные человеческие желания, и я был рад им. Я постепенно приходил в себя. Хотя бы так, по чуть-чуть, и то хорошо.

Ребята играли неплохо, но чувствовался огромный перерыв в тренировках — они приступили к репетициям не так уж и давно, всего дней десять – пятнадцать назад. Исполнение было немного неслаженным, правда, обычный слушатель мог ничего и не заметить, но мы не были халтурщиками, поэтому на сцене или в звукозаписывающей студии появлялись, только отшлифовав все по максимуму. Сегодня парни и Панси старались брать песни, в которых не было партии Лиэса, и это было хорошим ходом. Мне было не так больно.

Разглядывая размахивающего руками Блейза, шумно объясняющего Гарри и Рону, надевавшим на свои инструменты чехлы, какой он видел последнюю композицию, я осознал, что скучал по всему этому: по репетициям, атмосфере, даже самим коллегам. Поттер, заботливо укутав свою семиструнную подружку, аккуратно спрятал в маленький кармашек на джинсах ярко-розовый именной медиатор, также называемый плектром. Когда я впервые увидел эту спорную деталь его имиджа, я, само собой, не смог оставить плектр сомнительного цвета без внимания своей скромной персоны. От души высмеяв новоявленного одногруппника, я посоветовал не позорить нас и отдать медиатор Панси — уж она найдет ему лучшее применение, например, для ковыряния в зубах или вычищения грязи из-под ногтей. Шрамоносца, конечно же, моя речь страшно разозлила, но в то время он еще боялся мне перечить — его положение в Dracolis было слишком шатким. Это потом он, поняв всю свою важность для коллектива, духарился с каждым днем все больше и больше, веселя меня остроумными потугами. И, кстати, фанаты также пришли в восторг от яркой примочки соло-гитариста, обзываемой мной «розочкой», так что я отстал от Поттера, но он неизменно замечал малфоевский издевающийся взгляд.

— Тебя подвезти? — озаботилась бесшумно подкравшаяся Панси. Сама она не любила водить — этим занимался Блейз или таксист.
— Вызову кэб.

Паркинсон скептически подняла свою гибкую бровь. Я же отвел свой взгляд. Мне было по-мужски немного стыдно за то, что вызывал у близких людей столько волнений.

Я не трогал «Харлей» с того самого дня. Да он просто не был мне нужен. Я никуда не ездил. Перекинув ногу и привычным движением обхватив руль, я даже немного посидел на нем сегодня. Все еще немного кружилась голова после двухмесячного западания за синтетическую подкладку жизни, а я был не настолько безмозглым, как думали некоторые, поэтому даже не стал доставать ключ зажигания из кармана. Чертовы папарацци успели заснять меня на байке, как бы ни отгонял их Сэмюэль — охранник элитного многоквартирного дома, на одном из этажей которого располагалось мое жилище.



В полдень следующего дня я снова сидел на высоком табурете, расставив длинные ноги в прекрасно вентилируемых, проще говоря, дырявых джинсах. На мне были темные очки, защищающие не столько от яркого искусственного света ламп, сколько от нескромных взглядов некоторых членов группы и кандидатов на роль второго солиста. Если мне дадут посмотреть на них, конечно. Забини придумал необычный ход. Как он объяснил, чтобы мы не отвлекались на анатомические особенности претендентов. Странное определение и сама задумка. Блейз опустил занавес между загоном — частью студии с новичками — и нами. Меня не волновала красота и прелесть лиц парней. В конце концов, какая разница, как они выглядят — это забота Панси и других, кого эта деталь будоражит, возможно, Поттера или нашего шарфолюбца. Главное качество второго солиста для меня — голос. Я не верил в успех затеи Забини, но чем черт не шутит.

Претенденты прибыли в относительной тишине, не разговаривая, и замерли в ожидании начала кастинга. Блейз дал знак своей девушке, и Панси начала постукивать по ударной установке, а через несколько секунд подключились и остальные музыканты. Моя голова болела существенно меньше, чем вчера, поэтому я слушал музыку, наслаждаясь знакомыми звуками. Рок — мое все, очень важная составляющая основного «все».

Первый кандидат был неплох, но все же его вокал был недостаточно красив и необычен для такой раскрученной и уважающей себя группы, как наша. Второй пел вполне прилично — я даже начал ботинком отбивать ритм мелодии под его старания. Третий претендент мне вообще не понравился. Он так растягивал гласные, что вызывал нарастающее недовольство. Очень хотелось, чтобы он быстрее закончил. Останавливать «умельца» я не стал, уважая его смелость прийти на прослушивание в Dracolis. Придумка Блейза все меньше и меньше импонировала мне, но четвертый претендент неожиданно понравился. Уж точно больше, чем предыдущие. Парень пел в манере Лиэса, но все равно слышался лишь его жалкой копией. Неужели с этим кандидатом Блейз и другие наконец отстанут от меня? А со временем, может, и я привыкну, сделав вид, что все вернулось на круги своя. Почувствовав приступ тошноты, я задержал дыхание и постарался расслабиться – так, чтобы не блевануть, а все-таки успокоиться.

Я не знал, что такого мог показать пятый паренек, чтобы я отказался от четвертого — он действительно был вполне терпим и даже немного больше. Хм-м, наверное, спеть голосом самого Лиэса. Он должен был показать мне звезды — в музыкальном плане, конечно.

В последний раз на сегодня моя группа начала играть песню, а я постарался незаметно размять затекшие мышцы спины. Парень немного задержался со вступлением, и в первый миг я почувствовал раздражение от его певческой неповоротливости, но вот голос зазвучал, и я потерял дар речи. Но так как я ничего не говорил, то никто этого и не заметил.

Дрожь прошла по позвоночнику, сердце замерло от восторга, все тело покрылось мурашками, и ежели я еще не понял, что организму слышимое жутко нравится, слезы выступили на глазах. Заседай я в шоу «Голос», мое красное кожаное кресло давно бы уже крутанулось лицом к конкурсанту, потому что я в самые первые доли секунды нажал на заветную кнопку, мечтая заполучить именно этого артиста в команду. Грубо говоря, я и находился на пресловутом шоу, если учитывать, что сидел спиной к сцене и не видел лица этого талантища, впервые за долгое время перевернувшего мой мир.

Рудиментарные рефлексы типа «гусиной кожи» остались позади, включился мозг, проснулись аналитические способности. Голос пробирал до самых глубин души, умоляющей своего человеческого носителя слушать этот прекрасный зов сирены вечно, совсем как пение Лиэса при жизни. Вот только голос был подозрительно не мужским, хотя и удивительно похожим на лиэсовское звучание, не сразу я осознал этот шокирующий факт.

По очереди кинув взгляд на Гарри, Рона и Панси, я не был удивлен — их глаза были расширены от потрясения, но руки делали свое инструментальное дело. В конце концов, они были профессионалами — во время выступлений мы приучились, не обращая внимания на происходящее, продолжать играть, петь или что там еще каждый из нас творил. А вот Блейз, в отличие от других, был спокоен как танк. Хотя чему я удивляюсь — он же и замутил всю эту аферу, зная, что мы будем шокированы, поражены и капельку ошарашены. Ну не совсем капельку, чего уж там.

Голос замолчал — певец допел песню. Ребята же, не останавливаясь, доиграли композицию до конца. Блейз первым снял с себя инструмент, прислонил бас-гитару к колонке, чтобы получше завязать шнурки. Он все делал очень медленно, чертов зануда. Взяв в руку заранее заготовленный блокнот с начерченной таблицей, чертяка обошел по очереди каждого из нас. Я не расслышал, кого именно назвал рыжий тихуша Уизли, но все остальные (и Молния Маккуин в том числе) выбрали пятый вариант.

Блейз подошел ко мне. Не знаю, за каким. Мой выбор ничего уже не решал, но, к своему удивлению, я не стал мутить осадок в бочке и просто назвал вслух цифру «пять». Меня даже не остановило, что кандидат женского пола — никаких договоров кровью я пока не подписывал и все мог изменить. Так я мог успокаивать себя, если бы переживал. Забини старательно отметил галочкой мой выбор в табличке. После, внимательно изучив все написанное, бас-гитарист обвел в кружок колонку участника под пятым номером и затем снова подошел ко мне.

— Драк, точно одобряешь этого солиста?

— Я же сказал тебе уже, — я не понимал нерешительности Блейза, наверное, он не ожидал, что я приму даже в теории вокалиста-девушку в Dracolis. — Чего топчешься, давай раздвигай свои шторы. Обнажай уже богиню!

— Малфой, ты признаешь, что именно этот человек нам подходит? — я с трудом сдерживал желание закатить глаза от приставучести и дотошности друга, опасаясь переборщить и оказаться на операционном столе. Но он еще не закончил: — Стопроцентно уверен в своем выборе?

Вместо ответа, я развернулся к сцене, надеясь, что тирания вот-вот закончится.

— Ну что ж… — казалось, Забини еще в чем-то сомневается, хотя для меня все было ясно как день. Эта солистка отлично подходила нам (это точно мои мысли?). Она пела в той же тональности, что и Лиэс, ее голос был обалденно прекрасным, отдаленно похожим на музыкальный продукт, извлекаемый голосовыми связками покойного друга.

Блейз скрылся с той стороны полотна, отпуская в мир ребят-невезунчиков и оставляя в студии выигравшего в конкурсе победителя местечкового шоу «Голос». Еще через мгновение Забини рывком сорвал занавес, и в россыпи играющей на свету пыли (из какого замшелого театра он взял эту портьеру?!) стояла она — мое удовольствие-кошмар трехлетней давности. Гермиона Грейнджер. Долбанутая кузина Лиэса.

Странно, она ненавидела петь (так говорила нам с Дагортом), и сколько мы с покойным товарищем не пытались ее научить, она отказывалась даже попробовать. И теперь демонстрация такой одаренности…

— Всем привет! Я Гермиона Грейнджер, кузина Лиэса. Можете называть меня хоть Герми, хоть Грейндж, только, прошу вас, не Миона. Здравствуйте, ребята, еще раз, — Заноза, как я называл девушку в свое время, смущенно приподняла кисть руки и помахала всем, кроме меня. Но вот, наконец-то, она перевела взгляд и на мой табурет, а после и чуть выше. — И тебе здорово, белобрысый удод.



Сумасшедшую Гермиону Грейнджер я знал давно. Двоюродную сестру моего лучшего друга было невозможно не знать, особенно если она того возжелала. А она становилась маленьким хвостиком Лиэса сразу, как только ее родители — всемирно известные артисты мюзиклов — выгружали Грейнджер в доме своих близких родственников. Лиэсу Дагорту в этом плане повезло немногим больше — в его семье от сцены с ума сходил только отец, который делал это под влиянием своей младшей сестры Джин, в замужестве Грейнджер. Мать Лиэса, Хизер, была самой обычной домохозяйкой, которая с удовольствием делилась материнским теплом и вниманием с племянницей.

Мы с Лиэсом были очень дружны, ночуя, да практически живя друг у друга, и именно из-за этого единения я получил в «подруги-сестры» и Грейнджер. Не помню, кто первым назвал Гермиону Занозой, я или Лиэс, но это прозвище прочно закрепилось за девочкой. По ее же утверждению, маленький любопытный носик везде совался сам, хотя она старалась держать его подальше от двери в комнату Лиэса и всего разнообразия мальчишеских дел кузена. Гермиона и Лиэс все время обзывались и цапались, как обычные брат с сестрой. Если же мне казалось, что нарушаются какие-то рамки и я пытался его приструнить, Лиэс говорил, как сильно он любит Гермиону, просто невозможно иначе вести себя с ней, когда она такая надоедливая. Девочку ничего в их отношениях не смущало, она с напором продолжала лезть в нашу мальчишескую тусовку, так что со временем нам пришлось смириться с ее присутствием.

Мы с Лиэсом росли… и, как ни странно, она тоже. После приездов Гермионы в доме Лиэса всегда творился настоящий кавардак: и в наших мыслях, и во всех комнатах. Но самые знойные истерики Грейнджер закатывала, когда ее родная мать сообщала, что пришло время стрижки. Все детство Занозу стригли модно, но при этом очень коротко — под мальчика. Даже мои волосы были длиннее! Джин всеми правдами и неправдами уговаривала дочь постричься в соответствии со вкусом родительницы.

Взрослея, кареглазая малявка становилась все наглее и упрямее, и настал тот момент, тот злосчастно-загадочный год ее десятилетия, когда у матери не получилось уговорить Гермиону. Какие бы золотые горы ни обещала Джин, дочь отказывалась напрочь, заявив: она будет отращивать на голове то, что вырастет, если, конечно, не произошло сбоя в работе волосяных луковиц на черепе после многолетних издевательств над ними. Джин уже хотела применить насильственные парикмахерские методы, но в разборку вступил отец Гермионы, заявивший, что даже десятилетний человек имеет право выбирать прическу без вмешательства родителей. На том и порешили.

Короткие каштановые пряди Грейнджер росли и росли, и никто их не только не стриг, но даже почти не подравнивал. Постепенно они выросли в растрепанную копну волнистого непотребства, называемую Гермионой «прическа: распущенные волосы». Не скажу, что это совсем портило ее миленькое личико, но за такими длинными волосами требовался уход, а Грейнджер не понимала этого, чаще всего причесываясь просто пальцами.

Несмотря на кошмар с ее головой, я все чаще замечал, что испытываю к Занозе мужской интерес. Она была для меня самой близкой подругой из девчонок, к тому же практически без комплексов. Могла бегать по дому чуть ли не в трусиках и майке, пока Хизер не загоняла Гермиону в ее комнату переодеться, чтобы не смущать мальчиков. Но вред-то уже был нанесен, и мои первые фантазии регулярно посещала яркая длинноволосая Грейнджер.

От Лиэса я все скрывал, усиленно делая вид, как мне плевать на Гермиону, акцентируя внимание на девочках из школы, рассуждая и представляя, что может находиться под их жилетками и клетчатыми юбочками. Грейнджер же училась совсем в другом заведении, приезжая в дом Лиэса лишь на каникулы и уикенды. Благодаря этому я успевал подготовиться: построить вокруг себя ледяную стену высокомерия и пренебрежения, каждый раз трескавшуюся (хорошо, что незаметно для окружающих), когда видел Занозу после долгой разлуки. Гермиона словно и не замечала моей кажущейся холодности, каким-то образом умудряясь проникать сквозь наращенные препоны в моей душе. К тому же мой первый настоящий поцелуй и, надеюсь, ее тоже случился у нас друг с другом. Заноза Грейнджер подкараулила меня, спрятавшись в нише возле комнаты Лиэса.

Я направлялся на первый этаж, на кухню. Хизер приготовила сегодня вкуснейшие булочки с кокосовой стружкой. Лиэс уже должен был спуститься, а Грейнджер в эти выходные вроде бы не собиралась приезжать. Я чувствовал по этому поводу одновременно радость и сожаление, необъяснимое разочарование, но знал, что так мне будет проще пережить следующую школьную неделю — когда я долго не видел Грейнджер, мне было легче. Необычные духи Гермионы, ее озорной смех и любознательность с каждой встречей все глубже въедались в меня, и чтобы после развеять дурман, требовалось как минимум несколько дней.

Тихий смешок, небольшое колебание воздуха и знакомый необычный аромат. Уже в следующую секунду я ощутил, как чьи-то руки легли на мои плечи, а к моему рту прижались нежные теплые губы. Я был ошарашен даже не появлением Грейнджер, сколько испытываемыми ощущениями, поэтому позволил ей все. Заноза исследовала мой рот, не погружаясь глубоко, ее язычок несколько раз пробежался по моему, а ладони гладили шею. Получая новое для себя наслаждение, я чувствовал, как мощный ток крови к сердцу лишает разума и меня с головой накрывает непонятной волной. Но Гермиона все делала не так, как ожидали от нее — подарив прелестный поцелуй, она довольно сильно укусила меня за нижнюю губу. Я тут же оттолкнул девчонку — инстинкты самосохранения никто не отменял — и решил сделать вид, что ужасно не хотел целоваться с ней.

— Малявка, совсем сдурела?! — моему возмущению (и учащенному дыханию) не было предела.

—Так и знала, что ты не умеешь этого делать, тощий недопринц, — девчушка самодовольно улыбалась.

Я не мог позволить ситуации зависнуть на подобной отвратительной ноте или же просто хотел еще.

— Попробуй только снова укусить, Заноза, — я обездвижил Грейнджер, прижав ее руки к бокам, а сам нагнулся к губам и дальше действовал интуитивно. Не знаю, почему Грейнджер спрятала свои зубки на этот раз, но поцелуй вышел вполне себе ничего. Такой хотелось запомнить на всю жизнь, а еще большей наградой мне стал тихий стон Гермионы и уже родное ощущение ее рук на моей шее.

Поначалу мы с ней скрывали от Лиэса нашу взаимную тягу и подобные эксперименты. Грейнджер была их инициатором, я же носил почетное звание «воплощающего идеи Занозы в жизнь». Два самых важных после родителей человека моего бытия существовали словно на разных рельсах моей жизни, пока не сталкиваясь вагонами. С Лиэсом мы основали Dracolis, с Грейнджер – побывали на первом настоящем свидании и, к моему огромному удивлению, меня почти не смущала косматая, отросшая ниже плеч прическа Занозы. С Лиэсом писали песни, пели их, а с Гермионой, став старше, смущаясь, изучали тела друг друга. Если с Лиэсом я наслаждался постоянством мужской дружбы, то Гермиона дарила мне нечто совершенно противоположное — она была непредсказуема, как порыв ветра, и феерична, как долгожданный салют. Когда я долго не видел девушки, то испытывал непонятную мне самому тоску, а может, просто без нее жизнь казалась пресной и скучной, и даже позитивно настроенный Лиэс не выручал в таком случае. Но никаких признаний и громких слов, мы просто наслаждались тем, что имели, не забывая – мы всего лишь первые друг у друга. Казалось, настоящие отношения еще впереди, пусть и с призрачными другими.

Проект Dracolis набирал популярность — все больше выступлений, поездок и поклонниц. Лиэс и другие свободные члены группы пользовались этим вовсю, позволяя визжащим девушкам многое. Я оставался холоден и к успеху, и к многочисленным фанаткам, хотя иногда, просто для виду, мог пообниматься с какой-нибудь девицей, чтобы не вызывать подозрений и не прослыть евнухом. Грейнджер все еще была против раскрытия нашей тайны. Если я спрашивал почему, она переводила все в шутку, не раскрывая карт и мотивов, а я не настаивал.

Агент на пару с Люциусом посоветовал нам с Лиэсом выгодно вложить заработанный капитал, желательно в недвижимость, и мы приобрели соседние квартиры в элитной новостройке в центре города. Грейнджер иногда, шифруясь от Лиэса, посещала меня, оставаясь на ночь. После одной из таких великолепных ночей, я надумал устроить сюрприз Грейнджер, наметив после ужина постараться обозначить наши отношения как более серьезные. Романтический вечер на крыше моего небоскреба закончился совсем не так, как я планировал. Сразу насторожила неожиданно аккуратно уложенная прическа Гермионы, ее классическое черное миди-платье и наличие серег в ушах. Что-то было не так. Она милостиво приняла светло-синюю розу, не сострив по этому поводу. Я ожидал, как меня как минимум назовут «голубой луной» — Гермиона обожала подкалывать, утверждая, что мстит за мои юношеские издевательства. Прервав мой ведущий к конечной цели сегодняшнего вечера тост одним движением руки, она отпила сразу половину вина из своего бокала и заявила, что излишняя серьезность наших отношений ее более не устраивает, и лучше бы ей вступить в новую связь, охмурив какого-нибудь другого красавчика.

Я собрался было заверить ее, что буду таким, каким ей захочется меня видеть, придам большую легкость нашему общению, если она желает именно этого, но так и застыл, не издав ни звука. Обычно женщины стремятся к другому: мечтают как можно быстрее надеть колечко на палец своего избранника, и у нас вполне могло дойти до этого. Я перевел растерянный взгляд на Грейнджер. Она же принялась за изысканные блюда, не забыв положить салфетку на колени. Использовав по назначению вилку, нож и рот, она попросила меня добавить вина в ее бокал — мой так и стоял нетронутым после неудавшегося выступления. Вытерев салфеткой губы, она сообщила мне, что вино «очень даже ничего, и я должен обязательно угостить таким же свою новую девушку». Проникновенно посмотрев на меня, без тени шутки поведала о своем намерении совершить дерзкое покушение на президента, если я буду искать ее или расстраиваться по поводу того, чего никак не могло быть даже в теории.

Она ушла. Я посидел еще минут двадцать на не совсем удобном стуле, уставившись в одну точку, мимоходом отметив наличие яркого и пестрого многомиллионного города вокруг себя, допил оставшееся в бутылке вино, так и не притронувшись к еде.

С тех пор я называл Грейнджер не иначе как «чертова кузина Лиэса». Эта особа уже со следующего дня начала регулярно выкладывать на своей страничке в фейсбуке фотографии с разными парнями — в обнимку, целующимися, а однажды один из них даже предстал на четвереньках, изображая лошадь, причем роль его ковбоя играла Гермиона. Я, как назло, постоянно натыкался на новости от нее, или же в этом были виноваты современные технологии селективного подбора контента, когда то, на что ты чаще жмешь (а ранее я дневал и ночевал на ее страничке в свободное время), постоянно вылезает на глаза. Я мужественно терпел, старался игнорировать кадры ее новой жизни, от которых мне было необъяснимо неприятно, даже больно. В итоге, не сдержавшись, я мышкой «вычеркнул» ее из своих друзей, новостей, а также гребаной жизни.

Официально я был свободен, но еще очень долго не ощущал себя таким. Она, как самая настоящая заноза, въелась мне под кожу, и нарыв ощутимо болел. Не помогало ничего, только время приглушило романтические колики.

И вот Грейнджер снова здесь. Но я готов к встрече — я излечился и мне плевать на нее. Честно говоря, мне чхать вообще на все.



— Я меняю решение, — высокомерным и презрительным тоном отчеканил я, поглядывая на чертову Грейнджер. Я даже и не подумал кивнуть на ее приветствие. Мой насмешливый взгляд с пренебрежением оглядел Гермиону: ее мешковатые джинсы с расшитым по внешней стороне правой штанины почти от самого пояса до колена крупным цветастым попугаем. Лоснящийся и блестящий гладкими шелковыми нитями он отвлекал все внимание на себя, скрывая потертые и даже дырявые в паре мест клетчатые кеды. Самая обычная футболка персикового цвета обтягивала совсем не впечатляющие формы, к тому же ровно посередине между кончиками грудей темнело небольшое, но заметное пятнышко неправильной формы от еды или напитка. Неряха не постеснялась прийти в грязных поношенных вещах, больше подходящих какому-то не следящему за модой бездомному. Венчали все это безобразие волосы в виде излюбленной Грейнджер прически «распущенные». И дальше я сказал то, что не играло бы для меня значимой роли, стой передо мной не Заноза, а другой кандидат. — Мы не можем взять в Dracolis это чучело, каким бы голосом оно ни обладало. Выбираю четвертый номер!

Оттолкнувшись ногой от пола, я категорично прокрутился на гладком сидении, отвернувшись от сцены, зато повернувшись к согруппникам, и хрустнул костяшками сначала левой, а затем и правой кисти, показывая, что не шучу. Но на самом деле мне просто хотелось что-то сделать, чтобы переключить внимание с боли, мимолетно промелькнувшей в глазах Грейнджер, на прозвучавшую правду. Она действительно выглядела отвратительно небрежно — я не стыдился своих слов. И мне все еще было плевать на Гермиону-Занозу.

— Один твой голос против нас четверых ничего не решает, — ну конечно, защитник мистер Молния Маккуин проснулся от летаргического сна и не мог не вставить свои пять центов. Я перевел на него убийственный взгляд: он, может, подзабыл, но я основал эту группу вместе с Лиэсом, и мой голос был весомей половины их голосов. Явно очарованный Гермионой парень насторожился, нервно сглотнул и уже более спокойным тоном продолжил стоять на своем. — Я за то, чтобы мисс… — уточняя социальный статус, он вопросительно посмотрел на Занозу, прося подтвердить или опровергнуть свои домыслы. Она кивнула, и Маккуин продолжил: — мисс Грейнджер присоединилась к нашему коллективу. Одежда — это мелочь, она будет прелестно смотреться в платье и на каблуках. А ее музыкальный талант просто изумителен!

Гарри посмотрел на меня, сверкнув глазами, в эту секунду он считал себя победителем. Замотанный в полосатый шарф Рон поддакнул другу, и я почувствовал острую необходимость взять ситуацию полностью в свои руки, постараться хорошенько опустить девчонку, пока и другие члены группы не встали на ее сторону. Блейз и Панси были не в курсе роли, сыгранной Грейнджер в моей судьбе, они только знали, что мы знакомы, и, думаю, опасались моей реакции в связи с живым напоминанием о Лиэсе. Ведь она была его родственницей, которую пришлось бы лицезреть очень часто. Для них она выглядела совершенно безобидно со своим расфуфыренным попугаем в полноги, я же знал, как она непостоянна и опасна для доверчивых людей. Грейнджер в элегантном платье – это, конечно, перебор, который мне посчастливилось однажды увидеть, а подобный прикид на сцене рок-концерта… Да уж. Но действительно, шмотки покупались, и даже можно было потом одеть коротышку во что-то удобоваримое, но вот с волосами складывалась непростая ситуация. Грейнджер ни за что не согласится обкорнать себя.

Воронье гнездо очень ценилось Гермионой — интересно, какой сумасшедший сказал ей, что девушкам идут такие пакли-шмакли, или она сама «догадалась»?! Во времена наших отношений природная вежливость и боязнь обидеть дорогого человека (те качества, которых больше не существовало во мне по отношению к девушкам) не позволяли сказать о ее недостатке напрямую, во всей шокирующей для нее правде. Так что отсутствие приличной стрижки — мой самый мощный и сильный аргумент в данном споре. Она не согласится на трихологическую экзекуцию, я был в этом уверен на сто пять процентов.

— Ладно, — начал я вкрадчиво, все головы повернулись ко мне, а Гермиона наверняка прищурилась с подозрением. — Действительно, одежду можно приобрести, и платье даже на ней будет смотреться удовлетворительно, особенно если побрить ноги и заранее позаботиться о корректирующем белье. При должном упорстве вы сможете подобрать даже туфли на каблуках, чтобы они выглядели на ней хоть сколь изящно, — я выдержал долгую драматическую паузу. — Но стог сена на этой голове не скрыть ни шапкой, ни капюшоном, ни париком. А ведь она не откажется его срезать, верно, мисс Грейнджер? — я обернулся через плечо и посмотрел на девушку. Взволнованно расширив глаза, Гермиона утвердительно кивнула, сжав губы в тонюсенькую полосочку. — Я знаю, это ее фетиш. А ведь шевелюра девицы одним своим наличием испортит любое приличное платье и даже дорогую обувь, какие бы уловки вы ни предпринимали для создания терпимого образа. Еще раз говорю: ей не место в группе, нам лучше выбрать того «четвертого» парня. С ним будет меньше проблем. И небольшой бонус в комплекте: у него во время выступления никогда ничего не вывалится из лифчика, не размажется косметика и в самый неподходящий момент не начнутся месячные, — я окинул предостерегающим властным и самоуверенным взглядом каждого члена группы по очереди. Я все сказал.

Ребята переваривали поведанное мной каждый по-своему. Панси безразлично жевала жвачку и разглядывала ногти, думаю, она была на моей стороне. Гарри усиленно хмурил брови, но ничего не произносил. Рыжий опустил голову, разглядывая пол, — этот так и не придумал ни одного аргумента против, в отличие от хотя бы что-то вякающего Поттера. Блейз Забини, прищурившись, кинул на меня таинственный злой взгляд, но мне было плевать на его недовольство. Я не хотел видеть Грейнджер почти каждый день.

Поднявшись с места, я схватил стоящую в стороне и ожидающую пробуждения моего к ней интереса гитару, которую кто-то додумался вынуть на всеобщее обозрение, и принялся засовывать ее в чехол, чтобы забрать домой — вдруг меня там озарит вдохновение. В студии стояла оглушительная тишина: молчание – знак согласия, никто не мог поспорить с моими доводами. Так продолжалось еще секунд восемь, до тех пор, пока кикиморообразная девушка с попугаем на боку не прошептала что-то. От неожиданности — ведь по всей логике она должна была сейчас обтекать так же качественно, как смачный плевок после своего рождения омывает насыпь дорожного гравия — я не успел вовремя остановить себя и посмотрел на нее. Щеки Занозы горели ярким пламенем, в глазах светился вызов, а пальцы рук были сжаты в устрашающие кулачки, навредить которыми она могла лишь обглоданному комку сахарной ваты. Я с удовлетворением улыбнулся — я довел ее, сейчас последует взрыв и она убежит куда подальше, но Грейнджер снова открыла рот и очень громко выдала: — Я подстригусь!

Неожиданно… очень… но ладно. Я заставил себя улыбнуться еще шире, в стиле Гринча — похитителя долбаного Рождества, сигнализируя остальным, что на таком условии согласен принять очаровашку в нашу компашку, потому как был уверен – в решающий момент вся ее бравада сдуется, как огромный салатовый пузырь жвачки Панси. А если мне все же удастся побрить Грейнджер — в этом случае я точно прожил жизнь не зря! Такой подарок человечеству…

Гарри не удивил меня тем, что совсем по-детски вскинул сжатую в кулак руку и крикнул «ура», рыжий Уизли заулыбался шире, чем обычно, Панси сыграла короткий победный марш на барабанах, а Забини с облегчением выдохнул. Поразительно, но теперь даже я был не против того, чтобы местное чучело осталось в группе. Поиздеваться над внешним видом Гермионы — что может быть слаще?!

— Мы поддержим тебя, — не унимался, обращаясь к Гермионе, молниеносец Поттер, кивнув и на Рона, — сходим завтра в парикмахерскую вместе!

— Нет! — мой ледяной тон был столь яростен и категоричен, что мог заморозить пламя всех свечей, парящих под крышей студии, если бы они там были. И продолжил гораздо спокойнее: — Я сам выберу стиль для новой солистки.

Выберу, учитывая всю степень моих умерших чувств и живительной ненависти.

Гермиона будто только сейчас поняла, на что подписалась. Желто-карие глаза смотрели испуганно, подозрительно заблестев. Она обеими руками вцепилась в растрепанную темно-золотую коричневеющую гриву.

Я же не мог не провести рукой по своему идеальному платиновому каре, наслаждаясь шелковым касанием волос, как бы ни было мне неловко признаваться в этом кому-либо, а особенно самому себе.



Этой ночью я долго не мог уснуть, с долей наслаждения и удовлетворения вспоминая всю силу ужаса Гермионы, шок от осознания последствий своего смелого выкрика. Я чувствовал себя драконом, сжигающим на пути своего полета всю нечисть, населяющую бренную землю. А я и был им.

Глянув на часы, отметил, что уже слишком поздно для блаженных воспоминаний, но не мог прекратить. Обладая великолепной Малфоевской внимательностью и памятью, я запомнил все до мельчайших деталей: ее испуганные вдохи и выдохи, трепет ресниц, дрожь губ и нервные движения языка, облизывающего их розовеющую мякоть. Темное пятнышко на футболке забавно изгибалось, когда Гермиона реагировала на мои слова, сдобренные непривычным для нее реализмом. Она то сутулилась, то распрямляла спину, делая глубокий вдох или поникая от ощущения близкого проигрыша.

Грейнджер снова возникла на «пороге», и у меня опять появилось много мыслей об этой беспринципной, бездушной и много еще каких «без» девушке. Я не понимал, отчего она так стремится попасть в группу. В Dracolis ее будут преследовать ежедневные напоминания о почившем любимом кузене, а также я, ее недостойный бывший, с моими едко жалящими и колющими замечаниями и комментариями. В пору наших отношений я, конечно же, мало когда испытывал их на ней, больше тренируясь на других подопытных, в избытке дышащих вокруг, а она тогда была под моей защитой от самого же себя. Ну не может ведь телохранитель бить своего хозяина — так и я внимательно следил за языком, чтобы как-то, пусть даже случайно, не ранить Грейнджер. Я дозволял себе только подшучивать, пусть порой не совсем мягко, но и она не отставала от меня, дразня направо и налево. Я так лю… хм-м… мне импонировало это бесстрашие в ней.

В одних черных боксерах я прошел к панорамному окну во всю стену и закурил, прижавшись лбом к стеклу, поглядывая на мозаику из светящихся и темных окон неспящего города. Затягиваться было не совсем удобно, но я приноровился — холод прозрачной поверхности здорово бодрил, не позволяя сойти с ума.

Я уже придумал прическу для Грейнджер, если Заноза все же пойдет до конца. От результата кто-то точно рехнется: или она, или я.



Утром я первым делом кинул ей сообщение — номер Гермионы вчера вечером мне прислал Блейз. Текст был таким: «Под ноль? 10:00. Камден-стрит, 16». Я хотел пощекотать ей нервы, а у себя в мозгу другие эрогенные местечки. Один ее растерянный вид, когда она прочтет SMS, наполнял меня приятным теплом. Я всерьез рассчитывал получить от нее в течение пяти минут жесткий отказ, возможно, с какими-то новыми для меня и интересными ругательствами, подтверждающий, что Грейнджер отказывается от сделки. Еще вчера я сказал Забини сохранить номера остальных претендентов на место в группе. На всякий случай.

В общем-то, вся эта возня была весьма забавна. Я чувствовал себя достаточно живым, чтобы поехать на мотоцикле до цирюльни, а еще попробовать построить планы на ближайшие уикенды. Если я не ошибался, Imagine Dragons давали концерт в этом месяце, а я хотел бы сходить на них. Конечно, сейчас я не мог, как десяток лет назад колбаситься с Лиэсом в микс-данс-зоне. Теперь приходилось восседать в VIP-ложе вместе с другими прославленными кривляками и шептунами, старающимися без зависти посещать концерты не своих групп, — хорошо петь в наше время умеют единицы.

Заноза ничего не ответила на сообщение, ну и ладно. Выехав со стоянки, я мельком отметил пару вспышек фотоаппаратов, но практически не обратил на них внимания, вряд ли за кадры со мной дают много денег, ведь до задницы Кардашьян мне еще расти и расти. Сегодня я был в любимом прикиде: кожаные байкерские штаны, сшитые по спецзаказу, в меру облегающие ногу по всей длине, черная обтягивающая футболка и кожаная куртка с длинным рукавом. Ее отличительной чертой были вышитые во всю спину драконьи крылья. У меня была еще одна куртка с этим мифологическим существом на спине — свернувшийся клубочком огромный серебристый по контуру змей, с агрессией скалящийся на всех, кто осмелился подойти ко мне не с той стороны. Так что, как ни странно, у нас с Грейнджер все же было что-то общее — любовь к животным на одежде. Конечно, при реальной встрече мой дракон сожрал бы ее говорящего петуха за один присест. Я опять выигрывал, даже в таком споре — это было приятно.

Когда я подъехал на Камден-стрит, Грейнджер стояла намного дальше от указанных ей в SMS координат, у входа в расположенный по соседству антикварный магазин. Вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в воротник легкой ветровки, она что-то шептала себе под нос, ветерок ласково касался распущенных волос. Наверное, эта ведьма кастовала защитное заклинание, рассчитывая задобрить моего дьявола с помощью паранормальных сил. Я припарковался лицом к ней и, не слезая с «Харлея», прикурил, затем снова вернул внимание к Занозе. Она заметила меня, но не прекратила что-то бормотать. Грейнджер была одета иначе, чем вчера. Вполне себе беленькие кроссовки, хоть и поношенные, но без следов от бандитских пуль, самые обычные чистые джинсы и голубая куртка — ничего особенного. Гермиона выглядела совсем молоденькой и хрупкой. Я же предвкушал, как избавлю ее хорошенькую головку от тяжести лишнего груза. Ее мама будет мне должна.

Докурив, я снял темные очки, зацепил их за вырез футболки и перекинул ногу через байк, слезая, а после, не взглянув больше на девушку, зашел в двери средней обычности салона-парикмахерской. Если Грейнджер совладает с собой, что ж, милости просим в мир нормальных причесок.

Салон «Верона» был вполне себе неплохим, и стригли тут качественно. Для обычных звезд. Мою маму, конечно, сюда было не затащить даже под воздействием какой-нибудь магии — совсем не солидное местечко для Ее светлости миссис Малфой. Я, возможно, тоже нашел бы что получше, если б не Лукас — татуированный качок-парикмахер гетеросексуальной ориентации. Он был мастером от Бога, хотя по виду и не скажешь, особенно когда узнаешь про его обычные межполовые пристрастия.

Владелец салона был помешан на трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта» и назвал парикмахерскую соответствующе, обязывая всех работников носить имена из пьесы английского драматурга. За стойкой администратора можно было встретить Джульетту или Ромео, стригли посетителей Меркуцио, Тибальд и другие герои старинной истории. Только Лукасу позволено было оставить свое настоящее имя, и то, по утверждению хозяина, в первых изданиях трагедии такой герой существовал.

В «Вероне» меня знали — я был завсегдатаем этого места. Не в смысле, что я регулярно делал маникюр или эпиляцию в ожидаемых и неожиданных местах, просто я любил ухаживать за волосами на голове. Раз в месяц или чуть реже я обновлял стрижку, перед этим позволив своему мастеру напитать кожу головы витаминами с помощью многокомпонентных масок и бальзамов. Это был мой маленький секрет, о котором знали немногие, но многие догадывались… наверное. Я не видел в подобном уходе даже намека на ущемление моей мужественности. Я же не брил ноги или грудь, сам подрезал щипчиками ногти везде, где они росли, а иногда даже откусывал их, как самый настоящий брутал.

С решительным выражением на лице Гермиона Грейнджер зашла в помещение, умудрившись с грохотом закрыть за собой дверь, хотя последняя имела плавно закрывающийся доводчик. Неужели чародейка и правда обладала некими способностями, заставляя вещи работать не так, как им обычно приходится?! Присутствующие не преминули окинуть нарушительницу спокойствия возмущенными взглядами, а затем вновь принялись за свои дела — сидение в кресле или хождение вокруг него с ножницами: кому как повезло. Ожидая застывшую на пороге Занозу, я примостился у стойки администратора, рассказывая очередной Джульетте несмешную шутку.

Если бы Грейнджер знала, как сложно сюда записаться — обычная очередь растянулась длиной в месяц, невольно подстраиваясь под график роста моих волос. Но ради нового храброго солиста своей группы я мог пожертвовать забронированным на сегодняшнее утро временем одного из лучших мастеров в городе. Тот, в свою очередь, окинул девушку профессиональным взглядом, ведь я заранее сообщил ему, что приведу заросшее чучело. Лукас дождался, пока клиентка снимет и повесит на вешалку куртку, оставшись в обычной белой футболке, и, приглашая, отодвинул кресло. Он посмотрел на меня, задаваясь вопросом, что я хочу сделать с этой горой волос. Я еле заметно ухмыльнулся и, не оборачиваясь на Занозу, двинулся к уголку ожидания, включавшему в себя комфортный диван и низкий столик с каталогами и журналами. Я знал, что искать, поэтому, развалившись на мягком сидении, быстро выудил из стопки нужный каталог. Лукас внимательно выслушал мои объяснения о роли девушки в нашей группе, я показал на картинке, какой результат приблизительно хотел бы получить. Также спросил его мнение о цвете, в который мы окрасим часть волос, при условии, что краску Лукас применит щадящую: если Грейнджер хотя бы иногда будет мыть голову, то без следа вымоет инородный цвет из волос через месяц – два. Мастер предложил немного смягчить выбранный мной оттенок с глубокого красного на приглушенный темный бордово-оранжевый. Я согласился, ведь какой бы мне ни хотелось издевательской феерии, я прекрасно понимал, что второй солист Dracolis не должен быть шутом. Хотя бы не выглядеть им.

Все время, пока мы совещались, Гермиона нервно поглядывала на нас через зеркало, иногда поворачиваясь вместе с креслом, будто надеялась, что отражение предоставляет ей неверную информацию и на самом деле все обстоит совсем по-другому. Нервозность Грейнджер доставляла мне истинное удовольствие, я намеревался подольше впитывать эти ощущения, поэтому, насколько мог, растягивал обсуждение. Каким-то образом Лукас все понял: и какую именно прическу я хочу, и мое тайное наслаждение. Он понимающе похлопал меня по колену, когда в третий раз услышал о том, что требуется, и я наконец-то замолчал.

Лукас укутал Грейнджер в парикмахерский пеньюар, прикрепил бумажную полоску на шею и без отвращения (которое, не скрывая, испытывал я) обхватил обеими руками копну спутанных волос, прикидывая, как лучше справиться с предстоящей работой. Грейнджер поначалу пыталась смотреть на свое отражение, но вскоре в ужасе зажмурила глаза и не открывала их до самого конца. Не знаю, что творилось под пеньюаром из серого непрозрачного материала, скорее всего, ее руки были сжаты в кулаки или же с силой обхватывали подлокотники в ожидании начала, середины и окончания мучений. Мне ни капельки не было жалко Грейнджер — сама напросилась.

Я не стал бы ждать окончания стрижки кого-то другого, кроме меня самого, но сегодня стригли и красили одно большое и вредное исключение, так что я попросил принести мне кофе и, наслаждаясь, наблюдал, как на полу за креслом Грейнджер вырастала кучка нитевидных роговых придатков ее эпидермиса.

Через два часа я видел перед собой нечто очень симпатичное, и это максимум, что я мог пока сказать хорошего о Гермионе. По нашему уговору, Лукас выстриг девушке недлинный широкий ирокез длиной до подбородка, окрасил его в цвет. Темно-коричневые волосы Грейнджер изумительным образом сочетались с выбранным оттенком. Мускулистый парикмахер не ставил выстриженный гребень вертикально, закрепляя лаком, — это уже могла бы делать сама Заноза, но вряд ли она захочет, а мне не это было важно. Я хотел сменить ее имидж, вынудить попробовать что-то новое, стильное и красивое, раз уж она пошла до конца. И конечно же, то о чем я заявлял в открытую — солист Dracolis обязан выглядеть как минимум сносно. Пожалев немного (да, я и так умею) свою бывшую девушку, я попросил не сбривать налысо по бокам от ирокеза, и Лукас оставил длину обычной короткой женской прически. Сам гребень в центре был разного размера — свешиваясь всей своей массой на один бок, пряди около лица доходили до подбородка, а ближе к затылку были намного короче.

Лицо Грейнджер после преображения открылось миру, сразу став на порядок привлекательнее. Симметричные черты поражали идеальными пропорциями. Гладкий лоб без надоевшей мне до ужаса челки выглядел отлично, хотя и был немного бледнее других частей лица. Красиво изогнутые каштановые брови приковывали внимание к все еще закрытым глазам, а небольшой аккуратный носик и пухлые розовые губы завершали картину. Наверняка Грейнджер злится на меня за такое условие вхождения в коллектив, не понимая, что я сделал из нее настоящую красавицу, которая привлечет еще больше поклонников. Раньше этой прелестью могли наслаждаться только те, кто видел ее после душа или в бассейне — выпирающая во все стороны копна волос боялась воды, и как шерстка пушистого кота, намокнув, превращала носителя в доходягу, так и прическа Грейнджер под действием мокрых капель сразу же сдувалась, не мешая разглядывать миловидное лицо.

Лукас выключил фен и повернулся ко мне. Встретившись взглядом, он мигнул, сообщая, что работа закончена, и поднятием брови спрашивая, когда мы сообщим об этом клиенту. Я показал оттопыренный большой палец, сигнализируя, что доволен, и направился к выходу. Оседлав мотоцикл, я достал мобильный и набрал сообщение Гермионе: «Репетиция через полчаса», после чего завел байк и выехал с парковки. Мне показалось, что я слышал ее долгий и ультравысокий по частоте звучания визг, прорвавшийся через клокотание мотора.



Грейнджер пришла почти вовремя.

Вернувшись немногим раньше ее, не обращая внимания на заинтересованные взгляды, я уверенным и капельку позабытым движением достал из чехла свою гитару. Чуть больше двух месяцев я не мог должным образом прикоснуться к ней. Сев спиной к входу и принявшись за настройку инструмента, я игнорировал вопросы и разговоры остальных, лишь удовлетворенно улыбнувшись нахмуренной Панси Паркинсон, скептически глянувшей на меня со своего места. У нас была с ней своя, мне не до конца понятная связь. Ее сарказм и презрение к миру странным образом переплетались с моими чувствами, и я ощущал, что она понимает меня на особенной волне. В ответ на мою улыбку Паркинсон немного расслабилась и посмотрела на дверь, ожидая, что Грейнджер вот-вот появится.

Продолжив корректировать звучание гитары, я поймал себя на придумывании новой мелодии. Пока без слов. Она была противоположной моему обычному сплину, меланхоличному и тоскливому, наоборот, я чувствовал в сочетании этих нот жизнь, бурлящую и стремительную.

То, что в студии появилась Грейнджер, я понял, только когда вокруг меня раздались совсем уж громкие восклицания — я весь целиком погрузился в написание новой песни.

— Ты выглядишь потрясающе, — с придыханием пролепетал рыжий Рон.

— Гермиона, вау, — Молния Маккуин, как всегда, был «оригинален» до ужаса.

Забини мягко улыбался. Он знал, что прической для Грейнджер не будет традиционное каре до плеч. Панси, как и я, в срочном порядке игнорировала происходящее, начав тренировку на своей установке.

— Не забудь, Грейнджер, — мой голос в застывшей от восхищения тишине был холоден и презрителен, — группу встречают по одежке, а ниже шеи ты все еще страшилище. Советую сходить в магазин… и никаких попугаев, — я сделал небольшую паузу, перебрав струны нежным переливом, и предложил: — Возможно, тебе стоит прихватить двух подружек с собой, — еле заметным движением я кивнул в сторону Уизли и Поттера.

Покраснев, Гарри через пару секунд вскочил со своего места, в который уже бессчетный раз сжав кулаки, я же продолжал пальцами извлекать из инструмента звуки. Эти щенки были не опасны для меня.

— Мне сегодня еще за хлебушком надо зайти, давайте быстрее. По местам, — с напором прозвучал кажущийся скучающим и безразличным голос Паркинсон. Я про себя поблагодарил стерву, мне тоже не терпелось поскорее приступить к репетиции. Чем раньше начнем, тем быстрее закончим. Хотелось домой.

Через неделю нам предстояло выступление на чикагском музыкальном фестивале Lollapalooza в тысячах миль от дома, а на следующее утро нас ждали на благотворительном завтраке в том же городе — там необходимо было спеть пару песен. Сразу после смерти Лиэса мы хотели отменить все выступления на ближайшие полгода, но Северус Снейпус дал нам лишь два месяца на восстановление, заявив, что фестиваль как раз и поможет нам войти в нужную колею. Dracolis был заявлен хедлайнером и должен был выступать последним в первый же день феста. Агент всем сердцем верил, что мы восстановимся к этому событию, а теперь еще и представим миру нового солиста.

Для Грейнджер, как нового члена группы, также было намного проще пережить фестиваль, чем полноценный концерт. Поэтому сейчас предстояло бросить все силы на ее вливание в коллектив, привыкание к нашему репертуару. Правда, она утверждала, что знает слова всех песен Dracolis.

Голос у Занозы был очень красивым, и как же в течение всего времени нашего знакомства я не знал о такой ее особенности? Она скрывала наличие музыкального слуха, не то что голоса. Объясняла Грейнджер все просто: однажды медведь или кто похуже наступил ей в лесу на ухо.

Но вот другой вопрос, о чем еще Гермиона недоговаривала?



После репетиции я курил, восседая на «Харлее». Лениво посмотрев на шумно открывшуюся дверь студии, я заприметил Грейнджер. Она, как стриженый бульдозер, протопала прямиком ко мне.

— Эй, типа байкер, подбросишь меня? — спросила нагло, агрессивно пережевывая жевательную резинку, но, слава богам, не надувая пузырей. Неужели стрельнула у Панси?!

Я смотрел на нее, а вот Гермиона с ощутимой опаской поглядывала на мотоцикл, тем страннее было для меня услышать от нее именно этот вопрос. Она вообще никогда не была авантюристкой в отношении транспорта или каких-то экстремальных времяпрепровождений типа прыжка с парашютом или полета на дельтаплане. В нашу бытность вместе, уважая ее страхи, мы больше ходили пешком или брали такси, в котором Грейнджер обязательно пристегивалась даже на заднем сидении. Байк я купил уже после нашего расставания, правильнее именуемого «успешно проведенный рестлерский прием, выбивший из меня почти весь кислород на долгие годы».

Сейчас она храбрилась, стараясь улыбаться самоуверенно. Интересно. Я окинул Грейнджер полноценным изучающим взглядом второй раз за день — первый затерялся на ее щуплой фигурке недалеко от «Вероны». Ветровка расстегнута, все та же ярко-белая футболка призывно облегала небольшие холмики груди. Я почему-то не сразу сумел отвести взгляд от ее тела и с кажущимся равнодушием переключился на ошеломляюще привлекательное лицо. Даже смотреть на нее теперь, с новой прической, было болезненно приятно. Она что-то спрашивала у меня? Просила подвезти? Ах да.

— Вряд ли. Но куда?

— На Площадь Независимости, к той высотке, где живут всякие богачи, — слегка покраснев, сказала она так, словно никогда там не была; будто на крыше не этого здания разбила зачатки родившихся в моей душе необычных чувств.

— Прости… — начал я. Заноза сразу погрустнела, я же просто хотел поиздеваться лишний раз. — Забыл сегодня прикрепить боковую люльку для собачонки. Придется ехать сзади меня. Садись уже.

Неожиданно согласившись с ее просьбой (себе я объяснил этот поступок тем, что мне очень интересно узнать мотивы и порывы девчонки), отдал теперь почему-то робко улыбающейся Гермионе шлем, дерзким «зайцем» катающийся на мотоцикле. Я пользовался им редко. Наверное, зря, если задумываться о ценности жизни вообще и моей в частности.

Неумело застегнув ремешки на защитной каске, Грейнджер набрала полную грудь воздуха и решительно двинулась к освобожденному для нее месту. Я успел схватить ее за локоть и, подтянув к себе, поправил натяжение ремней. После смерти Лиэса я не хотел иметь других жертв возле себя, даже его чертовой кузины. Гермиона забралась на сидение, сразу же плотно прижавшись к моей спине и даже положив свою красивую голову в районе лопаток, неосознанно лаская при этом нежной щекой расправленные перед полетом драконьи крылья. Она придумала новый замок для езды на байке — кистями рук обхватила свои запястья. Смотрелось довольно прочно, надо сказать. Я завел двигатель и, наверное, мне показалось, но ее зубы стали стучать, посылая еле ощутимую вибрацию по моему телу, или это было что-то другое…

На кой черт она все это задумала, если так боится?

Тронувшись с места, я снова уловил тот ее ультразвуковой визг, но в этот раз намного более тихий, камерный. Правда, все же через несколько минут Грейнджер немного успокоилась, захват рук ослаб, но голову от моей спины она не отнимала. Я не гнал, наоборот, ехал гораздо медленнее, чем обычно. Все-таки во мне жила горстка человечности, сделал я вывод, раз не могу резать Занозу по больному месту. Лучше бы Грейнджер взяла такси, так всем было бы проще.

Подъехав к дому, мы припарковались. Гермиона немного отлипла от меня, приподняв голову от драконьих крыльев, и они сразу поникли. Я дал ей время прийти в себя, чтобы самой слезть с байка, но она не торопилась, а я остро ощущал тепло ее плотно прижатого тела. Не стала неожиданной и окатившая меня волна возбуждения, когда я представил, какими именно его частями Грейнджер касается меня. Хотелось развернуться и, закинув ее ноги себе на бедра, прижать Занозу еще ближе, склониться к ее губам, впитать их тепло. А потом бы я… Усилием воли я заставил себя думать о другом. Например, о Мэрилине Мэнсоне без косметики и с ней — оба образа хорошо так отрезвляли.

Когда же Грейнджер наконец отцепилась от меня, мне отчего-то стало холоднее, хотя кожаная куртка считается довольно-таки теплой одеждой, да и на улице лето. Мы слезли с «Харлея» и, не сговариваясь, двинули к подъезду. Я еще около студии понял, куда она направляется. Молча зашли в лифт, и я нажал на кнопку нашего этажа. Грейнджер равнодушно скользнула по ней взглядом. Она выглядела напряженной, но последние дни для нее были полны разнообразных неожиданностей и нервяка, так что я не удивлялся. Двери кабины раскрылись, я пропустил даму вперед. Мы направились по коридору, только я застыл чуть раньше Гермионы, доставая из кармана куртки ключи, а она прошла еще пару ярдов до квартиры Лиэса, расположенной по соседству. Больше не глядя на Гермиону, я забрел внутрь своего жилища и с тишайшим щелчком закрыл дверь.

Я дома.



— Малфой, можно я переночую одну ночь у тебя?

Сейчас два часа ночи, и я по чистой случайности встретил Грейнджер в коридоре. Закончились сигареты, и в том была ее вина. С очередным появлением Занозы в моей жизни я стал курить раза в два больше, а также много чего вспоминать и мало спать. Ничего не отвечая, я воззрился на девушку просто потому, что хотел смотреть на это лицо, всплывающее в мыслях, стоит только пожелать. Гермиона восприняла мое молчание как требование объяснений от нее. Пусть так.

— Понимаешь, я не могла уснуть. Да даже просто находиться в этой квартире ночью. Думала, что смогу, но ошибалась, — она умоляюще, спрятав свою дневную эпатажность, смотрела в мои глаза своими, блестящими от навернувшихся слез. — Днем я спокойно могу убираться в доме Лиэса, отдыхать, делать что угодно, но, оказалось, ночью даже такие простые действия выше моих сил. А уж про сон вообще речи нет, — Грейнджер опустила глаза. — Я включила свет везде, в каждой комнате, даже в ванной, но мне везде мерещится кузен.

Заноза даже посмела вцепиться в мою руку к концу пламенной речи, но я все безмолвствовал. При этом я умолчал о том, что в городе миллион гостиниц, отелей, полно ее друзей, пусть и бывших, а относительно недалеко и вовсе живут родители Лиэса — ее близкие родственники, и все в той же тишине, отцепив предварительно девушку от запястья, направился к своей двери. Открыв ее, зашел, но не закрыл за собой. Гермиона все поняла правильно — бросилась в квартиру, прихватив вещи.

Я позволю ей такую малость в память о друге и из солидарности со своим страхом, связанным с жилищем Лиэса. Обнаружив его тогда, после я больше не заходил в соседнюю квартиру. Просто не мог. И я тоже одно время был маниакален насчет яркого освещения ночью, заглушая свои тревоги и опасения огромными порциями алкоголя. Рад, что этот период пройден.

Гермиона растерянно замерла посреди гостиной, рассматривая несильно изменившуюся с ее последнего визита обстановку. Наши с Лиэсом квартиры были идентичны, с архитектурной точки зрения, но по наполнению совершенно разными. Мою обставляла мама, но не забывала советоваться, к ее счастью. Я не любил ковры, и мой пол был гладким и голым. Любил картины, и на стенах моего дома редким гостям, а больше мне самому демонстрировались различные произведения искусства. Темно-серый рояль премиум-класса в углу гостиной очень выручал, пока я был не в состоянии пользоваться гитарой. Я не очень хорошо играл на фортепиано, но музыка всегда успокаивала меня, и особо тяжелыми ночами я забывался с его помощью. Модель производства австрийской фирмы Bösendorfer была очень дорогой и совершенной по конструкции. Именно этот рояль появился у меня по настоянию матери благодаря недовольству отца. Всегда любил делать приятно одному и неприятно другому. Иногда Лиэс расслаблялся за дорогим инструментом — он также немного умел играть на клавишных, но я бы никогда не пустил за рояль Уизли. И это не обсуждается.

Две ванные комнаты — одна в спальне, голубой отделки, другая рядом с кухней, ярко-оранжевая, заметно облегчали мою жизнь. В зависимости от настроения я пользовался то одной, то другой, ну а в те редкие вечера, когда ко мне наведывались гости, такое количество раковин и унитазов не было лишним.

Все еще ничего не говоря, я забрал с кровати из спальни покрывало и одну из декоративных подушек, горячо любимых миссис Малфой, и кинул на диван в гостиной, обозначая тем самым место ночевки для Грейнджер. Выполнив долг бывшего парня и лучшего друга ее скончавшегося кузена, я отправился спать.

Произнести в уме «спать» намного легче, чем действительно уснуть. В квартире было очень жарко, или мне так казалось. Гермиона, что бы она там ни делала, была тиха как мышка. Из-под двери пробивалась еле заметная полоска света, наверное, Грейнджер включила бра или настольную лампу. Я ворочался, представляя ее на своем любимом диване, в окружении моих стен, на рояле… в одном кружевном нижнем белье… или же в душевой кабинке совсем без ничего. Снова захотелось курить, хотя я делал это совсем недавно на улице. Я старался сдерживать никотиновый голод столько, сколько мог. В очередной раз запутавшись в казавшихся мне влажными простынях, я решил прогуляться. Недалеко, всего лишь по квартире.

Грейнджер спала на выделенном ей месте лицом к спинке, на рояле лежали ее вещи, будто больше некуда было их положить. Спортивная сумка и аккуратно сложенная стопкой одежда. Я не постеснялся поближе рассмотреть их. Судя по шмоткам, она спала сейчас в одной футболке и трусиках. Интересно. И так возбуждающе. Когда ты уже был с женщиной, трогал ее, ласкал и гладил, намного проще представить, что ждет тебя под ее одеялом. Немного стыдясь, я наклонился к кипе вещей, чтобы узнать, сохранился ли еще тот самый запах, аромат горного ландыша, как однажды призналась мне Заноза. Джин подсадила ее на эксклюзивную серию средств по уходу за кожей и волосами. Понюхав, я убедился в постоянстве Грейнджер и остался удовлетворен наличием того самого парфюма. Но вдруг мне этого стало мало. Хотелось обнять Занозу, прижаться к ней, даже возникло желание украсть себе что-то, пахнущее Гермионой, но все же я не посмел.

Не выдержав, оглянулся на спящую гостью, и от этого простейшего движения глаз больно сжалось сердце. Она перевернулась и теперь сладко спала лицом ко мне, подложив ладонь под щеку. Возле другой стены горела небольшая настольная лампа — все-таки Грейнджер не смогла уснуть без света. Ну а мне, наоборот, захотелось темноты, слишком опасно было находиться рядом с Гермионой и видеть ее. Выключил лампу. Хорошо-о. Сразу почувствовал облегчение. Заноза где-то там, а я не наблюдаю ее, словно ее нет рядом. Она стала для меня той черной кошкой в темной комнате, и раз кошку не видно, вроде как она и не существует по-настоящему.

Устав сдерживать желание закурить, я поджег сигарету в другой комнате, чтобы не разбудить незваную гостью щелканьем зажигалки, и вернулся в гостиную. Я всегда курил здесь, у панорамного окна, не изменил своей привычке и сегодня. Ну и еще, если быть честным, потому что она была здесь. Невидимая Грейнджер. Видеть ее спящей и беззащитной было больно, а ощущать чисто теоретически где-то в одной комнате со мной – приятно и так правильно. Просто знать, что она неподалеку почивает на принадлежащем мне диване.

Я старался выдыхать дым поближе к системе вентиляции, расположенной на потолке возле окна, но Гермиона все равно, сама того не зная, вовсю занималась пассивным курением. Очень вредное занятие.

Обычно мне было жутко интересно, что творится за окном, но сегодня я вглядывался в темноту комнаты, надеясь все же разглядеть Грейнджер. Вот такой парадокс. При свете — больно, без него — прекрасно и очень интересно, даже захватывающе. Мое новое занятие отлично развивает воображение и фантазию. Докурив, я затушил окурок в пепельнице, ноги сами принесли меня к темному дивану. Ни о чем не думая, подчиняясь каким-то неведомым инстинктам, я лег на пол, поначалу не понимая, зачем это делаю, но после минутного размышления решив все же, что это меня расслабит. Тем более поверхность пола была изумительно прохладной и гладкой, а что твердой — это мелочи. Заложив руки за голову, я повернулся к Гермионе, вглядываясь в темноту, но не видя почти ничего, так, общий абрис ее фигуры, и то, если усиленно вглядываться. Все правильно, осознал я. Не больно, так спокойно. Моя ненависть отчего-то не распространялась на нее спящую.

Проснулся я на рассвете, странным образом выспавшимся. Сначала не понял, где нахожусь, но быстро сообразил. Грейнджер снова лежала лицом ко мне, и хотя я постарался приготовиться к болезненному удару, все же не справился. Где-то в горле возникло тянущее, не скажу что приятное, ощущение, распространявшееся дальше по телу, переходившее на живот. Может, я все же вчера съел что-то не то?

Я отвернулся и уставился в белоснежный потолок, силясь понять, почему вид спящей Гермионы оказывает на меня такое разрушительное воздействие. Ведь смотреть на нее бодрствующую я мог вполне спокойно. Где разгадка? Может, она сокрыта в ее нынешней искренней беззащитности, подлинного доверия мне, в какой-то момент потерянного. Мной или ей самой.

Вернувшись в спальню, я смог поспать еще пару часов. Разбудивший меня аромат кофе был наколдован Грейнджер, не постеснявшейся воспользоваться чужой кофеваркой. Она даже что-то там пожарила, и это оказалось вполне вкусным, если бы еще знать его название. Но мы снова не разговаривали. Я не хотел, а она не настаивала и правильно делала. Хозяин дома в своем праве.

Поражался сам себе: как ни в чем не бывало умылся, оделся, выполняя все движения на автомате, зная, что Заноза, скорее всего, находится через стенку от меня. Я словно был не я — так спокойно это воспринимал. И она не она: без обычного щебета ранней пташки и не сидела на месте. Когда я возник на пороге кухни, Гермиона тихонечко встала и налила нам кофе, затем наполнила мою тарелку этим вкусным чем-то и вернулась к своему завтраку. После в полной тишине убрала посуду в мойку и помыла посуду вручную. Грейнджер никогда не любила использовать посудомоечные машины, предпочитая быстренько очистить все самой. В огромных резиновых перчатках, чтобы сохранить нежность кожи рук.

Когда мы были вместе, а это было будто в прошлой жизни, она всегда много разговаривала по утрам, я же молчал, но был на сто порядков улыбчивее, чем сейчас. Она разрушила все это, и я до сих пор не понимал почему. Ну ладно, дело прошлое. Сейчас по звуковой характеристике мы вели себя как два незнакомца, но по бытовой — как настоящая пара. Не знаю, с какого перепугу или, наоборот, радости, я открыл рот и сказал нечто совершенно неожиданное для себя. Наверное, в благодарность, но я не знал за что.

— Если не найдешь, где остановиться на ночь, приходи снова.

Грейнджер уставилась на меня подозрительно сверкающими карими глазами и, не произнеся ни слова, кивнула. А я почувствовал себя дураком, думающим непонятно о чем идиотом, поэтому ушел переодеваться. В квартире имелось две ванны, поэтому мы с гостьей не мешали друг другу. Собравшись, я просто сбежал, громко хлопнув дверью напоследок — от злости и для обозначения моего отсутствия. Мозгов Грейнджер должно было хватить на то, чтобы сообразить просто защелкнуть за собой дверь.



Она приехала минут через двадцать после меня. При других мы держались как чужие люди, в студии общаясь между собой еще меньше, чем вчера или позавчера. А вот Поттер и Уизли вели себя как лучшие друзья Гермионы, словно были знакомы с детства. Во время небольшого перерыва Молния Маккуин начал рассказывать басню о происхождении шрама на лбу. Я тоже с удовольствием послушал, такую версию мои многострадальные уши узнавали впервые. Будто молния таинственным образом появилась на лице Поттера еще в раннем детстве после визита старого друга семьи. Известный в определенных кругах татуировщик шрамированием мистер Том Марволо Реддл носил завораживающее прозвище Лорд Волан-де-Морт, но его так никто не называл, потому что сложно было сначала вспомнить, а потом и выговорить такое сложное сочетание букв. Те, кто забывали прозвище или попросту не знали его настоящего имени, звали Реддла «Сам-Не-Вспомнишь-Кто» или «Тот-Кого-Никак-Не-Выговорить», понимая, о ком речь. Техника шрамирования — это не простая татуировка краской, а специальное нанесение на тело шрамов, в законченном виде представляющих собой рисунок или узор. Когда мать и отец Поттера наутро после визита гостя достали Гарри из детской кроватки, на его лобике красовалась мистическим образом появившаяся молния. Причем, как утверждали родители, ни накануне вечером, ни ночью, ни утром Гарри не плакал, а улыбался, не по-детски посмеиваясь. И наш соло-гитарист считал эту молнию своим великим спутником, приносящим ему с тех пор удачу.

Грейнджер эта история явно зацепила, она даже провела пальцем по шраму на лбу брюнета, проследив ноготком все изгибы молнии, а я в очередной раз восхитился «умом» и «сообразительностью» Поттера, особенно его способностью навешать лапшу на уши, да так, что это действительно походило на правду. Поставил себе в уме галочку – вечером снять с ушных раковин Гермионы макароны, хотя бы виртуально, если, само собой, она придет — я же не могу заниматься таким здесь при всех.

Сегодня снова пробежались по всем композициям, с которыми планировали выступать на фесте. Грейнджер действительно хорошо знала тексты, здесь она не обманула. Наши с ней голоса отлично звучали вместе, я реально наслаждался пением и вообще чувствовал, что все больше прихожу в себя. Единственный пункт программы репетиций, пока требующий секретности, — песня, посвященная Грейнджер, точнее, ее трехгодичной давности уходу из моей жизни. Но так как я исполнял ее соло под акустическую гитару, всем репетировать и не требовалось. Эта композиция была слишком личной для меня, и не будь фанатов группы, сразу после обнародования принявших ее на ура и умолявших каждый раз сыграть именно ее, я бы не хотел исполнять вживую эту песню для такого количества зрителей.

Я кинул на виновницу моих двухдневных переживаний косой острый взгляд. Она, как и ожидалось, во время каждого перерыва от всей души веселилась с Поттером и Уизли, а теперь развлекалась и во время предпоследней на сегодня композиции. Слова были серьезными, но Гермиона позволяла себе улыбаться и подхихикивать, потому что клоуны строили ей рожицы. Что удивительного, когда эти два воробья, раздухаренные женским вниманием, последовательно начали лажать, каждый на своем инструменте. Мой язык чесался еще со вчерашнего дня, поэтому я не сумел смолчать, и пусть хоть кто-то только попробует предположить, что у меня мужской ПМС, ему тогда категорически несдобровать.

— Поттер, я не думал, что такое возможно, но сегодня ты играешь еще бездарнее, чем обычно, — заявил я сразу же после последней отзвучавшей ноты. Гарри на соло-гитаре тренировал довольно сложный кусок. — Может, пальцы устали? Такое ощущение, что всю ночь ты дергал кое-что другое.

После моего правдивого замечания очкарик, не забыв бросить в меня умерщвляющую на месте, невидимую другим мысль, в очередной раз добела сжал кулачки и выбежал на улицу проветриться. Надеюсь, все же за этим, а не мучить уставшие верхние конечности новым дерганьем. Я окинул презрительным взглядом другого лажальщика.

— Уизли, прекращай мучить клавиши, музыкальный извращенец. Теперь нам всем стало намного понятнее, откуда растут ноги твоих проблем с женским полом.

Рон покраснел сильнее, чем когда-либо с момента нашего знакомства, я и не думал, что этот миг настанет, и всего лишь замер столбом. Ну вот, так неинтересно, но мне определенно стало легче.

Гермиона осуждающе и с некоторой ностальгией, правда, в то же время и веселясь, посмотрела в мою сторону, но мне ее порицающие взгляды были что об стенку горох. Если мой сформировавшийся к этому возрасту характер еще и мог подвергнуться мифическим изменениям, то незначительно и совсем в других вещах.

Мысленно я вернулся к объектам моей моральной разрядки. Оба парня психовали масштабнее и заметнее (и оттого существенно приятнее), чем обычно, и связано это было, несомненно, с присутствием Грейнджер в нашей общей жизни. Свободная симпатичная девочка с классной прической и без попугая на штанах, я мог понять их тягу к ней, но они не знали главного — Гермиона, она как самка паука, страдающая каннибализмом, в нашем случае эмоциональным. В определенный момент паучиха пожирает партнера, оставляя от него рожки да ножки, а Гермиона — ненависть в душе и презрение к миру. Я не верил, что говорю это, но: «Уизли и Поттер, я спасу вас!» Ха-ха. Я пошутил сам с собой, и это было неописуемо забавно.

Ну ладно, вернемся к нашим музицирующим баранам: я обратил внимание на следующего по очереди члена группы — если уж и осуждать свой неидеальный коллектив, то не останавливаясь лишь на моих «лучших друзьях», Роне и Гарри?

— Эй, Заби-ини… — начал было я после «охоты» на рыжую ведьму, про себя добавив: «В кринолине плывет на субмарине басить на мандолине», но друг скучающе и безапелляционно перебил меня, закатив глаза: — Драк, меня-то не цепляй!

Я смерил его взглядом, но отстал от Блейза, пусть живет — мое раздражение уже развеялось, насытившись отрицательными эмоциями других. Тем более играл Забини сегодня неплохо, и я только что обстебал его в мыслях.

Вернулся успокоившийся Поттер, и мы приступили к последней на сегодня песне. Я задумчиво рассматривал колотящую по барабанам Панси, размышляя, к чему прицепиться в ней, но пока раскидывал мозгами, репетиция подошла к концу, а я так и не придумал причин для издевки. Паркинсон представляла собой невероятно редкий типаж безгрешной виртуозной барабанщицы. Такие встречались. Ага. Раз в сто лет.

Устав от всего и всех, я покинул студию, сразу же сорвав «Харлей» с места, не интересуясь, как и когда покинут здание другие участники, а больше всего мне было ровно насчет Грейнджер.

***

Я вышел из душа в одном полотенце и услышал скромно звучащий стук в дверь. Давно ли она уже стучится, заинтересовался я, но спрашивать Гермиону, само собой, не намеревался. Открыв дверь, я отошел в сторону, не посмотрев на вошедшего. Был уверен, что на пороге меня ждет Грейнджер.

Ошибочка. Меня посетила Джинни Уизли, сестра нашего рыжего клавишника, втайне от брата бегающая за мной. Она считала себя его музыкальным агентом, поэтому присутствовала при нашем знакомстве с Уизли и на первых собраниях группы. Складывалось впечатление, что она больше Рона радовалась, когда его приняли в Dracolis, и при этом поглядывала на меня с женским интересом. После одного из первых же концертов она предложила мне себя, но я, к ее сожалению, всегда был довольно-таки разборчивым, когда дело касалось женщин.

Пока я был в невменяемом состоянии из-за смерти Лиэса, то совершил глупость, переспав с Джинни, кажется, это было всего один раз. Ничего не помня об этом, мне оставалось только неверяще кривиться от возможности столь печального исхода, ведь я ее ни капли не хотел ни тогда (наверняка даже и в серьезном подпитии), ни сейчас. Теперь она заходила периодически, надеясь непонятно на что, но я всегда прогонял рыжую сестренку прочь. Впрочем, в эту минуту, быстро просчитав возможные комбинации, я решил изменить сложившимся привычкам. Посмотреть на реакцию Грейнджер, попробовать разгадать загадку ее очередного появления в моей жизни — стало моей задачей. Если она вообще придет. Будет ли она равнодушна к присутствию другой, насколько ей плевать на меня?

— Что ты хотела, Джинни? — я стоял, немного расставив ноги, уперев кулаки в обтянутые полотенцем бедра.

— Драко-о, приве-ет, — с придыханием прошелестела девушка и, подойдя ближе, положила кисть на мою грудь. Я с пренебрежением окинул ее наглую конечность взглядом, словно она была целенаправленно заползшей на меня дрозофилой. Даже небольшой стаей дрозофил. Было неприятно и очень противно. Не знаю, как меня угораздило перепихнуться с ней пусть и под алкогольным дурманом. Бр-р-р. Я только собирался опустить ниже дорогого ламината успевшую осточертеть всего лишь за пару прошедших минут Джинни, решив, что не могу терпеть подобного отношения даже ради выслеживания Гермионы, как та собственной персоной возникла на пороге. Значит, спектакль еще рано заканчивать.

— Ой, — пискнула Грейнджер, застыв в дверях, а после неверяще посмотрела в мои глаза, будто видеть бывшего с другой было для нее настоящей трагедией. А самой выкладывать фотографии в сеть с другими молодыми людьми в обнимку и не только — это нормально? Мне стало жутко смешно — она думала, я верность ей до конца жизни хранить буду? Хотя я собирался… Но рад, что не сложилось.

— Грейнджер, чего тебе? — постарался я спросить безразлично и уже с большим чувством посмотрел в заискивающие глаза Джинни, мгновенно взлетевшей от счастья на седьмое небо. Она прижалась ко мне всем телом, а я обхватил ее за зад, немного поглаживая его через тонкую ткань короткого обтягивающего мини-платья. Ну после такой демонстрации старая, эмоционально несдержанная Гермиона уже убежала бы прочь, еще и расплакавшись. К моему большому удивлению, новая Грейнджер громко прочистила горло и не отступила. Так-так. Щечки Занозы заалели необычайно ярким оттенком, а во взгляде застыл вызов.

— Я ночую у тебя сегодня, Малфой! Ты забыл, что сам меня пригласил… после вчерашней незабываемой ночи?

Ого. Вот это заявленьице! Даже Джинни напряглась, оторопев от слов Гермионы. Хм-м. Чем бы ей ответить?

— И как тебе мой жесткий диван? — я решил, что рано сдаваться.

— Лучше, чем на полу, — она нагло посмотрела на меня, словно знала о моей тайне — где я провел половину последней ночи. Поначалу растерявшись, я практически сразу же успокоился. Уверен, она наверняка разбудила бы меня или как-то иначе дала понять, что заметила визитера у своих, образно говоря, ног, будь это правдой.

— Джинни, малыш, может, и ты останешься? — я решил выкрутиться так. Одна из них сейчас точно должна была сдаться. Осталось выяснить кто и кому из девушек я нужнее.

Ха, забавно как все вышло. Я могу остаться этим вечером вообще один, и это был не такой уж плохой вариант. Разъедающие мое тело чувства от присутствия Грейнджер совсем не приятны, негатива от ее нахождения больше, чем положительного. Я не мог расслабиться в собственном доме, быть собой до конца, опасаясь, что Гермиона снова играет в какую-то игру, наверняка заключающуюся в том, чтобы оставить меня с носом и раненым сердцем. И в то же время я наконец-то полноценно жил: ярко, красочно и страстно. В существовании появился смысл — да хотя бы увидеть ее завтра вновь.

Категорично покачав головой, отступила все же Джинни. Она явно не была готова делить меня с другой. Гермиона же, с силой швырнув рюкзак на рояль (я поморщился) и задрав носик, направилась на кухню, начав там по-хозяйски греметь кастрюлями и другой утварью. Подхватив Уизли за локоть, я мягко подталкивал ее к выходу. Грейнджер не только снова пришла ко мне, но и не испугалась другой женщины. Я был удивлен и очарован.

— Драко-о, — Джинни все-таки решила выяснить отношения ласковым заигрывающим голоском, надеясь, что неправильно что-то поняла, — а это же твоя домработница, да-а?

Я ответил, не прекращая движения к порогу.

— Это Грейнджер.

— А-а, — среагировала она, будто поняла хоть что-то.

Я нежно выпихнул девушку за дверь и закрыл квартиру. На замок. Я использовал Джинни. Но мне почти не было стыдно — ранее она использовала меня, когда я был в полном неадеквате. Не очень красиво с ее стороны.

Разрулив ситуацию, я еще раз посетил душ. Требовалось охладиться и многое обдумать. Одним движением я выставил самую холодную воду, какую был способен исторгнуть смеситель. Поведение Гермионы, ее нежелание отступать, оставить меня с другой, по-мужски завело меня, заставив надеяться на что-то между нами, не совсем умершее в тот раз. Но я не собирался давить на Гермиону, требовать от нее чего-то. Она оставила меня тогда, теперь ей и карты в руки, пусть выпутывается сама. С осязаемым удовольствием я позволил ледяной воде стекать по лицу и телу, прочерчивая мерцающие дорожки на бледной коже, но мне казалось, что я горю в огне.

Когда я в одних домашних брюках пробирался на кухню, во второй ванной комнате шумела вода. Логично, что и Грейнджер в конечной точке моего вояжа не оказалось. Наверное, соседушка решила все-таки помыться, тем более мыть голову ей теперь было намного проще (надеюсь, она воспользуется бальзамом для волос, выданным мне Лукасом специально для нее). На плите закипала вода, в духовке что-то шипело, Гермиона запаздывала, вероятнее всего, подсознательно понадеявшись на своего временного сожителя. В старые времена это было нормой — мне постоянно приходилось спасать наш ужин. Нежданно возникающее стремление Грейнджер к чистоте плавно переходило из обычного «просто помыть руки» в глобальное омовение всего, что шло к ним в комплекте. Не знаю, ужинала ли она вообще с тех пор, как мы расстались, или кто-то другой проводил спасательные операции.

Рядом с плитой лежала пачка спагетти. Судя по всему, Грейнджер хотела приготовить на ужин пасту и запечь к ней что-то интересное в фольге. Бескомпромиссно ворвавшись в ее процесс приготовления пищи, я на запах проверил нечто в духовке и убедился, что Гермиона не забыла выставить таймер. Затем открыл пачку и высыпал содержимое в кипящую воду, начав периодически медленно помешивать. Этот процесс так успокаивал. Мне всегда нравилось это подобие нашего с ней домашнего уюта, когда что-то готовилось на кухне, а Гермиона тоже делала это, в душе. А сейчас необычное новое удовольствие приносило знание, что мы проведем приближающийся вечер вместе, пусть и не разговаривая.

Минуты через две после того как процессом занялся профессиональный спасатель не подгорающих ужинов, Заноза все же выглянула из-за своей двери, увидела меня у плиты и снова закрылась в ванной, видимо, успокоившись, что я за всем пригляжу. Девочка не совсем потеряла голову из-за меня или возможности принять душ, это радовало.

После того как результат нашего совместного поварского труда был уничтожен, я помыл посуду, воспринимая Грейнджер все же как гостью, а не приходящую мисс Вилкомойку, и даже молчаливо причесал ее, оправдывая себя тем, что стараюсь для правильного образа солиста группы. Надеюсь, она оценит мое беспокойство и будет лучше следить за волосами — я уже так расстарался, меняя ее образ, что Гермионе осталось лишь поддерживать мои начинания на определенном уровне.

Мы разошлись по комнатам, и через пару часов я разлегся на полу возле Грейнджеровского дивана. Все повторилось, как и вчера, как и в течение нескольких последующих дней. Пока ожидаемой музыкальной лавиной не обрушился на нас ежегодный чикагский рок-фестиваль.

Продолжение

|| Следующая глава