Очень долгая ночь

Часть 1

Ремус

Ремус подошел к доспехам, стоящим в нише, и придирчиво вгляделся в свое отражение. Серое осунувшееся лицо выглядело особенно плохо, подсвеченное в полумраке оранжевым светом факелов. Как будто он только что переболел драконьей оспой. Ремус оттянул темные круги под глазами вниз и сразу чем-то напомнил себе Мирона Вогтейла, плакат которого висел у них в спальне над тумбочкой Сириуса.
Ремус тяжело вздохнул, с силой потер лицо ладонями, как будто пытался стереть с него предательские симптомы, расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке, но, разозлившись на такую глупость, сердито застегнул их и потуже затянул галстук.
– На свидание собираешься? – едко поинтересовался голос откуда-то из глубин доспехов.
Ремус резко выпрямился и сердито взглянул в пустой шлем.
– Идите к черту, сир! – отчеканил он.
Доспехи захлопали пустым забралом, смеясь, а Ремус вернулся к злосчастной двери.
Полчаса назад, когда он приступил к ночному патрулированию коридоров, ему передали записку, в которой говорилось, что профессор Грей хочет немедленно переговорить с ним с глазу на глаз. И вот Ремус уже четверть часа стоял перед этой дверью и никак не мог заставить себя постучать.
Обычно он не стремился быть замеченным. Даже наоборот, долгие годы соседства с Джеймсом и Сириусом привили ему стойкое желание превратиться в невидимку. Ведь это именно ему приходилось отдуваться и краснеть перед преподавателями за все их «невинные розыгрыши». И как бы хорошо Ремус ни учился, какие бы блестящие результаты ни демонстрировал, все, абсолютно все учителя смотрели на него как на петарду с зажженным фитильком, которая если еще и не взорвалась до сих пор, то по чистой случайности.
Джеймсу и Сириусу не понять. Им не так страшна выволочка за то, что они, видите ли, обмотали кабинет предсказаний туалетной бумагой. В их личном деле слова о безответственности и жестокости не сыграют такой страшной роли, как в деле Ремуса.
Потому-то он и старался не привлекать к себе излишнее внимание.
До последнего времени.
Теперь с ним случилось что-то... и он, он, Ремус Люпин, страстно, просто до безумия хотел, чтобы его заметили!
Но не все преподаватели, а только один.
Одна.
Юноша тяжело вздохнул и уткнулся в упрямую дверь лбом, закрыв глаза.
Валери...
То, что он испытывал по отношению к этой женщине, не было похоже на все его предыдущие привязанности.
Если Ремус когда-нибудь, не дай Бог, влюблялся в кого-нибудь, то при встрече с «жертвой» всегда смущался, путал слова, запинался, короче говоря, превращался в полного идиота и старался как можно скорее избавиться от тяготившего его общества.
Куда проще было любить на расстоянии. Или вообще не любить.
Но Валери...
Это было что-то новое, что-то грязное, неотвязчивое и... совершенно ненормальное. Под воздействием этого чувства менялся он сам, чувствовал, как в нем разворачивало плечи что-то новое и сильное. И, что самое странное... его это совершенно, ни капельки не пугало.
Отец бы, наверное, сказал, что он просто становился мужчиной.
Но отец ничего не знал.
Никто ничего не знал... во всяком случае, Ремус надеялся на это. Иначе его подняли бы на смех.
Каждый понедельник, среду и пятницу, несмотря на дождь и туман, Ремус шлепал по лужам и грязи в лес, на занятия по уходу за магическими существами и уроки выживания. Каждый вечер воскресенья, вторника и четверга он до глубокой ночи просиживал над книгами, чтобы знать наперед все, что она скажет и о чем спросит.
И каждый раз его усилия с треском проваливались.
Один раз он с блеском продемонстрировал, как надо правильно кормить акромантула, и класс даже зааплодировал, когда паук попытался оттяпать ему руку, а Ремус ловко всучил ему кусок мяса. Валери и бровью не повела.
В другой раз он быстрее всех научился завязывать сложный русалочий узел и в одиночку поймал богарта-оборотня в ловушку из этого узла.
Потом нашел потерявшегося в лесу гиппогрифа.
Привел этого гиппогрифа на привязи.
Смог соорудить капкан для лукотруса.
Чуть не сломал ногу, когда лез на дерево, чтобы вытащить из этого капкана добычу.
Все без толку.
У барсуков, которых Валери отстреливала для кормежки своих гиппогрифов, было больше шансов добиться ее расположения, чем у него.
Разве сможет ему когда-нибудь кто-нибудь понравиться так же? Ведь никто не сравнится с ней. Никто. Никогда. Всегда в темной, наглухо застегнутой министерской мантии, всегда резкая, узкая, с плотно сжатыми красными губами и острым, как лезвие, взглядом она, бывало, пролетала по коридору, стуча каблуками, и Ремус каждый раз с трудом подавлял желание выскочить, раскинуть руки и поймать ее на лету, как большую бабочку.
В жизни каждого мужчины только один раз встречается такая Валери Грей. Другой такой не может быть. И он навеки обречен искать ее в других, потому что она никогда не посмотрит на него как на мужчину.
Она всегда будет видеть в нем всего лишь глупого, наивного и неопытного ребенка.
А еще оборотня.
Оборотня, который преданно любит ее всем своим волчьим сердцем и будет любить даже тогда, когда она вгонит в это сердце серебряную пулю. И после этого. Всегда.
Ремус глубоко вдохнул, закрыл глаза, решив не стучать, просто схватился за ручку и решительно распахнул дверь.

Валери сидела в кресле за письменным столом, погруженная в чтение бумаги.
Из одежды на ней был только шелковый халат, небрежно схваченный на талии пояском. Гладкая сливочная ткань стекала по ее плечам и груди, как поток воды, и как будто приглашала легонько потянуть за складки и стащить совсем...
Хрупкая, чистая, воздушная, она напоминала цветок магнолии и была совершенно непохожа на ту острую, резкую и стремительную женщину, которую ожидал увидеть Ремус.
Она выглядела удивительно... домашней. Неужели эта нежная и розовая молодая леди – та самая вечно раздраженная и мрачная женщина, которая на глазах у всего класса укротила взбесившегося гиппогрифа?
Услышав скрип двери, Валери вскинула голову, и Ремуса настигло очередное потрясение – лицо ее утратило половину красок без агрессивной косметики, но так она выглядела невероятно, просто поразительно... юной. Ее глаза, большие и грустные, сверкнули теплом.
И еще одна странность – она не стала его отчитывать за то, что он вломился без стука.
– А, мистер Люпин, – ласка, вызванная письмом, растаяла в ее глазах, уступив место привычной учительской холодности. – Проходите, – послышался звук выдвигаемого ящика.
– Вы хотели меня видеть? – спросил Ремус, ревниво глядя, как ее пальцы поспешно складывали письмо, пряча его содержимое.
– Присаживайтесь, – Валери собрала бумаги на своем столе в стопку и постучала ею, выравнивая края. – Прошу прощения, что вызвала вас так поздно. Я хотела поговорить с вами с глазу на глаз. Надеюсь, я не оторвала вас ни от чего важного? – она наклонилась вниз, Ремус понял, что она обувалась, и поспешно отвел взгляд, хотя сознание его замерло, когда он представил себе маленькие босые ступни прямо под этим столом, в футе от него...
По телу пробежал озноб.
– Нет, – пробормотал он, поводя шеей в слишком узком воротнике. – То есть... старосты в это время... – он на секунду увидел тонкую и хрупкую, как у девочки-подростка коленку, показавшуюся над столом. – Патрулируют коридоры...
– То есть следят за порядком, – она выпрямилась, положила скрещенные в замок руки на стол и устремила взгляд прямо на Ремуса.
Он вспомнил, как в детстве накалывал бабочек на иголки.
Вот, значит, что они чувствовали.
– Да, – выдавил он.
«Что тебе нужно от меня? Зачем ты мучаешь меня? Неужели не видишь, что я умираю, я уже почти умер...»
Грей приподняла уголки губ. Улыбка и взгляд существовали на ее лице как будто по отдельности, и от этого Ремусу было не по себе.
– Скажите, мистер Люпин, вы знаете, что во время Каледонского теракта много волшебников пропало без вести? – она скрестила руки на груди так, что вырез на халате углубился, и Ремусу стало невыносимо трудно смотреть ей в глаза.
– Да... – прошептал он.
– Практически все они угодили в колонии оборотней, – быстро и без улыбки сообщила она.
Дзинь.
Мозг мучительно включился.
– Что?..
– И теперь Сивый ведет их к Хогвартсу. Вам известно, что ваш Запретный лес – всего лишь южная часть Каледонского заповедника? – она вдруг резко выдвинула ящик и достала сигареты. Ремус отвел взгляд. Никто из преподавателей обычно не позволял себе такого в присутствии учеников.
– Нет, я никогда не слышал...
– И завтра с наступлением сумерек в Хогвартс прибудет почти весь мой отдел. Когда взойдет луна – начнется охота, и любой оборотень, замеченный на территории школы, будет убит на месте, – она взмахнула палочкой, гася огонек, и выдохнула облачко дыма. – Теперь вы понимаете, зачем я вызвала вас? – Валери взглянула на него и струсила с сигареты пепел. – Вы должны уехать из школы до завтрашнего утра.
Секунда звенящей тишины.
– Нет.
Ремус даже не успел как следует подумать. Ответ сам вырвался.
Он мог быть рассудительным и здравомыслящим сколько угодно, но превращения в компании друзей – его единственная отдушина, единственная радость в эти жуткие часы!
И никто не имел права покушаться на нее.
Грей подняла голову. Взгляд лезвием чиркнул по Ремусу из-под острых ресниц.
– Что, простите?
– Нет, – ровным голосом повторил Ремус. – Я превращался здесь много лет, я ни разу никого не покалечил. Я не могу уехать. И не уеду.
– Я располагаю другими сведениями, – молвила она. – Я наслышана о том бедном мальчике, которого вы и ваши друзья...
– Это был несчастный случай, один раз...
– ... затащили под это ваше жуткое дерево, – похоже, она его не слушала. – Где вы же его чуть не убили...
– Он не пострадал, профессор, мы...
– ... а теперь вы имеете наглость лгать мне прямо в лицо?
– Черт подери, да посмотрите вы на меня!
Он крикнул это прежде, чем осознал, что и кому говорит. В этой просьбе было куда больше, чем грубость или призыв к вниманию, но Грей, кажется, этого не поняла.
Она медленно подняла голову, вынула изо рта сигарету и чуть сузила глаза.
– Это был несчастный случай, – вкрадчиво произнес Ремус, изо всех сил сражаясь с внезапно подступившим бешенством. Луна проступала на небе все четче. В такие дни он мог вспыхнуть из-за любой мелочи, и вот именно сейчас, когда он находился в полуметре от женщины, которую мысленно имел перед сном, и слушал ее обвинения, ему как никогда хотелось вскочить и разгромить ее уютный кабинет на мелкие куски...
– Я не отрицаю, что опасность была, но с тех пор никто ни разу не пострадал из-за меня... рано или поздно такое ведь могло...
– Минус сорок очков Гриффиндору, мистер Люпин. Я никому не позволю говорить со мной в таком тоне.
Эхо отзвенело в стеклах стеллажей. Ремус сам не понял, как оказался на ногах.
Ладонь горела огнем.
Он что, только что... ударил по столу?
Ремус в ужасе упал обратно в кресло.
– Волчонок не так опасен, как взрослый волк, мистер Люпин, – медленно произнесла Грей, с явным удовольствием наблюдая за тем, как Ремус осторожно отнял ладонь от стола, словно боялся, что она на него набросится, и посмотрел на покрасневшую кожу. – Чем вы старше, тем хуже себя контролируете. Вы уже не можете держать себя в руках, а ведь до луны еще целые сутки...
– Я не могу уехать, – пробормотал он словно в забытье, потрясенно глядя на подрагивающую руку. – Дома мой отец, я могу убить его.
– А здесь вы можете убить всех нас.
Ремус вскинул голову, решив, что ослышался.
– Предлагаете мне принести его в жертву?! Вы в своем уме?!
– Еще минус сорок очков.
Ремус вскочил из кресла.
– Вы уже не ребенок и должны знать порядок вещей в этом мире и свое в нем место! – отрывисто проговорила Валери, глядя, как он ходит по кабинету.
– Благодарю, но мое место мне прекрасно известно, такие как вы никогда не дают мне о нем забыть! – парировал Ремус и метнул на женщину озлобленный взгляд, в очередной раз минуя стол.
– Знаете, мистер Люпин, в договоре каждого сотрудника моего отдела есть пункт номер один – убедиться, что в среде обитания людей нет существ класса А, – перебила его Грей, откинувшись на спинку своего кресла. – Смешно, не так ли? Драконы, дементоры, химеры, акромантулы, фестралы, мантикоры, вампиры... – Валери сделала небольшую паузу, склонив набок голову. – Оборотни. Этот пункт казался мне просто смехотворным, по крайней мере, до тех пор, пока я не приехала сюда. Хогвартс не выдержал даже этой мизерной проверки – подумать только, оборотень живет в одной комнате с нормальными людьми!
Ремус угрюмо засопел, глядя на ушибленную ладонь. Пальцы мелко дрожали.
– Когда я сообщила профессору Дамблдору, что отказываюсь работать в таких условиях, он сказал, что я нужна здесь именно для вашей безопасности.
Ремус удивленно поднял голову.
– Как вы думаете, что он имел в виду?
Ремус потер лицо.
– Я не собирался сбегать! – Ремус снова упал в кресло, умоляюще глядя на женщину. – Пожалуйста... клянусь вам... я никуда не уйду, позвольте мне остаться...
Ему показалось, что она сейчас выхватит палочку и пальнет в него заклинанием.
– Знаете, Люпин, такие как вы всегда пытаются надавить на жалость, вызвать сострадание, и плевать, сколько людей пострадает от этой жалости. А такие как я всего-навсего пытаются защитить ни в чем не повинных людей от монст...
Стул полетел на пол.
– Я НЕ МОНСТР!
Повисла пауза. Ремус, тяжело дыша, смотрел Валери в глаза и вдруг остро почувствовал, что на него смотрит кто-то еще, чужой и страшный...
Он резко повернул голову и увидел свое отражение в одном из застекленных книжных стеллажей.
Из черного зеркального стекла на него смотрел волк...
Быть может, он все еще был в человеческом теле, но его взгляд... и оскаленные зубы...
– Идите собирать вещи, – с острой неприязнью проговорила она. За все время разговора Грей даже не пошевелилась в своем кресле, хотя он чуть было не разгромил ее кабинет. – И если я увижу вас завтра в школе, Люпин, клянусь вам, исключение из школы будет меньшей из ваших проблем.

Джеймс

...1972...

– Просто не могу поверить, что все это происходит на самом деле, – простонал Сириус.
– Не заметно, чтобы ты сильно напрягался! – буркнул Джеймс, оглянувшись на своего друга – Сириус сидел за партой, откинув стул на задние ножки и положив скрещенные ноги на стол. Вид у него был такой, как будто он вот-вот умрет от скуки... или грохнется на пол. – Давай, помоги мне, придурок! Твоя идея была обмотать кабинет бумагой! Так что тащи сюда свою ленивую задницу! – и Джеймс снова занялся личными делами, которые им было поручено рассортировать по алфавиту.
Раздался грохот – Сириус вернул стул в нормальное положение и, шаркая подошвами, приплелся к стеллажу.
– Почему Рем нам не помогает?
Когда Сириус, пытаясь всунуть папку на полку, повис на ящике, тот вывалился, и Сириус грохнулся с ним на пол. Отсмеявшись, Джеймс принялся собирать с ним бумажки.
– У него опять мама заболела, – проворчал Джеймс, ползая на коленях по полу и беспощадно пачкая в пыли школьную форму.
Какое-то время они не говорили и только сердито сопели, копаясь в бесконечных и бесконечных бумажках. Время от времени раздавалось сердитое цоканье или чертыхание, когда из очередной папки выпадал ворох бумаги.
Каждый винил другого в том, что завхоз Прингл поймал их на горячем, а потом еще и не дал подраться как следует, чтобы отомстить за провал розыгрыша. И ни один не решался первым признать, что идея совершить проделку среди бела дня была действительно дурацкой...
– Эй, Поттер...
– Ну чего?
– Ты сказал, у Ремуса мама заболела? – озадаченно спросил Сириус.
Джеймс вытер нос, на котором повисла паутина.
– И?
Сириус молча подошел к нему и протянул ему бумагу.
– «Личное дело Ремуса Джона Люпина...»

...1977...

– Ты как, Рем? – участливо спросил Джеймс и постучал пальцем по зеркалу. – Ремус, прием! Заканчивай, Бродяга! – резко бросил он, повернувшись на секунду к другу.
Они сидели в спальне мальчиков в ожидании возвращения Хвоста из Визжащей Хижины, полностью одетые, снаряженные и готовые к ночной прогулке.
Сириус валялся на своей всклокоченной постели, закинув ноги на один из столбиков, и последние полчаса с совершенно невменяемым видом бросал в стену резиновый мячик.
И уже после первых десяти минут Джеймсу начало казаться, будто Сириус стучит мячиком не об стену, а об его голову.
После его просьбы стук на секунду затих, а потом снова возобновился.
– Джим?
В отражении появилось совершенно больное осунувшееся лицо Ремуса. Серое, покрытое потом, оно напоминало растаявший воск, в то время как глаза горели лихорадочным огнем и уже приобрели зловещий фосфорический свет. Ремус прятался в Хогсмиде уже вторые сутки из-за приказа этой чокнутой ведьмы, и они время от времени по очереди носили ему еду – перед полнолунием на него накатывал сумасшедший голод, и он в буквальном смысле горазд был грызть самого себя. Чем больше проступала на небе назревающая луна, тем более дерганным и вспыльчивым становился их друг.
– Как ты себя чувствуешь?
– Ничего, я в норме, – Ремус утер лоб. Отражение немного дрожало. Джеймс понял, что у Люпина трясутся руки. – Вы скоро придете? Который час? У меня нет часов.
– Ждем Хвоста. Рем, я... спрятал аптечку в нише под кроватью в прошлый раз...
– Я знаю... я уже выпил весь бадьян, какой нашел... – лицо его вдруг свела судорога боли. – Не помогает...
Стук снова замер.
Джеймс переглянулся с Сириусом.
Обычно Ремусу хватало пары ложек, чтобы превращение прошло менее болезненно. Теперь же он выдул три пузырька и...
– Она спрашивала про меня?
Джеймс снова взглянул в зеркало.
– Да, спрашивала за завтраком, – старательно небрежно обронил он. – Мы показали ей твое письмо, – он усмехнулся. – Она даже почерк проверила.
Сириус снова застучал мячиком. На этот раз с какой-то особой озлобленностью.
– Хорошо, – вздохнул Ремус. – Приходите скорее, я один тут скоро подохну.
Ремус пропал.
Джеймс со вздохом сунул зеркальце в карман.
– Чертовы... бабы... одни... проблемы... из-за... них...
Он оглянулся.
Каждое слово сопровождалось сильным ударом мяча об стену. Поверх адской смеси волшебных и маггловских плакатов мотоциклов, девушек и музыкальных групп Джеймс увидел большую фотографию Блэйк Забини.
После того, как она обрадовала Сириуса новостью о будущем отцовстве, в его лучшем друге лопнула какая-то очень важная струна.
Внешне он оставался таким же, как и всегда: веселым, болтливым, легким на подъем...
Но вот когда на горизонте появлялась Блэйк, Сириус терялся, раздражался, становился рассеянным и смотрел на сияющую Забини с такой опаской, словно ждал, что она вот-вот взорвется. Джеймс привык к другому Сириусу, и такая перемена бесила его, хотелось схватить горе-папашу и встряхнуть, как следует. Но он ничего не мог поделать и был вынужден молча наблюдать за тем, как его лучшего друга в кандалах ответственности тащили в новую, совершенно поганую жизнь. К тому же, теперь ему приходилось терпеть постоянное соседство пустоголовой куклы и ее бесконечный треп о том, как они с Сириусом будут вместе жить. И самого Сириуса, у которого во время этих разговоров был вид человека, готового совершить убийство.
– Гребанная... идиотка... три... секунды... кайфа... и всю жизнь...я буду должен... сидеть с ней... тупая... мерзкая...
Джеймс тренированным движением выбросил руку и поймал отскочивший от стены мяч. В плече что-то нехорошо клацнуло.
Он швырнул мячик Живоглоту, который уже давно следил за игрой Сириуса жадными круглыми глазами. Котенок Лили, порядочно раздобревший на хорошей еде, бросился за мячиком в погоню, влетел под кровать и врезался там в чемодан Питера. Лишившись мячика, Сириус принялся стучать белым от напряжения кулаком в стену.
– «Сириус, у меня так кружится голова, принеси мне горький шоколад...», «Фу, зачем ты принес эту гадость, меня сейчас стошнит...», «Сириус, обними меня», «Сириус, мне плохо», «Сириус, а кого ты хочешь, мальчика или девочку», – он саданул кулаком по плакату, изображавшему маггловку в купальнике. – Я хочу взять ее маленькую пластмассовую башку и... – Сириус сделал вид, будто попытался раздавить руками невидимый кокос.
– Бродяга, ты сейчас захлебнешься соплями, сколько можно? Смотри на вещи позитивнее. Теперь ты будешь осмотрительнее выбирать себе подружек, – Сириус пружинисто вскочил с кровати. – Ну или по крайней мере научишься пользоваться защитными чарами, – добавил Джеймс, глядя, как Сириус метался по комнате, словно загнанный волк, и откусил кусок от одного из припасенных на ночь сэндвичей.
– У меня теперь не будет подружек! Самое противное, что этой сучке дохера нравится заставлять меня чувствовать себя виноватым! – Сириус поднял выкатившийся из-под кровати мячик. – Да она наслаждается своей властью! Как только она видит, что я говорю с девушкой, сразу же хватается за свой живот, как будто у нее уже начинаются долбанные схватки! – и он снова принялся швырять мячик об стену.
– Ты вообще уверен, что она не морочит тебе голову?
– Она показывала мне эту ебаную справку из Мунго, вон она, – Сириус мотнул головой по направлению своей кровати, и Джемс увидел, что к фотографии Блэйк в самом деле приколота кнопкой какая-то ужасно официального вида бумажка. – Буду встречаться с другими – она начнет трепаться. Она начнет трепаться – меня выпрут из Хогвартса. Откажусь на ней жениться – ее вонючие предки заявят в Визенгамот, что я ее побил или изнасиловал, не помню, что именно я сделал, но что-то ужасное. И тогда меня посадят в Азкабан! И тогда дом моего дяди перейдет к ней, все, чем жил Альфард, все, что он делал и на что положил свою жизнь, уйдет к этим Забини, а я всего-то-навсего трахнул ее в поезде! – его дыхание сбилось из-за резких выпадов рукой. – Так что я в капкане. Сначала женюсь! А потом клетка! И петля! – он в последний раз швырнул мяч об стену, и тот отскочил в Джеймса.
– Может, все будет не так плохо? – миролюбиво спросил Джеймс, пригнувшись. Живоглот радостно вспрыгнул на кровать. – Ты же как-то встречался с ней целый месяц.
– Сохатый, я встречался не с ней, а с тем, что у нее между ног, есть разница? У Забини мозг размером с совиный помет. Ты слишком привык к хорошему обществу, старик, Эванс на тебя плохо влияет, ты стал слишком позитивно смотреть на такое дерьмо как Забини. Это тебе не она, не Вуд, не Маккиннон и не... – он запнулся. – Не Маккиннон.
– Кстати, я сегодня видел твою «не Маккиннон», – вспомнил Джеймс. Сириус замер и слегка повернул голову. – Выглядит хорошо. Во всяком случае, она теперь снова с глазами.
Сириус помолчал какое-то время и благодарно кивнул.
– Может быть, ты поговоришь с ней сам?
– Нельзя, – быстро бросил тот. – Если Забини узнает, случится беда.
– А если Лили снова придется врать ей о том, куда ты пропал, тоже случится беда. Со мной. Мне на это весьма непрозрачно намекнули за ужином. Ты в курсе, что сегодня сделала на нем Малфой? Я почти зауважал ее...
– Нет, – Сириус обернулся, и хотя на лице его все еще блуждало мрачное сердитое выражение, его глаза сверкнули. – Что?..
Неожиданно скрипнула дверь. В спальню заглянул запыхавшийся красный Питер и торопливо поманил их за собой. Сириус мгновенно забыл про Роксану и свои беды, схватил куртку и бросился на выход, а Джеймс как попало запихал остатки сэндвича в рюкзак, застегнул молнию и прыжком вскочил с кровати и случайно наступил на хвост Живоглоту.

– Ну и куда это вы собрались?
Голос прогремел над их головами, словно гром среди ясного неба, как раз в тот момент, когда они уже собирались вылезти через портрет.
Сириус поспешно затолкал в карман Карту, Джеймс сунул под куртку мантию, и только после этого все трое неуклюже повернулись, стараясь выглядеть настолько невинными, насколько это было возможно.
На верхней ступени лестницы, ведущей в комнату для девочек, стояла Лили в плюшевом халате и воинственно упирала руки в бока. У ее ног в пижамных штанах вился обиженный Живоглот и мстительно сверкал глазами.
– Лили... – Джеймс беспомощно улыбнулся, лихорадочно придумывая оправдание. – Ты не спишь?
Сириус хлопнул себя по лбу.
Лили неторопливо спустилась вниз.
– Видишь ли, мы просто...
– Мы хотели...
– Да, мы собирались...
– Мы идем в Хогсмид... – вдруг выпалил Хвост и получил чувствительный толчок от Сириуса, – ... поиграть в карты! – закончил он и обиженно покосился на друга, потирая руку.
Джеймсу показалось, что в его голове кто-то произнес «Люмос».
Сириус рядом цокнул языком и театрально закатил глаза, Джеймс горестно (на самом деле облегченно) вздохнул и недовольно проворчал:
– Ну спасибо тебе, Пит.
Питер тоже подыграл им и сделал вид, что ему ужасно стыдно.
Лили сузила глаза.
– В карты, – повторила она, ввинчиваясь в Джеймса взглядом.
– Освальд, ты знаешь его, хозяин «Трех метел» играет во взрыв-карты по субботам, – неохотно проговорил Джеймс, всем своим видом демонстрируя покорность судьбе.
– На деньги, – совсем уж сокрушенным тоном признался Сириус.
– Он осмеял нас перед всеми, сказал, что нам в жизни не выбраться ночью из замка...
– Назвал нас сосунками! – воодушевленно добавил Питер.
– Он так не говорил! – возмутился Джеймс и отвесил Питеру затрещину.
– Ну что-то он все-таки говорил... – почесал подбородок Сириус.
– ... и мы не можем ему это спустить, понимаешь? – подхватил Джеймс. – Лил, над нами ведь будет смеяться весь Хогсмид! Ты хочешь, чтобы над твоим парнем смеялись?
– И они, скорее всего, уже смеются, потому что мы опаздываем, – многозначительно добавил Сириус, глядя в окно на затянутое облаками небо.
Джеймс и сам думал о том же, поэтому торопливо приобнял свою девушку за плечи и буквально потащил к лестнице.
– Это обычная вылазка, Лили! Ну хотя бы один раз притворись, что ты ее не видела, – уговаривал ее он. – Тебе совершенно не о чем волноваться...
– Когда ты так говоришь, значит, пора и вовсе бить тревогу! – она вывернулась, но Джеймс поймал ее за руку, развернул, так что Лили пискнула, и буквально повез к лестнице по паркету, словно она была тележкой на вокзале.
– Мерлинова борода, Джим, может быть, ты еще в кровать меня отнесешь и запрешь дверь?
– Мне нравится направление мысли.
Он легонько подтолкнул ее, и Лили послушно поднялась на несколько ступенек, но сразу же обернулась и спустилась на одну.
– Тогда, может быть, останешься?
Джеймс протянул руку через перила, так как подняться сам за ней не мог, и притянул Лили к себе.
– Нечестно, Лили, – пробормотал он, почувствовав, как в пальцах начинает покалывать от ее поцелуя. Она шаловливо улыбнулась и легонько лизнула его губы. – Лили, это чертовски не... – и он схватил ее лицо обеими ладонями.
– Эй, Ромео, мы тебе не мешаем? – послышался возмущенный голос Блэка.
– Почему ты назвал его Ромео? – удивился Питер.
Они оторвались друг от друга.
– Обещаешь, что не будешь опять нарываться на неприятности? – Лили облокотилась на перила, глядя на него сверху вниз.
Джеймс пропустил между пальцами вьющийся рыжий локон.
– А ты обещаешь, что не будешь меня ждать и ляжешь спать?
Лили сузила глаза, поджала губы и вдруг взлохматила ему волосы.
– Я думаю, мы договорились.
Джеймс поцеловал ее ладошку на прощание и побежал к друзьям.
Лили подождала, пока за ним закроется дверь, глубоко вздохнула и снова спустилась по лестнице.

Питер

...1973...

– У меня восемь пальцев, – громко и уверенно говорит Джеймс.
– У меня почти... совсем немного не дотягивает до восьми, – Сириус никогда еще не выглядел настолько самодовольным.
– У меня семь. Нет, даже скорее шесть... – с сомнением протягивает Ремус.
– Эй, а у тебя Пит?
Они сидят кружком на полу, все с расстегнутыми штанами. А ведь вечер так здорово начался – они ели конфеты, подслушивали девичник за стеной и рассказывали страшилки в темноте. А теперь...
Питер, красный до ушей, смотрит на любопытные лица новых друзей: нахальный самодовольный Поттер. Этот точно станет преступником и закончит свои дни в Азкабане. Так сказала мама, когда увидела его, а мама никогда не ошибается. Блэк, любимчик девчонок, скорее всего, подсядет на кровь, ничего хорошего от него ждать не приходится, точно станет вампиром. На кой черт ему такие длинные волосы?
Только Ремус не кажется ему враждебным. Ему можно сказать. И он говорит, с трудом подавляя слезы:
– Четыре...
Повисает пауза. Мальчики переглядываются.
Спальня просто разрывается на куски от их хохота, Питер умирает от стыда, а Ремус пытается их унять, но это бессмысленно, и он тоже начинает посмеиваться. Как делает вожак, так все делают, это закон, а Джеймс Поттер после этой ночи негласно провозглашен вожаком, это уже ясно. Питер лопается от злости, унижения и... зависти.
Они ведут себя как животные, они не понимают ничего...
Не понимают, что это – крах, что его теперь никогда, ни-ког-да не будут любить женщины...
Поттер успокаивается первым, застегивает штаны, поднимается с пола, подходит к окну и достает...
– Это что, сигареты? – настораживается Ремус.
– Ну и что? – пожимает плечами Поттер. Он закуривает, явно наслаждаясь их любопытными жадными взглядами, выдыхает дым и смотрит на небо. – Так говоришь, ты оборотень? – из его рта вылетает дым.
Ремус совсем мрачнеет.
– Эй, это круто, чувак, – Сириус толкает его в плечо.
– Совсем нет, – Ремус выглядит абсолютно убитым.
– Я бы хотел быть оборотнем, – хищно улыбается Сириус.
Ремус усмехается, качает головой и вдруг кажется Питеру очень-очень взрослым.
– Хотел бы я посмотреть на оборотня, – протягивает Джеймс и делает все, чтобы не закашляться от очередного глотка дыма. Питер чувствует прилив злорадства.
– Не получится, я тебя убью, – совершенно серьезно говорит Ремус, ковыряя пальцем дырку в ковре. – Я безопасен только для зверей, вот они меня видят каждую ночь...
Снова в комнате повисает пауза, только совсем другая, не такая как в первый раз. Теперь она настолько ощутимо наполнена озарением, что его можно потрогать рукой. Питер недоуменно смотрит на Сириуса, который в свою очередь ведет какой-то безмолвный диалог с Поттером, и лица у них и правда как у зверей в этот момент...
Ремус поднимает голову, видимо, почувствовав перемену, замечает их выражения и так и подскакивает.
– Нет-нет, даже не думайте об этом!
– Гениально! – Сириус тоже вскакивает. – Это гениально, черт возьми!!!

...1977...

– А... а... апчхи!
Джеймс и Сириус одновременно набросились на Питера и заткнули ему и рот, и нос, так что он начал задыхаться.
Филч оглянулся, подозрительно осмотрел пустой коридор, прямо посередине которого застыли мальчики под мантией-невидимкой, потом подхватил кошку с пола и пошаркал дальше, бормоча своей возлюбленной миссис Норрис какие-то угрожающие нежности.
Питер вырвался из захвата друзей и глотнул воздуха.
– Ты что, Хвост? – зашипел Сириус, толкнув его в спину.
– Простите... – Питер шмыгнул носом. – У меня аллергия на кошек.
– Идем дальше, он ушел. Шалость удалась! – Джеймс стукнул палочкой по карте, зажег свет, сунул палочку в зубы, повыше поднял мантию над их головами, и они двинулись по коридору вниз, на лестницу.
– Не прятал бы ты Карту, вдруг еще кто...
Не успел Сириус договорить, как вдруг дверь, мимо которой они шли, распахнулась и ударилась об стену.
Они дружно нырнули за огромные рыцарские доспехи, как раз вовремя, чтобы избежать столкновения с доктором Джекиллом. Он вылетел из кабинета, злой как гриндилоу, и с такой силой захлопнул дверь, что на пол посыпалась каменная крошка.
– Это бесчеловечно... она сошла с ума... совсем еще ребенок... – услышали они, прежде чем он ушел. – Ну уж нет, не допущу...
– Что это с нашим тихоней? – удивился Сириус.
– Какая к черту разница? – Джеймс подтолкнул его. – Идем, времени в обрез!

...1974...

– Ну и где ты, Сириус?
Сириус вытягивает руку и показывает на звездное небо.
– Вон, – нехотя произносит он. – Яркая звезда. В созвездии Большого Пса.
– А где созвездие Большого Пса? – морщит лоб Джеймс.
Они лежат кружком на траве в Запретном лесу, почти соприкасаясь головами. Июнь, слишком жарко, чтобы спать, и они отправились гулять, захватив ледяное сливочное пиво. Пустые бутылки из-под него валяются рядом в траве и издают легкий масляно-карамельный аромат. В чернильно-зеленой звездной летней ночи ароматно пахнут травы, и стрекочут кузнечики.
Питер громко икает.
– Вот оно, – Ремус тоже вытягивает руку и чертит в воздухе узор. – Созвездие Большого Пса.
– А-а-а... – Джеймс хмыкает.
– Какой идиот станет называть сына в честь звезды? – вдруг произносит Сириус, и это первый раз на памяти Питера, когда он заговаривает о своей семье. Тем более так.
– А какой идиот станет называть сына Джеймсом? – передразнивает его тон Поттер. – Джеймсов полным-полно... это предки, старик, хрен разберешь, что у них в голове.
– У моей матери в голове пусто, – ворчит Сириус.
– Зато она у тебя есть, – тихо произносит Ремус.
– Она мне не мать, – резко произносит Сириус. – Мне иногда кажется, что нет у меня нихера никакой семьи, – по голосу слышно, что фраза дается ему с трудом.
– Зато у тебя есть младший брат. Младшие братья – это круто.
– Не в моем случае.
– Я бы хотел таких братьев, как вы, – вдруг произносит Ремус, и голос его обрывается.
Джеймс и Сириус одновременно поднимаются и поворачиваются к нему.
Ремус поднимает голову и испуганно поджимает плечи.
– Вы будете смеяться, но это так. Да, я считаю вас братьями. Теперь смейтесь.
– Мы не будем смеяться, – серьезно произносит Джеймс, горящими глазами глядя на Ремуса, и Сириус согласно кивает. Питеру становится досадно. Скажи он такое, они бы уже заржали. – Дай сюда! – вдруг говорит Джеймс, вытягивая руку. Сириус понимает его без слов и достает из кармана тот самый перочинный ножик, о котором так отчаянно мечтает Питер. Замечательный, с кучей лезвий и всяких классных возможностей.
Джеймс без страха подносит лезвие к своей ладони, поджимает губы и вдруг делает глубокий надрез.
Ремус подскакивает, Питер тоже.
– Ты что делаешь?!
Джеймс вытягивает слегка дрожащую окровавленную ладонь перед собой и сурово оглядывает лица мальчишек.
– Клянусь, что я всегда буду вам братом, – произносит он без тени насмешки в голосе и вскидывает голову, как лесной олень, словно бросает им вызов.
Ремус завороженно смотрит на него, и тут Сириус тоже разрезает себе ладонь и хватается за его руку, так что их кровь смешивается.
– Клянусь, что скорее сдохну сам, чем предам вас, – рычит он, прямо как пес, глядя на них по очереди из-под спадающих на лицо волос.
– Парни, вы... – Ремус качает головой и вдруг подхватывается, хватает нож и без раздумий режет себе ладонь. Кровь брызгает на траву. – И я клянусь! Клянусь, что всегда буду вашим другом!
Питер предчувствовал, что это произойдет, еще когда Сириус схватился за нож, но теперь настает его черед, и он смотрит на окровавленное лезвие с ужасом, думая о болезнях и инфекциях, а парни смотрят на него. Они держатся за руки, их скрепляет нечто такое необъяснимое, что и Питеру ужасно хочется к ним.
С большим трудом ему удается сделать небольшой надрез, и он, задыхаясь от гордости, последним кладет ладонь на их сцепленные руки.
– И я тоже, – говорит он, дрожащим от радости голосом. Сириус хлопает его по плечу.
Он свой! Теперь он совсем свой!

...1977 год...

Ему никогда не нравилось смотреть, как Ремус превращался в оборотня.
Это было жутко, страшно, неправильно...
Питер превратился в крысу сразу, как только комнату залил голубой лунный свет.
Ремус поднял голову ему навстречу, и на лице у него возникло такое выражение, какое может быть у человека, который смотрит на палача, занесшего меч.
– О, началось! – сверкнул глазами Блэк, когда Ремус часто и тяжело задышал, и у него исступленно затряслись руки. Вместе с Джеймсом он подскочил к нему и скрутил, прежде чем Ремус начал рвать на себе кожу.
Питеру всегда казалось, что Ремус дрожит, потому что это волк так яростно рвется наружу.
А когда он однажды набрался смелости и спросил, почему его так трясет, Ремус смущенно признался, что в такие минуты он просто до безумия боится наступающей боли и ничего не может с собой поделать.
– Черт, Рем, и откуда в тебе столько сил, а? На вид такой безобидный... – пропыхтел Сириус, выкручивая руку с растопыренными скрюченными пальцами и когтями, которыми Ремус пытался дотянуться до своего лица.
– Эй, парень, спокойно! – прикрикнул Джеймс, когда Ремус импульсивно дернулся, вырвал руку из захвата и разорвал кожу на своей щеке. Из разреза сразу полезла густая коричневая шерсть. – Шрамы – это, конечно, круто, но ты не будешь нравиться своей Валери, если превратишься в фарш!
– Ты серьезно?! – выпучил на него глаза Сириус, и тут Ремус, который до этого боролся с болью, крепко стиснув зубы, мучительно взвыл, и его голос оборвался, превратившись в настоящий волчий вой.
Раздался тошнотворный хруст – его лицо начало вытягиваться.
Питер вжал голову в плечи, с ужасом глядя, как худая грудная клетка Ремуса ломалась, шевелилась так, словно из нее просилось наружу какое-то существо, как его колени меняли угол, как он увеличивался в росте, как покрывался густой коричневой шерстью и дико бился в руках друзей, пытаясь разорвать остатки кожи, под которой рос волк.
Джеймс и Сириус кричали что-то, но Питер слышал только рев превращающегося зверя. Он горазд был сорваться с места и убежать в любую секунду, потому что ему было страшно, и он не находил в происходящем ничего забавного. Но не мог. Любопытство было равносильно страху, и он смотрел на то, как его друг, такой привычный Ремус превращался в отвратительное жуткое чудовище...
А когда же он окончательно превратился, Сириус, обернувшись псом, бросился на него и повалил на пол, так что Питер не успел толком ничего рассмотреть, а Джеймс отскочил в сторону, посмеиваясь над их возней.
– Рады снова видеть тебя, Лунатик! – провозгласил он и низко поклонился оборотню.
Оборотень дернулся, услышав человеческий голос, голодно заревел и сорвался с места, но Джеймс в один миг превратился в оленя, резво скакнул вбок и нахально сверкнул в темноте большими влажными глазами. Волк замер с поднятой лапой и озадаченно опустил уши.
Сириус звонко гавкнул.

...1975...

– Эй, я здесь, ау-у! – Джеймс задыхается от смеха, складывает руки рупором и воет на волчий манер. Оборотень бросается на него, но мальчик в последний момент превращается? и в сторону отскакивает красивый, почти величественный благородный олень, а неповоротливый, но довольно большой щенок-оборотень мешком падает в траву.
Сириус покатывается со смеху и легонько подстрекает его чарами щекотки, а когда оборотень бросается на него, смех Блэка удивительно гармонично перерастает в лай, и уже не он, а большой черный пес бросается оборотню навстречу и валит его на землю, но они не дерутся, а просто цапаются и возятся, как в тот день, когда Ремус пытался отнять у Сириуса свой новенький значок старосты...
– Давай, Хвост! – веселый голос Джима эхом улетает в лес. – Давай!
И Питер решается – трясущейся рукой направляет палочку на оборотня, зажмуривается и... то ли заклинанием ошибается, то ли еще чем, но он случайно обжигает его.
Оборотень воет от боли, тяпает пса так, что тот пронзительно взвизгивает и, обернувшись, бросается теперь на Питера, который от ужаса чуть не забывает трансформационное заклинание.
Огромная гора меха, мышц и вони обрушивается на крысу, но оборотень его просто не замечает, не находит в траве. Он падает на него и чуть не раздавливает.
Джеймс и Сириус где-то рядом помирают со смеха, глядя, как волк шарит лапами в траве, а Питер ненавидит их, да, искренне и от души ненавидит, потому что впервые в жизни, пусть даже и в облике крысы, он обделывается от страха.

...1977...

Они придумали развлечение.
Сириус придумал.
Он натравил на него Ремуса. Нет, не Ремуса, оборотня и заставил гоняться за ним по всему дому. Питер улепетывал от волка во всю силу своих коротких четырех лапок и не мог превратиться, потому что тогда бы его точно убили или превратили, а оборотень, эта мерзкая гигантская туша носилась за ним по всему дому, опрокидывая и ломая мебель, разбивая окна и дверные проемы.
Питер не знал, где ему спрятаться, метался по всем трем этажам и не знал, кого он больше ненавидел в эту ночь: парней, затеявших такую глупую и жестокую шутку, или эту Грей, которая сейчас рыскала по лесу в поисках волков...
Питер спрятался в уборной и запер дверь. Там он превратился в человека, и от страха его обильно стошнило всем, что он успел съесть за день.
Он был так напуган, и у него так громко колотилось сердце, пока он сгибался над унитазом, что он не услышал, как скрипнула дверь, осторожно снятая с петель, и оборотень вырос у него за спиной во весь свой исполинский рост.
Когда Питер оглянулся, у него в буквальном смысле душа ушла в пятки. Оборотень уставился на него своими безумными желто-зелеными глазами, зарычал и уже занес лапу, как вдруг на него обрушился черный пес. Пока они цапались и рвали друг на друге шерсть, Джеймс из гостиной внизу пробил дыру в полу уборной и крикнул:
– Прыгай, Хвост!
Питер прыгнул, но оборотень, который, видимо, не хотел так просто упускать свою жертву, ухватился когтистой лапой за его штанину, и они все кучей обрушились на первый этаж.
Увидев двоих людей вместо привычных животных, оборотень совсем ошалел, отшвырнул от себя Сириуса и бросился на них. Джеймс загородил собой Питера, вскинул палочку и тут...
Тут что-то случилось...
Сначала где-то вдалеке раздался отчетливый густой вой.
Оборотень замер, навострив уши, и обернулся.
А потом вой повторился, и оборотень как зачарованный опустился с двух лап на четыре и принюхался, совсем как собака.
– Сириус... – Джеймс чуть задыхался и не сводил широко распахнутых глаз и палочки с мохнатой спины волка. – Сириус, задержи его!!!
Вой повторился.
Волк без единого звука сорвался с места.
Пес и олень перекрыли ему путь, но он с легкостью раскидал их и бросился в заколоченное окно, выломав доски.

Сириус

Он гнался за оборотнем, так быстро работая лапами, что они полыхали от боли. Каждую секунду Сириус был готов услышать выстрел или свист стрелы, был даже готов к тому, что выстрелят в него, но все равно бежал, бежал как сумасшедший...
Джеймс бежал следом, но Сириус был быстрее. И даже несмотря на то, что их с Ремусом разделяло всего несколько метров, он все равно не мог догнать его!
Неожиданно его носа, окруженного цветами леса и шерсти, коснулся другой запах.
Этот бы он не перепутал ни с одним другим – густой аромат вишни, от которого у него защипало во рту. Сириус резко оглянулся и сразу увидел ее – маленькая человеческая фигурка боком спускалась по отлогому холму, направляясь в деревню, всего в десяти футах от них. На Роксане была темная мешковатая одежда, а за плечами у нее болтался рюкзак. Он понятия не имел, какого черта она забыла на окраине Хогсмида глухой ночью, но выяснять не было времени, и он резко изменил направление.
Услышав топот и рычание, Роксана вскинула зажженную палочку (ну не дура ли?!), взвизгнула (ради трусов Мерлина!) и бросилась наутек, однако бежать было поздно. Ремус уже почуял ее, земля дрожала под его лапами всего пару секунд, и вот он вытянулся в прыжке, вытянув лапы и раскрыв пасть.
То, что Сириус заметил Роксану раньше, спасло ей жизнь. Он выиграл всего несколько секунд, но их хватило, чтобы стрелой пронестись в высокой траве, сбить Малфой с ног и закрыть собой.

– Сириус, я не покусал тебя?
– Что? Ты имеешь в виду эти царапины? Брось, ерунда.
– Выглядит так, будто я пытался порвать тебя на куски...
– Лунатик, расслабься, я просто в колючий кустарник влез.

Сириус провалился в бесконечную сумасшедшую боль и, кажется, потерял сознание. Ночь полыхнула кислотным красным, а от жуткого собачьего визга, который сам он, конечно, просто не мог издать, чуть не лопнули барабанные перепонки. Он бил по земле лапами, извивался, вырывался, но волк не пускал его. Мерлин, какая же невыносимая боль, конец, пожалуйста, конец, сейчас, сейчас!
Но тут что-то случилось – боль стала меньше, а тяжесть спала.
Сириус разлепил слезящиеся глаза.
Оборотень скулил, визжал и бил себя лапами по окровавленной морде, пока стая летучих мышей хлопала по ней крыльями и драла ее бесчисленными маленькими коготками. Про него он забыл и очертя голову бросился в темноту, подвывая и рыча.
Малфой, белая как полотно, опустила палочку. Она лежала прямо под ним, нижняя челюсть ее мелко-мелко тряслась, а рука с палочкой ходила ходуном. Похоже, она была в двух секундах от того, чтобы тоже потерять сознание или тронуться от страха. Ну еще бы. Оборотень прямо у нее на глазах рвал на части собачку.
Сириус покачнулся и провалился в темноту.
Но ненадолго.
– ... слышишь меня?! Сириус, не смей! Не смей, засранец! – кто-то бесцеремонно врезал ему по морде, и Сириус очнулся. – Хвала Мерлину!
Это был Джим. Его лицо.
И его кулак.
Вот придурок.
«Какого черта ты бьешь меня, я тут кровью истекаю, садист!»
Сириус понял, что он все еще пес, когда наружу вырвалось лишь сердитое ворчание. Он инстинктивно попытался превратиться, но Джеймс вдруг снова врезал ему. Сириус ошалел от такой наглости.
– Не вздумай, придурок, он тебя укусил! – никогда прежде Сириус не слышал, чтобы у Джеймса так дрожал голос.
«Я тебе это еще припомню, олень!» – зарычал он.
Рядом с лицом Джеймса замаячило еще одно. На Сириуса взглянули знакомые бархатные глаза.
– Это... это правда... это Блэк?
«Да, детка, это я. А где этот сучонок, который меня покусал, я хочу оторвать ему его блохастый хвост и запихать в его же пасть!!!»
– Спокойно, Сириус... да, Малфой, это он, черт тебя подери, а ты что здесь забыла?! – вскинулся Джеймс.
– И это тебя сейчас волнует, Поттер?!
В носу Сириуса вишня яростно схлестнулась с хлопком и древесиной.
Неожиданно повеяло чем-то противным и кислым.
– Джеймс, он убежал в лес, убежал в лес! – истерично закричал где-то рядом Питер. Сириус вскинулся, но прокушенное плечо и бок отозвались немилосердной болью, и он неуклюже повалился в траву.
Джеймс грязно выругался.
– Побудь с ним, Малфой! – и он пропал.
Они остались вдвоем. Сириус покосился на Роксану. Она склонялась над ним и была так близко, что он мог видеть каждую ее ресницу, видел свое отражение в широко распахнутых перепуганных глазах.
– Я не могу поверить, – прошептала она. – Я просто не верю. Блэк... – она сглотнула. – Сириус, это ты?
«Как будто собака может ответить. Малфой, ты такая...»
Ему стоило это больших усилий, но он поднял голову и лизнул ее губы, как никогда ярко ощутив их вкус.
«... м-м, сладкая!»
Странно, но она даже не попыталась их вытереть, только почему-то засмеялась, но как-то странно, неправильно засмеялась, а пальцы ее рук довольно болезненно скомкали его шерсть.
Снова запахло древесиной.
– Поттер, он весь в крови, он что, умрет? Он умрет, Поттер?!
– Да нет, конечно, – проворчал Джеймс, усаживаясь рядом на колени. – Ты как, Бродяга? – он потрепал его по голове.
Сириус закатил глаза.
Ну вот, еще один желающий поговорить с собакой.
Сегодня что, ночь умных вопросов?
– Бродяга, боюсь, нам сегодня не обойтись без твоего носа. Ты как, не против?
Сириус понял, что он имеет в виду. Ремус убежал.
«Ясень цапень!» – проворчал он.
– Я сейчас тебя очень плохо залатаю, а когда мы вернемся, обещаю, Лили исправит все, что я натворю, – он вытащил палочку.
Роксана вдруг вскочила.
– Ты еще куда? – Джеймс схватил ее за руку.
– Надо сообщить в замок, сказать, что здесь оборотень!
«Чего?!»
Сириус подскочил, Джеймс тоже.
– Нет! – выкрикнул он. – Нет, не надо. Я... я видел людей в лесу! В замке уже знают, его уже ищут, но ты... – он быстро взглянул на Сириуса. – Ты все равно можешь нам помочь! Сириусу сейчас очень плохо. У нас в комнате есть коробка с лекарствами... там будет... э-э... бадьян! Он поможет. Принеси его! Питер тебя отведет в замок, хорошо, Питер?
– Я? А... да, конечно!
– Так не стойте, живее, живее! – он снова бухнулся в траву на колени и занес над Сириусом палочку.

Роксана

Роксана с грохотом распахнула дверь и ворвалась в спальню мальчиков Гриффиндора. Детали интерьера, какие-то мелкие особенности шумом скользнули мимою
– Где эта коробка? – Роксана задохнулась от быстрого бега. Перед глазами у нее все еще был большой черный пес с разорванной спиной и совершенно человеческим взглядом. – Где она, Питер? Как она выглядит? – она завертелась на месте.
– Маленькая такая, черная. Посмотри под кроватью!
– Под какой? – Роксана упала на колени, выронив палочку, и заглянула под ближайшую кровать. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как толстяк-друг Блэка выскакивает в коридор с ее палочкой в руках и закрывает за собой дверь. – Эй!!! – она подхватилась. – Эй, это что за шутки! Эй, ты! – Роксана забарабанила в дверь кулаком, но он запечатал ее заклинанием с другой стороны.
– Прости, но я должен был тебя запереть! Никто не должен узнать о том, что ты видела! – испуганно пискнул паренек из-за двери, и прежде, чем Роксана успела как следует возмутиться, она услышала, как он торопливо сбежал по лестнице вниз, в пустую гостиную.
– Ой! Ты почему здесь так поздно? – вдруг раздался внизу его голос.

____________________________________________________________

*В эпизоде с пальцами используется не длина пальцев, а ширина - подушечки пальцев выполняют роль шкалы сантиметров на линейке.