http://www.youtube.com/watch?v=QFFrkZOYojk
Вивальди - Времена Года - Зима

Эдвард невидящими глазами смотрел в окно, за которым неспешно проплывали чудесные итальянские пейзажи. Он уже давно не путешествовал в карете, предпочитая даже на длинные расстояния ездить верхом - утомительно, зато быстро. Был равнодушен к телесному комфорту; к этому его приучили годы странствий. Пышные перины, ворох воняющих рыбачьих сетей, голая земля, тощие монастырские тюфяки, жесткие пропотевшие седла - где только не доводилось ему преклонять голову. Эдвард вяло удивлялся своему внезапному решению, загоняя подальше гаденькую мыслишку, что оттягивать неприятные события и придумывать правдоподобные объяснения - это просто-напросто трусость. Он не считал себя трусом, но ему впервые за долгое время было действительно страшно...
Дувр, Ла-Манш, Кале - увеселительная морская прогулка по сравнению с его давним путешествием в Индию. Амьен, Дижон, Гренобль - так прошел июль. Эдвард нарочно миновал столицы - мрачно-возвышенный Лондон, хотя очень любил этот город и сейчас даже немного жалел, что отказался взглянуть на него - может, в последний раз. Стороной проехали и веселый развращенный Париж - как будто неприятны были бы воспоминая о его былых безумствах. И вот, наконец, Италия. Август - богатый, красивый, плодородный месяц для этой благословенной земли - торжествовал, заявляя о своих правах ярким солнечным светом, ослепительной синевой высокого неба, зеленью виноградников и сотней дурманящих запахов в густом воздухе. Вечная красота и убожество городов, мраморные дворцы и ужасающая вонь и грязь узких улочек, вызывающая роскошь разодетой знати и отталкивающее уродство бедности, божественные голоса, доносящиеся из храмов и стоны нищего, умирающего на ступенях собора, - такова была эта страна. Эдвард с невеселой усмешкой подумал, что она отражает его душу сейчас - наполненную одновременно горечью и светом. Зажмурился от ослепившего восходящего солнца. Прикрыв глаза, откинул голову на жесткую кожаную спинку сиденья...
Перед глазами стояла картина, четкая и ясная до последней детали, как будто виденная вчера.
Он сам, Эдвард - стоящий с мечом над бездыханным телом. Он словно видел себя со стороны - небрежная поза, вызывающая ухмылка, презрительный излом рта. Напротив него - темная фигура в плаще с капюшоном, лицо скрыто в глубокой тени. И бесплотный голос, неслышный уху, но проникающий в самою душу: "Ты попрал человеческие и божественные законы... ты уничтожил чистую душу, ты лишил мир частички света... ты посмеялся над невинными чувствами и убил эту любовь... Искалеченные судьбы, осмеянные стремления, втоптанные в грязь жизни... Расплата... расплата...." Тогда, холодея от собственной дерзости, он глумливо захохотал: "Ну так отправьте меня в ад! Похоже, это местечко как раз для меня, а?" - и еле смог уловить ускользающий шепот: "Ада для тебя будет недостаточно..."
Карета подскочила на ухабе, Эдвард вздрогнул и проснулся, хватая пересохшим ртом теплый влажный воздух. Дрожащими ладонями вытер совершенно мокрое лицо, потряс головой. Наваждение постепенно рассеивалось, развевалось душистым тосканским ветром. Срывающимися пальцами отвинтил крышечку фляги, глотнул раз, другой. С трудом успокоил дыхание.
Эдвард поколебался, потом решительно высунулся в окно, окликнул возницу. Возница - заросший до самых глаз седой бородой итальянец, долго не мог взять в толк, чего от него хочет странный пассажир. Поняв, долго горячился, размахивал руками, возводил глаза к небу: "Через монастырь? Сеньор, так вы потеряете целый день!!" И даже его итальянская лошадь, казалось, излучала любопытство и негодование, косила на обоих диким влажным глазом. Только получив заверение о щедрой доплате, возница моментально успокоился и продолжил неспешное движение.
Эдвард в который раз достал из-под рубашки маленький кружевной платок с затейливо вышитой буквой "B". Прижал к губам. Белла, Белла... Перед глазами словно наяву стояло ее лицо - умоляющие черные глаза и яркие губы, шепчущие: "Я буду ждать тебя!" Впервые он встретил такую женщину. Сначала ему казалось, что он читает ее, как открытую книгу, как все другие открытые книги. Множество женщин было в его жизни, и он умел добиваться их, достигнув высочайших высот в искусстве соблазнения; и так же легко умел расставаться, милосердно не разбивая сердец... И его сердце никогда не было разбитым, хотя он, как и все, желал любви, желал испытать простое человеческое счастье. Ведь больше всего хочется иметь недоступное, недозволенное... Но чем дальше Эдвард видел ее, тем больше он ощущал странное влечение, неодолимую тягу к этой темноволосой большеглазой девушке. Казалось, пара дней в замке Элис растянулась на недели. Он ловил ее взгляды на себе, пока развлекался с ее подругами. С удивлением заметил слезы в ее глазах, когда пел балладу дуэтом с игривой шатенкой Линн (у которой оказался не только потрясающе дерзкий язык, но и потрясающее сопрано). Когда пошли искать Диггори, он, как зачарованный, следил за ее лицом, освещенным во тьме башни таинственным красноватым светом факелов - страх, любопытство, надежда, предвкушение... Она все больше пленила его. По обрывкам речей он отметил ее ум, здравость и оригинальность суждений и полное отсутствие жеманства (чего искренне не терпел), да и не было у Элис жеманных подруг... Украдкой любовался ее чистой красотой - яркие черные глаза, шелковистые темные волосы, пухлые губы, гибкая девичья фигура... Эдварду тогда страстно захотелось оказаться с ней наедине. И совсем не для того, чтобы удовлетворить внезапно вспыхнувшее желание... Пара намеков, неверное предположение, галантная просьба - и вот другие изыскатели разбрелись по темным закоулкам, а Эдвард и Белла оказались на крыше башни. Кто из них первым предложил взглянуть на звезды - сейчас и не упомнишь. И лестница не подкачала - оказалась в нужной степени трухлявой и рухнула с одного точного неслышного удара. Последующие часы, проведенные под небом с этой невероятной девушкой, словно перечеркнули всю его предыдущую жизнь. Эдвард с ужасом начинал понимать, что Белла - и есть та любовь, которую он уже отчаялся познать. И самым горьким было то, что он встретил ее буквально в последние дни, на самом закате своей долгой никчемной жизни. Они не говорили о любви - и Эдвард сейчас был рад этому. Собрав всю свою волю, он не дал этим словам вырваться из его предательского рта. Хотя ему хотелось отчаянно кричать со всех крыш: "Белла, я люблю тебя!!!" И пусть он ясно читал ответ в ее глазах, ему казалось, что произнеси они эти слова вслух - они переступят запретную черту, из-за которой уже не будет возврата назад...
Белла потрясла его своей прозорливостью, когда заявила, что его поездка в Италию окажется для него роковой. Эдвард тогда похолодел - что это? Голос сердца, проницательность, способность видеть будущее? Или... Решительно тряхнул головой - нет, немыслимо... Из участников той давней трагедии в живых остался он один - из действительно живущих...
Как он был счастлив следующие несколько часов после освобождения из невольного (или запланированного) плена! Тогда Белла удивила и восхитила его еще больше - своей искренностью, чувственностью и безграничной доверчивостью. И он с благодарностью награждал ее - всеми мыслимыми удовольствиями, которые только изобрело человечество за столетия совершенствования искусства любви. Он был на вершине блаженства, глядя в ее счастливые глаза, и наслаждался видом ее наслаждения. И старался не думать о неумолимо истекающем времени - все потом, потом, а сейчас - только она, любимая, Белла...
Эдвард снова уснул, погрузившись в сладостные воспоминания, и на сей раз сон его был светлым и счастливым.