Пролог

Россия, г. Владимир
Девять лет назад

Девочки-балерины, столпившиеся на крыльце хореографической школы, затаив дыхание, наблюдали за тем, как одна из них смело отправилась в сторону табора цыган. Смуглолицые женщины в цветастых нарядах громко разговаривали на своем языке, не обращая внимания на то, как люди боязливо обходят их стороной, и, тем более, на девочку, нацелено пересекающую улицу и направляющуюся к ним. Цыганки слишком были заняты своими разговорами, чтобы замечать окружающий мир. Они оказались здесь не ради легкой наживы, а просто так совпало, что их табор решил на пару минут остановиться именно в этом месте: отдохнуть от долгого пути, которому пока не видно конца, да прикупить еды.
Смелая девочка на какое-то мгновение остановилась. Она боялась цыган так, что аж руки холодели, но в то же время спор есть спор. Половина хореографической школы сейчас буравит ее взглядом и ждет, что она струсит. Черта с два! Девочка подняла подбородок, сжала заледеневшие от страха руки в кулачки и продолжила путь. А хрупкие и тонкие как тростинки, будущие балерины, больше похожие на гадких утят, чем на лебедей, не могли скрыть своего восхищения отважностью подруги и одновременно страха, который внушали им цыгане.
- Ну, Катя и смелая! – тихо, с каким-то особым трепетом проговорила одна из девочек.
- Ага, смелая, – хмыкнула другая. – Сейчас как напустят на нее порчу или еще что-нибудь пострашнее, вот тогда и увидим!
- Какая же ты противная, Маринка, – фыркнула стоявшая рядом с ней девочка с рыжими волосами.
- Тсс! – первая из говоривших приложила указательный палец к губам, тем самым, заставляя обеих замолчать. – Интересно, что она ей скажет?
Тем временем та, которая обратила на себя всеобщее внимание подруг, уже подошла к табору. Она остановилась в двух шагах от них, не решаясь подойти и попросить то, чего хотела. Переминаясь с ноги на ногу, девочка выжидала, словно судьба сама должна была дать ей какой-то знак.
Неожиданно одна из цыганок повернулась к скромнице. В женщине не было ничего особенного: невысокая, статная, с черными густыми волосами, заплетенными в косу, темно-карими глазами и смуглой морщинистой кожей. Огромные серьги в ее ушах неприятно позвякивали при каждом дуновении ветра, а цветастый платок, наброшенный на плечи, выглядел поношенным и блеклым. Подол ярко-зеленой юбки был заляпан грязью почти до самых колен, но, казалось, цыганку это ничуть не трогало.
- Ты что-то хотела, милая? – обратилась она к девочке, растягивая пухлые губы в приветливой улыбке.
Та сделала робкий шаг навстречу.
- Да… Погадайте мне, пожалуйста, - тихо попросила она, протягивая цыганке все имеющиеся у нее деньги.
Женщина с легкой усмешкой оглядела девочку. Она казалась ей маленькой, болезненно бледной, хрупкой, как фарфоровая статуэтка, к которой даже страшно прикасаться, но в глубине больших, открытых карих глаз таилась великая сила, та самая, которую еще называют силой воли. Темно-русые волосы девочки, забранные в тугой хвост на затылке, слегка пушились, даже не смотря на то, что прическа не давала им не малейшего шанса вырваться на свободу. На вид скромнице было не больше двенадцати лет, но уже в этом возрасте в ней таилось что-то особенное, даже величественное в некоторой степени. Почему-то это чистое и наивное создание напоминало цыганке мангуста – внешность кажется безобидной, но только тронь его, и можешь глубоко об этом пожалеть.
- Ну, хорошо, - сказала, наконец, цыганка. – Только то, что я сейчас тебе скажу, нельзя никому рассказывать. Поняла?
Девочка утвердительно кивнула.
Цыганка подошла к ней.
- Дай мне правую руку.
Девочка покорно подала ей свою ладонь. Цыганка пристально взглянула ей в глаза, а потом устремила свой взор на руку спрашивающей. Многочисленные линии, изрезавшие мягкую детскую ладошку, местами пересекались, кое-где создавая еле заметные рисунки; местами шли ровно, словно пытались дать понять, что никак не связаны друг с другом. Но чем больше цыганка вглядывалась в ладонь, чем внимательнее считывала эти линии, тем больше ничего не понимала. То, что она видела, просто не могло быть. Нет, конечно, когда-то она слышала такое, к ее прабабке приходила женщина с подобной судьбой, но здесь…
- Я стану танцовщицей? – нарушил ее мысли звонкий голосок.
Цыганка подняла глаза на девочку, пытаясь понять ее вопрос.
- Я стану знаменитой танцовщицей? – уточнила свой вопрос та.
- Танцовщицей? – Голос цыганки казался далеким эхом.
Девочка подозрительно вгляделась в лицо женщины.
– Да, ты будешь танцевать, - спохватилась вдруг цыганка, вернувшись к созерцанию руки. - Я вижу талант, он тонкой нитью тянется через всю твою жизнь. Ты будешь танцевать, это точно! Добьешься в жизни всего, чего только захочешь, и судьба не будет к тебе строга. – Она сделала паузу. То, что ей предстояло сообщить пугало ее саму, и язык совсем не слушался. - Но есть то, - наконец, смогла продолжить женщина, - что мне сложно понять. В твоей жизни есть какой-то зверь. Не животное, не человек, а совершенно непонятное существо.
Светло-карие глаза, еще полные детской наивности, что обычно исчезает в этом возрасте, расширились от удивления. Девочка чувствовала, как любопытные взгляды подруг прожигают ей спину, и от этого стало еще неуютнее.
- Существо, - продолжала женщина, снова углубившись в изучение линий на ладошке, - существо, обладающее разумом человека и душой зверя. Он постоянно вокруг тебя, будто вы танцуете. Странно, что в таком возрасте эта линия у тебя очень точная... Видимо изменить это нельзя!
Цыганка замолчала, будто обдумывая что-то, а потом, вдруг, выпустила руку девочки и попятилась. В ее глазах застыл ужас. Она перекрестилась и вернула деньги, заплаченные ей за гадание.
- Ничего мне от тебя не надо, - зашептала она. - Ты уже за все заплатила. И зверь твой заплатил, но отпустить тебя не может. Прокляла ты его, а вещицу он твою хранит! Простить надо зверя, ибо нет ему покоя, мается он.
Цыганка снова перекрестилась:
- Спаси тебя Бог, танцующая со зверем!