Первое, что я помню в этом возрасте – конечно же, крошка Джимми. Он рос злым, капризным и болезненным ребенком. Он мог запросто укусить, ударить, облить содержимым ночного горшка и за это получить поцелуй в макушку и похвалу. Он признавал только авторитет Джима. У них уже тогда было свое сообщество, свои мужские развлечения. Иногда Джим старший выбирал жертву и наблюдал, как малыш пакостит, подбадривая и давая советы. Он просто травил его, как собаку. Травил ребенка на собственных сестер.

Как ни странно, но я могла поладить с братцем. Иногда, когда у него было хорошее настроение, мы довольно мило с ним играли. Я всегда была готова нянчиться с ним. В любое время суток, в любую погоду, если я была дома, я была готова исполнять его пожелания. Когда же настроение крошки падало, я пыталась поднять его из всех своих сил. И искренне была безумно рада, когда у меня выходило насмешить его перед приходом Джима старшего. Просто смех сына немного улучшал его настроение.

Если же мне не удавалось, я покорно терпела все издевки малыша и ему, в конце концов, надоедало. Издеваясь он, в отличие от отца, не получал наслаждение, а просто не знал, что это неправильно и есть другие способы выражения своих чувств и эмоций.

Второе важное событие, произошедшее в год моего десятилетия, касалось самого дорогого человека на земле для меня в то время - Мелоди.

В один из дней Мелоди не пошла давать свои представления на улицу. Она могла себе это позволить. За одно представление она зарабатывала больше, чем кто-либо из нас за неделю. Возможно, больше, чем Джим.

Она решила пойти со мной, а я не видела ничего плохого в ее решении. На переменах она отсиживалась в моей коморке, а во время уроков наблюдала, как я мою полы, подслушивая, что происходит в классах.

Во время третьего урока я мыла коридор возле класса музицирования. Слышимость была великолепной, и я любила работать здесь. Музыка успокаивала меня. Ученики разучивали рождественские гимны. Один из них мы знали, это была старая песня, мама напевала ее нам. Мелоди тоже исполняла ее в своих выступлениях. Я не знаю, как вышло, наверное, воспоминания о маме поглотили нас, но мы стали тихонько подпевать. И на последнем куплете, в самый яркий момент песни Мелоди взяла на две октавы выше детей, певших в классе. Получилось очень красиво, но очень громко. Класс затих, и мы услышали шаги. Убегать было некуда, и мы застыли на месте. Из класса вышел мистер Карсон и возмущенно посмотрел на нас. Он спросил, кто пел и велел зайти к нему после уроков.

Я была в ужасе. Я думала, он расскажет директору, что я сорвала урок, и меня вышвырнут на улицу. Я пыталась сообразить, что мне делать дальше, но не могла ничего придумать.
Не то, чтобы мистер Карсон был страшен. Я просто не знала, чего от него ожидать. Он преподавал в школе первый год, только после семинарии. С одной стороны он никогда не издевался надо мной, не давал бессмысленных заданий, не бил и даже заступился за меня, когда в начале года меня таскали за волосы. А с другой, насколько я могла понять от миссис Кент, директор школы приходился ему дядей. То есть он мог погубить меня, даже не обратив внимания, передавая подливку за семейным обедом.

Я тряслась от страха. Мелоди же была совершенно спокойна. Она заверила, что если меня выгонят, она возьмет меня к себе в помощницы. Но я понимала, что помощницы ей совсем ни к чему. А быть лишним ртом не хотелось.

Итак, к трем часам, когда занятия окончились, я готова была умолять мистера Карсона на коленях, целовать его сапоги, если нужно, только бы остаться в школе. Мы подошли к классу, и я робко постучала, мы вошли. Учитель снова спросил, кто пел и велел спеть снова. Он внимательно смотрел и слушал. А затем неожиданно спросил, не хочет ли Мелоди заниматься с ним в частном порядке. Мелоди рассмеялась, я с ужасом смотрела на нее. Но она ответила мистеру Карсону, что у нас нет средств для этого. Он рассмеялся в ответ и заверил, что готов заниматься с Мелоди, потому что у нее был исключительный дар, и он хотел бы развивать его. Он был готов предложить Мелоди стипендию – содержание для обучения. Мелоди, казалось, не была ничуть удивлена. Она пожала плечами и сказала, что занятия два раза в неделю ее устроят. Мистер Карсон назначил ей время. Мелоди тут же вышла. Я же упала на колени перед ним, благодаря, и умоляя не выгонять меня из школы, не рассказывать, что Мелоди моя сестра. Он ободряюще улыбнулся мне и дал слово.

Дома я уговорила Мелоди не показывать в школе, что она меня знает. На это было несколько причин. Первая, ее появление в школе не могло пройти незамеченным для других школьников. И тогда они бы начали издеваться над ней, как и надо мной. А, зная Мелоди, я могла с уверенностью сказать, что она терпеть не будет. И тогда, не смотря на весь ее талант, ей перестанут давать стипендию и учить. Ей придется вернуться на улицу. Но эту причину я не сказала Мелоди, я сказала другую – если директор узнает, как она попала в школу – он меня выгонит. Мелоди так же дала обещание.

Целый месяц, после того случая я ходила, боясь своей тени, но все обошлось. Мелоди занималась и была довольна. Ее стипендии хватало не только на еду и учебники, но и на новую красивую одежду. Она делала большие успехи. Ее талант оказался, даже больше, чем изначально увидел мистер Карсон. Так что он возлагал на Мелоди большие надежды. Отныне она стала главной солисткой на всех выступлениях.

---

Давайте обсудим на ФОРУМЕ!
И не забудьте сказать спасибо бете - esse!

---