Я помнила себя с раннего детства. Возможно, потому что детства, как такового, у меня не было. Его не было ни у кого из моих сестер. Оно было лишь у крошки Джимми, моего единственного братца. Единственного, любимого и желанного ребенка в нашей семье.
Моя мать, Элен, была кроткой и скромной. Она никогда не перечила мужу, всегда была послушной. Она любила нас, ее детей, но эта любовь не шла ни в какое сравнение с уважением, которое она испытывала к мужу.

Мой отец, Джим старший, был одержим идеей наследника, хоть наследовать, в принципе, было нечего. Небольшой домик и крохотный лоскуток земли - вот и все, чем он владел тогда. Он считал, что девочки, как таковые, бесполезные существа, лишние рты. Если бы это было законно, если бы он не так сильно боялся Бога, вернее его кары, он бы топил нас, как котят, в первый же час после нашего рождения. Он пытался избавиться от нас, заставляя самих зарабатывать на хлеб, как только мы становились способны делать это.

Джим очень хотел иметь сына и предпринял для этого все возможное, но крошка Джимми младший появился в нашей семье лишь четырнадцатым ребенком. Я была восьмой. И уже в три года меня оставляли смотреть за Мелоди, моей двухлетней сестричкой. Старшие девочки уже тогда были вовлечены в исполнение страшных задумок Джима старшего. Мама носила близняшек - Джорджию и Джорджину - ей уже было трудно двигаться и следить за детьми. Я помню, как Мария, старшая сестра, которой тогда исполнилось одиннадцать, очень долго объясняла мне, почему так важно быть серьезной и ответственной. Я не поняла и половины ее слов, но точно уяснила - я отвечаю за Мелоди. Она не должна плакать, вести себя громко, капризничать. Особенно, когда с работы вернется Джим.

Мы с Мелоди тихонько игрались весь день в уголке комнаты. К вечеру она немного устала, проголодалась и начала капризничать. Чтобы хоть как-то отвлечь ее, я оторвала кусочек газеты, не больше моей ладони, и сделала из него гармошку. Потом с помощью этой гармошки я показывала Мелоди представления, и она была в восторге, хлопала мне в ладоши и смеялась своим чудным смехом. Но потом пришел Джим...

Он был зол. Он искал лишь повод и объект, чтобы дать выход скопившейся ярости. И он нашел его. Поводом стал маленький обрывок прошлогодней газеты размером с детскую ладошку.
Тогда он впервые сломал мне руку. Было ужасно больно, и я разревелась, но это только подзадорило его, взбесив еще больше. Он словно дикий зверь швырял меня ногами от стены к стене, пока не выплеснул все, что хотел. Затем он просто ушел в свою комнату и уснул.

Я выздоравливала долго. Синяки уходили неделю, рука срослась через два месяца, душа так никогда и не зажила. Но я вынесла из этого несколько уроков. Первый, если Джим приходит злой, лучше всего спрятаться подальше. Второй, если не успела - молчи, иначе будет хуже. Третий, если попалась - тебя никто не спасет, никто не пожалеет. Это были первые жестокие уроки жизни.

С тех пор я была более осторожна в выборе наших с Мелоди игр. Но, как оказалось, это не имело особого значения. Джим всегда умел найти повод - крошка на полу, пятнышко грязи на лице, вывалившийся из печи уголек, что угодно.

Хуже всего было, когда мама рожала очередную девочку. Тогда доставалось всем. Только в день рождения Мелоди, я была слишком мала и не помнила, что случилось. Возможно, я тихонько спала, и он забыл обо мне.

Еще ужаснее было видеть, как он издевается над сестрами, особенно над младшими, особенно над Мелоди. Она вообще была мне дороже других, скорее всего, разговор с Марией так повлиял на меня. Но я всегда чувствовала ответственность за нее. И всегда заступалась, отвлекая на себя гнев Джима. Так мне было легче. Да, мне было ужасно больно, но все же легче, чем смотреть, как его огромные кулаки опускаются на маленькое беззащитное тельце.

Со временем я научилась угадывать настроение Джима по стуку его башмаков. В случае опасности я старалась сначала спрятать малышей, а затем искала убежище для себя. В нашем маленьком домишке это было сделать очень нелегко, и я проявляла значительную фантазию. Не знаю, как я могла додуматься до этого своей маленькой детской головкой. Иногда он находил кого-то из нас, и тогда я выбегала из своего тайника, стараясь наделать при этом как можно больше шума, привлекая внимание к себе. Он снова и снова набрасывался на меня, то и дело, ломая мне кости, разбивая в месиво мое лицо, заставляя плеваться кровью. Но я выжила, я каждый раз выкарабкивалась, мне было необходимо быть в форме к следующему всплеску его ярости, чтобы защитить Мелоди.