2024-5-2

17

0

0

Мы летели уже больше трех часов, когда над головой раздался голос пилота:
- ...Некоторое время будет трясти, поэтому я прошу всех, в том числе обслуживающий персонал, оставаться на своих местах до того момента, пока мы не минуем зону турбулентности. У нас есть хорошая новость - ураганы принесли нам попутный ветер. Мы планируем ранний прилет - в девять часов двадцать минут вечера. В Лондоне идет дождь, температура четырнадцать градусов. Откиньтесь назад, расслабьтесь, помните, что болтанка скоро пройдет, и наслаждайтесь полетом.
Прошло около часа, прежде чем тряска прекратилась, и обслуживающий персонал получил возможность предложить услуги элитной части своих пассажиров.
Нам принесли меню, из которого мы могли выбрать потрясающий завтрак, который вскоре принесли бы, или роскошный обед, который принесут за полтора часа до посадки в Хитроу. Также был предложен большой выбор фильмов, журналов и газет с разных концов мира и на разнообразную тематику.
Я взяла меню и отказалась от журналов и фильмов. В самолете я развлекалась тем, что незаметно следила за своим соседом. Он все так же продолжал смотреть на облака, не отрываясь от этого занятия с самого взлета самолета.
Спустя некоторое время мне все же пришлось оторваться. И не потому, что глазеть на Эдварда Мейсена стало неприлично, просто подошла стюардесса, судя по карточке на груди, ее звали Марго.
- Мисс Свон? – спросила она. – Вы уже готовы сделать заказ?
- Спасибо, я не хочу есть.
- Уверены? – переспросила стюардесса.
- Да, благодарю вас.
- Может, тогда хотите чего-то выпить?
- Нет, спасибо, - пробормотала я.
Затем Марго посмотрела на Эдварда, который уже оторвался от созерцания облаков и прислушивался к нашей беседе со стюардессой.
- А вам что-то принести, мистер Мейсен?
- Из еды – ничего. Но если вы принесете мне несколько бутылочек виски, буду вам премного благодарен. - Он соблазнительно улыбнулся Марго. – А затем вы сможете до конца полета забыть о моем существовании.
Ага, как будто Марго смогла бы, а главное хотела забывать такого пассажира. Нет уж, так легко мистеру Мейсену не отделаться от нее.
- Простите, вы, кажется, пластический хирург? – спросила она.
- Нет. Травмохирург. А что, кому-то нужна помощь?
- Нет, но меня интересует ваше профессиональное мнение.
- По какому поводу? Если по пластике, то это не ко мне, не моя специальность.
Видимо, Эдвард Мейсен давно привык, что каждая девушка желает заполучить его, поэтому реагировал на слова Марго всего лишь отстраненной улыбкой.
- Вам принести лед к виски?
- Не обязательно.
- Хорошо, сейчас принесу.

***

Наконец-то принесли мое виски – целых шесть бутылочек. Видимо я таки понравился этой стюардессе. Кстати, как там ее зовут? Нет, не помню. А вот имя своей соседки я запомнил – мисс Свон. Еще бы не запомнить, ведь эта девчонка всю дорогу не спускала с меня глаз. Пускай я и делал вид, что ничего не замечаю, но прекрасно чувствовал его. Почему она так пристально смотрит на меня? А, не важно. Все равно вижу ее в первый и последний раз.
Когда я начал открывать первую бутылку, я встретился с взглядом шоколадных глаз. Они были такими же сердитыми, как должно быть были и мои, когда я застегивал ей ремень.
Я был удивлен этим взглядом. Почему она злится? Неужели она состоит в какой-то организации по борьбе с алкоголизмом? Нет, не похоже. Тогда почему она уставилась на поблескивающую жидкость в бутылке? В ее глазах читалась такая тревога, что я неожиданно почувствовал острую необходимость успокоить ее. И это я, Эдвард Мейсен, которому в принципе было наплевать на чувства остальных, ну кроме, конечно, моих пациентов.
Я не был алкоголиком. Это была неоспоримая истина. Я пил очень редко, исключениями были вечера после очень трудного рабочего дня, когда я заходил в бар возле больницы и выпивал стакан виски, или перелеты в самолетах. В такие моменты я не несу ответственности за жизни других. Еще одним исключением были поездки в горячие точки, где алкоголь помогал справиться с ужасом. Даже такой черствый человек, как я, с трудом переносит все тяготы войны, особенно когда постоянно сталкиваешься с людскими жертвами, и большинство из них умирает у тебя на руках, потому что ты не смог помочь. Хотя в моей практике таких случаев было мало. Я всегда работаю в самой гуще сражения, помогая солдатам, как только их ранят. Там больше шансов помочь им выжить, чем ждать от меня помощи после того, как они будут доставлены в больницу.
Ну и последний случай – Рождественская ночь. Ночь моих воспоминаний. Почему-то именно под бутылку виски воспоминания не причиняют мне такой боли…
Вообще-то я не собирался выпивать все виски. Но даже если бы я и выпил все, учитывая мой рост, вес, мышечную массу, с самолета я бы сошел полностью трезвым. Вот такая печальная судьба.
И сколько бы я не выпил, этому хрупкому существу на месте 2В не стоит волноваться за меня, ведь рядом с ней не окажется буйный, невоздержанный, болтливый пьяница.
Но вдруг я почувствовал желание узнать, о чем она думает. Я не мог понять, откуда оно взялось, но не смог удержаться.
- Скажите, о чем вы думаете?
Мой голос прозвучал тише, чем я ожидал. Так что я даже было подумал, что девушка не услышала вопроса. Но нет, услышала. Она подняла голову, посмотрев на меня встревоженными карими глазами:
- Что вы спросили?
- Я спросил, - так же тихо повторил я, - о чем вы думаете?
Не думаю, что она ответит. С какой стати ей разговаривать с незнакомцем, который может оказаться тайным алкоголиком, да еще и рассказывать о своих мыслях? И почему мне пришло в голову задать такой вопрос? Нет, видимо приближение дома все-таки негативно влияет на мою умственную деятельность. Однако эта хрупкая балерина ответила, да еще с такой неожиданной поспешностью:
- Я думала, что вам не следует пить, поскольку вы подавлены. Ведь алкоголь – депрессант, правда же?
- Да, верно. Но кто подавлен? Я?
Я был удивлен. С чего она взяла, что я подавлен? Однако я пристально посмотрел девушке в глаза и спросил. – Или вы?

***

«Вы», - подумала я. - «Вы обижены, угнетены, подавлены». Но как я могла такое сказать, не раскрывая тайны, откуда знаю об этом. Ведь смотря на его лицо, невозможно было увидеть даже малейших признаков этих чувств. Значит, есть два варианта. Либо история Алексис - ложь, либо Эдварду Мейсену действительно плохо, но он очень хорошо скрывает свои эмоции.
Но ведь раньше-то я видела его эмоции. Когда он оторвался от снежных хлопьев за окном и помог застегнуть ремень. Тогда в его глазах я видела боль, разве не так?
Значит, верным был второй вариант – мистер Мейсен отлично умеет скрывать свои эмоции. И сейчас он прячет горечь и боль за сверкающей улыбкой. Все чудесно, говорила она. Он всего лишь собирается немного выпить, чтобы отпраздновать грядущие праздники.
Маска была великолепна и очень убедительна, словно Эдвард Мейсен на самом деле задавался вопросом, уж не я ли чувствую себя подавленно. И беспокоился по этому поводу.
- Я не подавлен, - проговорил он. – И это значит, что, скорее всего, подавлены вы. Хотели бы вы поговорить об этом?
«Разговорите его», - такой была просьба Алексис. Ну что ж, мне выпал отличный шанс разговорить этого прекрасного мужчину с ледяными глазами, проморозившими меня до костей.
- Наверное, - пробормотала я. – Да. Спасибо.
- Вот и отлично. Кстати, меня зовут Эдвард. А вас?
- Белла.
Почему я представилась ему именно так? Ведь обычно я представляюсь Изабеллой, так почему именно ему я позволила называть себя так, как называют меня близкие?
- Рад познакомиться, Белла. Может, вы все-таки расскажете, чем вы подавлены?
Зря я посмотрела в его глаза, ведь уже и так наделала много ошибок. Не стоило принимать предложение Алексис, ах, не стоило. Чувствую, ничего хорошего из этого не выйдет. Его глаза на этот раз были зеркалом души. Души, в которой боролся огонь и лед – две крайности. Но было там и что-то еще, что-то, из-за чего я опять согрелась и почувствовала себя как дома.
Неужели ему действительно интересно? Не могу поверить, что такой мужчина может искренне переживать за такую женщину, как я. Ну не располагаю я мужчин к романтическим отношениям, что поделаешь. Как говорил мой отец – единственное желание, которое я вызываю у мужчин – желание защитить меня.
И сейчас Эдвард Мейсен интересуется, чем я подавлена. Я никак не могла справиться с чувством, что готова рассказать ему все – про школу, про детей, которые не хотят воспринимать меня, как серьезного учителя, о своих страхах и потерях. Но почему? Что такого есть в Эдварде Мейсене, что вызывает мое доверие?
- Белла? Вы еще здесь?
- Ой, простите. Просто так трудно это вспоминать. – Что бы такое рассказать ему. Нельзя же так затягивать с ответом. – Понимаете, мой возлюбленный и я должны были лететь в Лондон вместе.
Я удивилась произнесенным словам, но не Эдвард. Он посмотрел на меня, и в глазах у него разгорелось пламя, но в этом пламени не было и капли жалости. Меня саму же удивила интонация, с которой я произнесла слово «возлюбленный».
- Однако он встретил кого-то еще.
- Другую женщину?
«Женщина» и «возлюбленная» - почему-то я никогда не могла представить, что эти слова могут быть применимы ко мне. Хотя после моих неудачных свиданий и прошло больше шести лет, из нескладного подростка я так и не превратилась в прекрасную женщину. Все еще хрупкая девчонка, как называл меня отец.
- Да. Другую женщину. Он встретил ее три недели назад. Наша свадьба не отменяется, сказал он, просто откладывается.
- Вы планировали свадьбу?
- Да, она должна была состояться вчера. Но мы все отменили.
После этой истории Эдвард точно должен догадаться, о ком я говорила, что я подразумевала их с Алексис историю. Тогда дальше мы сможем говорить безо всякой лжи. Но присмотревшись к нему повнимательней, я поняла, что Эдвард не разгадал замысел. И не потому, что слушал невнимательно. Наоборот, он слушал напряженно, с полным вниманием. Может все-таки я ошиблась, и Алексис солгала мне. Но зачем?
- Вы его любите, Белла? Все еще любите?
Я хотела задать ему этот же вопрос. «Любите ли вы Алексис Аллен?». Но так и не решилась. Почему я не спросила Алексис о ее чувствах к Эдварду? Почему поверила ее истории?
Но сейчас Эдвард задал мне этот вопрос, и в его голосе слышалась хрипотца, которая гармонировала с тлеющей печалью в его глазах.
- Еще? – переспросила я. – Что вы имеете в виду?
- Ничего. Забудь о моем вопросе. Я лезу не в свое дело.
Казалось, будто ему действительно было чертовски интересно. И спрашивал он не от скуки или просто из вежливости, а из искреннего интереса.
- Нет, Эдвард. Пожалуйста. Возможно, это поможет. Разговоры ведь помогают, не правда ли?

***

Помогают ли разговоры? Откуда мне знать? Эдвард Мейсен всегда советовался только с собой. Всегда, это уже стало нерушимым правилом. Но она задала этот вопрос, словно сама не знала ответа на него. Словно была такая же одинокая, как и я. Одинокая? Вероятно. До тех пор, пока не влюбилась. И тут же столкнулась с предательством.
Одинокая хрупкая балерина хотела поговорить. Со мной. Кажется, ей действительно нужно было поговорить с мужчиной, который желал одного – одиночества, но сам начал этот разговор. Я мягко произнес:
- Да, так говорят.
- Я думаю, это правда. Когда говоришь вслух, это помогает. Боль становится меньше с каждым произнесенным словом. Вот только я не совсем понимаю, что вы имеете в виду под словом «еще»…
- Я объясню. Вот только учитывайте, что это вы слышите от меня.
- Что вы хотите сказать? Что никогда не любили?
Любовь… Она произнесла это слово бесстрашно, словно любовь все еще оставалась сокровищем, несмотря на боль, вызванную ее потерей.
Я разучился любить. Четырнадцать лет назад на могиле родителей я дал еще одну клятву – никогда никого не любить. Потеряв родителей, я не был уверен, что смогу пережить еще одну потерю дорогого для меня человека. Легче жить без всяких привязанностей, меньше боли.
Чтобы подтвердить мои слова, стоит только посмотреть на эту девушку. Даже у меня проснулось желание защитить это хрупкое создание от окружающего мира. А ее возлюбленный растоптал ее чувства, не заботясь о том, сможет ли она пережить все это.
- Нет. Никогда.

***

Я поняла, что он сказал правду. Нельзя с такой убежденностью лгать, даже виртуозным лжецам это не под силу. Я видела это по чистому блеску глаз Эдварда Мейсена – он никого не любил. Значит, лгала Алексис, а теперь и я.
Почему в переполненном аэропорту Алексис Аленн подошла именно ко мне? Почему именно я удостоилась чести полететь первым классом в Лондон? Почему именно меня она выбрала в компаньонки Эдварду, который будто бы отчаявшись, будет заливать свое горе всю дорогу?
Нет, Эдвард Мейсен не пребывал в угнетенном состоянии. Даже тени тех мук, которые описала Алексис, не было в его глазах. Та боль, которую я видела, была вызвана чем-то другим. Он ничего не испытывал к Алексис, поэтому это не могла быть боль от ее потери. Да, он потерял кого-то, и я могла видеть это в его глазах, но это была не женщина. К их потерям Эдвард Мейсен относился легко. Это был очень дорогой для него человек, которого он не смог спасти.
Темные круги под темно-зелеными глазами? Нет, это не был результат бессонных ночей из-за ушедшей женщины, которую он любил. Нет. Скорее всего, он пропадал на работе, спасая жизни. И сейчас, в самолете, у Эдварда было право изгнать мучившие его мысли о жизнях, которые он не смог спасти и с этой целью выпить немного виски и отпраздновать в одиночестве тот факт, что Алексис ушла из самолета и из его жизни.
Эдвард Мейсен и вправду испытал облегчение, когда оставил Алексис. Вот та правда, которую я увидела в зеркале из снежных кристаллов за окном. А какие чувства испытывала Алексис – кого это волнует? Скорее всего, как и другие знаменитые женщины, не смогла пережить, что этот мужчина бросил ее, а не наоборот. И единственным ее чувством была ярость. Тогда, оглядывая пассажиров, она кого-то искала. И нашла в моем лице.
- Я только сейчас поняла, что вы имели в виду, говоря «еще». Вас удивляет, как я могу любить человека, который безжалостно растоптал мою любовь.
Я увидела отвращение, которое пробежало по лицу мужчины. И оно было направлено на моего мнимого жениха, который посмел оставить меня перед самой свадьбой.
- Вы правы, - кивнула Белла. – Я не могла бы его больше любить. И не должна.
- Это сказано несколько поспешно, Белла. Слишком поспешно. Тем более, мы уже определились, что я не эксперт в данной области.
- Но я тоже так считаю. Когда кто-то демонстрирует вам, кто он на самом деле, не давайте ему больше шанса повторить это. Такой совет я дала бы вам, будь ситуация обратной. Я не смогла дать этот совет себе. Так что спасибо.
- За то, что разбередил старые раны?
- Вы не причинили мне боли, Эдвард. На самом деле, вы помогли.
- Не уверен, - мягко возразил он.
- Я чувствую себя прекрасно. Поверьте мне. И мои проблемы совсем не в любовных делах, - я отвернулась, заканчивая этот разговор. Господи, что же я натворила? Почему так легко поверила словам Алексис?