Сначала слуха достиг перестук копыт. Затем пришло осознание движения. Тело покачивалось в такт шагу лошади. Глаза, открывшись, ничего не увидели. Руки, дернувшиеся было коснуться лица… руки… Руки не ощущались. Словно бы их не было. Мысленно потянуться к запястьям, кистям, костяшкам, ногтям… Выстроив такую цепочку, Илльера попыталась пошевелить пальцами — тщетно. А вот попытка расправить онемевшие плечи отозвалась болью во всем теле, внезапной и резкой. И из этой боли постепенно, урывками и клочьями, всплыло воспоминание.

Всплеск паники воительница подавила сразу. Проку от паники не будет никакого. Закрыв и так ничего не видящие глаза, Илльера прислушалась. Сначала к миру за пределами мешка, затем — к себе. Мир шуршал ветерком, звучал фырканьем лошадей. Конвоиры ехали молча, не позволяя расслышать голоса, имена, даже понять, сколько их. Руки должны были оказаться за спиной, но совершенно онемели. Ноги притянуты веревками к стременам и седлу. Собственно, именно эти веревки и не давали упасть. Долго ли они ехали? Куда направлялись?..

Звук копыт изменился, затем послышался звонкий окрик.

— Открывай, увалень, мы не с пустыми руками!

— Неужто изловили кого-то, — раздался насмешливый голос в ответ. Затем обостренный слепотой слух уловил скрип и лязг отпираемых засовов. Стало еще темнее — кажется, лошади ступили в тоннель или арку ворот. Город? Замок? Тюрьма?

Кони остановились, звякнуло железо. Голоса, много голосов, из которых вырвалось:

— Слезай! — почти сразу вслед за этим ее дернули с седла.

Ноги предсказуемо не смогли удержать вес тела, и Илльера, стискивая зубы, осела на бок. Сжалась, пригибая голову к груди — предчувствуя удар. Он не заставил себя ждать.

— Думаешь, мы тебя понесем? — пинок пришелся в живот. — Как бы не так. Шевелись, пока можешь!

Мешок снимать никто не собирался. Веревки с запястий тоже. Илльера содрогнулась, представив, какая боль придет, когда руки наконец развяжут. Под коленями ощущался стык каменных плит. Мощеный двор… такой может быть где угодно. Очень медленно, стараясь не упасть снова, воительница поднялась на ноги. Пошатнулась. Устояла. Чья-то рука легла на плечо и подтолкнула вперед. Шаг, другой… Илльера послушно ступала, куда вели, и судорожно, на пределе отчаяния вслушивалась в шум вокруг — стараясь понять, чего ждать. Впрочем, иллюзий воительница не питала. Едва ли с мешком на голове привозят, чтобы побеседовать о погоде за бокалом вина. Оставалось только сообразить, кто именно будет задавать вопросы. И о чем…

В какой момент голова закружилась и утратила контроль над телом, Илльера не осознала. Просто следующий шаг внезапно закончился полетом, пустотой — и кулаком, врезающимся под дых.

— Не переусердствуй, — донеслось сквозь хриплое натужное дыхание. — А то в самом деле нести придется.

Мучительный путь закончился падением на холодные камни. Мешок прекрасно пропускал запах сырости. Предсказуемо…

Шаги пропали. Конвоиры ушли. Оставив ее как привели. Небрежность — или они знали, чего можно ожидать. Впрочем, к чему эти предположения… Конечно, знали. Иначе она бы тут не оказалась.

В горле пересохло. Последний раз она пила во время ужина. С тех пор прошла вечность. В уголке рта солоновато ощущалась кровь, снова выступившая после падения. Илльера слизнула ее и закашлялась. Холод камня заполз под камзол. Расползся по костям, добравшись до искалеченных ног. Воительница осторожно перевернулась на живот, подтянула колени и села. Искать спиной опору она не рискнула. Да и прислоняться к камням связанными онемевшими руками совершенно не хотелось… Так что оставалось просто сидеть, свесив голову, расслабляя усталую шею и отвлекая саму себя от мыслей о не шевелящихся пальцах, наверняка уже посиневших кистях и… и том, что неизбежно наступит, когда придет время разговора. Потому что не могло все оказаться просто и безобидно — с таким началом.

За ней вернулись скоро. Куда скорее, чем хотелось — потому что, как ни крути, а встречу с неизбежным хотелось отсрочить. Но что в последнюю очередь интересовало хозяев положения — так это ее мнение. Оставалось смириться — потому что сделать ничего Илльера не могла. Тело едва повиновалось. Когда ее поднимали с пола, она с трудом подавила стон, не желая показывать, насколько слаба.

Лестница, ровное пространство, снова лестница… Ее полувели-полуволокли куда-то наверх. Впрочем, какая разница, где начнется разговор. Закончится он там, где всегда и заканчиваются подобные встречи. И тем, чем обычно заканчиваются… Илльера в душе радовалась только, что она скоро получит ответ на вопрос «кто». Хотя проку от этого знания уже не будет.

Звук шагов стал глуше. Словно конвой теперь ступал по ковру. Воздух ощутимо потеплел. Воительница почувствовала, как ее начинает скручивать озноб. Железная хватка на плечах разжалась, позволяя снова упасть. В самом деле ковер.

— Оставьте ее и ступайте прочь, — раздался чей-то властный голос.

— Но, милорд…

— Я сказал, ступайте, — в голосе не прозвучало ни капли нетерпения или раздражения, но удаляющиеся шаги показались излишне торопливыми.

Илльера не шевелилась. Так и лежала на боку, опустив голову к плечу и выжидая.

— Полагаю, от этого уже можно избавиться, — мешковина проскользнула по лицу, и воительница торопливо зажмурилась, пряча глаза от удара светом. Первый вдох чистого свободного воздуха наполнил легкие. Да, здесь было сухо и тепло. Не чета подземелью…

Очень медленно и осторожно Илльера разлепила веки. Взгляд упал на витые ножки стола, ковровые узоры, разбегающиеся в стороны, но говорившего не отыскал. Он стоял где-то за спиной. Скрипнул извлекаемый из ножен кинжал.

— Это, возможно, тоже лишнее…

Илльера знала, что сейчас придет боль. Она стиснула зубы, почувствовав, как руки, избавленные от пут, повисают вдоль тела. И все равно едва смогла не вскрикнуть — показалось, что кожу изнутри разом пронзили тысячи раскаленных игл. Не игл. Лезвий. И каждое лезвие проворачивалось в ране раз за разом. Кровь разгонялась очень медленно. Человек за спиной, казалось, выжидал, пока она придет в себя, не торопясь начинать разговор, не торопясь и показываться. А сама Илльера ждала, пока пальцы и кисти придут в норму, рассматривала комнату перед собой и гадала, кого же увидит, если оглянется. Одна догадка уже не подтвердилась, когда неизвестный заговорил. Во всяком случае, голос она узнать не смогла. Но ведь это ничего не значило…

— Поднимись, — Илльера подняла голову, когда невидимый собеседник шагнул ближе и протянул руку. Подняла голову и замерла, с нескрываемым изумлением всматриваясь в аристократичное лицо с фамильным точеным носом и светлыми синими глазами.

— Ваша светлость, не ожидала вас увидеть, — воительница оперлась на поданную руку и осторожно, не делая резких движений, поднялась на ноги. Настороженно выпрямилась и снова встретилась взглядом с Аланиром, герцогом Ронбергом, младшим братом его величества Адаларда Этингера. С человеком, за чьей жизнью она ехала.

— А я как раз тебя и ждал, — Аланир кивнул на кресло. — Присядь. Оно мягче, чем пол каземата.

— Уж не хотите ли вы сказать, что специально меня искали? — Илльера послушно села и откинулась на мягкую спинку. В самом деле, давно забытое удовольствие. Можно было бы, конечно, нарочито присесть на самый краешек подушки, напряженно, сторожко, но какой смысл… если не получается уловить правила игры, остается только принять их и выжидать.

— Ну, а для чего тогда трудятся мои шпионы по всей стране, — герцог садиться не спешил, прохаживаясь по комнате, больше всего походившей на кабинет. У стен — высокие шкафы, в узкие окна от пола до потолка проникало более чем достаточно света, чтобы читать. На столе стопки бумаг, пучок перьев, свернутая трубкой карта, кинжал без ножен. Не самое обычное место для допроса. Так что ждать…

— Мне казалось, что шпионаж — не ваша прерогатива, — спокойным тоном произнесла воительница.

— Верно, я предпочитаю играть в открытую. Но на войне все средства хороши.

— И с кем же вы воюете? — подняла бровь Илльера. Главное, ни о чем не думать. Тогда и паника не придет. Даже при том, что для нее есть слишком весомый повод…

— Неверный вопрос, — по жестко очерченным губам герцога скользнула усмешка. — Не с кем, а ради чего.

— И вы, конечно, считаете, что ради блага государства? — устало прикрывая глаза, проговорила Илльера. — Мните себя спасителем отечества?

— Это мой долг. Долг любого патриота.

— И в чем же он, по-вашему, заключается? — со вздохом спросила воительница.

Аланир оперся спиной об один из шкафов и, скрестив руки на груди, окинул Илльеру долгим внимательным взглядом.

— А ты неважно выглядишь. Усталая. Измученная, — он повернулся и вынул из шкафа графин с золотисто-янтарным вином. За ним последовали хрустальные кубки. Вино полилось искрящей струей, стекая по полированным стенкам. Наполнив кубки до половины, Аланир протянул один Илльере. Та с усилием покачала головой.

— Вино превосходно. Зря отказываешься. Я не собираюсь тебя травить, уж поверь. Есть много куда более интересных способов убийства — тебе ли не знать, — герцог сделал глоток и снова посмотрел на собеседницу.

— Долг патриота каждый понимает по-своему, но на самом деле он один. Защитить свою страну. Любой ценой. Поступившись идеалами, принципами, законом.

— Вот как? Любой ценой? — Илльера стиснула зубы, не давая волю эмоциям. — Так может быть, именно от таких «патриотов», как вы, ее и нужно защищать?

— Или от таких, как ты, — Аланир поставил бокал и повернулся к окну. Илльера скользнула взглядом по кинжалу на столе. Боевой. С одного взгляда видно, что острый. А герцог, даже если и носит в своем замке кольчугу, горжетом пренебрегает… Тело снова повиновалось. Во всяком случае, хотелось в это верить. Вот он — шанс, ради которого она бросила все и ускакала в ночь. Одним слитным движением воительница скользнула с кресла, сделала один бесшумный шаг, не сводя глаз со спины Аланира, и коснулась кинжального эфеса. Лезвие не звякнуло, когда она подняла оружие со стола и так же плавно шагнула вперед…

— Что ты о себе возомнила, если пытаешься застать меня врасплох? — Аланир повернулся к ней и в то же мгновение подшагнул навстречу, перехватывая запястье одной рукой, а другой уже приставляя кинжал к ее шее. Он успел достать клинок, приблизиться и сбить ее атаку, казалось, за один удар сердца. Илльера горько усмехнулась, разжимая вывернутые пальцы. В самом деле, на что она надеялась против лучшего бойца Альрахена. На что… на чудо. Которого не случилось. Он ждал этого. Он ее провоцировал. Но рискнуть все равно стоило…

— Пытаюсь исполнить свой собственный долг патриота, — тихо произнесла Илльера, глядя прямо в синие ледяные глаза. — Только разве вы сможете это понять…

Аланир толкнул ее обратно в кресло и убрал кинжал в ножны.

— Замолчи, предательница, — эти слова были сказаны негромко, но гнев в голосе клокотал словно буря. — Ты ходишь по краю и хочешь сорваться. Ищешь легкой смерти? Снова? Я дам тебе на нее шанс. Если ответишь на мои вопросы.

— Это предсказуемо, ваша светлость, — и даже вопрос, казалось, уже задан и повис в воздухе. Илльера почти слышала его…

— Где принцесса?

— Почему вы думаете, что я знаю? — да. Это прозвучало. Именно то, чего она ожидала и боялась. И теперь оставалось принять последнее решение. Стоит ли ответ боли, крови и смерти. Стоит ли?.. А нужно ли принимать решение, если все уже давно решено?..

— Я же сказал, что мои шпионы не зря едят свой хлеб.

— Я даже не понимаю, о ком вы говорите. Давно не была при дворе, знаете ли… — чего она добивалась? Хотела вывести из себя? Разозлить? Потянуть время? Илльера чувствовала, как по телу расползается противная слабость обреченности.

— Не притворяйся, тебе это не идет, — процедил сквозь зубы герцог.

— О, до вашего искусства притворства мне далеко, — Илльера не моргая смотрела на Аланира снизу вверх, высматривая на этом красивом жестоком лице свой смертный приговор. — Я же в самом деле не понимаю, что вы хотите от меня услышать.

— Правду, — Аланир прищурился. — И если ты не расскажешь мне ее добровольно, будь уверена, я найду способ заставить тебя это сделать. Хочешь проверить, насколько разговорчива станешь в руках палача?

Да, именно так все и кончится… Смерть. Ради спасения этой избалованной девчонки. Но если заговорить — охотников явится слишком много. Столько, что даже Беркут не справится… Они умрут. Они все умрут. Чтоб Рихь жила? Стоит ли ее жизнь трех жизней? Нет. Но ведь сейчас она расплатится всего лишь своей. И тогда они выживут. Он выживет…

— Я не могу сказать то, чего не знаю, — медленно произнесла воительница. — И тем более не могу больше бороться за свою жизнь. С тех пор, как ваши головорезы напали на меня среди ночи в каком-то трактире, я ощущаю себя в дурном сне. Но вы, конечно, не желаете меня слушать и верить моим словам. Убедить вас мне едва ли удастся…

Она поднялась из кресла, не спуская с герцога настороженного взгляда. Он стоял очень близко, но остановить ее не попытался. А она и не пыталась ни броситься на него, ни схватить кинжал, валявшийся на ковре поодаль. Она просто сделала шаг в сторону окна.

— Взывать к вашему милосердию тем более бесполезно, что я знаю, насколько вы беспощадны к своим врагам…

— Ты будешь говорить или мне отправить тебя в застенок? — глаза Аланира сверкнули.

— Я говорю, ваша светлость, — еще шаг. На ковре растекалось светлое пятно солнечного света. — Ни один палач не может выбить ответы, которых нет в памяти. Вы можете запытать меня до смерти, но того, что не знаю, я вам все равно не расскажу.

— Ты знаешь. И не умрешь, пока не скажешь. Хотя и захочешь умереть, уж поверь.

— Верю, — выдохнула Илльера, делая третий шаг. За окном — бледный зимний день. В большие прозрачные стекла виден лес, дорога, облака, плывущие по сероватому небу…

— Уже хочу… — беззвучный шепот. Рывок вперед, всем телом, на пределе возможностей, чтоб не успел остановить… Удар плечом в тонкий переплет рамы. Хруст разбивающегося стекла, боль от пореза — от порезов… Все уже не имеет значения. В лицо ударил порыв холодного воздуха. Волосы взметнулись за спиной, глаза в один миг заслезились. Где-то там было солнце, небо, стены замка — но это было там. Далеко. А здесь был снег. Белый снег, который летел ей навстречу. И крылья — которых не было, чтобы превратить падение в полет.