Мысли моей семьи беспорядочным, асинхронным шумом отдавались в голове, но я, как мог, старался их игнорировать. И это давалось мне с трудом. Возбужденные до предела событием, произошедшим в нашей гостиной, они со скоростью, доступной только для нашего разума, анализировали и систематизировали полученную информацию, взрывая своими мыслями мой барьер самозащиты. И как я не старался отключиться от них, чтобы подумать, сделать собственные выводы, я не справлялся. Чужое волнение, эмоции, обрывки фраз, презрительные восклицания, тревоги, переживания - все это слилось в гремучий коктейль грозящий взорвать мой мозг.

А подумать было над чем, и подумать стоило.
Я видел это в отголосках мыслей Карлайла, который первым отошел от шока, ведь не каждый день в твоем доме происходит перерождение оборотня, и вся эта ситуация его уже больше беспокоила с научной точки зрения. Он разрывался между желанием как можно больше узнать о перерождении с точки зрения ученого, найти Беллу и поговорить с ней. С другой стороны, его начинала терзать вина за ее обращение. Еще в кабинете он заметил, что она плохо себя чувствовала, сейчас же все вставало на свои места. Белла, похоже, находилась на пороге превращения, а я, приведя ее в дом, полный вампиров, лишь ускорил запущенный природой процесс.

Вина! Наша вина! Карлайл буквально кричал об этом, и, считывая его мысли, я невольно проникся его страданием. Он вспоминал выражение ее глаз в тот момент, когда она поняла, кем является. Ее глаза! Мне не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить их. Боль, плескающуюся в темных омутах. Панику и страх, ужас при виде собственного облика. И снова боль. И это наша вина!
«Наша вина»! – молчаливо вторил мне отец, рассеянно проводя рукой по спинке кресла. Одним лишь своим присутствием мы отравили жизнь всем, кому не повезло иметь двадцать четвертый ген оборотня. Запустили его, активизировали, и назад пути уже не было. Они получали свое проклятье, и уже ничто на свете не сможет это изменить, они были обречены. Так же, как и мы.

« Как же я жить с этим буду?» - горькие, пропитанные отчаянием мысли Беллы, всплыли в памяти. Как? Хотел бы я дать тебе ответ на этот вопрос, но вряд ли являюсь тем, от кого ты захочешь услышать ответ. Я вспомнил свои первые минуты после перерождения, я не хотел ничего воспринимать, не принимая на веру очевидное, борясь с явным. Белла напоминала меня прежнего, наши человечные сущности были практически идентичны, и я, как никто другой, мог понять то, что она сейчас чувствовала. Я знал, насколько ей плохо, насколько она раздавлена и потеряна. Насколько она не захочет с этим мириться.
В районе молчаливого сердца впервые в жизни неприятно заныло.
Белла! Я напрягся, вспоминая свои первые часы. Я пытался прервать свое существование, не получилось, бессмертие не дало мне это сделать, а Белла…
Я невольно вздрогнул, сама мысль, что она может с собой что-то сделать, заставила стальные мышцы напрячься и приготовиться сорваться с места в любой момент. И пока мое тело готовилось реагировать, разум не понимал собственных реакций. Почему меня это так взволновало? Эта девочка ровным счетом ничего для меня не значит, она была лишь игрой, развлечением, не более. Так почему меня беспокоит, что с ней может что-то случиться?

Ответ готов был сформироваться, вот только разум решил его не слушать, отгоняя и не воспринимая мысли, отрекаясь от доводов, не веря в их реальность. Я отрешенно замотал головой и переключился на семью, уж лучше погрязнуть в шуме их нетерпения, чем продолжать развивать больную, недействительную фантазию.

Они достаточно быстро пришли в себя, но все же продолжали думать о произошедшем. И мысли были их разными: Эсми искренне жалела Беллу, ей не нужно было никаких сверхумений, чтения мыслей, чтобы понять, насколько тяжело восприняла она изменение; Эллис радовалась, что теперь я не смогу причинить Белле вред; Розали переживала только о запахе, оставшемся после посещения оборотней; Джаспер вздохнул с облегчением, когда сумел почувствовать эмоции, исходящие от девушки: его, как и меня раздражало то, что его дар перед ней бессилен; Таня, я даже не хотел пачкаться о то, что называлась ее мыслями; Эммет. А вот то, что думал Эммет, было интересным, но я не собирался больше потакать его прихотям и правилам игры. Игры, которая внезапно мне стала казаться не просто не интересной, но и не уместной. Я не хотел больше следовать спору и жить в установленных им рамками.

- Пари отменяется, Эммет! – вслух озвучив ответ на его мысленный вопрос, я поспешил к двери, стремясь покинуть гостиную и остаться в одиночестве. Новые факты, еле заметные изменения во мне самом - все это не давало покоя. Мне нужно было обдумать все, что произошло, и сделать это без наличия постороннего гула в голове. Потребность тишины, сейчас для меня была настолько глобальной, что я готов был убить, лишь бы достичь ее.
- Так не пойдет, договор есть договор! – Эммет в секунду догнал меня, преграждая дорогу. Его естественное желание - продолжить начатое - было превыше любого довода. Он хотел забавы, а я лишал ее.

- Ты не заметил маленькую, но существенную деталь. У нас форс-мажор, мы спорили на человека, я не намерен обхаживать оборотня. – Я кривил душой, для меня тот факт, что Белла превратилась в волка, не был существенен. Еще тогда, во время ее превращения, я понял одну маленькую вещь. Ее природа не вызывала во мне отвращения. Меня мутило только от одного вида ее собратьев, но не от нее. И это было странно, словно она была в шкуре оборотня, но подобным не являлась. Может из-за того, что и типичным человеком она не была? Ведь индейские мальчишки пахли псиной и до превращения, я мог читать их мысли, но она была закрытой от способностей вампиров во всех планах.
И это ее превращение сегодня. Я ведь не почувствовал ее, пока она не спустилась вниз, и запах появился не сразу, и мысли. Все это появлялось поэтапно, словно кто-то медленно и постепенно срывал наложенную защиту.

Но Эммет этого не видел, он решил, что я струсил.
- Подумаешь, оборотень! Так даже интереснее! – настаивал он. – Ну хочешь, я десять лет буду выполнять все твои просьбы!?
Розали презрительно скривилась, Эллис напряглась и с упреком смотрела на меня. То, что секунду назад я отказался от пари, возвысило меня в ее глазах, но тут же эта маленькая радость грозила разбиться об боль разочарования. Но я не собирался этого делать. Не собирался лишать сестру маленькой иллюзии о моей порядочности. И пусть мотивы были не столь благородны, пусть я и сам до конца не понимал, для чего это делаю, но я решил прекратить этот абсурд, и позволить любящим меня родным хоть немного порадоваться.
- Эммет, пари отменяется!
Эммет надул нижнюю губу и стал похож на большого обиженного ребенка. Но тут же новая мысль стерла это выражение и сменила его на хитрое.
- Тогда ты проиграл! – довольно улыбаясь, решая, что нашел аргумент, заставивший меня передумать, он радостно потер ладони.
А вот его, пожалуй, я разочарую.
- Хорошо, я проиграл! – спокойно улыбаясь, я попытался обойти Эммета. Сейчас, как никогда, я стремился покинуть дом, на душе одновременно было легко, словно я освободился от сдавливающего груза, и тяжело. Новое, неизведанное чувство тревожной неопределенности опускалось на сердце, заставляя руки нетерпеливо дрожать, а корпус поддаваться вперед. Я стремился покинуть дом, нахождение в нем меня тяготило, и пребывание с каждой секундой больше переходило в агонию заточения.
- Ты шутишь! – ошарашено выпалил Эммет. Его разум, похоже, не в силах был осознать сказанного мною. - Ты отдаешь мне машину?
Я равнодушно пожал плечами.
- Да. Заберешь ее из салона!
Машина для меня ничего не значила. Да, я хотел ее, выбирал, но оно того не стоило.
- Ты точно больной!
Беспомощно всплеснув руками, Эммет отошел от меня, освобождая дверной проем.
Я лишь ухмыльнулся. Раньше был ущербным, теперь буду и больным. Эммет не мог понять причин, по которым я отказывался от пари, ведь трусом, чтобы испугаться осложнений, я никогда не был, и проигрывать не любил. А тут так просто, отдал машину, при этом отказываясь от взятых на себя обязательств.
«Слабак!» - пронеслось в его мыслях.

Возможно. Я сам не понимал, что со мной происходит, и в принципе меня никогда не мучила совесть, и в благородство я не играл, но это пари. В одно мгновение оно показалось мне настолько грязным и недостойным. И я был только рад, что больше не был скован им.
А машина? Подумаешь, поезжу еще на прежней, не такая уж она и старая.
«Я горжусь тобой, сынок!» - чистые, словно горный пруд, добрые мысли матери нежно прикоснулись моего разума. Эсми старалась не упрекать меня, но я знал, что она страдала от ранее принятых мною решений, сейчас же сердце матери трепетало в новой надежде.
Я нахмурился, не хотелось одним незначительным жестом вселять ложные иллюзии. Ведь чтобы не произошло, я никогда не изменюсь, и с каждым разом разочарование становится лишь сильнее и болезненнее. Тяжело вздохнув, я подошел к матери и поцеловал ее в лоб.
- Куда ты идешь? – тихо спросила она, ласково прикасаясь к моей щеке.
- Не знаю! – так же тихо ответил я. – Хочу просто пробежаться, мне сейчас тяжело быть среди вас.
- Мы не можем не думать, – грустно ответила она.
- Я не могу не слушать. Когда все так взволнованы, моя голова просто разрывается.
- Я знаю, и мне жаль Эдвард.
Поцеловав Эсми на прощание, не обращая внимания на мысли остальных, я поспешно покинул дом.

Шлейф достаточно едкого и сильного запаха тянулся от нашего дома к северу. Мне не нужно было даже принюхиваться, он настолько пропитал воздух, что, казалось, ни один тайфун не сможет его развеять.
И хоть запах был не особо приятным, он был. И не задумываясь, что собираюсь делать, подобно одержимому сталкеру, я проследовал по ее следу.
Она ушла достаточно далеко, и, похоже, даже не заметила, что пересекла границу с Канадой. Ее это не волновало. Расстояние между нами существенно сокращалось, и я уже четко мог считывать все, что творилось в ее голове. Она страдала. Ее боль, отчаянье, отвращение к самой себе были настолько сильными, что я с трудом заставил себя не начать бежать сильнее. Я не был тем, кто мог ее утешить. Да и вряд ли она станет кого-то слушать.
Ее боль была ослепляющей, разрушающей, лишающей сил. Она не выдержала и рухнула на землю. Сквозь ее мысли я видел, как безумно она смотрит на окружающее ее пространство, как замирает ее душа, и большая, горячая слеза стекает по лицу и с негромким всплеском разбивается об лесную подстилку.
Одна слеза, вторая. Слезы, я не помнил, когда в последний раз видел их. Не помнил, какое воздействие на человека они имеют.
Но когда очередная влажная капля соприкасалась с землей, со мной происходило что-то странное. Неприятный холодок подкрадывался к мертвому сердцу, заставляя его сжиматься, а руки подыматься в успокоительном жесте. Впервые за мою никчемную жизнь мне захотелось кого-то, кто не являлся отцом или матерью, утешить. Захотелось стереть слезы, прижать к себе и успокоить.

Захваченный врасплох подобными мыслями, я вздрогнул и сжал руки в кулаки. Человеческие слезы неожиданно для меня самого пробили мое самообладание, и по мощной брони, в которую была укутана моя душа, пошли первые трещины. Я недовольно зарычал, потому что мне это не понравилось. Я не хотел этого. Не хотел изменений, противореча себе же. Если мне все это было не нужно, то какого черта я здесь делаю?! Что заставило меня пойти за ней?
Жалость! Мне стало жаль ее, я помнил свои ощущения после перерождения, и просто увидел в ней свою аналогию. Вот и все.
Успокоив себя подобным образом, я облегченно вздохнул и решил оставить ее одну. В конце концов, за нее должна беспокоиться стая, а не вампир. Мне здесь делать нечего.
Убеждая себя, я заставил себя развернуться в сторону дома, но что-то, невидимыми нитями приковавшее мои ноги к земле, мешало мне уйти.
Вздохнув, решив еще раз проверить, все ли с ней в порядке, я напоследок погружался в ее мысли. Проверю и уйду.
Она уже практически не думала, апатия и безволие струились по опустошенному сознанию. Похоже, ее разум сам себя защищал, лишая ее возможности соображать.
Я уже собирался покидать ее мысли, как мое внимание привлек резкий звук приближающегося поезда.
Мысли в ее голове пронеслись со скоростью света, принимая единственно верное, как ей казалось, решение.
- Нет! – в отчаянии выкрикнул я, и бросился вслед за ней.

Она приняла решение. Подобно одержимому существу, она приближалась к железной дороге, а я летел так быстро как мог, пытаясь ей помешать.
Я боялся не успеть, она же была спокойна, благодарно принимая возможность избавления, и это настолько разозлило меня, что я уже с трудом себя контролировал. Как она могла? Как она так легко прощается с жизнью? Как? Как можно считать, что все закончилось, что в жизни нет смысла, когда, возможно, все только начиналось?
Белла уже была на месте и совершенно спокойно опускала свое огромное тело на рельсы. Звук приближающегося поезда становился все сильнее, и я уже не различал, где слышу его четче, через ее мысли или через собственные ощущения.
Белла вздрогнула, когда железная махина вынырнула из-за поворота, ее тело напряглось, но она не передумала, закрывая глаза и не решаясь смотреть вперед. Она молча отсчитывала секунды и прощалась с родными.
Это завело меня еще больше. Черт! Я так был зол на нее, и на себя, за то, что был так далеко.
Огромная слеза, сформировавшись у края глаза, скатилась по ее лицу, пробивая в моей душе очередную трещину, и делая мою злость и ярость на нее еще более мощной. Ну, держись, Белла. Если я доберусь до тебя раньше, чем поезд, то я выбью из тебя эту дурь, и ты тысячу раз пожалеешь, что приняла это дурацкое решение.
И я успею. Я знал это, мой мозг до мелочей просчитывал траекторию движения, и у меня оставались секунды. Я выбежал к железной дороге практически в момент столкновения.
Собирая все свои силы, я бросился под поезд, в прыжке сбивая ее с места, и отталкивая на обочину.
Лежа на холодной земле, придавленный телом Беллы, я боялся пошевелиться, а она думала, что умерла. Но постепенно, она приходила в себя, осознавая, где находится, и с кем. И это было не самое ее приятное открытие. Белла отскочила от меня, как ошпаренная и, оголяя клыки, зарычала в мою строну.