Виконт до последнего был уверен, что не успеет. Сложно сказать, когда зародилась эта мысль; явно задолго до взрыва, что прогремел так далеко позади, при этом отдавшись приятно-мерзкой дрожью в глубине потрёпанного тела. Сама возможность провала, столь непривычная, чужеродная, навсегда отравила Виконта. Привыкший верить в свою неуязвимость, теперь он полулежал в пилотном кресле, наблюдая, как непроницаемая защита Безымянной постепенно поглощает резавший глаза свет, и перебирал мутные, словно запылившиеся мысли, пытаясь выбрать, какую из них сделать последней. Почему-то это казалось самым важным — свою работу он закончил, отдал долг человечеству; пора уделить время себе.
Оболочка Безымянной вытянула щупальце и обвила им капсулу, окончательно погружая Виконта в темноту. Он не был до конца уверен, что дело в оболочке. Его зрение помутнело уже давным-давно; возможно, именно теперь пришёл черёд тьмы, которая уже не расступится.
А ведь когда-то он презирал мысли о смерти. В череде мелькающих перед ним образов Виконт видел себя — молодого, всегда молодого, с вечностью впереди. Сложно было поверить в правдивость этих воспоминаний.
Будто в подтверждение сомнений боль, на мгновение утихшая, накинулась на него с новыми силами. Она рвала и сверлила, отдавалась в самой глубине костей, заставляла стискивать зубы, которые отзывались на это новой порцией боли. Виконт зажмурился — но тут же распахнул глаза, ведь их обожгла искорка, прорезавшая непроглядную муть за иллюминаторами. Искра росла, крепла, открывала знакомый до мурашек вид, который Виконт скорее вспоминал, чем видел: слезящиеся глаза щипало, а сморгнуть застившую их пелену не получалось.
Динамики зашипели, натужно выплёвывая звуки, никак не желавшие складываться в понятные слова. Но Виконту и этого было достаточно: его узнали, его впустили, и вот-вот он будет дома. Было бы бесконечно глупо умереть прямо на пороге.
Тряхнув головой и уже не обращая внимания на волну тошноты, вызванную этим движением, Виконт протянул к панели управления дрожащую руку. Покрытая морщинами, пятнами и запёкшейся кровью, она смотрелась уместно на фоне древней аппаратуры. Символично, что он возвращался именно в такой капсуле, кричавшей о том, какая развалина медленно умирает внутри.
Нужно было только попасть в нужное углубление в металле, но даже эта задача казалась невыполнимой. Зрение ничем не могло ему помочь, перед глазами двоилось и расплывалось, покачивалось и дрожало. Мир стал зыбким и ненадёжным. До крови закусив щёку — пара выступивших капель тут же утонули в пропитавшей рот ржавой вязкости, — Виконт всё-таки нащупал нужную ямку и с облегчением выдохнул. Зачем-то облизнул губы, покрывая их солёной плёнкой, и чудом сдержал приступ кашля.
— Бездушный Виконт, — прохрипел он. Хотел продолжить, но нужные слова растворились в болоте мыслей. Сглотнув, он повторил: — Бездушный Виконт, — надеясь, что этого будет достаточно.
Динамики вновь зашипели. Возможно, что-то осмысленное, но Виконт этого уже не слышал.
Обмякнув в кресле, он смотрел на приближающуюся Безымянную с едва заметной улыбкой. Пульс долотом стучал по ушам, разрывая барабанную перепонку, глаза нещадно резало тусклое сияние за бортом, тело превратилось в бесполезное желе, но Виконту было плевать. Были бы силы — он рассмеялся бы, торжествующе, победно. Ведь в голове крутилась одна мысль, повторяясь раз за разом, раз за разом, раз за разом.
Кажется, он всё-таки успел.
А дальше была череда расплывчатых силуэтов и лиц, осторожные, но уверенные прикосновения. Боль, которая разорвала всё его тело на куски и ушла, решив, что здесь ей разрушать больше нечего. Несколько уколов — и вены Виконта окутал уже забытый жар, разлился по телу, ощупывая каждую клеточку, ища прорехи, которые необходимо заштопать как можно быстрее. Виконт ощущал себя вышедшим из строя аппаратом, который чинят не сомневающиеся человеческие руки, но безупречный механизм. Вокруг него не было суеты, никаких криков и спешки; только отстранённость, сопровождающая любую рутину.
Боль окончательно стихла. Её место постепенно занимала пустота. Наконец от Виконта осталась только кожа, да и та истончилась настолько, что любой ветерок мог прошить её насквозь. Пульс бил по вискам изнутри оглушительным эхом, отдавался дрожью в кончиках полых пальцев. Глаза смотрели в потолок, но видели лишь белёсую пелену.
Всё шло как надо.
Виконту не нужно было ни одно из пяти чувств, чтобы понять, в какой именно момент он остался один. Просто воздух, пропитавший его насквозь, вдруг стал прохладнее и чище, принёс с собой неуместное облегчение. Что ещё изменили в нём последние годы?
И что из этого навсегда заберёт обновление?
Терпеливо дожидаясь его начала, Виконт пытался справиться с мечущимися мыслями. К ним вернулась былая ясность, и отвыкший от таких возможностей разум слетел с катушек. Сомнения, тревоги, предвкушение и недовольство налетали друг на друга, переплетались и перемешивались, сливались в одно и тут же словно испуганные пташки разлетались в стороны. Хотелось зажмуриться или мотнуть головой, но мышцы не то что не слушались: их будто никогда и не было в каркасе тела Виконта. Наконец он ухватился за воспоминание о себе-прежнем и сосредоточился на нём. Остальные мысли отступили, превратившись в неразборчивый гул, и это можно было считать победой.
Виконт вспоминал своё последнее обновление. Тогда он тоже был не в форме, но даже не думал о смерти. Лежал, как и сейчас, на белом, глянцевом, холодном полу капсулы и смотрел на своё отражение. Ему нравилось наблюдать, как затягиваются раны, испаряется кровь, разглаживаются морщины — редкие, тонкие, едва заметные. Вместе с ними уходило что-то ещё, важное, но мешающее. Обновления избавляли его от частички жизни, приобретённой за время задания; даже воспоминания о нём тускнели, становились искусственными, совсем к Виконту не относящимися.
Возможно, именно это и было для бездушных старением. Большинство со временем истончались, подобно бумаге, с которой раз за разом стирают неудачные штрихи в попытке добиться заведомо недостижимого совершенства. Виконт не любил смотреть им в глаза; когда-то яркие, они становились выцветшими клочками ткани — уже не непроницаемой, но каков был смысл в прозрачности, если за ней не скрывалось ровным счётом ничего, достойного внимания? Манекены, из которых вычерпали всё лишнее, добравшись до самого дна — именно они становились основой для пугающих слухов, что заполняли Вселенную.
Виконт был уверен, что никогда не станет таким. Он всегда с радостной благодарностью принимал ту разновидность забвения, что дарило ему обновление.
Но не в этот раз.
Три года — именно столько он потратил на самое запутанное из своих заданий. Остальные зачастую длились те несколько недель, что занимала дорога до нужного места. Время летело вперёд, но Виконт оставался собой и гордился этим.
Оглядываясь назад, он не мог поверить, что был столь наивен. Прошлое обновление пришлось на девяносто восьмой год его жизни, но с тем же успехом ему могло быть двадцать пять.
Последнее задание всё изменило. Разум, обрадованный возможностью пойти дальше, не сдерживаемый уздечкой череды обновлений, нёсся вперёд с запредельной скоростью. Виконт провёл на станции ликкоев тридцать восемь лет, а чувствовал себя повзрослевшим не меньше чем на тысячу. Он не постарел; глубоко внутри до сих пор бурлило желание действовать, которое ликкои не смогли искоренить, несмотря на все старания. Однако каждая его эмоция, каждая мысль обрели иной привкус, выточенные полученным опытом.
Его терять не хотелось.
Белёсая муть, застилавшая глаза, чуть рассеялась, и Виконт опустил веки, не желая видеть своё отражение. Оно не таило сюрпризов: кровь, наверное, уже убрали, но тело всё ещё походило на распаханное поле. Из сломанной ноги торчал край кости, отросшие седые волосы покрывали только небольшую часть головы — остальные сгорели ещё на станции. Виконт до сих пор не понимал, как именно ему удалось выжить, и воспоминания о побеге, подёрнутые плёнкой боли и придававшие ценность каждому вздоху, были тем опытом, избавление от которого отдавало бы горечью.
Как всегда неожиданно, капсула завибрировала, и невидимые раскалённые иглы неторопливо вошли в Виконта. Воздух сгустился, патокой облепляя неподвижное тело, и проник внутрь, заполнил пульсирующую пустоту. Эхо сердцебиения застряло в лечебной вязкости; его сменил едва слышный гул и женский крик, с которым к Виконту возвращалось прошлое.
Вместо радости узнавания он ощутил лишь глухое раздражение. Призраки, которые консервировали его молодость — сколько в них было фальши? Насколько сильно время переплавило их черты, сделав рафинированными образами, что прятались глубоко внутри, ожидая своего часа? Перед Виконтом мелькнули пряди, похожие на росчерки сотен комет в небе; глубокие синие глаза, в которых тонуло его отражение. Сколько раз он позволял затянуть себя в эту пучину? Вернуть в точку, с которой всё начиналось?..
Давление воздуха ослабло, и вместе с ним ушёл её крик. Тело казалось чужим: слишком лёгкое, слишком сильное, полное энергии, которую не в силах было вместить. Подняв веки, Виконт встретился взглядом со своим отражением.
Оно было прежним. Восстановление стёрло не только морщины с ранами, но и маскировку, до неузнаваемости изменившую его лицо. По чему он точно не собирался скучать, так это по облику фермера-размазни; тот идеально подходил для дела и одновременно вызывал в Виконте неприязнь, которую он так и не смог побороть.
Ошалевшее от вернувшихся сил тело требовало действий, всех и сразу. Не слушая его, Виконт медленно поднял руку, пошевелил пальцами на ногах, легонько повёл головой. Даже эти простые движения казались чудом. Сложно было не поддаться восторгу истинного обновления; однако глаза отражения оставались спокойными, на грани равнодушия.
В этом плане ничего не изменилось.
Медленно, не отказывая себе в удовольствии прочувствовать каждую клеточку, Виконт поднялся на ноги и потянулся. Сердце его билось размеренно, без перебоев, а мышцы не отзывались судорогой на малейшее сокращение. Он снова был молодым, готовясь ровно в сотый раз выйти из капсулы; каждый вздох оказывался слаще обычного. Осколки далёкого прошлого никуда не делись, они впивались в кожу, придавливали к полу, но восстановление не уничтожило главного: стремления меняться, что теперь гнало его вперёд.
Часть капсулы бесшумно поднялась вверх, открывая выход в длинный коридор. Казалось, Виконт оставался в полном одиночестве, но пустота была обманчивой: за ним наблюдали скрытые камеры и сотни датчиков, фиксируя сокращения мышц и сердечный ритм, скорость дыхания и состояние зрачков, что были почти не видны в чёрных провалах глаз. Любое восстановление сопровождалось этими наблюдениями, и Виконт не спешил, давая медикам и техникам спокойно снять все необходимые данные.
Он шёл, не отрывая взгляда от стопки одежды, ожидавшей его у выхода из восстановителя. Пальцы покалывало от желания поскорее взять в руки грубую джинсу и мягкую кожу, от которых он отвык так же, как и от молодого, полного сил тела.
Одевался он медленно и со вкусом, растягивая удовольствие. Стоило натянуть куртку — и руки, подчиняясь старым привычкам, автоматически хлопнули по карманам.
Не в силах сдержаться, Виконт громко хмыкнул, польщённый.
— Подарок на сотое восстановление, — раздался из динамиков, прятавшихся где-то сверху, незнакомый женский голос. — С возвращением!
— Лучший сюрприз в моей жизни. Каждый бы раз так встречали… — Виконт ждал привычного хрипа, но голос соответствовал обновлённому телу. Естественно.
— Не каждый раз с заданий возвращаются легендами. Наслаждайся плодами славы.
Покачав головой, Виконт вытянул из кармана пачку сигарилл — любимых, вишнёвых, — в другом нашёл зажигалку и медленно закурил, едва не застонав от наслаждения.
— Выйди хоть сначала, — проворчали динамики.
Дверь, преграждавшая ему путь, отъехала в сторону; Виконт жадно затянулся, переступил порог и бросил через плечо: «Спасибо», — оставляя за спиной ароматно-дымные следы своего присутствия.
Его ждало сотое задание.



Сгустки тьмы парили над ладонью Рауля в завораживающем хороводе. Короткие узловатые пальцы подрагивали, управляя ими, и маленькие шарики, что будто всасывали свет вокруг, повиновались, то почти останавливаясь, то возобновляя свой полёт. Один из троих Основателей мечтательно улыбался, наблюдая за их движением. Эта улыбка не касалась глаз: до белизны светлые радужки уже давно казались пустыми. Он всегда напоминал Виконту крокодила — неповоротливого монстра, что, улыбаясь зубастой пастью, устремляет на тебя равнодушный взгляд, из которого долгая, тянущаяся уже не одну вечность жизнь вымыла все эмоции. Никогда не знаешь, когда он нападёт; неподвижная, словно неживая туша может ринуться вперёд в любой момент, и нет спасения от молниеносных, смертоносных бросков неуклюжего на вид существа.
Рауль был таким же. Обманчиво-дряблое тело, постоянно блуждающая на губах улыбка, мягкие движения полных рук. Виконт, впервые увидевший Рауля ещё будучи двенадцатилетним мальчиком, не собирался поддаваться его чарам. Замерев перед массивным дубовым столом Основателя, он лишь внешне был расслаблен: внутри всё подрагивало от напряжения, как и всегда при встрече с Раулем. Густая тишина кабинета душила, проталкиваясь в лёгкие, и Виконт скрестил руки на груди, защищаясь. Кончики его пальцев коснулись нашивки на рукаве куртки, и их постепенно охватило лёгкое электрическое покалывание. Под ними, медленно вращаясь, притаился такой же сгусток тьмы, как те, что танцевали перед Основателем: маленькая чёрная дыра, бесконечность Вселенной, прирученная и ласковая, послушная и ободряющая. Только бездушные находили в ней источник спокойствия; те же, кто не мог назвать Безымянную домом, всегда отводили взгляд от небольшой нашивки — пылающая на ней пустота прожигала сетчатку, после ещё несколько часов поджидая их в темноте под закрытыми веками, терзая, мучая, пугая.
Как ещё одно напоминание о происхождении бездушных.
— Помнишь своё последнее испытание? — тихо пропел Рауль, не глядя на Виконта. Пухлая ладонь сжалась в кулак, и тьма его своеобразных чёток растворилась в воздухе, исчезла, словно мимолётное видение.
Только свет чуть померк, да порыв ледяного ветра пронёсся по кабинету.
Вик коротко кивнул, хотя его ответ и не требовался. Он не знал ни одного бездушного, что мог забыть; сомневался, что для провалившихся дела обстояли иначе. Потерял ты часть себя или сохранил — неважно. Испытание в любом случае делило жизни на до и после.
Сам он, бывало, просыпался от ярких воспоминаний, пробравшихся в сны, да лежал, уставившись в потолок неподвижным взглядом чёрных глаз, пытаясь глубоким дыханием унять бешеное биение встрепенувшегося сердца.
Да, он помнил.
Бесцветный взгляд безучастно наблюдал за ним. Неуместная улыбка не сходила с лица Рауля, и Вику на мгновение показалось, что он увидел тень сочувствия в мягких чертах, но слишком мимолётным оно было; слишком невероятным.
— Вот твоё задание, — наконец оборвал затянувшееся молчание Основатель, подталкивая к Виконту перетянутую тонким ремешком папку. В центре ремешка виднелось небольшое углубление, от которого исходило красноватое сияние. — Открывать, естественно, только после взлёта. Новый корабль стоит в шестнадцатом блоке Порта, туда доберёшься в капсуле. Необходимый экипаж — техник, нейротехник, боец. Управлять будешь сам.
Дождавшись кивка Виконта, Рауль, не прощаясь, отвернулся, и над столом вновь заплясала послушная движениям его руки тьма. Для подобных трюков требовалась максимальная концентрация, но, выходя из кабинета, Виконт чувствовал, как его спину прожигает пристальный взгляд Основателя, уже более семи веков жившего в молодом, так не подходящем ему теле. Сложно было отделаться от ощущения, что шея вот-вот окажется сжата в пасти, пахнущей падалью и илом.
Закрыв за собой дверь, Виконт едва слышно выдохнул и в очередной раз понадеялся, что никогда не окажется с Раулем по разные стороны баррикад.



Весь путь до Порта Виконт проспал, как убитый. Тело продолжало настаивать на чрезмерной активности, но мысли сбивались в невнятные кучки и нервно жались к уголкам сознания.
Несмотря на все усовершенствования, бездушные в каком-то смысле оставались людьми, которым время от времени требовался отдых. И Виконт отдыхал все трое суток, которые занял перелёт.
Проснувшись от настойчивого писка будильника, он долго не двигался, глядя, как сменяются цифры на часах панели. Сутки, часы, минуты и секунды… как он отвык от этой дани Земле. Время ликкоев было пластично, согласовывалось с их внутренним ритмом, одним на всю расу. Чужое и так и не понятое Виконтом, оно тем не менее слишком долго было мерилом его существования. В мерном пульсировании точек на часах теперь чудилась искусственность — впрочем, почему чудилась? Эти часы и были неестественны. Одни на всю человеческую Вселенную, отсчитывающие смену времён года на планете-матери; её кусочек, следующий за людьми, куда бы они ни направились.
Тринадцать двадцать шесть. Сейчас эти числа ровным счётом ни о чём не говорили Виконту.
Встав с кресла, которое продолжало хранить форму тела, он подошёл к иллюминатору, разминая шею. Там, за прозрачным корпусом, светился Порт. Капсула подлетала со стороны Таверны, которую невозможно было не увидеть: из крыши, как и тридцать восемь, и пятьдесят, и сто лет назад бил в космос ослепительный луч. Издалека он был похож на острую иглу; неудачный манёвр — и можно напороться на сверкающий кончик, повиснуть на нём причудливым украшением.
Хозяину Таверны такое пришлось бы по вкусу.
Красноватое сияние, притаившееся на границе видимости, отвлекало, настаивая на внимании. Виконт соскучился по рутине, сопровождающей начало стандартных заданий. Потерев лицо в попытке взбодриться, он прижал кончик пальца к углублению в ремешке. Лёгкий укол — и красноватое сияние сменилось зелёным, после чего папка с тихим шелестом распахнулась, являя ему содержимое.
Сонливость тут же позорно сбежала, оставив вместо себя ступор. Несколько заторможенным жестом Виконт активировал голограмму своей жертвы и теперь молча изучал до боли знакомое лицо. Избавиться от ощущения, что он видит в синих глазах своё отражение, не получалось, и осколки прошлого как никогда болезненно ввинчивались в грудь где-то в районе сердца.
Наконец он тряхнул головой и захлопнул папку, борясь всё с тем же глухим раздражением, что сопровождало восстановление. Неважно, кого напоминала ему бледная синеволосая девушка; по сути, это перестало иметь значение в то мгновение, когда он прошёл своё последние испытание и стал бездушным. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Всю посадку Виконт не мигая смотрел на пронзающий небо луч прожектора Таверны, и лишь одно тревожило…
Видел он вовсе не его.

Предыдущая глава || Следующая глава