Второе февраля, суббота – 20:12 – Эдвард

— Что, черт возьми, это такое? – потребовал я, бросив заявления на стол прямо перед моим отцом. Мать поморщилась из-за моего грубого выражения, но отец лишь поднял бровь.

— Это заявления, – ответил он просто, встретив мой взгляд.

— Я знаю, что это. Какого дьявола они здесь делают?

— Потому что ты поступаешь в колледж в следующем году, и я хочу убедиться, что ты будешь обучаться по хорошей медицинской программе. Твои баллы идеальны, так что вопрос всего лишь в заблаговременном поступлении.

Я впился в него взглядом, понимая, что он уловил мой гнев, но проигнорировал его. Он вернулся к бумаге, которую читал, и я заметил свою семью, нервно смотревшую в мою сторону, будто ощущая волнами исходящий от меня гнев.

— Я не поступаю в медицинский колледж, – прорычал я; он посмотрел в мои глаза еще раз, глубоко вздыхая.

— Эдвард, мы уже говорили об этом.

— Нет, – не согласился я, – ты говорил, игнорируя все, что говорил я. Я не пойду в медицинский колледж, папа. Меня уже приняли в Джульярд¹. Этого достаточно. Я собираюсь заниматься там музыкой, и-

Но моя сердитая речь была прервана слегка раздраженным голосом моего отца:

— Мы не будем снова говорить об этом, – сказал он твердо и нахмурившись посмотрел на меня с другого конца кухонного стола. Моя маленькая сестра, Элис, захихикала и закрыла рот двумя ладошками, чтобы сдержать свое веселье. Я сжал губы вместе, пытаясь удержать недовольство и слова гнева.

Но, так или иначе, они вырвались.

— Я не хочу идти в медицинский колледж, папа, – сказал я, и слова, которые я произнес потом, казались настолько знакомыми. Возможно потому, что я приводил своему отцу тот же самый аргумент в течение более чем четырех месяцев к настоящему моменту. – Я хочу изучать музыку. Ты знаешь это.

— А еще я знаю, что степень в музыке в конечном итоге приведет тебя к тому, что ты будешь учить пятилетних детей играть на фортепьяно, Эдвард! – сказал он и отложил газету: плохой знак. Это означало, что он расстроен и сердит, и не позволит этому продолжаться и дальше. – Ты ломаешь свою жизнь! И для чего? Ты можешь лучше-

— Но я не хочу! Разве ты не понимаешь? – надавил я, сильно сжав кулаки. – Это то, чего я хочу. Это то, что сделает меня счастливым! Разве ты не хочешь? Волнует ли тебя это вообще?

— Эдвард, конечно я-

— Нет! – закричал я, заметив, как мои младшие брат и сестра, поморщившись, закрыли уши ладонями. Я хотел остановиться, но не мог, потому что слишком долго держал это в себе. – Тебя это не волнует, иначе ты бы позволил мне делать то, что я хочу, вместо того, чтобы сдерживать меня! Папа, я горжусь тобой, тем, что ты делаешь. Но я не ты. Я не хочу быть врачом, пап. Я хочу быть тем, кем могу, хочу заниматься музыкой.

И прежде чем он cмог мне ответить, я вышел на улицу, напоследок хлопнув дверью. Я прислонился к ней, опустив голову на руки. И даже через толстое дерево я отдаленно услышал голос шестилетней Элис.

— Папа, Эдвард сошел с ума? – спросила она, ее голос был всего лишь шепотом. Я не слышал ответа отца, потому что ушел. Я шел, не заботясь куда. Я быстро двигался вперед, ноги отяжелели, словно стали цементными, пока я бежал к окраине города. Не то, чтобы я преодолел большую часть города. Форкс был маленьким и угнетающим. Я ненавидел жить здесь.

Я вздохнул.

Солнце уже спряталось за вездесущими облаками, но небольшое количество фонарей, выстроившихся вдоль улицы, давали достаточно света, чтобы я мог видеть раскинувшуюся передо мной дорогу.

Темнота росла с каждым шагом, и, в конце концов, я заметил, что удаляюсь все дальше и дальше от города. Мне было все равно. Это не имело значения. Ничего не имело значения на самом деле. Моя жизнь была путаницей. Это было просто в некотором смысле, потому что я застрял в бесконечном цикле повторения. Я вставал, шел в школу, приходил домой, слушал или писал музыку, пока меня не звали на обед. Когда домашняя работа была сделана, я ложился спать, а затем все повторялось снова и снова.

Но не просто было потому, что мне казалось, будто это не моя жизнь. Казалось, будто она принадлежала кому-то еще, а я был посторонним наблюдателем. На самом деле я был один. Но это было в порядке вещей. У моих маленьких брата и сестры, Эммета и Элис, были друзья.

У меня? У меня никого не было. Мы с отцом ссорились на каждом шагу, мама всегда очень переживала за меня, беспокоилась так сильно, что я даже с трудом разговаривал с ней. А когда разговаривал, то это казалось так нереально, настолько вежливо, словно мы были незнакомцами, а не семьей.

Я глубоко вздохнул и остановился, оперся руками на колени, чтобы немного отдышаться. Теперь я не знаю, где я. Я не узнавал темноту и деревья, окружавшие меня.

Хмурясь, я встал, и рискнул войти в просвет между деревьями. Они расступились и позволили мягкой траве покрыть землю. Я был уверен, что если бы не зима, то цветы покрывали бы каждый дюйм поляны передо мною.

Даже в темноте это было прекрасно.

Но красота природы не могла сравниться с красотой девушки, на которую упал мой взгляд.

Ее мягкие волосы были шоколадно-коричневого цвета, мягко обрамляя ее лицо, пока она кружилась в танце; ее глаза были закрыта, а на лице отражалось такое мирное выражение, что мое сердце невольно дрогнуло. Ее тело было маленьким и стройным, одета она была в светло-голубой сарафан, подчеркивающий изгибы фигуры, кожа была очень бледной. Голос был нежен и красив – она спокойно пела песню, которую я не узнал.

Но что действительно привлекло мое внимание, так это ее глаза. Когда она наконец открыла их, мое дыхание сбилось, потому что хоть я и стоял далеко, но мог так ясно их видеть.

Они были самого красивого оттенка синего, который мне только доводилось видеть. Такие светлые, с немного туманным взглядом, и хотя она смотрела вокруг, казалось, будто при этом ничего не замечала. Может быть, она была так погружена в свой собственный мир, что не видела ничего вокруг.

Я улыбнулся.

Она походила на Ангела, с закрытыми глазами и широко распростертыми руками. Она была очень красива. Ее волосы слегка развевались на ветру, а голос невесомо танцевал в воздухе, поскольку она продолжала петь… так тихо.

И затем я оступился вперед, и хоть сумел удержаться за соседнее дерево, маленькая веточка хрустнула под моей ногой. Звук, конечно, оповестил ее о моем присутствии, и я тихо выругался себе под нос.

— Эй? – выдохнула она и огляделась вокруг. – Кто там?

И хотя ее глаза смотрели прямо на меня – хоть на один короткий миг мне удалось поймать ее мягкий взгляд – она не заметила меня. Ее глаза двигались очень быстро, она нервно кусала губу, выражение ее лица внезапно стало испуганным.

— Эй? – на сей раз прошептала она.

Меня заинтересовало, почему же она не заметила меня, но я сразу списал это на темноту, быстро и тихо передвинулся подальше от нее. Конечно, я не хотел, чтобы меня поймали.

Но ее голос остановил меня.

— Пожалуйста, я слышу тебя. Пожалуйста, выходи.

Мое тело двигалось по собственной воле. Но я, возможно, не остановил бы себя, даже если бы захотел. Я не хотел. Я хотел встретиться с ней, чтобы узнать ее имя, коснуться ее кожи, что казалось такой мягкой. Я хотел поговорить с ней, узнать о ней. Я не знал почему, и тем не менее… это немного пугало меня.

— Привет, – прошептал я тихо; ее дыхание перехватило, когда она обернулась, чтобы посмотреть на меня… или я так думал. Но несмотря на то, что ее взгляд остановился на мне, глаза смотрели вдаль, в мир, который я не мог увидеть.

И я понял, когда она так аккуратно, так медленно пошла вперед.

Она была слепой.

Она улыбнулась, как если бы тот факт, что она не могла видеть лица того, кому принадлежал голос, нисколько не беспокоил ее. Она шла вперед, и я протянул руки, позволив пальцам протанцевать по коже ее лица.

Она встала передо мной так близко, что я мог чувствовать ее запах – она пахла столь сладко. Ее рука накрыла мою, и она спокойно заговорила:

— Я не боюсь тебя, – прошептала она, – и это меня пугает.

— Ты должна бояться, – пробормотал я тихо; я не мог даже запустить руку в волосы, единственное, на что я был способен, это смотреть в ее глаза. – Я наблюдал за тобой. Я могу быть кем угодно, чем угодно. И все же ты подходишь ко мне, позволяешь мне дотрагиваться до себя… Даже при том, что не можешь меня видеть, – тихо прошептал я эти слова. – Даже при том, что ты слепа.

И хоть я не мог увидеть шока – она очень хорошо это скрыла – я мог его почувствовать. Ее теплая кожа стала чуть горячее, и лицо вспыхнуло под кончиками моих пальцев. Ее сердце билось так же быстро, как и мое.

— Как ты узнал?

Наши слова были настолько тихими, что я невольно задумался над вопросом, как мы можем слышать друг друга.

— Ты смотришь по сторонам, но ничего не видишь, – пробормотал я. – Прямо сейчас ты смотришь в мои глаза, и хоть твои очи – окно в твою душу, ты ничего не видишь в моих.

За моими словами последовала тишина. И пока шли секунды, мой страх перед этой ошеломляющей девочкой рос. С каждой секундой мое сердце билось быстрее, было все труднее держать руки ровно.

Наконец меня снова окутал ее сладкий голос.

— Кто ты? – выдохнула она, и я улыбнулся.

— Меня зовут Эдвард.

— Эдвард, – повторила она; она пробовала это слово, шепча его снова и снова и улыбаясь. – Мне нравится оно. Эдвард. Это имя тебе подходит.

Меня распирало любопытство: с чего она решила, что он мне подходит, если не могла меня видеть, но я боялся ее оскорбить, поэтому не спрашивал. Я ничего не говорил. Моя рука все еще слегка касалась ее щеки, и дрожь, пробегающая через меня, не имела никакого отношения к холодному февральскому воздуху.

Снова наступило молчание, но оно вновь было прервано стоящей передо мной девушкой.

— Я могу дотронуться до тебя? – спросила она и покраснела. Я улыбнулся, когда ее щеки заалели. – Я вижу через прикосновения, – быстро объяснила она. – Я хочу «увидеть» тебя. Пожалуйста.

Я кивнул, но затем понял, что она не могла этого видеть.

— Хорошо, – ответил я и убрал свою руку с ее лица, а ее ладошку положил на свое. Ее пальцы, столь тонкие и теплые, исследовали мой лоб, прочерчивали линии вдоль моих глаз. Они прошлись по моему носу, тем самым заставив меня усмехнуться, как бы я ни старался не смеяться – они щекотали кожу – касались моих мягких розовых губ. Ладошками она обняла мое лицо, и кончики пальцев слегка коснулись ушей.

А затем она отодвинулась, и я почувствовал пустоту. Я не мог понять этого, ведь никогда не чувствовал себя полным, чтобы почувствовать опустошение, но не стал останавливаться на этих чувствах.

Она улыбнулась.

— Эдвард.

Это был не вопрос, поэтому я ответил; закрыв глаза, она выглядела довольной не смотря ни на что. Интересно, собирала ли она все вместе в единую картинку в своей голове?.. Но я не спрашивал. Я не хотел нарушать эту красивую тишину.

— Эдвард, ты красивый.

— Нет, – не согласился я, пытаясь понять, нормально ли для парня быть «красивым», – ты красивая.

Ее щеки снова заалели, и она отвернулась, будто пытаясь избежать моего пристального взгляда. А затем посмотрела вверх, ее глаза встретились с моими; в ее сияющем взгляде отражалось так много эмоций, что я уверился в том, будто в этот момент она могла видеть все, что ее окружало. Она взяла меня за руку и улыбнулась.

— Спасибо, – прошептала она, я смутился.

— За что?

— За то, что сделал меня счастливой. За то, что заставил меня улыбнуться. Я не была счастлива очень долго. Но один твой голос, твое прикосновение… Не могу объяснить, но это заставило мое сердце биться быстрее.

Я по-дурацки усмехнулся.

— Тогда пожалуйста. Я могу увидеть тебя еще раз? – спросил я, поскольку понял, что не хочу расставаться с ней в ближайшее время. Она кивнула.

— Я прихожу сюда каждую ночь. Я буду здесь, если ты будешь.

Я снова кивнул. Мне не хотелось уходить, но я понимал, что уже очень поздно. Я, возможно, предпочел бы отсутствовать как можно дольше, чтобы разозлить отца, но все же не хотел заставлять маму и маленькую Элис волноваться.

— Мне нужно идти, – проговорил я; эти несколько слов причиняли гораздо больше боли, нежели должны.

— До свидания, Эдвард, – прошептала она и закрыла слепые глаза. Я хотел развернуться и убежать, но не мог, потому что осталась еще одна вещь, которую я обязан был узнать, прежде чем оставить девушку.

— Твое имя, – выдохнул я; это все, что я смог.

— Хм? – спросила она, будто не понимая.

— Как тебя зовут? Пожалуйста, скажи мне, – попросил я, понимая, что не смогу заснуть или сконцентрироваться, пока не узнаю имя, соответствующее красивому лицу, которое – я знал это – никогда не сотрется из моей памяти.

— Белла, – наконец прошептала она, и я снова улыбнулся.

— Белла, – повторил я мягко.

Белла. Это итальянский язык. Это означает красивая. Ей подходит.

Больше не нужно было слов, поэтому я развернулся и побежал. Я бежал и бежал, совершенно не заботясь куда. Это не имело значения. Ничего не имело значения. Единственное, что теперь было важно – это она.

Белла.
_______________

¹ Джульярдская школа (Juilliard School) — одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства. Расположена в нью-йоркском Линкольн-центре.
_______________

Главу для вас перевела Helen_Ann

Ждем всех на форуме))