Глава 24. Последний раз
Встреча была назначена в большом зале. Так мне сказал Аро, перед тем, как уйти.
Несколько минут я провела в одиночестве, переваривая только что услышанную новость о том, что совсем скоро я увижу маму и папу, и одновременно начиная осознавать, в какие неприятности я их втянула. С тех пор, как Вольтури не смогли одолеть Калленов и их друзей в Форксе, они больше не встречались с нами. Это была своего рода молчаливая война, тихое противостояние, которое рано или поздно должно было перейти в новую фазу. И вот оно переходит. По моей глупости.
Вольтури здесь – хозяева. Они на своей территории. Они могут все.
Нервозность достигла своего пика. Мне казалось, что каждая клеточка моего тела дрожит в нетерпении, переживает, ждет, боиться… Мне хотелось выбраться отсюда, бежать навстречу родителям, умолять их не приближаться к владениям Вольтури. Наверное, впервые в жизни я мечтала, чтобы папа слышал мои мысли.
Ах, если бы только он согласился оставить меня здесь. Если бы только он понял, что я не хочу, чтобы они подвергали себя такой опасности. Если бы только он позволил мне самой заплатить за свою инфантильность, глупость, слепое обожание…
Мои сбивчивые размышления прервал тихий стук в дверь, после которого, не дожидаясь ответа, в комнату вплыл вампир, в котором я узнала Алека – настолько же ангельски прекрасного, насколько безжалостного.
- Здравствуй, Ренесми, - сказал он, не улыбаясь, останавливаясь возле дивана, на котором я сидела, поджав по себя босые ноги. Его по детски миловидное лицо никак не вязалось с надменным выражением лица и холодом в глазах.
Я сглотнула.
- Привет, Алек.
Его появление стократно усилило мою тревогу.
Алек смерил меня изучающи взглядом.
- Ты выросла с тех пор, как я видел тебя.
- Ты – нет, - отрезала я, тоже напряженно вглядываясьв его лицо, пытаясь понять мотивы его появления здесь.
Вообще, я солгала. В Алеке было что-то новое. Нет, он казался таким же юным, таким же кукольно красивым, таким же опасным, как и раньше, но было еще что-то… Что-то не такое. Может быть, дело в его одежде? В том, что отсутствовал вечный плащь, отличающий Вольтури от остального мира? В обычных, хотя, безусловно, баснословно дорогих, темных джинсах и черной рубашке, которые вполне мог носить и папа, и Дэ… Укол в сердце не позволил мне произнести запретное имя даже в мыслях.
Так вот, в этой обычной одежде, Алек тоже казался обычным. Он мог быть моим сокурсником, мог быть курсом младше. Сложно было представить, что он одним своим взглядом может вывести из строя целую армию…
- Вот, - он положил на столик возле дивана плоскую серую коробку. – Примерь.
- Мне ничего не нужно, - холодно произнесла я, задирая подбородок.
- Аро велел тебе переодеться к торжеству.
- Какому торжеству?
- Встрече твоей семьи, разумеется, - ответил он, слегка обнажив белоснежные клыки. – Ну, если ты хочешь выглядеть как оборванка перед глазами Беллы и Эдварда и твоего любимого песика…
- Джейк? – воскликнула я, чувствуя, как паника становится сильнее.
- Угу. Все в сборе, - подтврдил он. – Очень удобно.
- Удобно для чего?
Он засмеялся. Его смех был таким красивым, что я даже не сразу осознала, какой подтекст он несет за собой. А когда осознала, то еще сильнее испугалась, хотя всеми силами старалась не показывать этого. Нервное напряжение стало нестерпимо.
- Мне не нужно это, - я снова указала на коробку.
- Аро велел, – просто сказал Алек.
- Не знала, что ты теперь посыльный Аро, - язвительно заметила я.
Послышалось приглушенное рычание. Алек в мгновение ока оказался совсем рядом, больно схватив меня за руку и буквально сдернул с дивана. Я смогла сдержать испуганный вопль, но боль в локте была такой сильной, что глаза наполнились слезами.
Кажется, я его разозлила. Очень. Говорить Алеку, что он у кого-то на побегушках было самоубийством. Его гордыня и самолюбие, его уверенность в собственной неуязвимости (которая, правда, слегка пошатнулась после встречи с моей мамой), в вампирском мире были легендой. Никто, даже Аро, не смел указывать ему, что делать…
- Пусти, - прошептала я.
- Еще раз скажешь нечто подобное, - свистящим шепотом сказал он мне. – Никто, даже грандиозные замысли Аро и твоя драгоценная мамочка, не спасут тебя, я ясно выражаюсь?
Я молчала. Боль в локте стала нестерпимой. Пара слезинок скатились из уголков глаз.
- Ясно выражаюсь? – повторил Алек, еще сильнее сжимая локоть.
Мне показалось, что он сейчас раздавит кость в моей руке. От боли стало трудно дышать. Прглотив свою гордость, я выдохнула:
- Да.
- Не слышу!
- Да! – выкрикнула я.
Так же молниеносно я была выпущена на свободу. От неожиданности я покачнулась, тело по инерции потянуло назад, и я ухватилась за единственное, что было рядом, чтобы не упасть. К несчатью для меня, этим единственным оказалась шея Алека.
Видимо, он тоже обалдел от этого физического контакта, потому что не сразу оттолкнул меня, а только накрыл мою руку на своей шее холодной ладонью, как бы в попытке сбросить ее. И тут, случилось что-то, чему я до сих пор не могу найти объяснения. Может быть, это из-за стресса. Может быть, из-за странного контакта. Может быть даже из-за долгого бездействия, мой дар вдруг ожил, и я не могла сделать ничего, чтобы остановить его. Я молила, чтобы это за меня сделал Алек – оттолкнул меня, как раньше, но вместо этого, он как зачарованный уставился на меня, а потом, по мере того, как картинки моей жизни перетекали в его голову, он вообще закрыл глаза, так и не позволив мне, убрать руку со своей шеи…
Любовь – это жизнь. Это главный смысл. Я всю жизнь была окружена любовью. Мама и папа, Карлайл и Эсми, Розали и Эммет, Элис и Джаспер, Джейк – они все любили меня, а я любила их. Я любила задушевные беседы по ночам с мамой и колыбельные, которые играл для меня папа. Я любила подарки, которыми заваливала меня Розали и непонятные порой забавы, в которые меня втягивала Элис. Я любила гостей нашего дома, и гости любили меня тоже. Прохожие. Случайные встречные. Все были рабами моего очарования. Я не знала слов «нет» и «нельзя» - они всегда превращались в «да» и «можно». Не было никого в моей вселенной, кто бы был равнодушен ко мне.
Я любила окружающий мир, потому что мир любил меня. Он улыбался мне солнечным днем, он убаюкивал меня дождливым утром, он вдохновлял меня таинственными сумерками и окрылял сонной ночью. Все вокруг словно жило и росло для меня. Мир вертелся, времена года менялись, и все для одной меня.
Любовь вокруг была такой постоянной, такой статичной, что я свыклась с нею.
Я любила мир, любила родных, но себя я любила, наверное, больше всего.
А потом все изменилось. Словно тот волшебный кокон любви сдуло холодным ветром, и я вдруг осталась одна: незащищенная, ранимая и совершенно неприспособленная к жизни перед лицом другой любви – пугающей, отдающей, выпивающей меня саму без остатка. Я пыталась сопротивляться, пыталась бежать, но все было тщетно. Центр вселенной уже сместился в другого человека, а я осталась на обочине, готовая сделать что угодно за глоток счастья рядом с Ним. Собственные желания ушли в тень, мечты зависели от желаний другого. Я была целиком и полностью поглощена им, и никто уже не мог мне помочь – оставалось только надеется на его благосклонность…
Когда Он ушел, я могла только пойти следом. Если бы я осталась, я бы умерла. Я бы ела, спала, училась, но любовь, та самая, которая есть смысл, уже никогда бы не воскресла. Ее бы просто не было ни в моей жизни, ни во мне самой, ни вокруг меня. Я пошла следом, будто бы в потьмах, на ощупь, на запах, на вкус. Стараясь догнать, но лишь теряя вновь и вновь. Но я не отчаивалась, потому что любовь вела меня за собой. Я падала, но вставала. Я боялась, но боролась со своими страхами. Я ненавидела, но любовь пересиливала. Я шла вперед, потому что любовь вела меня.
Любовь – она очень живуча. Она с гордо поднятой головой перед лицом любых невзгод. Она стабильна вопреки страданиям. Она как маятник в ночи. Как якорь в бурном море. Ее почти нельзя убить. Ее главный парадокс в том, что чем больше ее ранят, тем сильнее в ней жажда жизни. Есть только один способ убить ее, и Он выбрал именно его. Он предал меня, обратил мою любовь против меня самой. И это было ужасно. Не просто потому, что любовь начала погибать, а потому что она не смогла трансформироваться ни во что другое. Он отнял мою любовь у других. Он отнял мою любовь к себе. А любовь к нему он предал. И в моем мире больше не осталось любви…
Наверное, остались привязанности, благодарности, осталась тяга к теплу и свету, но любви больше нет. И когда я осознала это, я почувствовала пустоту. И пустота эта была страшнее, чем все, что я когда-либо испытывала в жизни, просто потому, что я сама стала пустотой. И как бы я не старалась изменить это, все тщетно: человек без любви – не человек, а просто пустое место…
Я рыдала, не открывая глаз. Мое тело сотрясалось в спазмах. Локоть правой руки ныл, а левая рука, все еще прижатая к шее Алека, словно онемела.
Я ненавидела Дэниэла. Я ненавидела его так сильно за то, что он не отпускает меня. Я ненавидела свою слабость. Я ненавидела пустоту в душе. И в этот момент, вся эта ненависть вырвалась на свободу в плаче.
Алек выпустил мою руку, и я смогла безвольно упасть на пол. Я рыдала, корябая ногтями мраморный пол. Я рыдала, кусая губы. Я рыдала, будто бы весь мир зависел от этого. И так и было на самом деле. Потому что пока я рыдала, я поклялась себе и собой, что это последний раз, когда я плачу из-за Дэниэла.
Последний раз не мог быть коротким. И я плакала очень долго.
Может быть ненависть к Дэниэлу сделала меня такой благосклонной к остальным, но в какой-то мере я была даже благодарна Алеку за то, что он заставил меня погрузиться в весь этот ужас снова, и тем самым, помог словно освободиться от него. И еще, я была благодарна ему за то, что он молчал. И вообще застыл, словно он камень и его здесь нет.
- Ты не создана для этого, - сказал он спокойно, когда я прекрасила истерику и смогла снова принять вертикальное положение, от стыда избегая смотреть ему в лицо. – Любовь – это все ложь. Правда в силе и власти. Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше для тебя.
Он ушел, сказав мне переодеваться.