Прощение. Такое ёмкое слово, куда входит доброта, чуткость, понимание, любовь к ближнему и просто любовь мужчины к женщине. Прощать нужно всегда. Даже когда этого не хочешь, даже когда нанесенные раны очень глубоки, если речь идет о предательстве в чувствах и доверии, даже тогда, когда тот, кто тебя обидел, становится врагом. Эсми не знала, куда отнести Карлайла. Да и нужно ли было это делать? Она ничего не ответила. Просто, наверное, уже простила, или смирилась. Эсми не могла толком понять.
Значит животные. То, что рассказал Карлайл, не вызвало в ней никаких эмоций, кроме удивления и облегчения, что можно питаться не обязательно людьми. Ведь нет ничего ценней человеческой жизни. Эсми попыталась вспомнить, какие чувства вызывали в ней животные в её прошлом, и натолкнулась на плотный туман. Пустота. Стало неуютно от этого вакуума вместо воспоминаний. Но вакуум оказался спасительным для неё. Память как нельзя вовремя убрала ту часть, где она рыдала над сдохшим кроликом, или ту, где она каждый день проводила в конюшне. Иначе бы для Эсми, которая любила животных до безумия, все решилось бы в одну секунду. Но сейчас она думала о том, что скоро ей станет легче, и неважно, что кровь животных даст не очень много сил. Из всего сказанного, она выделила лишь то, что её глаза станут такими же, как и у него, в которые она смотрела и видела отдельно каждую ресничку. И она будет в их отражении не полубезумным демоном с красными зрачками, а солнцем, которое она видела десять лет назад. И может, если её зверь замолчит, то и она обретёт покой и, наконец, сможет дать ответ своему… ох… сердца ведь у неё нет уже… своему состоянию.
Он не договорил и отвел взгляд, но Эсми поняла его, поняла, что он не смог сказать. А еще ей захотелось прекратить его страдания. Захотелось, чтобы он перестал чувствовать себя убийцей. Ведь он же не отнял у неё жизнь в расцвете лет и сил. Она уже была почти мертва, а он…. Он забрал жизнь, которая оборвалась бы и так. Дело не в этом, его вина не в этом. «Ты оправдываешь его, и в тоже время не можешь простить. О, Господи! Хватит! Ты так сведешь с ума и себя и его. Пойми, что ты хочешь и успокойся!» Но понять в таких ситуациях всегда трудно. Одна часть Эсми рвалась к нему с дикой силой, а другая не могла и не пускала первую. Любовь и боль вступили в ожесточенную схватку друг с другом, подтачивая и без того слабые силы Эсми. Её лица коснулся поток воздуха и вывел из состояния какой-то нездоровой задумчивости. Она посмотрела на мужчину, который уже стоял над ней, протягивая руку, и молча подала свою. Его ладонь была теплой. Теплой. Эсми непроизвольно погладила её и тут же одернула руку, чувствуя, что еще секунда, и вся она окажется в его объятьях. Опять. Противореча самой себе снова и снова. Она не хотела причинять ему боль, но и сама не могла вот так вот просто переступить через себя. Эсми запуталась.
Уже у самых дверей все её существо готово было крикнуть «да», когда он сказал, что будет её держать. Не смотря на то, что недавние слова говорили об обратном. Видимо, её детская любовь, пронесенная через долгие годы, оказалась намного сильней, чем время и память. Ведь она действительно не сможет без него, потому что Эсми не была уверенна в себе. Не была уверенна, что снова не набросится на него, хотя сейчас уже было чуть-чуть легче. Все же, каким бы не был тяжелым разговор, он отвлекал её. И она больше не хотела причинять ему боль, чувствуя себя при этом предательницей по отношению к своему ребенку. Да, именно так. Как бы это ужасно не звучало. Если уж ей была дарована имитация жизни, её бледное подобие, то она не может любить Карлайла, забыв о своем горе. Значит, нужно просто убить в себе эту любовь, заставить её замолчать. Так будет легче для них обоих.
Не было сил сопротивляться или спорить, когда Карлайл подхватил её на руки, и они покинули дом, который теперь представлялся для неё крепостью, чем-то надежным, где она была защищена. Эсми на секунду растерялась. Её идеальное зрение ошеломило её яркими цветами, которые ослепляли глаза, и расстоянием, на которое она теперь видела, неограниченная в пространстве. Забыв о совете Карлайла не дышать, она вдохнула и еще крепче прижалась к мужчине. Все запахи стали еще насыщенней, чем в доме, и Эсми начала против своей воли, которая сейчас была в рабстве у жажды, дрожать и рваться из его рук. И если бы это произошло в первые минуты после её обращения в вампира, то, наверное, её бы уже здесь не было, а с Карлайлом… Она перестала об этом думать, как и перестала дышать. Но это не особенно помогло. Жажда продолжала душить еще больше, чем раньше, еще сильнее затягивая петлю. Зверь внутри начал брать верх. И когда казалось, что она сдастся ему, Эсми прибегла к единственному способу, который её успокаивал. Карлайл молчал, значит, ей нужны его глаза. Она оторвала голову от его груди и посмотрела на вампира. В это время из-за облаков показалось солнце, пробивая кроны деревьев своими лучами, которые осветили лицо мужчины. И если когда-то она и сравнивала его с прекрасным ангелом, то это было только лишь сравнение романтичной шестнадцатилетней девочки. А сейчас, глядя на него, она просто не могла подобрать слова для описания того Карлайла, который нес её, крепко прижимая к себе. Он сиял. Переливался всеми цветами радуги, словно драгоценный камень, состоящий из миллиарда маленьких осколков, которые блестели на солнце, настолько маленьких, словно это была алмазная пудра или напыление. Он был словно в ореоле волшебного сияния, состоящего из почти прозрачных искрящихся нитей, маленьких лучиков большого солнца, подарившего Эсми возможность увидеть такую красоту. В его глазах плавился янтарь, от чего взгляд приобрел особенную глубину и нереальность. Очарованная этим прекрасным зрелищем, она во все глаза смотрела на него, ощутив себя снова маленькой девочкой, которая первый раз увидела этого мужчину. Она забыла обо всем. Забыла, что еще некоторое время назад совсем не хотела прикасаться к нему, забыла, что нельзя дышать.
«Ангелы не могут быть убийцами», - пронеслись в голове слова из прошлой жизни. Эсми подняла руку и едва коснулась его лица, проведя по нему ладонью, и тут же увидела, что её кожа тоже светится. Продолжая касаться его лица уже одними кончиками пальцев, ощущая под ними гладкую кожу, Эсми чувствовала, как по руке с поразительной скоростью бежит приятное покалывание, которое вскоре разлилось по всему телу, став еще одним новым открытием для неё, но только уже другого рода. Потому что она поняла, что на этот раз с сущностью вампира здесь нет ничего общего, и это покалывание называется влечением, которое Эсми теперь хорошо понимала, но не обрадовалась ему. Это открытие еще больше усложнит их совместное существование в этом доме. Оно было по силе острым, настоящим, не девочки-подростка, а взрослой женщины. Эсми тяжело вздохнула и убрала руку от его лица, прекрасно понимая, что сейчас сделала. С этим вздохом в горло ворвались, наверное, все запахи леса, но они не перебивали человеческий. Она не выдержит, не выдержит. Словно изнутри её толкали в обратную сторону. Ей стало казаться, что сейчас случится что-то страшное. Она уже начала сопротивляться этим рукам и ненавидеть их за то, что они её держат. «Быстрее, я прошу тебя, быстрее!» - мысленно прокричала она, не смея сказать это вслух.
Часть 26. Первая охота… для неё.
(от лица Карлайла )
Что делать, когда пути назад нет? Что делать, когда ты просто боишься оглянуться и понять, что совершил ошибку? Что делать, если та, кого ты посмел полюбить, чей аромат сводит тебя с ума, от прикосновения кого по твоему телу проходит электрический заряд, тебя ненавидит? Что делать?
Пытаться найти решение? Или же попытаться свыкнуться с мыслью, что прошлого уже не изменить? А может, попытаться убедить себя, что твой поступок - не ошибка, а благородное дело? Ведь та, которой я дал жизнь, другую жизнь, все равно бы умерла. Тогда в чем же моя ошибка?
Мысли, в которых сейчас были одни вопросы и ни одного ответа, чтобы успокоить воспаленный мозг. Хотя бы один ответ, и я пытался найти ту ниточку, что вывела бы меня на путь верного решения. Ведь я хотел быть с этой женщиной, но ненависть к самому себе после признания Эсми затмила весь здравый смысл. Мысль о том, чего я никогда не смогу себе простить, не смотря на любое будущее, плотно засела в итак переполненной голове. В голове вампира, который пошел против своей природы. Вампира, вера которого не пошатнулась даже тогда, когда ему смеялись в лицо. Вампира, который десять лет назад именно человеческой частью влюбился в маленькую девчушку. Девушку с такими пленительными глазами и улыбкой, настолько доброй, что хотелось стать еще лучше. Ведь тогда, каждое утро, видя, как она улыбается мне, только заметив в дверях, лелеяло надежду, что Эсми пронесет свою доброту и всепоглощающую любовь через всю жизнь. А что сейчас? В этой жизни, в которую без ее ведома и желания затащил ее я, в ней живет убийца, монстр, созданный только для существования в свое удовольствие. Ведь вампиру, по сути, не нужны были деньги, не нужна была работа, даже дом, в котором я сейчас жил, и тот не особо нужен. Что теперь будет с моей Эсми, с ее добротой и любовью? Пожалуй, только на него я смог отдать ответ. Причем осознание того, как просто я в своих мыслях, называю Эсми своей, пришло мгновенно с найденным ответом. Я любил ее, и эта любовь никогда не умрет, так же, как и ее доброта. Эта любовь была сильней меня, как и врожденная чуткость Эсми, которая и будет храниться теперь века в ее остановившемся сердце, в ее душе, хоть по теории вампиры ее теряли. Но как можно сказать, смотря на эту женщину, что ее душа потеряна? Даже сейчас, когда она больше была похожа на зверя, который был всего час назад готов меня убить, вгрызаясь своими острейшими клыками в шею. А может, это всего лишь любовь застилала мои глаза пеленой, не давая разглядеть, что та добрая девочка теперь не такая? Может быть, последняя возможность притронуться к ней, ощущать ее аромат так близко, тепло ее тела, от которого меня бросало в жар – может быть, все это делало меня слепцом? Ну, и потом я не мог найти ответ на главный вопрос. Почему именно эта женщина так пленила мой разум, моё сердце, мою душу. Или же здесь все очень просто: запретный плод сладок? Сначала, десять лет назад, я просто не мог открыть свою тайну, а сейчас меня ненавидят из-за того, что, наконец, открылся. Показав на деле свой мир. Мир, в котором я на протяжении двухсот лет жил в полном одиночестве…
Я простонал лишь раз, чуть слышно, плотно сжав зубы, именно в тот момент, когда пальцы моего сокровища с силой впились в плечи и шею, на которой все еще сохранялись свежие следы укусов. Я намеревался молчать. Молчать и терпеть всю физическую боль, которую Эсми нанесет мне по неосторожности или намерено. Терпеть, оправдывая все это тем, что она была еще очень молода, и ее внутренний зверь был намного сильней. Сейчас, кроме молчания, я изо всех сил соблюдал ту скорость, на которую был способен, бежал через лес, держа на руках Эсми. Я видел, как она борется сама с собой, вот уже в который раз то разжимала пальцы готовая сорваться с моих рук, для того, чтобы выпустить зверя, то вновь сжимала мои плечи, заставляя меня еще сильней сжимать челюсть. Вот только я сам прижимал к себе Эсми, как самое хрупкое существо на земле, как будто забывая, что она уже не человек, что ее тело намного сильнее, чем у меня. Если бы она только позволила, я попробовал бы показать, как может любить существо, которое просто не имеет на это никаких прав.
Я чуть опустил глаза, опять чувствуя на себе пристальный взгляд любимых глаз. Я не боялся, что могу врезаться в какое-нибудь дерево. Я от самого дома бежал только по тонкому следу, который сам же и оставил. А сейчас при каждой малейшей возможности смотрел на Эсми. Она мне доверилась, а это было намного важней, чем бесконечные вопросы, что засели в моей голове.
Я слегка улыбнулся, дернув уголками губ, как в день нашего знакомства. Солнце, что внезапно выглянуло из-за туч, озарило личико моей маленькой девочки, которое теперь переливалось всеми цветами радуги, как ограненный алмаз. Впору было залюбоваться и остановиться, ну, или хотя бы замедлить бег, чуть подать голову вперед, когда ее рука коснулась моей щеки. Только опять диким усилием я удержал себя от непреодолимого желания самому прикоснуться к ней. Я понимал, что Эсми любуется сейчас тем же, чем и я, этим светом, что дарило солнце, самым прекрасным лицом, что я когда-либо видел. Ведь именно так я сейчас считал. Хоть Эсми и человеком была безумно красива, как Венера, как жена Юпитера, только еще прекрасней и совершенней. И я уже не мог сдерживать ту улыбку, с которой встречал каждое новое утро у себя дома при мысли, что сегодня вновь увижу Эсми:
- Еще немного, - «любимая», опять проговорил я это в своей голове. Ведь именно там я уже давно называл так Эсми.
Оставалось еще несколько метров, по истечении которых я очень аккуратно опустил Эсми со своих рук, ставя ее на землю, но моя рука продолжала лежать на ее талии, тем самым удерживая девушку:
- А теперь прислушайся к тому, что ты чувствуешь, - очень четко, но тихими голосом произнес я, - отбрось те запахи, что ощущались около дома. Попытайся уловить не самый приятный аромат, исходящий от тела животного, - я специально развернул Эсми в сторону ветра, так как сам чувствовал, что на севере, всего в нескольких сотнях метров от нас, паслись олени, - нападай очень быстро, не думая о том, что не сможешь поймать. Твоя скорость и ловкость сможет опередить ягуара или гепарда. Обхвати туловище и повали на землю, ты почувствуешь, как на шее, - моя рука, медленно коснулась шеи Эсми, того места, где у любого живого существа пролегала вена, по которой, сердце толкало кровь, - бьется пульс, - все тем же голосом продолжил я, - прислушайся к стуку сердца. От страха кровь начнет бежать быстрее. На очередном ударе ты должна своими клыками вспороть его кожу и начать пить, - я убрал свою руку, попутно слегка задевая ее волосы, которые так манили к себе. - Ты чувствуешь? - дождавшись утвердительного ответа, я чуть ослабил хватку, отступил назад, - не бойся, я буду рядом и всегда помогу, - тихий шепот, и я разжал пальцы, убирая свои руки с талии своего сокровища, своего маленького Ангела, для которого хотел жить.
Глава 13.
Часть 27. Первые навыки в охоте.
(От Эсми)

Эсми уговаривала себя, как могла, уговаривала своего зверя, с которым договориться было невозможно. Её жажда напоминала уже помешательство. Когда казалось, что сил сдерживать себя уже нет, когда Эсми уже готова была вырваться и убежать, он словно прочел её мысли, потому что буквально сразу они остановились, и Карлайл опустил её на землю, все еще продолжая придерживать, и, наконец, заговорил. Она ощущала его ладонь через ткань платья, и это лишало её самообладания. Но отодвинуться не могла, боясь, что с этим теплом исчезнет и тонкая, но прочная нить, удерживающая её рядом с этим мужчиной. Наверное, если бы с ней рядом был кто-то другой, не Карлайл, то Эсми уже давным-давно была бы в городе, убивая всех подряд, кто бы встретился на её пути. Или, может, все дело было в ней? В её огромной любви и доброте, которые все же остались в ней, просто временно отойдя на второй план? Она не знала. А просто чувствовала, что почему то должна внимать каждому его слову, иначе станет убийцей. Очень внимательно, стараясь ничего не пропустить, она слушала Карлайла, словно учителя в школе, которую естественно уже не помнила, просто почувствовав, что это должно быть похоже именно на урок.
Прислушаться. Отбросить посторонние запахи. Сосредоточиться на неприятном запахе животного. Все просто, и, тем не менее, она ощутила заметное волнение. Не потому что боялась показаться перед Карлайлом смешной и неуклюжей, нет. Эсми осознала, что предстоящее событие, должно стать чем-то важным в её существовании. Оно было новым и неизвестным. А перед неизвестностью всегда испытываешь нечто похожее. Словно рой бабочек в желудке. Эсми постаралась убрать из головы посторонние звуки, такие как шум ветра и деревьев, скрип сухих стволов, взмах крыльев птиц… И его голос, который в данной ситуации не давал сосредоточиться, лаская слух, словно классическая музыка. Она тряхнула головой.
Оказалось, не так уж и сложно запомнить все его наставления. Карлайл был прекрасным учителем. Но его рука, коснувшаяся её шеи, разом заставила сосредоточиться на совершенно другом. Ощущение от этого мимолетного прикосновения чуть было не лишило её равновесия, потому что ноги предательски подогнулись, а тело отреагировало точно так же, чувствуя теплую волну, разливающуюся под кожей, и Эсми тут же вдохнула. Необходимая мера, но смысл был не в том, чтобы, наконец, начать охоту и утолить свою жажду, а чтобы переключить внимание на другое. Это оказалось не так то и просто во всех отношениях. Одно дело запомнить все, а другое - применить, когда не получается абстрагироваться от посторонних запахов и звуков, которые, смешиваясь друг с другом, мешают выделить один. И если совсем недавно она чувствовала людей, то сейчас она чувствовала только его. Карлайла. От него пахло медом и… может быть, липой. Когда она цветет. Это был самый потрясающий запах для неё в эту минуту. Сладкий и такой удивительно родной. Так должно пахнуть все вокруг. И сейчас Эсми вдыхала его и удивлялась сама себе, что не почувствовала этот аромат раньше, даже в доме, хотя насчет последнего все было предельно ясно. Не ощущая человеческого, она наслаждалась этим ароматом, попав словно в другое измерение, где был только он, заполняющий все её существо. Запах, который не должен заставлять её трепетать, потому что все же был с оттенком горечи. Как и не должно было её волновать мимолетное касание её волос, совсем неощутимое, но которое она опять почему-то почувствовала всем телом. Это ничего не значит. Это просто… просто что? Просто ты можешь сколько угодно держать его на расстоянии, сколько угодно думать о том, чему он помешал и что за этим повлек, но твое тело уже знает все лучше тебя.
Новая вспышка в горле помогла прогнать наваждение, и Эсми наконец-то сосредоточилась. Еще один вдох. Ноздрей коснулся запах шерсти и чего-то еще с примесью земли, а потом она услышала стук сердца и не одного, которое гнало кровь оглушительным потоком, словно где-то рядом был водопад. Эсми кивнула. Карлайл отпустил её. И словно какая-то неведомая сила рванула её вперед, и она побежала, чувствуя под ногами землю, но как будто не касаясь её. Наверное, для человеческого глаза окружающая природа слилась бы в одну картинку, став полностью зеленой, но Эсми видела каждый куст, каждое дерево, двигаясь между ними и ловко огибая каждый ствол. Интересно, может ли она бежать еще быстрее? Эсми прибавила в скорости. Ей нравилось это чувство, она словно летела, и в первый раз слабая улыбка коснулась её губ. Как жаль, что нужно было стать вампиром, чтобы ощутить эти поразительные эмоции, которые отличались от человеческих, как небо и земля.
Ей не нужно было оглядываться назад, чтобы проверить рядом ли Карлайл. Она слышала его, чувствовала запах меда и липы. Ветер трепал её волосы и овевал лицо. Если бы не было всей этой каменной тяжести внутри, то Эсми, наверное бы, сейчас засмеялась, забыв о том, что она теперь существо, в которое даже никто не верит. Что её нет больше на этой земле, по крайней мере, среди живых, как нет и её ребенка. Эта тяжесть мешала ей полностью насладиться своей быстрой, в которой так и сквозила свобода, но все же то, что происходило сейчас, было ярким пятном в той беспросветной темноте, в которой женщина находилась примерно полчаса назад. Ну, почему, почему с ней не умерли все воспоминания? Почему она не может быть свободной, словно этот ветер, который будто бы бежит наперегонки с ней?
Густой запах животной крови стал еще отчетливей, и в туже секунду она услышала и увидела, как небольшое стадо бросилось бежать от их приближения, словно почувствовав угрозу и, наверное, близкую смерть. Горло обожгло каленым железом, а на языке уже чувствовалась влага, которой монстр внутри сопротивлялся, требуя другого.
Как там говорил Карлайл? Моя скорость и ловкость… Обхватить за туловище. Эсми без труда догнала оленя и, схватив его, с легкостью повалила на землю. И тут возникло затруднение. Она крепко прижимала к траве оленя, который тяжело дышал и внезапно повернул к ней свою голову. Эсми уже обнажила зубы, готовая вцепиться в артерию, но замерла, прикованная этим взглядом и ослабила хватку. Он был живой. Живой. Но зверь внутри на это раз сделал все как надо. Он не дал ей осознать, что сейчас она тоже отнимет жизнь, пусть не у человека, но все равно у живого существа. Эсми зарычала и стремительно бросилась к шее животного, но этой секундной заминки хватило, чтобы дать оленю вырваться. Зверь внутри, почуявший уже близость крови, пусть не той, которую он хотел больше всего, просто взбесился. И новый рык, смешанный с разочарованием и голодом, вырвался из её груди.
Часть 28. Живу, только, рядом с тобой.
(от лица Карлайла )
Я улыбался, бежал за Эсми и улыбался. Просто не смог сдержать какую-то малую часть радости внутри себя. Но и опять же, я улыбался только губами, в глазах была все та же боль и настоящее раскаянье. Наверное, именно так должен смотреть на Бога человек после смерти, когда предстает на суд, перед создателем. Моим же судьей была Эсми. Я готов был принять любое наказание, принять любой вердикт, который она мне вынесет. И как бы мне не было сложно смириться, с тем, что я никогда не смогу открыто любить эту женщину, я готов был постараться, готов был вылезти из кожи вон, но она никогда бы не ощутила на себе мои взгляды или желания. Я готов был гореть в аду всю свою вечность или же быть заточенным в самые дальние уголки замка Волтури, не имея доступа к питанию, к свету. Ведь мой свет теперь был в этой женщине, которая меня ненавидела. А может быть, я был просто слепцом и не видел истины? Не видел того, что Эсми колеблется в своем решении. Да, я видел, что с девушкой происходит что-то, но списывал все это лишь на борьбу с ее собственным дьяволом, который теперь жил в ее душе. Время, лечит, так вроде говорят? А я заслужил такое наказание, за свое проклятье я должен был быть наказан еще сильнее, хотя, что может быть страшнее, чем ненависть любимой, моего солнышка, Ангела, с которым я хотел бы прожить остаток своей вечности.
Я опять улыбнулся, видя, как практически рассмеялась моя девочка. Ей нравилась эта скорость, эта ловкость, которой обладали вампиры, и это было не удивительно. Ведь не влюбиться в такое совершенное тело было довольно сложно. Хоть я сам слишком долго ненавидел себя за эти руки, за этот мозг, которые созданы лишь для одного, для убийства. Это только сейчас, когда я имел возможность наслаждаться своими способностями, своим зрением, умением выстаивать самые долгие операции, я полюбил все это. Ведь только благодаря этому я научился спасать жизни людям в тех ситуациях, когда другие врачи уже опускали руки. А еще мне понравилось то, как Эсми стояла рядом. Когда я уже отпустил ее, она все еще продолжала стоять и вдыхать тот аромат, который исходил от меня. Как же я хотел узнать, что она испытывает, что она чувствует, как он на нее действует. Хотя, по тому, как она на время успокаивалась, я мог лишь надеяться. Но и не видеть, что именно этот аромат ее успокаивал, я не мог. И это обдавало каким-то теплом моё каменное сердце, ведь в этом была какая-то надежда на то, что не все еще потеряно. И возможно когда-нибудь я смогу вернуть то доверие, которое у меня было десять лет назад. Я не рассчитывал на любовь, я хотел просто быть другом этой девушке. А уж сдержать себя, не показывая того, что творится в моей душе, я смогу. Ведь я вампир, я должен уметь превращаться в камень, в котором нет ни одной эмоции.
Но как же сложно быть камнем с Эсми. Она была тем огнем, который плавил металл, заставляя его быстрее принимать другую форму. Я даже мог выделить Эсми из толпы. Нет, не по запаху, а по какому-то свету, который шел от ее тела. Возможно, это все была глупость, но для меня эта девушка стала чем-то вроде тюльпана. Цветка, который считался одним из самых дорогих в мире, за разведение которого садоводы всего мира платили неимоверные деньги, а за особый сорт сами могли получить немалую сумму. А ко мне этот цветок пришел сам, вот он, всего в нескольких метрах от меня, обладателя, самого большого сокровища в мире.
Я вздохнул, набрав побольше в легкие воздуха. Нет, не из-за того, что мне надо было дышать, просто вновь я захотел наполнить всего себя ее запахом, который из-за порывов ветра удвоился. Я даже не замечал, что с каждой секундой становилось все сложнее держаться на прежнем расстоянии от Эсми. Я был слабее своего Ангела, и это я тоже признавал, я был медленнее, намного медленнее, чем Эсми. Но все же бежать, не выпуская девушку из виду, мне пока удавалось. Меня раздражало лишь одно, порванная рубашка, которая была в моей крови и делала сейчас мой образ каким-то уж слишком страшным. Ведь на охоте я научился быть очень осторожным и каждый раз из леса возвращался, как после благотворительного бала, данного королем. Пожалуй, лишь слегка растрепанные волосы говорили о том, что я всего несколько минут назад был тем охотником, которым и создала меня природа.
Я замедлил бег, не решаясь пока приблизится к Эсми. Она должна была сама убить свою первую жертву, научиться охотится так, как это будет удобно ей. Я могу лишь направлять ее, но не делать вместо нее шаги, которые должны быть самостоятельными. Это, как младенец, который через шесть или семь месяцев, наконец, встает на свои маленькие ножки и идет. А родители, которые за всем этим наблюдают, становятся самыми счастливыми людьми на всей земле. Так же и я, вампир, который когда-то обратил Эдварда, а теперь и Эсми, должен был лишь наблюдать, готовый в любой момент подхватить и помочь подняться, и так же радоваться, видя первые удачи, а может быть, и первые поражения. Это было неважно, я умел терпеть и готов был сотни раз показывать, рассказывать, но научить Эсми добывать себе пищу.
От запаха крови по горлу прошлось пламя, как раскаленная сталь оставляла на коже рубцы, так и этот огонь, сейчас разрывал меня изнутри. Лишь понимание того, что Эсми сейчас в тысячи раз тяжелее, чем мне, делали меня сильнее, не давая начать охотиться самому. Ведь если бы я сейчас подумал, то вспомнил, что моя последняя охота была не одну неделю назад. А потом работа, желание почаще быть с Эдвардом, хоть с сыном и не нужно было разговаривать, а лишь выстраивать в своей голове какие-то логические цепочки, получая от него ответы. Иногда мне казалось, что это не я прожил на земле уже не один десяток лет, а именно Эдвард, у которого теперь я учился чему-то. Меня каждый раз поражало, как умен мой сын, как здраво рассуждает, хоть ему был всего второй год с момента, как я его обратил. Но умение держать себя в руках заставляло меня вновь и вновь поражаться. Да, может быть, именно этот образ Эдварда как вампира, чуть ослабили мою хватку, и с Эсми я допустил ошибки, когда девушка открыла глаза. Хотя я не смог бы сделать Эсми физически больно, а Эдварду все-таки бы сделал, если бы тот напал на меня. В этом и была разница.
Несколько сердец просто колотились дикими ударами от страха, от боязни смерти. Эсми сделал все, как я велел. Вот животное бежит от нее, вот оно уже лежит на земле, прижатое самыми сильными и самыми прекрасными и нежными руками на земле. Ее взгляд, он как будто искал поддержки, и я готов был дать ее. Я подлетел практически вплотную, когда олень выскользнул из хватки Эсми, готовый убежать, спасти свою жизнь. Я лишь сделал один прыжок, вновь повалив животное на землю, прижав того, слегка проведя рукой по его голове, как бы гладя.
- Эсми, - я кивком головы подозвал к себе свое сокровище, - не думай ни о чем, пожалуйста, ты должна поесть. В этом мире выживает сильнейший. Сравни себя с тигром или львом, который также убивает для того, чтобы прокормить себя и свое потомство. Мы хищники, а они, - я опустил взгляд на оленя, который от испуга готов был уже умереть, не дожидаясь, когда зубы вампира, пронзят его, - они привыкли к таким правилам природы и уже давно смирились. Звери - это последний выход, чтобы не убивать людей. Пойми, девочка, что если бы был другой выход, я бы его нашел. Я держал оленя аккуратно, чтобы не убить, но с той силой, чтобы животное не смогло выбраться. Если бы человек наблюдал за этой картиной, то в его глазах все это действие заняло бы не больше нескольких секунд. Для меня же время просто остановилось. Я видел лишь испуганный и растерянный взгляд своей любимой, но именно сейчас я должен был стать жестче, чтобы Эсми, наконец, поняла, что я не вру, что убить придется, как бы это не было противно и ужасно.
- Эсми, если ты еще промедлишь, остальные олени разбегутся, а одного тебе будет мало, - хотя, если на то пойдет, я буду тебе притаскивать одного за другим, пока ты не насытишься вдоволь. Я говорил мягко, но теперь в моём тоне слышалось и требование, к которому должна была прислушаться Эсми.