- Белла, Мистер Каллен! – Боб вышел из-за своей стойки и улыбнулся так, будто мы привели с собой его пропавшую десять лет назад собаку.

У нас не было с собой никаких животных, да и сомневаюсь, что у Боба когда-то были, но улыбка его была именно такой. «Радость по поводу возвращения».

- Привет, - Белла переместила сумку с ноутбуком в левую руку. – Как дела?

- Здорово! Давайте, помогу. – И он, не дожидаясь ответа, забрал у неё ту самую сумку.

Белла чуть заметно пожала плечами и улыбнулась.

Мы устали. Мы почти не спали этой ночью. Поздно легли и рано встали.

И если для меня такой режим уже давно вошел в привычку, то для неё это было в новинку. И не очень хорошую новинку.

- Мистер Каллен, я думал вы поехали к родителям отдыхать, а не работать до изнеможения, - подходя к лифту, заметил Боб.

- Я думал, ты был консьержем, а не носильщиком.

- Для вас всё, что угодно, - он рассмеялся.

- Я вспомню эти слова, когда мне понадобятся донорские органы.

- Обязательно, - он нажал на кнопку нашего этажа, и двери плавно закрылись. – Вы действительно выглядите уставшим.

- Мы устали.

Мы приехали на такси, так как Белла не хотела тревожить Карлайла с утра. А я просто не хотел его видеть. Сегодня.

Эта весна давила на меня. Всё больше физически, так как морально я был уже почти полностью раздавлен.

Но здесь, в этом здании, которое максимально сильно отличалось от больничных коридоров своей остротой и непропорциональностью, здесь мне стало свободнее.

Будто любимые женские пальчики немного ослабили узел галстука на шее после длинного рабочего дня в офисе.

Хотя, откуда мне знать, как это бывает?

Из необходимого набора у меня есть только любимые пальцы. Лучшее, что может у меня быть.

- Уже май, можете себе представить? – задумчиво проговорил Боб.

- С трудом.

- В этом году зима была ужасной. Я серьезно думал, что не доживу до лета.

Белла, до этого момента не принимающая участия в нашем разговоре, послала Бобу сердитый взгляд.

- Ты слишком пессимистичен, - я решил спасти бедного парня, по глупости оказавшегося в немилости Беллы. – Есть множество людей, которые уверены, что не доживут до лета, но смотрят на мир позитивнее.

Как только я произнес эти слова, мне почему-то захотелось добавить еще одно утверждение, не объясняющее ничего, но значащее так много:

- Хотя, как мы можем об этом судить? С нами ведь всё будет в порядке.

Боб натянуто улыбнулся, не поняв ровным счетом ничего из мною сказанного.

Беллы вцепилась в мой локоть так, чтобы я почувствовал – она поняла всё.

Лифт оповестил нас об остановке.

Мне вдруг почудилось на миг, что лифтовые кабины по всему миру – это что-то вроде огромной международной сети.

Ты оказываешься в четырех гладковыбритых стенах и не можешь думать о чем-то мелком. Ты наедине с самим с собой, даже если ты не один в кабине.

Мысли отражаются от глянцевых стен, пола и низкого потолка и сторицей возвращаются в голову.

Возможно, клаустрофобия – это совсем не боязнь замкнутого пространства.

По сути, это страх остаться наедине с самим с собой. Позволить своим мыслям не рассеиваться в открытой местности, а задерживаться в голове.

Именно поэтому лифты делают все быстрее и быстрее? Чтобы мы не могли как следует погрузиться в себя?

Тысячи маленьких коробок двигаются перпендикулярно земле каждую секунду. Мне кажется, внутри человека есть свой собственный лифт.

От мозга к сердцу. Обратно. Всего две кнопки на панели управления.

Хотя, если присмотреться, где-то в уголке можно заметить еще одну. «Стоп».

Она не для многократного использования. Одноразовая.

- С возвращением, - весело сказал консьерж около нашей двери.

- Спасибо, Боб, - удивляя самого себя, отозвался я.

Он шокировано уставился на меня, будто я только что на его глазах вытащил кролика из шляпы. И съел его.

Уже спиной я услышал его удивленное бормотание:

- Ему просто надо выспаться.

- Почему ты смеешься? – тихо спросила Белла, пока я закрывал за нами дверь.

- Мы дома, - вместо ответа выдохнул я.

Торжественная тишина восторженно приветствовала нас.

В нос сразу же ударил запах бездействия, ожидания, уюта и сна.

- Ты напугал меня там, в лифте, - проходя в гостиную, сказала Белла.

- Я знаю.

- Ты иногда умеешь быть действительно пугающим, - мягко ступая по захлебывающемуся от радости ковру, продолжала она.

- Я знаю.

- Ты… как ты себя чувствуешь?

- Как будто я счастлив.

- Это был предсказуемый ответ, - хитро улыбнулась она.

- Это был правильный ответ, - я пожал плечами.

Гудящая тишина оседала на ресницах, отчего веки нестерпимо тяжелели. Я опустился на ковер прямо в том месте, где солнце разлило свою яркую лужицу через большое окно.

Я скучал по дому так, как скучают по тишине среди не перестающего грохота. Как тоскуют по уединению в многотысячной толпе.

Я рад возвращению домой, пусть оно и омрачено вездесущим маем со всеми его капризами.

Мне ничего не стоит искренне любить это место. Хотеть здесь жить столько, сколько захочется.

Мне ничего не стоит надеяться, что я действительно достоин остаться с Беллой на несколько больший срок. На значительно больший. Неограниченный.

Это все ничего не стоит, но оно нереально ценно сейчас, когда майское солнце прощупывает мою кожу в поисках оставшегося меланина.

Белла тихо и почти бесшумно садится рядом.

Она затрагивает моё плечо невесомым касанием.

Каким-то невероятным способом у неё получается каждый раз затрагивать что-то ноющее внутри меня. Что-то требующее именно её касания.

Мой незаслуженно нежный хирург.

Её тихое теплое дыхание смешивается с тишиной, склеивающей мои ресницы.

Я чувствую себя тонущем в чем-то хорошем. В чем-то стоящем того, чтобы в нем утонуть.

Солнце не слепит, оно просто по-детски разбрасывает блики каплями по её лицу.

Я хочу поцеловать их всех, но не делаю этого, а только улыбаюсь с выдохом.

У меня еще есть много времени. У нас еще есть много слов и чуть-чуть больше молчания.

Я ложусь на спину и смотрю на белый потолок.

Чем белое отличается от черного? Временной разницей? Насыщенностью или бледностью?

Кажется, они различаются только нашим отношением к ним. Предвзятостью.

- Белое или черное? – спрашиваю я Беллу, которая всё никак не может устроиться удобнее на левой половине моего тела.

- Ммм, и то, и то, - устало отзывается она.

- Выбери что-то одно.

- Зачем? Я хочу сразу всё.

- Думаешь, это возможно? – уткнувшись носом в её макушку, говорю я.

- Вот уже как год в моей жизни возможно всё.

Мне почему-то плохо вспоминается прошлый май. Будто прошли десятки лет.

Я не могу просто так взять и восстановить в памяти всю последовательность событий, которые привели меня к Белле. Беллу ко мне.

Всего этого и не было на самом деле.

Ничего и близко похожего с нами не происходило.

Я никогда не прогонял её, никогда не делал больно снова и снова.

Это был кто-то другой. Тот, которого в наших отношениях уже давно нет.

Здесь остались только мы вдвоем.

Любящие. Любимые. Взаимно-зависимые. Плотно-переплетенные.

- Эдвард?

Я, оказывается, уже успел провалиться в сон и вздрогнул от её шепота.

- Хм?

- Белое или черное?

- Зависит от того, на какой стороне ты.

- Я пока ни на какой стороне. Так белое или черное?

- Ни то, ни другое.

- Почему?

- Меня как-то больше к каштановому тянет, - я поцеловал её в макушку и устроил нас немного удобнее.

Когда в следующий раз мне пришлось открыть глаза, от солнечной лужицы не осталось и следа. Испарилась, высохла и улетучилась. Зачерствела.

Я был один.

Но это уже давно перестало казаться правильным.

Еще один из переметнувшихся на противоположную сторону принципов.

Стемнело достаточно сильно для того, чтобы быть уверенным в том, что наступил вечер. Либо это предрассветные сумерки.

Я встал, размял затекшие конечности и огляделся. Сумки, брошенные нами в прихожей, пропали. Вероятно, Белла перенесла их. Куда-то.

Странно, что я не проснулся от этого. Обычно мой сон какой угодно, только не глубокий.

Слышно, как льется вода в душе.

Я пью кофе, который уже сварен, и выкуриваю половину сигареты, которая больно цепляется за горло.

В квартире полное отсутствие какого-либо света, кроме тонкой желтой кромки на двери в ванную. Пробираюсь на ощупь. Мне нравится вспоминать текстуру привычных вещей.

Спальня. Здесь темнота кажется мягче. Словно пористая.

Я чувствую себя способным быть частью этого. Достойным.

Звук вонзающихся в кафель капель служит фоном к этому отсутствию света. Окно не занавешено, что позволяет видеть всё довольно четко.

Наши сумки у кровати на полу.

Я хочу переодеться, но перспектива резких движений приносит тупую боль где-то в затылке.

Вода всё еще дробью бьется о плитку, и я не знаю, чем заняться, делая минимум движений. Такое ощущение, что меня погрузили на огромную глубину, где просто катастрофично высокое давление. Движения медленные, словно мне приходится преодолевать плотные слои чего-то.

Я не чувствую себя плохо. Это не так, если бы я собирался упасть в обморок прямо сейчас ради веселья.

Мои мысли трансформируются во что-то определенное, выстраиваются в ряд.

Точнее, в круг. Вокруг Беллы.

Даже мои мысли осторожничают с её образом в голове. Касаются едва-едва. Окутывают легкой дымкой.

Я не могу себе представить ту пустоту, что сейчас и не пустота вовсе.

Как я жил с такими огромными полостями внутри?

Чем я заполнялся? Что меня побуждало делать вдох за вдохом?

Откуда я черпал какие-то силы, мысли, идеи, когда сам был уже почти полностью вычерпанным? Изношенным.

Так странно думать о себе, не подразумевая Беллу.

Так странно думать о Белле, не подразумевая себя.

Мы идеальная пропорция. Уравнение, в котором больше нет неизвестных.

«- Белое или черное?

- И то, и то».

Белла никогда не довольствовалась малым. Наверняка она никогда сама о себе такого не скажет, но она действительно самый целеустремленный и терпеливый человек, который только могла произвести Снаружесть.

Резкое прекращение искусственного дождя в ванной заставляет меня очнуться от своих мыслей.

Мои руки жжет, будто я долго держался за что-то горячее. И продолжаю держаться.

Подхожу к комоду со своими вещами. Где-то должны быть старые футболки, которые по сути новые, но куплены и захоронены в недрах шкафа так давно, что вполне могут считаться старыми.

Меня никогда нельзя было назвать человеком, верящим в различные знаки.

Но сейчас мои пальцы, выбирающие футболку по особым тактильным критериям, прошлись по инородной для этой полки текстуре и замерли.

Я не вижу, но знаю, что это.

Пальцы сами по себе обхватывают находку. Если вообще возможно обхватить рукой яркое плотное воспоминание.

Мне вдруг становится так отчаянно страшно, что вся плавность движений улетучивается через поры.

Откуда всё это? С каких пор я стал таким чувствительным?

Эмоциональный фетишист.

Но буквально через парочку равновесных вдохов я понимаю, что это вовсе не страх, а острое, болезненно-интенсивное предвкушение.

- Эй, - мягкий шепот Беллы очень гармонично врезается в нежную темноту спальни.

С каждым новым иступленным ударом своего вышедшего из-под контроля сердца я слышу отчетливый хруст ребер, но от этого только приятнее.

Резко разворачиваюсь, но рука, сжимающая мой персональный знак, остается за спиной.

- Ты что тут делаешь в темноте? – кажется, отсутствие света только добавляет яркости её коже.

Вокруг её поблескивающего от воды тела туго обмотано полотенце и еще туже – мой взгляд.

Босыми ногами осторожно подкрадывается ко мне, будто знает наперед мои действия.

Даже я не знаю их наперед.

- Эдвард?

Безумно-пылающий блеск в моих глазах отражается с невероятной точностью в её взгляде.

Чем ближе она подходит, тем рассеянней становятся мысли.

Чувствую себя загнанным в угол. Именно в тот угол, в который я и мечтал всегда попасть.

Кончиками пальцев по шее. В темноте видно, как от её касаний отлетают искры.

От прошлых многоэтажек мыслей осталась только хрупкая облицовка.

Я поддаюсь ей, как мне всегда хотелось поддаться. Поцелуи по линии подбородка. Чувствительность зашкаливает.

Горячие губы дразнят, останавливаясь везде, кроме как на моих губах.

Комната наполняется нереальным контрастом. Темнота становится для нас ярким фоном.

«- Белое или черное?

- И то, и то».

- Белла, - я перехватываю её ладошку и целую запястье. – Знаешь, в чем суть пропасти между нами?

- Между нами нет пропасти, - хрипло отзывается она.

- Она довольно очевидна: в твоей жизни всегда есть «завтра», в моей его нет, - она хочет возразить, но я не даю ей шанса вставить слово, - Белла, - я вкладываю в её ладошку свою находку, которую держал за спиной. – Ты станешь моим «завтра»?

Она удивленно смотрит на то, что я вложил в её ладонь. Постепенно, словно по желанию невидимого художника, на её губах вырисовывается улыбка.

Я буре её левую руку и целую ладонь чуть ниже безымянного пальца.

В этой чарующей темноте бумажная синяя роза явственно отливает красным.

______

*Саша Птица

P.S.