Он называл ее кармой, безжалостной кармой за грех.
За все то, что содеял в неистовом жизненном танце.
Он любил ее слишком. Намного сильнее всех.
Он любил. Проклинал. Прогонял. Растворялся.*

В один из самых обычных моментов самого обычного дня, отданного на замораживание зиме, когда из рук Беллы выскользнула еще пустая кружка и, провожаемая моим взглядом, звонко поприветствовала кухонный пол, я почему-то подумал о случайностях.

Не о каких-то эфемерных, призрачных или недостойных обдумывания.

О тех случайностях, которые случаются.

Каждый день. Каждый раз. С каждым.

То есть, действительно ли это случайность? Кто, а главное зачем, дал нам право решать: что намеренно, а что – нет?

Улыбаясь на причитания Беллы о собственной неуклюжести и пытаясь убрать её руки от осколков, я вдруг подумал о самом устройстве случайности.

Что, если это своеобразный пусковой механизм?

Каждая конкретная, самая мелкая кажущаяся случайность представляет собой начало нового процесса.

Та самая пресловутая «красная кнопка».

Что, если нашими жизнями правит именно Случай?

Если посмотреть с другой стороны, с другого ракурса, принимая случайности за аксиомы, за фундамент, то мы получим, в конечном итоге то же самое.

С одной лишь разницей – каждая мелочь в этом случае имеет глобальное значение.

- Белла, убери руки! – уже более серьезно говорю я.

Она не обращает внимания, сокрушаясь на саму себя.

Случайности, случайны они или нет, случаются.

Если бы люди знали, что каждое невинное действие может изменить их судьбу, стали бы хоть чуточку внимательнее?

- Ай! – вскрикивает Белла и одергивает руку.

Что, если процесс уже запущен? Красная кнопка нажата до упора.

Аннушка уже пролила масло.

На изломанных гранях белого фарфора проступают красные пятна жизни, будто это сокрушительное падение привнесло ему красок.

Визуальная память тут же услужливо подсовывает такие же бардовые блики на белом полотне ковра. Мы несколько дней пытались вытравить это из его памяти текстуры.

Белла держит одну руку над несобранными осколками. Линии жизни и сердца окрашиваются в красный. Заполняются, словно пустые русла из прорванной дамбы.

Другая рука прижата ко рту, даже скорее к носу. Зрачки расширены.

Что, если идея с развешиванием объявлений пришла ко мне не случайно? Может, это и было моей «красной кнопкой»?

Годовщина родительской свадьбы, на которую я всё-таки попал. Возможно ли, что это не просто так? И варианта, что я не приехал бы, просто не существовало?

Я осторожно беру её за запястье. Липко и горячо.

Я хочу, чтобы мои поры на мгновение расширились. Хочу впитать в себя её кровь. Смешаться.

Поднимаю её на ноги, быстро целую в лоб и веду в ванную. Она всё еще закрывает пол лица ладонью.

Что, если Белла – мой кнут и, одновременно, пряник? В одном прекрасном хрупком теле.

Как разграничить эйфорию от того, что я могу наслаждаться своей любовью и агонию, от того, что это скоро закончится?

Как можно одновременно боготворить свой стимул для жизни и ненавидеть его же за то, что он вообще есть?

- Тшш, - успокаиваю свои мысли и промываю ладошку Беллы.

Её кровь остывает на тех частях моих рук, до которых не достает вода. Кожей чувствую, что она очень плотная и маслянистая, как нефть.

Случайности не случайны, как бы это не выглядело со стороны. Как нет ничего более постоянного, чем временное, так нет и ничего более выверенного, чем случайность.

Белла.

Моя точка отсчета.

Камень преткновения.

Достаю бинт и тщательно перематываю руку. На поверку, порез оказался просто глубокой царапиной, но из-за того, что он на внутренней стороне ладони, крови вышло больше, чем обычно.

- Болит? – возвращаюсь вместе с ней на кухню, сажусь на стул и усаживаю её к себе на колени, покачивая, как маленького ребенка.

Отрицательно качает головой и удрученно смотрит на осколки, смешанные с кровью. Затем глубоко вдыхает, откидывается на мою грудь и замирает.

Как бы то ни было, как бы ни устроен этот мир, эта Снаружесть, я хочу верить в то, что мы были всегда связанны.

Мы были случайностями друг друга.

Моя самая любимая случайность.

- Ты плохо вымыл руки, - с улыбкой замечает она, указывая на несколько засохших капелек чуть выше моего запястья.

- Я их вообще не мыл, - честно говорю я.

Может, эти капельки еще впитаются в меня. Её кровь смешается с моей. Возможно, это сделает меня лучше. Конкурентоспособнее.

- Цвет такой… - я провожу пальцем по засохшему пятнышку. – Живой.

- Знаешь, в какой-то степени, ты можешь считать себя везунчиком, - весело говорит Белла.

- Угу, в превосходной степени, - соглашаюсь я, хотя не знаю точно, что она имеет в виду.

- У меня четвертая отрицательная группа крови, таких людей настолько мало, что большинство проживает свою жизнь, так ни разу и не встретив ни одного из них.

В некотором роде, случайности они до тошноты закономерны.

Надо только разгадать этот замысловатый алгоритм. Вычислить последовательность.

Я целую её в висок и думаю о том, что у нас одинаковый резус-фактор. С точки зрения эволюции и развития, мы хорошая пара. У нас не возникло бы никаких проблем, захоти мы ребенка.

Если бы не. Естественно, если бы не.

- Я, несомненно, должен этим гордиться.

- Тем, что встретил такого человека?

- Тем, что встретил тебя.

- Знаешь, а ведь ты был очень даже не рад нашей встречи в начале, - хитро прищурившись, говорит Белла. – Да что там в начале! Первые полгода!

- Я и сейчас не рад, - прижимая её сильнее, шепчу ей на ушко. – Всего лишь безмерно благодарен.

Если задуматься, хорошенько и основательно, то все основные моменты в нашей жизни представляют собой не что иное, как случайности.

Тщательно спланированные. Кем-то.

Мы лежим в постели, лицом друг к другу. Её перебинтованная ладонь покоится на моем бедре, и я стараюсь исключить любые движения, чтобы не беспокоить её.

Ночь баюкает Беллу. Я всего лишь помогаю, поглаживая мягкие волосы и обводя контур лица.

- Эдвард? – сонным голосом, не открывая глаз, зовет меня Белла.

- Да, - и отклик, и согласие.

- Ты действительно рад тому, что мы встретились? – вижу, как её румянец проступает сквозь темноту спальни.

- Ты сомневаешься?

- Нет, - её губы дрогнули. – Просто хочу услышать еще раз.

- Я невозможно счастлив, что ты приехала на годовщину Эсме и Карлайла. Я просто нереально признателен тебе за то, что ты оказалась такой упрямой.

- Не такая я и упрямая, - с широкой улыбкой, но все еще с закрытыми глазами, ответила Белла.

Несколько тактов тишины.

Мне хочется разрезать это пространство на пластинки. Забрать самые ценные срезы времени и спрятать. Внутри себя.

- Я тоже счастлива, что повстречала такого человека, как ты, - тихо шепчет она, пододвигаясь ближе к моему лицу.

- Конечно, ты должна быть. Большинство проживает свою жизнь, так ни разу и не встретив ни одного из таких людей, - повторяю её же слова.

Её глаза распахиваются медленно и красиво, как театральный занавес.

Во взгляде Беллы тоже можно разглядеть целое представление. Маленький каштановый мир.

- О чем ты?

- О встречах и редкости, - не могу сдержать улыбки.

- Нет, серьезно.

- Тогда только о редкости.

- У тебя такая же группа крови?

Утвердительно киваю.

- И резус-фактор?

Повторно утвердительно киваю.

- Ты шутишь, - недоверчиво говорит она. – Вероятность этого события просто до смешного маленькая!

- Значит, нам надо как следует посмеяться.

- Это… - её глаза горят энтузиазмом. – Так странно и круто! У нас особенная пара. – Белла проводит пальчиками здоровой руки по моей щеке.

- Она была бы особенной и без этого совпадения.

Еще несколько вдохов Белла смотрит в мои глаза, словно что-то там ищет.

Я отвожу взгляд, потому что не могу вытерпеть этой обжигающей пытки, которой подвергаются мои внутренности. Слишком интенсивно, когда так близко. Слишком насыщенно, когда настолько интимно.

Переполняюсь этой нереальной, почти мистической любовью.

Я ощущаю на себе сосредоточенный выискивающий взгляд. Смотрю на каштановый водопад волос, замерший на её плече.

Горло саднит, болит и дерёт. Мне хочется откашляться словами. Признаниями.

Я хочу обвиться вокруг неё своей болезненной лихорадочной любовью, привязать к себе пульсирующим обожанием.

По сердцу проходит дрожь.

Белла шумно вдыхает воздух и прячет своё лицо в моей шее. Прикасается горячими губами к ключице.

Если разложить жизнь строго на черное и белое, то любое будущее, близкое или нет, это случайность.

Я хочу случайно прожить с Беллой долгую жизнь.

Я испытываю неподъемное, разъедающее, отравляющее отчаяние, когда думаю о том, что скоро оставлю её.

Теперь смерть не пугает меня. Я боюсь самой сути. Самого факта. Оставить её одну. Остаться без неё.

Когда-то давно я читал многие размышления о смерти. Или о том, что будет после.

Практически всё сводится к непониманию, невозможности раздвинуть границы своего мировоззрения.

Вопрос ставится примерно так: что станет с моей душой, когда умрет тело?

Ведь весь мир – это, по сути, твои мысли. Земля только и существует потому, что ты её себе как-то представляешь. Ты – главный актер.

И куда денутся твои мысли, твои эмоции, когда ты умрешь?

И опять: что станет с моей душой?

Меня же больше, в первую очередь, интересует другое: что будет с моей любовью?

Я ведь так отчетливо чувствую её.

Разве что-то настолько сильное, настолько искреннее и всеобъемлющее, может просто пропасть?

Моё тело, мой разум сдерживают её в своеобразной клетке, но если они станут непригодны?

Земля не выдержит веса моей любви. Её объема. Её размерности.

Белла пошевелила больной рукой и тяжело вздохнула. Она уже давно заснула, хорошо, что мои тяжелые мысли не успели помешать ей.

- Хочу, - по секрету шепчу её волосам. – Я хочу любить тебя вечно.

Вот он парадокс Снаружести: всё становится в наивысшей степени реальным, стоит тебе произнести это вслух.

Уже несколько дней Джейкоб пытается договориться со мной о встречи.

Я, в принципе, не против.

Почему я должен быть? Он ведь не скажет ничего нового. Я абсолютно точно уверен, что знаю всё, что он собирается мне сказать.

И не потому, что такой догадливый и смышленый. Хотя, отчасти и поэтому.

Просто те же самые мысли, претензии, вопросы я провернул в своей голове по несколько миллионов раз.

На некоторых словах уже заметны потертости.

Да что уж там, у меня тем гораздо больше. Ведь я знаю о своей болезни, в то время как Джейкоб – нет.

Он думает, что я просто высокомерный заносчивый парень.

Но всё на самом деле не так.

Я высокомерный заносчивый парень, который скоро умрет.

Вот уже несколько дней Джейкоб пытается со мной встретиться.

И мне-то, вроде, все равно.

Пусть лучше разговаривает со мной, чем с Беллой. Я морально готов к любому обвинению с его стороны. Всё это уже настолько долго маринуется в моей голове, что, кажется, от меня на километр пахнет мысленным маринадом.

Ну, что он может мне предъявить?

Ты её не стоишь.

Не совсем так. Я не стою вообще ничего, смысл сравнивать что-то с нулем?

Я смогу сделать её счастливой, а ты – нет.

Резонно. Обдуманно тысячи раз. Развеяно светящимся счастьем в её взгляде.

Ты всего лишь играешь с ней.

В корне не верно. Я не играю. Я просто день ото дня ей проигрываю.

Ты тянешь её за собой вниз.

А кто сказал, что там, внизу, плохо?

Она всё еще любит меня.

Она всё еще спит в моей постели.

Она никогда не полюбит такого, как ты.

Она любила меня… однажды.

И далее, в том же духе. Ничего нового он мне не скажет.

Но как бы тщательно я всё это уже не осмыслил, как бы ни был уверен в правдивости сделанных выводов. Парадокс Снаружести: всё становится в наивысшей степени реальным, стоит произнести это вслух.

Мне хочется замуровать свои страхи внутри черепной коробки. Джейкоб хочет осквернить ими атмосферу.

Сильно зажмуриваю глаза. Вдыхаю через нос, выдыхаю через рот.

Белла сложила ладошки на моей груди. Моё сердце бьется в них.

Я боюсь, что она обожжется, ведь там, под ребрами, всё охвачено неконтролируемым пламенем. Но почти сразу же этот страх проходит: весь огонь внутри меня принадлежит ей, он никогда её не поранит.

Только меня.

Темнота в комнате плавно перебирает мои мысли.

Я прижимаюсь губами к любимой макушке и не двигаюсь. Хочется замереть в этом положении. В этом пространстве. В этом теле. В этой жизни.

Снова хочется кашлять словами. Язык нежно гладит зубы, сдерживающие его в импровизированной клетке.

Я хочу счастья. Не такого, как в старом кино или в учебниках. Не домика на берегу моря, не шумных компаний друзей.

Я хочу иметь время придумать своё счастье. Наше.

Хочу иметь возможность накрыть её маленькие ладошки своими и собирать нашу собственную будущую жизнь.

- Я хочу жить, - произношу я в её волосы.

И ничего не происходит. Только ночь накрывает нас невесомым покрывалом и целует в висок.

Когда я открываю глаза следующим утром, то уже знаю, что Беллы нет рядом. Определить это для меня стало также просто, как обычному человеку понять, что у него отсутствует рука.

На кухне что-то происходило. Либо бесчеловечная экзекуция, либо процесс готовки.

Я решил пока не вмешиваться в независимости от того, какой из вариантов имел место быть. Сходил в душ. Тщательно промыл волосы и мысли. И только после этого показался на кухне.

Белла варила кофе вручную, с самодовольным видом игнорируя стоящую рядом кофеварочную машину.

- А где несчастный приговоренный? – целую её за ушком и оглядываю комнату.

- С добрым утром, - Белла чмокнула меня куда-то в подбородок, поставила турку с кофе на плиту и подошла к шкафчику. – Твоя вода на столе.

На столе стояла полулитровая бутылочка с водой. Как и, собственно, в каждое утро после посещения больницы.

Листок с тремя оскорбительно смехотворными предписаниями был бережно прикреплен Беллой на холодильник.

Пить не менее двух литров воды в день. Принимать витамин К каждые три часа. И глюкозу – каждые два с половиной.

Не знаю, может у того доктора до меня был ребенок, желающий подтянуть свой иммунитет, и его рецепт по ошибке попал ко мне.

Я, конечно, понимаю, что это вообще единственное, что он мог написать. Лекарства, необходимые мне, мною не усваиваются. Но дабы хоть как-то поддерживать мою жизнедеятельность до весны он выписал мне витаминки. И воду.

Главное, что не устраивает меня в сложившийся ситуации – Белла, кажется, слишком серьезно к этому относится. И утверждения типа: «Ты же понимаешь, что глюкозой меня не вылечить?» никак на неё не действуют.

Я боюсь, что она просто слепо хватается за любую, даже нелепую, возможность.

Я не хочу, чтобы она чувствовала эту отвратительную безысходность.

Моей хватит на двоих.

Она протягивает мне ладошку с двумя таблетками.

- Хорошо, что врач не оказался приверженцем нетрадиционной медицины, а то бы ты сейчас прыгала вокруг меня с бубном и пела на латыни, - с усмешкой замечаю я.

- Но согласись, это было бы очень весело, - смеется Белла.

- Да, весело. – И, как и всё прочее, безрезультатно.

Она поднялась на носочки и поцеловала меня в нижнюю губу.

- Хочу съездить к Эсме, - разливая кофе в кружки, сказала Белла.

- Как твоя рука? – спросил я.

- Давно её не видела.

- Болит? – я сел за стол.

- Может быть, застану Карлайла.

- Надо сменить повязку.

- Поедешь со мной? – Белла повернулась ко мне лицом.

Я чуть дернул уголком губ и открутил крышку бутылки, которую держал в руках.

- Тогда не забудь. – Она постучала пальчиком по листку на холодильнике.

Мой взгляд был прикован к неброской этикетке, что, впрочем, не мешало периферическому зрению наблюдать за Беллой.

Она медленно подошла ко мне, обняла за шею и уткнулась носом в мои еще влажные волосы. Я закрыл глаза и улыбнулся.

Белла выдохнула что-то неразборчивое в мою голову, поцеловала меня в щеку и ближний к ней уголок губ и пошла переодеваться.

Я просидел еще немного, допил свою воду и додумал некоторые мысли. Затем встал и пошел за Беллой. Она уже собралась. Казалось, у неё хорошее настроение. Её энергия и энтузиазм пронизывали меня, как высокочастотные радиоволны. Пообещав, что постарается вернуться быстро и поцеловав меня, в общем, около десяти раз, она выпорхнула из квартиры.

Я закрыл за ней дверь, протер лицо руками и вернулся в спальню.

Мои ночные откровения всё еще висели в воздухе, под самым потолком.

Конденсировались.

Я достал из шкафа старые джинсы и черный свитер. Взял с тумбочки телефон. Кажется, пришло время поговорить с Джейкобом.

_________

*Авторская адаптаци Дианы Устимовой

P.S. Дима Олейник – Когда я умру.