Все мы рождаемся в любви, и она же сопровождает нас, пока мы взрослеем и становимся старше. Всё начинается с любящих родителей, дающих нам первые знания о мире и внушающих простые, но имеющие большое значение истины. Ещё много лет назад, учась в школе, я твёрдо усвоил одну вещь, о которой впервые услышал от мамы. Очень важно никогда не переставать любить себя. Если тебе не нравится то, кем ты являешься и что собой представляешь, и ты не относишься к самому себе с добротой, то и ни в ком другом не сможешь вызвать светлых чувств. Невозможно бесконечно становиться лучше. Если ты сам не видишь в своей же душе ничего хорошего, кто же тогда найдёт в тебе нечто, заслуживающее любви, и останется с тобой навсегда? Никто из нас не совершенен, да мы и не обязаны быть такими. Всё, что мы должны, - это быть в согласии с теми людьми, которыми мы стали, и тогда непременно, даже не задаваясь такой целью, мы отыщем своего человека.

Долгие годы я действительно любил себя и тех, кого знал, а после встречи с Беллой ещё и её, но сейчас всё изменилось. Я, конечно, по-прежнему люблю и семью, в которой родился, и свою Зефирку, даже если, вопреки сохраняющейся надежде, не смогу создать с ней ещё одну ячейку общества, но себя я даже уважать больше не в состоянии, не говоря уже о том, чтобы любить. Я ненавижу то, кем стал, и проживаю каждый день, презирая случившиеся во мне перемены и то, каким человеком они меня сделали. Особенно душа переполняется ненавистью после того, как, в очередной раз, сблизившись с Беллой, я понимаю, что натворил. Я снова и снова допускаю то, чему должен положить конец.

Мы делаем с собой жуткие вещи, каждый день наносим страшный и непоправимый вред своим телам, и возврата к здоровой жизни нет. Кажется, что ниже падать больше некуда, но мы падаем вновь и вновь, потому что уже не контролируем не себя, не свои желания. Каждый раз я открываю рот, чтобы сказать что угодно, что оттолкнет Беллу, отказать ей и не допустить продолжения, не позволить её на первый взгляд невинному флирту перерасти во что-то совершенно противоположное, но не говорю ни слова. Ощущается всё так, будто все мысли разом покинули голову. Остаётся только любовь, которую до сих пор ничто не в состоянии омрачить и запятнать, всё ещё чистая и светлая, несмотря ни на что, и я ничего не могу с собой поделать.

Я просто вспоминаю, хотя и не забываю никогда, что люблю, и после этой мысли неизменно превращаюсь в того, кто по-прежнему готов на всё ради Беллы и ни в чём не может пойти против неё. Возможно, я и не перестаю быть таким человеком, но иногда успешно блокирую чувства и закрываюсь за воображаемой дверью. Жаль только, что комнаты, где я мысленно запираюсь, на самом деле не существует. Но даже имей она место в реальности, это не сильно мне поможет. Даже особо не стараясь, Белла быстро подберёт нужный ключ. Хотя бы краткосрочная передышка от неё мне не помешает, но у нас не та ситуация, при которой я могу упустить свою Зефирку из виду.

Я не отвернусь, не оставлю её вне поля зрения. Меня не волнует, если для неё всё это станет слишком. Пусть терпит. Как я, сжав зубы, терплю то, какая она теперь, какие с недавних пор между нами отношения, и к чему всё свелось. Всё вращается вокруг наркотиков и секса, секса и наркотиков, может быть, это звучит грубо, но это правда. Мы больше не занимаемся любовью, и я даже не знаю, а любим ли я ещё. Мои чувства никуда не делись, и пусть я и не считаю больше, что достоин взаимности, именно её и я жажду. Но всё, что составляет теперешнюю нашу жизнь, в совокупности образует замкнутый круг, и он никогда не разорвётся. Его границы слишком крепкие, и нам не разрушить их, не вырваться из плена и не почувствовать запах свободы снова.

Мы были влюблёнными, безумно и глубоко поглощёнными друг другом, но теперь мы не больше, чем любовники, утратившие прежнюю страсть и эмоции, не знающие, ради чего продолжать, но всё равно не способные остановиться и всё прекратить.

Кажется, что всё, чего теперь желает Белла, что отныне ей необходимо - это чувствовать одновременно и удовольствие, растекающееся по венам, и наслаждение от физической близости. Поначалу и мне нравился такой синтез, воткнуть шприц или вдохнуть порошок и ощутить необходимую эйфорию, а после поддаться очевидному соблазну в лице Беллы, но в какой-то момент, в редкие минуты просветления я осознал, что это не продлится долго.

Симпатия к сочетанию двух эмоций между собой, и правда, оказалась недолговечной, но мои душа, разум и тело вступили в противоборство друг с другом, и пока мне не удаётся взять под контроль реакцию последнего. Я больше не хочу близости, основанной не на любви, но моё тело всё ещё нуждается в Белле, даже такой, какой она является сейчас.

Каждый раз я кажусь себе использованным, возможно, даже изнасилованным, и большую часть времени я совершенно не понимаю её эмоций и часто думаю, что она употребляет не только вместе со мной, тогда же, когда и я, но и за моей спиной, но у меня нет никаких доказательств. Есть лишь одни ощущения и подозрения.

Мне кажется, что Белла постоянно под кайфом, с отсутствующим взглядом и с ничего не соображающим разумом, но я ничего не могу ей предъявить и даже не собираюсь начинать. Я не хочу ругаться, выяснять отношения и спорить, потому как она, скорее всего, всё прослушает и тут же забудет, а я буду помнить каждое сказанное слово. В любом случае ничего не изменится. Если только к худшему. Всё и так очень плохо, но мы ещё не совсем на дне. Всякий раз, когда мне кажется, что я его достиг, я вскоре понимаю, что ошибался. Почему сейчас должно быть иначе? Не должно и не будет.

Может быть, будь я один, я бы активнее заработал руками и ногами и всплыл на поверхность, не успев нырнуть слишком уж глубоко, но я не один. Я с Беллой, и если уж тонуть, то вместе. Я не могу спастись сам, а её бросить.

- Подожди, Белла. Подожди минуту, - задыхающимся после поцелуев голосом еле выговариваю я. Она обрушилась на меня с ними, едва увидела моё пробуждение, и, наверное, ей пришлось долго ждать, когда я, наконец, проснусь.

Очевидно, что из нас двоих сейчас лишь я в здравом уме, но, к счастью, пусть и неохотно, Белла прекращает, и её губы исчезают. Я и вижу, и чувствую её недовольство, проявившееся в ответ на мою просьбу на её лице, но знаю, что кардинально мои слова ни на что не повлияют. Даже мои руки знают это и потому продолжают обнимать Беллу, чувствуя через ткань одной из своих же футболок, в которых она и спать любит, и ходить днем, тепло женского тела.

Далеко не в первый раз я хочу остановиться, но этого никогда не происходит. Белла за это время успела изучить мои реакции и теперь знает, что меня и то, что я говорю, в такие моменты всерьёз воспринимать не нужно. В первые раза три, столкнувшись с моей мольбой о передышке, Зефирка прислушивалась ко мне и тут же отходила от меня или слезала с моих колен, или возвращалась на свою сторону кровати, в зависимости от конкретной ситуации, но ничем из этого Белла себя больше не утруждает. Она как сидела почти на моём животе, так и остается сейчас в том же положении и просто ждет, пока я, лежащий в центре нашей кровати, немного отдышусь. Только это невозможно. Потому что воздух мне нужен не больше, чем обычно.

Моя задача гораздо сложнее, и чем дальше, тем больше приходиться стараться, чтобы её выполнить и решить уравнение, лежащее в её основе. Мне нужно снова настроиться на волну Беллы и напомнить себе, что я, предположительно, смирился с тем, что она стала совсем нетерпеливой, но это не так. Это абсолютная ложь, и потому-то каждый раз мне и нужно время, чтобы внушить себе неверные и в корне неправильные вещи. После я сам себе противен, но выбора нет.

Я могу поступать только так и никак иначе, потому что Белла, не получающая то, чего желает, становится ещё и нервной, и в совокупности из неё получается опасный и взрывоопасный коктейль. Мне же не хочется, чтобы меня ранило осколками её расстроенного моими же стараниями сердца, что очень даже возможно в случае неосторожного обращения.

Правила довольно просты. Если я буду аккуратен с ней, то и она, надеюсь, ответит мне тем же. Я уж точно не собираюсь проводить эксперименты и опытным путем выяснять пределы её терпения. Я нахожусь во власти любви, но даже из-за наркотиков ещё не растерял свой ум до конца. По крайней мере, мне хочется так думать и верить в то, что в голове ещё есть работающие и адекватно функционирующие участки мозга.

- Ты не хочешь меня больше? - должно быть, устав от затянувшегося ожидания, спрашивает Белла, но я не могу винить её за вполне закономерный вопрос. Раньше ей никогда не приходилось ждать. Более того, всего пару недель назад, в первых числах декабря, я и не думал, что буду в разладе с самим собой и уж точно не предполагал, что мне понадобится как-то уговаривать себя на бывшее до всей этой ситуации привычным дело, на то, чтобы заняться любовью с женщиной всей своей жизни. Раньше это случалось само собой и не требовало никаких дополнительных усилий ни с её, ни тем более с моей стороны. Всё было просто, но теперь мне только и остаётся, что вспоминать о навсегда ушедших временах.

- Ты и сама знаешь, что хочу, - совсем не желая этого, тем не менее, признаюсь я.

Несмотря на ранний час, я уже чувствую себя уставшим. От этого разговора, от всей этой ситуации. От понимания того, что нормальные люди начинают свой день с завтрака, а мы с Беллой регулярно пропускаем его, с самого утра накачиваясь наркотиком, так теперь она ещё и перестала меня ждать. Как раз этого мне и не хватало для полного счастья.

Теперь же всё просто прекрасно. Я всегда мечтал проснуться и сразу же иметь дело со своей преждевременно устроившей себе праздник девушкой. Хочется послать её куда подальше, но очевидно, что я никогда так не поступлю. Я сам создал всю эту ситуацию, мне и расхлёбывать всё это, пока будет что пытаться изменить. Но даже после, когда всё будет кончено, я буду любить свою Зефирку. Это единственное, в чём я уверен.

- Тогда что не так? Это из-за того, что я уже приняла?

Глубоко внутри я уже чувствовал гнев и до её слов, но лишь теперь, из-за того, как спокойно они были произнесены, будто ничего особо значительного и не происходит, ощутил, что по-настоящему злюсь. Она сама не своя из-за наркотиков и нежелания хотя бы чуть-чуть продержаться после пробуждения прежде, чем принять дозу, поэтому, думаю, будет справедливо, если я позволю всего лишь эмоции, пусть и негативной, изменить меня. Сделать безразличным в данный конкретный момент и уничтожить, пусть и ненадолго, мои намерения оставаться голосом разума для нас обоих. Я так и поступаю, а именно позволяю злости наполнить меня.

- Всё так, - отвечаю я, а после резко опускаю голову Беллы вниз, к своему лицу, она кажется немного скованной и напуганной из-за моего грубого напора и внезапного нападения, но мне плевать.

Едва наши губы соединяются в требовательном по моей инициативе поцелуе, мой язык проникает в её рот, и я чувствую, что Белла уже снова расслаблена. Более того, она улыбается, и я понимаю, почему. Происходит то, что ей необходимо. Нет больше причин не быть довольной, когда все потребности будут вот-вот удовлетворены. Белла прекрасно знает, что я уже не отступлю, даже несмотря на то, что мысленно она где-то далеко и будто не со мной. Я стараюсь не обращать внимания, но не могу игнорировать тот факт, что всё, и правда, свелось к сексу. Ей перестали нравиться мои прикосновения. Если бы она хотела ощутить мои губы на своей коже, то не отвернулась бы от меня сейчас, когда я почти поцеловал её в шею. Зефирка это любила, но жива ли она ещё? Я так не думаю. Скорее всего, Белла задушила её в себе.

Жаль, что со своими сохраняющимися чувствами я не могу поступить так же, и, тем не менее, несмотря на более чем достаточное количество причин, побуждающих остановиться, я не делаю этого. Пусть мне больше не позволено даже думать о том, чтобы в поцелуе почувствовать, как бьётся пульс в сонной артерии, но обычные поцелуи, должно быть, пока не попали в категорию запрещённых действий, и на этот раз сама Белла прикасается своими губами к моим. Мне кажется, тем самым она извиняется за то, что ранее отстранилась и, возможно, за все следующие разы, когда это произойдёт, но я больше ни о чём не могу и даже не желаю думать.

Мы целуемся, но без былой нежности, а лишь с агрессией, грубостью и злостью, и моя рука и без приказов мозга начинает движение и оказывается под моей же футболкой, которой скрыто тело Беллы и под которой на ней ничего больше нет. Я сильно сжимаю её грудь, надеясь, что это ощущается хоть бы немного болезненно, потому что в какой-то степени мне определённо хочется нанести Белле вред. В лучшем случае только так она поймёт, что делает со мной, ощутит то же самое, но всё же я понимаю, что, скорее всего, от физической боли она испытает лишь удовольствие. Да и в любом случае от внешних повреждений, которые я всё равно никогда не смогу ей нанести, нет никакого толку, когда, как в моём случае, речь идёт о страданиях душевных. Поэтому я оставляю свою затею и уже собираюсь вытащить руку из-под футболки, но в этот самый момент чувствую неожиданное прикосновение, мешающее мне и удерживающее мою ладонь там, где она и была последние несколько минут.

Я поднимаю свой взгляд, чтобы понять происходящее, и вижу глаза Беллы, целенаправленно смотрящие в мои, вопросительно и умоляюще. Она кажется не такой колючкой, как несколькими мгновениями раньше, но первое впечатление может быть обманчивым, даже если оно далеко не первое. Я не знаю, чего она от меня хочет, и в ожидании хоть какого-то объяснения испытываю почти страх от того, что Белла положила свою ладонь на мою руку, тем самым усилив площадь соприкосновения моих пальцев со своей кожей. Я в смятении. Раньше подобные действия поощряли меня к большему, но что они подразумевают теперь, я и понятия не имею и чувствую облегчение лишь от одного того, что Белла, наконец, заговаривает:

- Продолжай, Эдвард. Пожалуйста, не убирай свою руку, - шепчет она, будто до конца не уверена в своём желании быть услышанной, но я всё прекрасно понял и снова сжимаю её грудь, но уже другую и на этот раз нежно. Не знаю, почему, но Белла внезапно становится податливой к моим прикосновениям, будто у неё внутри сработал переключатель, и прежде, чем я успеваю понять, как именно это произошло, мы уже двигаемся в едином темпе, не слишком быстро, но и не медленно. Её длинные волосы падают мне на глаза, затрудняя обзор и почти лишая меня возможности видеть её лицо, но так я чувствую всё гораздо острее. Даже с закрывшимися от избытка эмоций глазами ощущаю её ближе, чем пока мог смотреть.

Но когда скорость моих движений возрастает, а отклика от Беллы не поступает, меня охватывает неприятное предчувствие, и я заставляю себя открыть глаза и тут же чувствую, как душа ухнула куда-то вниз, а сердце запнулось и пропустило удар. Страх заполняет каждую клеточку моего тела из-за осознания, что Белла ни на что не реагирует, и если бы не по-прежнему открытые глаза, я бы решил, что она потеряла сознание. Я зову её, но это не приносит результата, и, тем не менее, я не оставляю надежд своим голосом привести ее в чувство.

- Белла... Белла, любимая, посмотри на меня. Пожалуйста, малышка. Ты слышишь?

Реакции по-прежнему никакой, и теперь мне не просто страшно, я фактически в ужасе. Что, если она умрет? Она не может уйти вот так, не сейчас. Ещё рано, слишком рано.

- Детка, ты меня совсем не чувствуешь, - я почти готов её ударить, но тут умудряюсь разобрать почти неразличимый шепот.

- Мне жарко. Так жарко...

- Ты вся горишь, но я чувствую, ты уже близко, и я тоже. Просто отпусти себя, и тебе станет легче.

Она подчиняется, и мы растворяемся друг в друге и замираем, но я не уверен, что опасность миновала. Белла всё ещё в моих руках, я оставляю её тело и сажусь, и мы оказываемся лицом к лицу. Мне нужно любой ценой достучаться до неё.

- Белла, посмотри же на меня. Открой глаза, - я встряхиваю её, понимая, что если это не поможет, то придётся вызвать службу скорой помощи, но, к счастью, происходит то, что в нашей ситуации можно считать чудом. Белла начинает медленно приходить в себя. Она будет в порядке, с ней всё хорошо. Мысленно я повторяю эти фразы снова и снова, в разном порядке, пока не начинаю в них верить и не успокаиваюсь достаточно для того, чтобы не напугать Зефирку своим голосом.

- Слава Богу, Белла. Ты жутко меня напугала.

- Это было так хорошо. Я была так высоко и так быстро упала вниз.

У меня нет сил, что-то отвечать и пытаться внушать ей, что она говорит страшные и недопустимые вещи. Я просто обнимаю Беллу ещё крепче, понимая, что мог потерять её, и осознавая, что обязан сделать всё, чтобы не допустить повторения этой ситуации. Скорее всего, доза была слишком большой. Это будет не сегодня, но я должен как-то убедить Зефирку её уменьшить. Чего бы мне это не стоило.

Сейчас же всё, что я могу, это смотреть на неё, мирно и спокойно лежащую рядом и прижавшуюся ко мне. По какой-то причине она всё ещё хочет этого, а я просто счастлив, чувствовать её рядом. Может быть, и мне нужна доза, но я на редкость успешно игнорирую это и остаюсь в кровати, и слушаю молчание Зефирки до тех пор, пока она не засыпает. Нам уже всё равно, что в это время нормальные люди не спят, а идут на работу или занимаются другими делами, мы спим тогда, когда захотим, но сейчас я знаю, что не усну. Я нежно, чтобы не потревожить и не разбудить, беру Беллу за её левое запястье и прижимаю наши руки к своей груди, чтобы чувствовать пульс, каждый удар сердца, биение которого для меня важнее своего собственного, но помимо этого я прислушиваюсь к дыханию Зефирки, чтобы знать, что оно есть. Окутанный тихими, успокаивающими меня звуками, я мысленно перемещаюсь во времени на три года назад, в ту пору, когда ещё мог видеть красоту вокруг и чувствовать благодаря ей вдохновение. Тогда я определённо гораздо сильнее был влюблён в Беллу, чем в идею обязательного написания и издания книги, только не знал, как сказать о своих чувствах.

Мы часто встречались и общались, гуляя по набережной, и это длилось месяца два, и у меня было предостаточно возможностей признаться, но язык как будто немел каждый раз, когда я пытался заговорить. Пусть и давно, но прежде я уже состоял в отношениях с девушкой, но тогда и вполовину не был таким нерешительным, как в случае с Беллой. Частично я просто робел в её присутствии. Она не принадлежала мне, но я не переставал думать, что если скажу всё, как есть, то потеряю её, даже не успев обрести. Я боялся отказа, но ещё больше страшился того, что в результате лишусь и дружбы, и человека, с которым можно поговорить обо всем. Разве что за исключением самой важной вещи. Я, конечно, переживал, что, пока выжидаю, кто-то другой, более смелый, завоюет сердце Беллы, но всё равно не мог ни на что решиться. Возможно, так всё и продолжалось бы, но, как до сих пор мне кажется, вмешалась сама судьба.

Flashback

Мы, как обычно, гуляли вдоль реки и шли в направлении её течения, когда буквально за несколько минут погода резко изменилась, небо заволокло темными тучами, и хлынул сильнейший ливень. Было лето, и жаркая погода, бьющая все температурные рекорды, держалась уже несколько дней, но когда первые капли упали на моё тело, мне показалось, что похолодало, и что я даже могу замёрзнуть. Но Белла была в лёгком платье, и я заволновался, что она вообще может заболеть. Моя съёмная квартира находилась совсем близко, мы могли бы укрыться в одном из находящихся здесь кафе, но уже на бегу я немного неожиданно предложил пойти ко мне. Удивительно, но Белла согласилась. Мы гуляли, но я ни разу не был у неё в гостях так же, как и она никогда не приходила ко мне, да и не до того ей было. Белла оканчивала последний курс в университете, готовилась и сдавала экзамены, и я знал, что через пару дней у неё выпускной, на котором всем и вручат заветные дипломы. Я заволновался, но не передумал, и мы довольно скоро оказались у меня дома, но, конечно, к тому моменту уже вымокли до самой последней нитки. Мои джинсы так же, как и футболка, потяжелели от воды, но с платьем Беллы, начавшей рассматривать фото моей семьи на стенах гостиной, пока я переодевался в сухое, случилось кое-что похуже. По крайней мере, с моей точки зрения. Всё то, что прежде было им скрыто, теперь обнажилось, и я видел то, что другу, которым я и считался, видеть не полагается. Я не без труда заставил себя смотреть Белле в глаза, когда она повернулась лицом ко мне.

- Это твои родители и сестра?

- Да.

- Они у тебя красивые, и видно, что ты любим.

- Спасибо, - отвечаю я и прежде, чем продолжить, набираю в грудь больше воздуха, потому что подозреваю, что в следующую минуту из-за напряжения момента могу забыть, как дышать. - Пожалуйста, не пойми меня неправильно, но ты должна снять платье. Я положу его сушиться в машинку, а тебе дам полотенце и что-нибудь из своей одежды.

- Это необязательно. Я буду в порядке.

- Не будь глупой. Ты не можешь сейчас заболеть, - говорю я и начинаю идти в свою комнату, где в ящиках комода и храню полотенца и некоторую одежду. Я выбираю первую попавшуюся толстовку, но со штанами всё сложнее. Я всё ещё ищу те, которые при помощи шнурка можно завязать на животе, благодаря чему они не спадут, когда боковым зрением улавливаю движение в дверном проеме. Белла не пошла за мной сразу, но теперь, должно быть, решилась, и я думаю, что для начала могу дать ей полотенце и толстовку, а чуть позже отыскать и подходящие штаны, и поворачиваюсь к девушке. Конечно, она всё ещё в мокрой одежде, и мне даже кажется, что я могу видеть воду, стекающую на пол, но мне всё равно, я всегда смогу вытереть её позже. Более важно то, что я сам уже переоделся, а Белла всё ещё нет, и я чувствую себя чуточку виноватым из-за этого, когда отдаю ей вещи.

- Я могу выйти, а позже зайти за твоей одеждой, или я могу показать тебе, где ванная, если ты хочешь сама положить свои вещи в машинку.

- Да, я хочу сама. Спасибо.

- Без проблем.

Я провожаю Беллу до ванной комнаты и, уходя, говорю, что постучусь, когда принесу штаны. Вся эта ситуация для меня непривычна, но я, разумеется, и правда, ударяю костяшками пальцем по двери, хотя и знаю, что она заперта, потому что слышал щелчок замка ранее. Белла открывает, она уже в кофте, и та ей длинновата, но благодаря этому прикрывает всё, что нужно, но я всё равно чувствую, что смущаю девушку, и, оставив штаны, стремительно ухожу, прежде сообщая, что буду на кухне.

Я всё ещё занимаюсь приготовлением чая с малиной и лимоном, когда Белла появляется в дверях. Она выглядит мило в моей одежде, хотя та, несомненно, ей велика, но я понимаю, что не смогу сказать ей о том, как она красива и насколько очаровательна в моих вещах. На ум приходит одна мысль, которая меня пугает. Я осознаю, что не хочу, чтобы Белла уходила. Хочу, чтобы она осталась, даже когда дождь закончится, а её одежда высохнет. Но этого не будет. Всё, что я могу, это напоить Беллу чаем, дать ей согреться, высушить её вещи, а потом проводить до дома, и я злюсь на самого себя за то, что не думал головой, когда приглашал её к себе. Но я беру свои эмоции под контроль, потому что она ни в чём не виновата, когда говорю:

- Пожалуйста, иди в кровать и заберись под одеяло. Тебе нужно согреться.

- Я не могу.

- Ты можешь, Белла. Просто... пожалуйста. Прошу, сделай это. А я скоро принесу чай.

Я вижу, что она сомневается, и я понимаю, почему, но мне до безумия сильно хочется, чтобы она, пребывая здесь, в моей квартире, почувствовала себя комфортно. В идеале так, как дома. Надежды мало, но, может быть, тогда Белла захочет задержаться? Остаться на ночь? На всю жизнь?

Это смешно, но я ничего не могу поделать с возникшими у меня мыслями и, когда остаюсь один, понимаю, что счастлив лишь от того, что в моей кровати хотя бы на какое-то время сохранятся тепло и запах девушки, которая, возможно, та самая. Единственная для меня.

Чуть позже мы оба в моей кровати, сидим, прислонившись к изголовью, с подушками за спинами, и Белла явно освоилась и, кажется, даже не замечает, что почти всё одеяло перетянула на себя. Но я и не возражаю. Она может хоть полностью закутаться в него, а я и не замечу. У меня совершенно точно ещё где-то есть одно одеяло, но я знаю, что не хочу его искать. Не потому, что лень, а потому, что мне просто нравится делиться тем, что есть, с Беллой.

Я допиваю чай и, поставив кружку на тумбочку рядом со своей стороной кровати, замечаю, что Белла ещё и половину чашки не выпила.

- Всё в порядке? - спрашиваю я, думая, что ещё могу предложить. - У меня есть мёд и варенье, если что.

- Не волнуйся ты так, Эдвард. Я почти согрелась. Мне больше ничего не нужно. У меня всё есть, спасибо.

- Не за что, - просто отвечаю я, потому что не могу сказать ничего иного. Мы попали под дождь, и это не всегда приятно, но с Беллой я готов оказываться в такой ситуации снова и снова, если это будет означать, что каждый раз мы будем греться у меня дома, в моей кровати и под моим одеялом.

Я улыбаюсь от этой мысли, а Белла неожиданно начинает смеяться, и мои глаза возвращают своё внимание к ней. Мне неизвестно, что её развеселило, а я, конечно же, испытываю желание узнать. Всё, что она сочтёт нужным мне рассказать, я буду рад услышать в любое время, когда ей захочется чем-то со мной поделиться.

- Что смешного?

- Я и сама не знаю.

Она продолжает смеяться, и этот звук проникает мне прямо в сердце и делает со мной что-то невообразимое и немыслимое. Я кажусь себе немного глупым, но без причины начинаю смеяться вместе с ней. Мне хорошо, и мне хочется остаться в этом мгновении навсегда. Но момент уходит, когда Белла в результате неосторожного движения переворачивает чашку и выливает небольшое количество чая, то, что не допила, мне на толстовку. Я даже не успеваю как-то отреагировать на это, а Белла уже в состоянии, опасно близком к панике.

- О Господи, Эдвард! Прости меня, пожалуйста. Тебе очень больно? Нужно срочно снять кофту.

- Всё в порядке, ничего страшного, - я забираю у девушки кружку, потому что всё же не уверен до конца, что она пуста, и ставлю на тумбочку, чтобы точно быть уверенным, что ничего больше не произойдёт. Я не злюсь, мне просто совсем не хочется, чтобы Белла разволновалась ещё сильнее, из-за чего бы то ни было. На самом деле её беспокойство кажется даже трогательным, и мне приятно ощущать его, потому что я вижу в нём проявление заботы. Даже если всё в рамках дружбы, возможно, я всё же дорог Белле, пусть и не так, как она мне, и совсем не в том значении, в котором рассматриваю её я.

- Нет, я должна посмотреть. Нужно убедиться, что всё хорошо. Сними кофту, я взгляну.

Я подчиняюсь без всякой посторонней мысли, только чтобы Белла увидела, что нет причин переживать, и, наконец, успокоилась. Ну, что может со мной случиться? От почти остывшего чая ожог ещё никто не получал, максимум, что она обнаружит, это небольшое покраснение, но это не смертельно. Пусть осмотрит меня, и тогда мы забудем о чистой случайности, которая может произойти с каждым.

Лично со мной всё так и произошло. Я полностью забыл обстоятельства, при которых оказался обнажённым выше пояса, когда Белла пристальнее, чем необходимо, стала осматривать мою оголённую теперь кожу и даже прикоснулась к ней, будто не доверяла своим глазам и хотела ещё и на ощупь убедиться, что повреждений нет.

- Я такая глупая и неуклюжая. Мог возникнуть ожог.

- Я даже ничего не почувствовал.

- Но у тебя покраснела кожа.

- Уверен, что всё быстро пройдёт, - я тянусь за кофтой, чтобы надеть её обратно, но замираю и, возможно, даже чуточку напрягаюсь, когда ощущаю кое-что неожиданное.

Белла снова прикасается ко мне, но теперь, пусть её правая рука и находится на моей груди, а пальцы обводят покрасневший участок, я знаю, что это совсем не ради осмотра. В конце концов, мы уже прояснили, что скорая медицинская помощь мне не нужна, и из-за этого неоспоримого факта я становлюсь немного растерянным, потому что не понимаю, что хочет Белла, и как должен повести себя я.

Наши с ней взгляды внезапно пересекаются в пространстве между нами, но я не могу разобрать её эмоций, хоть что-то прочитать в её глазах и даже предположить, о чём она сейчас думает. Белла кажется задумчивой, словно знает, чего хочет, и понимает, в чём нуждается, но одинаково сильно боится и попросить желаемое, и взять это сама.

Так и не успев разобраться в ходе её возможных рассуждений, я теряю свои собственные мысли, когда она наклоняется и целует то место на моей груди, которое считает пострадавшим. Я знаю, что должен сказать Белле остановиться, но ещё я знаю, что не переживу, если она прекратит всё это. Как бы далеко ей не захотелось зайти, к чему бы мы ни пришли, я хочу, чтобы это продолжалось до тех пор, пока сама Белла не откажется от задуманного. Очевидно, что она решилась на что-то. Я просто надеюсь, что к действиям её побудили правильные причины. Если же нет, то я не хочу знать. Может быть, с моей стороны будет не так уж плохо позволить этому продолжаться. Может быть, это эгоистично, но я не могу отказаться от всего лишь вероятности хотя бы раз назвать Беллу своей.

Её губы всё ещё касаются моей кожи, и это ощущается так хорошо, что мой разум оказывается поглощённым туманом, но не до конца, и я понимаю, что мне нужно, чтобы Белла посмотрела на меня, увидеть её лицо и, возможно, при взгляде на него всё же получить ответы на все свои вопросы. Я чуть отстраняюсь, и она вынужденно выпрямляется и поднимает голову вверх, но смотрит в направлении окна. Меня это не устраивает, и я, надеюсь, нежным касанием разворачиваю её лицо к себе. Мне столько всего хочется спросить, но когда я вижу чувство предвкушения большего в её глазах, всё прочее меркнет перед желанием поцеловать её, и я делаю то, о чём мечтал с самого первого дня. Губы Беллы на вкус как малина, они тёплые и нежные, и события развиваются стремительно, но я никак не могу замедлить происходящее. Мне теперь не остановиться.

Белла оказывается подо мной, её руки блуждают по моей спине, а её волосы разметались по простыни и подушке, и мы целуемся до тех пор, пока не начинаем нуждаться в воздухе, но даже тогда я не отстраняюсь, а просто перемещаюсь чуть ниже и касаюсь губами шеи Беллы. Она отклоняет голову назад, предоставляя мне лучший доступ, и я еле сдерживаюсь, чтобы не оставить свою метку. Я знаю, сейчас точно не время для этого, и, чтобы не рисковать, возвращаюсь к губам Беллы. Она обнимает меня сильнее, и я уверен, что после этого движения у неё не остаётся совершенно никаких сомнений в моём желании.

- Можно? – прерываясь, чтобы сделать необходимый вдох, заодно спрашиваю я и лишь после её уверенного кивка и выраженного тем самым согласия начинаю развязывать шнурок на своих штанах и медленно снимаю их с её тела, помня, что под ними ничего нет. Её нижнее белье сейчас сушится, и я боюсь её спугнуть, и что она передумает, но Белла не кажется нервничающей. Её пальцы погружаются в кончики моих волос, массируя кожу моей головы, и мне нравятся эти ощущения.

Я хочу доставить удовольствие в ответ, чтобы и Белле было хорошо, и почти касаюсь её там, внизу, но она перехватывает мою руку, выглядя при этом сожалеющей, будто лишила чего-то меня, а не себя, и немного испугавшейся. Я уже собираюсь отступить и начинаю подниматься с её тела, несмотря на собственные ощущения, которые придётся заглушить, но Белла сильнее цепляется за мою ладонь, удерживая меня рядом. Я позволяю девушке притянуть себя обратно, и мы снова соприкасаемся телами, но мне уже больше недостаточно чувствовать под своими руками ткань своей же толстовки, скрывающей то, что я хочу увидеть. Она мягкая и приятная на ощупь, но мне хочется, наконец, узнать, как ощущается кожа Беллы, и что я почувствую, когда коснусь её в первый раз. Кажется, и она хочет того же самого, потому как мы одновременно и почти с синхронной точностью берёмся за нижнюю часть кофты, начиная перемещать её вверх и в конечном итоге снимая её через голову.

Белла оказывается полностью обнаженной, и я жду, что, быть может, она захочет закрыться от меня, но этого не происходит. Она позволяет мне смотреть на своё тело, и я не отвожу взгляда, надеясь, что он передаёт все мои эмоции, которые я не в состоянии выразить словами. Мне хочется сказать ей, что она самая прекрасная женщина в мире, и что её красота вполне может меня убить, но я почти уверен, что при попытке голос откажется со мной сотрудничать. Поэтому просто прикасаюсь к Белле так, чтобы она почувствовала, что я люблю её, и что это навсегда, а не на одну ночь. Именно поэтому прямо сейчас Белла может потребовать как можно скорее отдать ей её вещи и уйти, и я не стану удерживать её. В любой момент она вольна встать и покинуть мою квартиру, но и в этом случае я продолжу любить.

Белла прижимается ко мне, и я чувствую исходящее от неё тепло и то, как в её груди, при каждом вдохе касающейся моей, бьётся сердце, и понимаю, что оно колотится в одном темпе с моим. Я ощущаю безмятежность и спокойствие, но они сменяются страстью и всепоглощающей потребностью, которые вновь напоминают о себе, когда я чувствую руки Беллы между нашими телами, коснувшиеся пояса моих штанов. Она глазами спрашивает у меня разрешения, я киваю, как и она чуть ранее, и мы избавляемся от последней одежды, что была на мне, и возвращаем немного сползшее одеяло на наши тела. Я чувствую себя счастливым и живым, как никогда прежде в жизни, даже просто лёжа бок о бок в кровати с Беллой, и я думаю, что и она, возможно, счастлива. На её лице возникает улыбка, и я хочу верить, что хотя бы частично являюсь причиной этого.

Я провожу рукой по волосам Беллы, и она в это мгновение пристально, не моргая, смотрит в мои глаза, и я знаю, о чём её мысли, потому что и сам чувствую то же самое. Никому из нас больше не хочется ждать, но наравне с безусловной страстью я ощущаю и желание позаботиться о Белле, защитить её и предусмотреть возможные последствия. Может быть, ей вовсе и не нужно моё беспокойство, и у неё всё под контролем, но я всё равно задумываюсь о предохранении и, вынужденно немного отодвинувшись от Беллы, но продолжая смотреть на неё, на ощупь перебираю содержимое верхнего ящика своей тумбочки, пока не нахожу искомую вещь. Пусть я и люблю Беллу и твёрдо уверен в том, что хочу будущего с ней, о её истинных чувствах мне ничего неизвестно. Быть может, для неё не всё так однозначно, как для меня, и тогда не запланированная беременность это не то, чему она обрадуется. Конечно, и мне прямо сейчас ребенок не нужен, но лишь только потому, что я сам ещё не встал окончательно на ноги, а не потому, что не хочу детей и в особенности не хочу их с Беллой. Пусть, возможно, и рано для такого рода заявлений и прозрений, но только о ней в качестве матери своего ребёнка я и мечтаю. Или она, или никто. Других вариантов нет.

Я вновь целую её, и Белла отвечает, но я начинаю ощущать некоторую скованность её тела и напряжение в её пальцах, которые переплелись с моими. Ещё минуту назад ничего этого не было, я чувствовал лишь расслабленность с её стороны, но сейчас эта легкость исчезла, и в стремлении узнать, почему, и что произошло, я отодвигаюсь на минимальное расстояние, при котором всё же возможно взглянуть в глаза человеку, но увидеть нечто большее, чем их цвет. Увидеть душу и всё, что в ней скрыто. До самых её глубин я и добираюсь всего лишь после одного единственного взгляда. Прежде всего, Беллу выдают глаза. Может быть, дело ещё и в языке тела, говорящего мне о том, о чем она не решилась сказать, но важно только то, что в своей совокупности все эти знаки заставляют меня понять то, что я почти пропустил.

Лишь Белла может подтвердить или опровергнуть мои догадки, но я не собираюсь спрашивать и своим вопросом ставить её в неловкое положение. Мне это не нужно, чтобы быть уверенным, что всё так, как я думаю. Она стала крепко держаться за мои руки не просто потому, что нуждается в физическом контакте, но ещё и из-за страха перед болью и, вероятно, мысли, что если не отпускать меня, то всё пройдет менее болезненно. Может быть, эти эмоции передались и мне, потому что я чувствую себя так, будто и для меня всё впервые, а впереди неизвестность, а такие вещи всегда пугают. Но в какой-то степени и сейчас всё это про меня.

Никогда прежде я ни у кого не был первым, впрочем, ни с одной из двух девушек, с которыми я встречался, мне и не хотелось этого. Мне и в голову не приходило желать такой ответственности до Беллы, и сейчас всё соединяется воедино, правильный момент и она, та самая девушка, без которой я уже не могу и не хочу жить, и мне даже думать страшно о том, что мои действия могут причинить ей боль. Но она, думаю, неизбежна, и всё, что я могу, это быть нежным, и я знаю, что нужно держать себя в руках.

- Я обещаю, я буду аккуратным. Не бойся меня, хорошо?

- Я и не боюсь. Я хочу этого. Хочу тебя, - отвечает Белла и целует меня так, будто в первый и последний раз, словно всё, что мы сейчас имеем, в любой момент кто-то отнимет.

Но я не позволю этому произойти. Я позабочусь о том, чтобы между нами никто и никогда не встал, если и она действительно желает того, о чём говорит, в долгосрочной перспективе. Мы не должны расставаться, ничто нас не заставит, если только сама Белла не захочет уйти. Я не представляю себя дня, когда могу захотеть бросить её, он не наступит ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Я никогда не почувствую желания покинуть Беллу, но с её стороны может произойти всё, что угодно, и эта мысль наполняет меня стремлением обладать. Оно поглощает мой разум целиком, жажда становится совсем невыносимой, и, чтобы немного отвлечь Беллу от главного, я накрываю её губы своими и в поцелуе чуть погружаюсь внутрь её тела. Она судорожно дышит в мою шею, и я останавливаюсь, давая необходимое Белле время, и жду. Через несколько мгновений она кивает, и я одним толчком, аккуратным, но не совсем медленным, что могло бы лишь всё усугубить, забираю то, что обратно к ней уже никогда не вернётся. Самое главное, чтобы ей не пришлось пожалеть о сделанном выборе, обо мне, о том, что я стал первым.

Я смотрю на лицо Беллы, её ощутимо трясёт, но этим всё и ограничивается, слёз нет, и она быстрее, чем я ожидал, успокаивается, но я всё ещё переживаю, и тогда она осмысленно, с осознанием делает первое движение мне навстречу, что побуждает и меня сделать то же самое. Наши пальцы сильнее переплетаются между собой, фактически до боли, но я не возражаю, я приветствую её, ведь мы с Беллой становимся ближе благодаря этому контакту. Её ноги обвиваются вокруг моей талии, и спустя несколько моих толчков наши руки одновременно разъединяются, но лишь для того, чтобы мы обняли друг друга. Страсть между нами граничит с отчаянием из-за невозможности слиться телами навсегда, на всю оставшуюся жизнь, и в эмоциональном порыве Белла почти агрессивно стискивает мои волосы в кулаке, резко придвигая моё лицо к своему для почти грубого поцелуя. Тем временем моя правая рука сжимает кожу на её бедре, возможно, даже оставляя на нём синяки и отпечатки пальцев, но, кажется, Белле всё равно, и она даже не замечает этого. Мы движемся в одном темпе, безрассудном, неистовом, сумасшедшем, её глаза не выдерживают и закрываются, и я чувствую, что уже близок, только знаю, что Белла не готова, а мне более всего необходимы взаимность и обоюдность нашего удовольствия, и потому речь уже не обо мне.

Белла распахивает глаза, когда я, чуть замедлившись, дотрагиваюсь до неё внизу, и я знаю, это её реакция на неожиданное прикосновение, которое было отвергнуто ею раньше, но надеюсь, что снова этого не произойдёт. Я всё ещё хочу, чтобы Белле было хорошо. Чтобы она расслабилась, доверилась мне и позволила сделать это для неё, для нас обоих. И когда она утыкается лицом в моё плечо, я вижу в этом положительный знак.

Не проходит много времени прежде, чем мы одновременно переступаем через невидимую грань, мне тяжело даются вдохи, и дыхание Беллы тоже затруднено. Я чувствую, что она вспотела, но подозреваю, что и у меня влажная кожа, и мне это нравится. В своих прежних отношениях после близости я всегда стремился быстрее покинуть кровать и отправиться в душ. Наверное, я понимал, что ничего не получится, и потому не хотел оставаться под одеялом и обниматься с девушкой, к которой и в будничные моменты не чувствовал особой привязанности. Но с Беллой всё иначе, и не потому, что я чувствую себя обязанным остаться с ней из-за того, что для неё всё впервые. Я и сам хочу быть рядом, чтобы она прижалась ко мне, и мы продолжили греться в объятиях друг друга. Позже мы вместе можем приготовить что-нибудь на ужин или выйти поесть, или заказать доставку, или я могу проводить Беллу домой, если она решит уйти, что, как я надеюсь, всё же не произойдёт, но прямо сейчас я не хочу двигаться. Хочу, чтобы мир вокруг замер. Чтобы мы просто наслаждались тишиной и ощущением тел друг друга.

Кажется, в какой-то момент я засыпаю, а когда просыпаюсь, за окном непроглядная тьма, и Беллы рядом со мной нет. Мои руки, желающие обнять её, натыкаются лишь на пустоту, и я ощущаю разочарование, расстройство и боль, понимая, что Белла, должно быть, уже дома, и что для неё произошедшее, возможно, совсем ничего не значило. Она ничего мне не обещала и имеет полное право воспользоваться тем, что я сплю, и уйти, ничего не сказав, но я всё равно чувствую себя раненым и преданным и осознаю, что не могу оставаться в кровати, среди подушек, которые теперь пахнут Беллой. Натянув одежду обратно на своё тело, я покидаю комнату, где теперь всё напоминает о моей потере. Я истязаю себя сам желанием убедиться в том, что она имеет место быть, и комната за комнатой обхожу квартиру, пока не оказываюсь на кухне, и тут мне начинает казаться, что я ещё сплю. Потому что Белла здесь, одетая лишь в мою толстовку, открывающая по очереди кухонные ящики, будто пытающаяся найти что-то определённое, и я невольно представляю себе, как было бы прекрасно просыпаться вместе каждое утро и вдвоём начинать новый день. То, что я вижу сейчас, невероятно близко к мечте, и я думаю, что она вполне может сбыться. Белла немного вздрагивает, когда мои руки обнимают её, но мгновенно расслабляется и разворачивается в моих объятиях, и мне становится окончательно ясно, что всё это реально, что она, правда, со мной, а не покинула меня тайно под покровом ночи и наступившей темноты.

- Я думал, ты ушла, - признаюсь я, испытывая необъяснимый страх при мысли об этом. Очевидно, что рано или поздно Белле понадобится домой, и я, разумеется, не могу привязать её к себе, но мне уже заранее тяжело.

- А ты хочешь, чтобы я ушла?

- Нет, - едва она заканчивает произносить свой вопрос, тут же качаю головой я. - Я хочу, чтобы ты осталась. На ночь и настолько, насколько захочешь. Но лишь в том случае, если это то, чего и ты желаешь.

- Я хочу остаться, - просто отвечает она, и, кроме этих слов, мне больше ничего и не нужно.

Я узнаю, что она хотела приготовить что-нибудь, но ничего путного в холодильнике найти не смогла, но я и сам знаю, что давно не ходил в магазин, и мы заказываем китайскую еду и, когда её доставляют спустя двадцать минут, поглощаем её прямо в кровати. На самом деле десять часов вечера не самое подходящее время, чтобы есть, для ужина уже поздно, но нам всё равно. Мы едим, пока не остаются лишь пустые коробки, а после находим по телевизору какой-то фильм, но, если честно, внимание происходящему на экране уделяет только Белла, а я и не пытаюсь вникнуть и смотрю только на неё. Скорее всего, это напрягает, но она ничего не говорит и даже никак не даёт понять, что чувствует мой взгляд, просто через какое-то время комната погружается в темноту, потому что освещение исходило лишь от телевизора, выключенного Беллой. Я могу видеть исключительно её силуэт, но знаю, что смотрит она теперь на меня. Всё получается само собой, мы снова занимаемся любовью, на этот раз совсем неторопливо и без почти спешки первого раза, а потом засыпаем, но не до самого утра. В течение ночи я дважды бужу Беллу, хотя и не беспощадно и потому не до конца, она остается полусонной, но даже в состоянии покорности и почти подчинения она отзывчивая и, безусловно, желающая быть со мной, и оба раза мы засыпаем утомлёнными, но удовлетворёнными.

Уже утром, возможно, около восьми часов или в начале девятого, всё начинается уже по её инициативе, проснувшаяся раньше Белла расталкивает меня, и впервые она сверху. Я просыпаюсь достаточно для того, чтобы подумать о предохранении, о чём и ранее не забывал, и чтобы помогать Белле, но сил, чтобы перевернуть нас, у меня нет. Хотя скорее ближе к реальности то, что мне просто не хочется этого, а хочется узнать, как всё будет ощущаться теперь, и потому я позволяю Белле почти единолично управлять всем.

После она снова погружается в сон, и я придвигаюсь к ней, надеясь тоже заснуть, но этого не происходит. Тогда я встаю, оставляю на всякий случай записку на своей подушке и, собравшись, беру деньги и ключи, и покидаю квартиру. Совершив все необходимые покупки, я возвращаюсь домой и, оставив всё на кухне, прежде всего, проверяю Беллу. Она ещё спит, но я почти уверен, что скоро проснётся, и ухожу готовить завтрак.

К тому моменту, когда до меня доносятся шуршащие звуки из комнаты, символизирующие пробуждение Беллы, я полностью в ожидании этого момента. Она садится, когда я вхожу с подносом в руках, и прикрывает одеялом своё обнажённое тело, и я надеюсь, что это не потому, что она стыдится. Ей нечего скрывать, ведь она прекрасна, и я хочу, чтобы она увидела в себе это, если ещё не видит, только не знаю, как заговорить с ней ни об этом, ни о прошедшей ночи, а нам, и правда, нужно многое обсудить. Но сейчас я чувствую некоторую дистанцию, какое-то отчуждение и, чтобы разбить лед, решаюсь и спрашиваю о том, что меня волнует больше всего в данный момент:

- Как ты себя чувствуешь?

Белла смотрит вниз, и я, проследив за её взглядом, понимаю, что он направлен на цветок красной розы, что я ей подарил, но, возможно, купить его было ошибкой. Из-за отсутствия реакции на мой вопрос я подумываю забрать розу и выбросить её, но не успеваю. Белла подносит цветок к своему лицу и, вдыхая его запах, смотрит уже на меня, и есть в её взгляде что-то, чего не было в нём вчера.

- Я счастлива, Эдвард, - наконец, отвечает она. - Не считая некоторого дискомфорта, всё в порядке.

- Прости меня, - придвигаясь к ней и проводя рукой по её лицу до самых губ, которые ночью не мог перестать целовать, шепчу я, глядя в прекрасные глаза напротив, но Белла качает головой, и я инстинктивно замолкаю.

- Остановись, Эдвард. Всё хорошо.

- Ты могла быть не готова.

- Но я была готова. Разве ты не почувствовал? Я могла остановить тебя, если бы этого не хотела, - говорит Белла, и её голос тверд, и я слышу уверенность и непоколебимость в нём. Белла всё ещё держит розу рядом со своим лицом, и оно такое умиротворенное, безмятежное и спокойное сейчас, и неважно, что будет потом, я больше не могу молчать.

Решившись однажды, можно стать счастливым на всю жизнь, но, если не получится, я, по крайней мере, буду знать, что попытался. Это ощущается как прыжок в неизвестность, и я боюсь того, что меня ждёт, но совершаю его, понимая, что с самого начала всё к этому и шло. Одного взгляда хватило, чтобы я пропал, и мне уже не спастись, но я и не хочу убегать от любви, что настигла меня. Хочу быть честным с самим собой, и чтобы Белла тоже знала, и признание неожиданно легко слетает с моих губ. Такое облегчение, наконец, открыть душу. Но в полной мере я познаю это чувство лишь немного позже.

- Я полюбила тебя, едва увидев, Эдвард, - притихшим голосом обращается ко мне Белла, и я понимаю, что за перемена случилась в ней и в её глазах. Смягчила их выражение любовь, что связала нас, надеюсь, навсегда.

End of flashback

Но, возможно, у вечности короткий век. Тогда, в нашу первую ночь, я пообещал себе, что больше никогда не причиню Белле боли, но уже давно очевидно, что своих слов я не сдержал. Она стала неотъемлемой частью нашей жизни, и я вспоминаю ещё один фрагмент из прошлого, почти позабытый, но сейчас ломающий меня изнутри. В то далёкое утро, ставшее первым в череде совместных пробуждений, я подарил Белле не только цветок, своё сердце и себя. В желании порадовать её чем-нибудь сладким мой выбор пал на зефир, но я не ставил перед собой цели привить Белле особое расположение к нему, но, тем не менее, именно так всё и случилось. Она влюбилась в его вкус, который открыл ей я, и всё бы ничего, но я же и лишил Беллу этой привязанности. Я стал называть свою девушку Зефиркой, но мне случалось нередко шутить над казавшейся почти наркотической потребностью, и, наверное, судьба такие вещи не прощает. Налицо явная её ирония. Теперь мы действительно зависимые, но мне уже совсем не смешно.

А всё, и правда, начиналось очень красиво, трогательно и романтично. Такие сильные чувства, желание заботиться и приносить лишь счастье и полная взаимность. Но это было словно в прошлой жизни. Сейчас же Эдварду с каждым днём становится всё сложнее оставаться голосом разума и дальше, нервы уже на пределе, а Белла при этом впервые чуть ли не потеряла сознание из-за совокупности различных факторов, но в большей степени, конечно же, из-за возможной почти передозировки...
Всем-всем всегда и в любой момент буду очень и очень рада на форуме! Приходите, поговорим!)

Предыдущая глава || Следующая глава