Ей давно не было так плохо, и потому даже спустя неделю я всё ещё думаю о той ночи, когда больше всего на свете мне хотелось как-то помочь Белле, забрать всю её боль себе, но всё, что я мог, это просто быть рядом. Иногда это всё, что от нас требуется, и всё, что мы должны делать, но сейчас, глядя на Беллу, я не могу не думать о том, что этого недостаточно. Она спит, и мы будто поменялись местами, потому что теперь уже я далеко не первый час лежу без сна. Как-то само собой получается так, что моя рука касается её живота прямо сквозь одеяло, а я даже не пытался заглушить в себе этот порыв, и теперь я впервые чувствую, что внутри неё, и правда, растёт наш ребёнок.

Мне хочется защитить его и спасти их обоих, но я не знаю, что должен для этого сделать, и просто провожу рукой по недавно возникшему небольшому холмику. Кажется, ещё вчера его не было, но сейчас он есть, и это делает всё более реальным и почти пугает меня, но свою руку я всё равно не убираю. Мне совсем не хочется разбудить Беллу, но именно это и происходит. Она начинает шевелиться, и вскоре её глаза открываются. Из-за закрытых занавесок в комнате царит приятный полумрак, и мне очень даже хорошо от мысли, что сегодня мой первый выходной на этой неделе, и потому можно не спешить покидать кровать. Наконец-то не нужно никуда уходить от Беллы, и это делает меня почти счастливым.

Мы смотрим, друг другу в глаза, и мне кажется, что прекраснее момента, чтобы обратить её внимание на то, что важно, просто не может быть. Перемены очевидны, и я думаю, что их невозможно пропустить, но в последние дни Белла часто выглядит задумчивой, как будто её что-то тревожит, поэтому вполне возможно, что начавшийся рост живота не укрылся лишь от меня одного.

- Становится заметно...

- О чём ты говоришь?

- О ребёнке. Он подрос.

- Да... Возможно, немного, - отвечает Белла, и мне кажется, что выглядит она слегка отстранённо. Мы должны видеть исключительно хорошее в том, как меняется её тело, но в её голосе нет и следа от подобных эмоций. Хотя мне и хочется, чтобы она тоже коснулась своего живота и почувствовала то же, что и я, она словно избегает чрезмерного сближения с нашим ребёнком, и я не могу не понимать причин. В нашей ситуации возникновение любви и даже просто привязанности по отношению к нему, возможно, опасно, и всё равно меня охватывает болезненная печаль, когда я говорю о своих ощущениях, которые Белла фактически отказывается со мной разделить:

- Знаешь, это как небольшая кочка на ровной тропинке.

Я почти готов к тому, что она ничего не ответит, но всё складывается совсем иначе. Вздохнув, будто ей было очень тяжело на это решиться, Белла накрывает своей левой ладонью мою правую руку, и я, пожалуй, впервые за последнее время чувствую необыкновенное единение между нами и то, что даже без свидетельства о браке мы семья. Я осознаю, что в любой момент новая жизнь может перестать существовать так же внезапно, как и зародилась, и что я, даже если с нашим ребёнком и будет всё в порядке, могу просто умереть раньше срока, но сейчас понимание всего этого отходит на задний план.

- Что-нибудь ещё изменилось?

- Твоя грудь. Она стала больше.

На какое-то время в комнате воцаряется молчание, и мы просто лежим, пока Белла первой не прерывает его:

- Эдвард?

- Да?

- Ты будешь хорошим папой.

- Что ж, если доживу.

В этот раз она ничего не отвечает, а просто утягивает меня за собой под одеяло, мы укрыты им с головой, а слова и вовсе не нужны. Я и так, обнимая Беллу, чувствую всё, о чём она думает, но ничего не говорю и лишь сильнее прижимаю её к себе. Чуть позже мы всё же встаём, и я готовлю нам завтрак, надеясь, что остаток дня будет таким же спокойным, как и его начало. Наверное, глупо верить в это, когда у нас совсем не осталось наркотиков, но всю нелепость своих предположений я осознаю лишь тогда, когда Белла, сидящая за столом напротив меня, перестаёт, есть и откладывает вилку в сторону. Конечно, проигнорировать это я не могу и потому тоже отвлекаюсь от своей тарелки.

- Тебе плохо? Или получилось невкусно?

- Нет.

- Тогда в чём дело?

- Ты изменял мне когда-нибудь? Хотя бы раз?

В ответ на её вопросы внутри меня возникает недоумение, и они даже оскорбляют меня, но я надеюсь, что по моему лицу этого не видно, потому что не знаю, как она поведёт себя, если хоть что-то в том, как я реагирую, ей не понравится. Я переживаю, но совсем не о том, что она со мной сделает. Мне нечего скрывать, и меня заботят лишь Белла и возможный вред, который она может себе нанести. Я хочу взять её за руку и даже тянусь к ней, но Белла убирает её со стола. Это ощущается довольно болезненно, но я пытаюсь сохранять спокойствие и безразличный вид, когда, наконец, отвечаю:

- С чего ты это взяла?

- Просто ответь. Я хочу знать.

- Нет. Никогда. Я всегда любил лишь тебя одну.

- Но это вряд ли.

- Почему ты так говоришь?

- Потому что ты и до меня не был одинок.

- Но я ничего не чувствовал по отношению к ним, Белла...

- Ты, и правда, любишь меня?

- Да, люблю.

- Тогда скажи мне, где прячешь дозу.

- У меня больше ничего нет, Белла.

- Я тебе не верю. Ты умеешь прятать так, чтобы я не нашла.

- Но не в этот раз, - качаю головой я и, видя, что Белла встаёт, тоже поднимаюсь на ноги. Я пытаюсь остановить её, обнять и не дать никуда уйти, но она кидается к кухонным шкафам, начиная беспорядочно открывать все дверки в отчаянных попытках хоть что-то найти. У нас действительно ничего не осталось, но я не знаю, как объяснить всё это Белле, и всё равно стараюсь взять ситуацию под контроль.

Каким-то образом мне удаётся оттащить свою девушку от кухонных ящиков, несмотря на её сопротивление и крики, но, когда она неожиданно и сильно ударяет меня в грудь, я невольно ослабляю свои объятия, и Белла, воспользовавшись моментом, снова вырывается. Только на этот раз мне и шага не удаётся сделать по направлению к ней. Я просто застываю на месте, когда вижу Беллу на подоконнике с уже открытым окном позади. Мы живём на третьем этаже, и даже если при падении, к которому, как мне кажется, всё и идёт, она и выживет, то я почти уверен, что из-за полученных ею травм нашему ребёнку так не повезёт.

Я знаю, что должен снять её оттуда, пока не стало слишком поздно для них обоих, но мои ноги будто приросли к полу. Но если бы они и не отказывались меня слушаться, мне страшно даже просто попытаться приблизиться к ней. Я боюсь, что это только подтолкнёт её к роковому шагу, как, быть может, и мои слова, но всё равно заговариваю с ней, потому что иного выбора у меня и нет. Я не могу потерять Беллу, как, впрочем, и нашего ребёнка. Это совсем не просто, но я должен как-то уговорить её слезть оттуда.

- Пожалуйста, детка, успокойся.

- Не подходи ко мне.

- Хорошо, не буду, - на всякий случай я делаю шаг назад, мой голос дрожит, и я чувствую подступающую панику при мысли, что проиграю, но своих попыток повлиять на неё, тем не менее, не оставляю. - Прошу, просто дай мне руку, и я помогу тебе спуститься.

- Нет. Я сейчас выброшусь.

- Ты беременна, Белла. Если тебе плевать и на себя, и на меня, то подумай хотя бы о нашем ребёнке.

- Мне всё равно. Это ты во всём виноват!

- Не говори так, детка. Мы справимся со всем этим, но только вместе. Иди ко мне.

Забыв о всякой предосторожности, её словах и угрозах, я рискую и бросаюсь к Белле, она опасно приблизилась к оконному проёму, и она вырывается, но в самый последний момент я успеваю схватить её и, крепко прижав к себе трепещущее тело, опускаю нас на пол. На большее у меня просто нет сил.

Я точно видел, как Белла, по меньшей мере, наполовину высунулась наружу до того, как мне удалось её коснуться, и, хотя сейчас она в моих объятиях и вроде бы снова в безопасности, я не чувствую облегчения. Потому что вижу, как единственная вещь, которая есть на Белле, стремительно окрашивается в красный цвет. Она в моей белой рубашке, но ткань в её нижней части перестаёт быть таковой.

Я знаю, что это кровь, и что прямо сейчас мы теряем то единственное, что любой ценой должны были сберечь. Мне не нужно мнение высококвалифицированного врача, чтобы понимать, что происходит то, чего я больше всего боялся, но я ещё способен осознавать, что не могу отдаться горю прямо сейчас, когда, возможно, ещё есть шанс его избежать.

- Мне так больно, Эдвард, - в глазах Беллы и на её щеках уже слёзы, и я хочу найти ободряющие и вселяющие надежду слова, внушить ей уверенность, что всё будет хорошо, но сейчас я толком ничего не могу для неё сделать. Воздух вокруг будто сгустился, как при тумане, и мне становится тяжело дышать. Нужно думать, что делать, но у меня ничего не получается. В голове вместо мыслей сейчас лишь пустота, и всё же, несмотря на то, что и мне самому нужна поддержка, я пытаюсь храбриться.

- Я знаю, милая. Не двигайся. Я вызову скорую помощь.

- Он умирает, Эдвард, и я тоже.

- Не говори глупостей и не закрывай глаза. Хотя бы постарайся держать их открытыми, детка... Хорошо?

- Прости меня.

- Мне не за что тебя прощать, - качаю головой я и с Беллой на руках поднимаюсь на ноги. Она держится за меня, но у неё холодные руки, и когда мы оказываемся в лифте, Белла всё-таки теряет сознание. Её тело обмякает в моих руках, но скорая уже здесь, и усилиями врачей Белла возвращается в реальность. Всю дорогу до больницы наши пальцы почти до боли сжимают друг друга, а я смотрю в заплаканные и покрасневшие, но по-прежнему красивые глаза напротив, и вижу, что Белла, и правда, считает себя виноватой. Но истина в том, что это я толкнул нас на ведущий к гибели путь, и если кто и должен просить прощения, так это только я, но даже если Белла и дарует мне его, сам себя я, возможно, никогда не прощу.

Мне хочется быть рядом всё время, что бы ни произошло, но это запрещено, и Беллу увозят от меня. Двери передо мной захлопываются, и я знаю, что мне не обойти систему безопасности, но, несмотря на это, в приёмное отделение я не возвращаюсь. Там есть стулья, и я мог бы сесть, но комфорт это последнее, что меня сейчас волнует. Я просто сползаю вниз по стене и сажусь прямо на пол, в ожидании новостей собираясь находиться именно здесь и нигде больше. Мне нужно, чтобы случилось чудо, только оно и способно нам помочь, но в нашей реальности, возникшей моими стараниями, таким вещам не место.

Время будто замедляется, и я не знаю точно, сколько минут или часов проходит до того момента, когда ко мне выходит медсестра. Не без труда я встаю и всё понимаю уже по одному её наполненному жалостью и сочувствием взгляду, но она всё равно начинает говорить, и мысленно мне приходится блокировать её слова. Тем не менее, несмотря на все старания, некоторые фразы я всё же улавливаю, и среди них предложение о том, где найти туалет. Наверное, со стороны я выгляжу пугающе, и девушка, видя это, хочет позаботиться обо мне, но я никак не реагирую на сказанное ею и даже не показываю ей, что хоть что-то услышал. Ничего не добившись, она вскоре уходит, а я, оставшись один, в очередной раз осматриваю свою одежду и свои руки.

Мои пальцы и ладони полностью в крови, и я знаю, что рано или поздно мне придётся привести себя в порядок, но сейчас всё, что я заслуживаю, это видеть последствия своих действий, решений и поступков. Даже тогда, когда настанет время выбросить вещи, которые я определённо больше не надену, и отмыть руки, я всё равно буду помнить всё, на что обрёк Беллу, и все те страдания и ту боль, которые ей причинил. Возможно, теперь всегда я буду чувствовать запах ржавчины и нашего умершего ребёнка, впитывающийся сейчас в мою кожу, но и это то, чего я вполне достоин.

Вот почти и добрались до момента из пролога... И, как видите, случилось то, чего Эдвард и боялся больше всего. Но, наверное, иначе в их ситуации быть и не могло...

Предыдущая глава || Следующая глава