Моя рука лежит на светлом одеяле с рисунком в виде тёмно-зелёных крупных точек, и через два слоя ткани, включающих и женскую сорочку почти аналогичной расцветки, я провожу ладонью по животу, заметно выделяющемуся со всех сторон и особенно сейчас, когда Белла устроилась на спине, и буквально упиваюсь, и дышу этими ощущениями, ощущениями от близости к ней и к ребёнку в равных долях, в то время пока она, с заплетёнными в косу волосами, спит буквально подле меня, около моего тела, так беспардонно и в нарушение всех строгих правил аккуратно и максимально тихо присоединившегося к ней на больничной кровати, но мне всё недостаточно. Потому что сначала я терпеливо дожидался, пока Изабелла всё-таки уснёт, и она даже не подозревает, что я опять остался после отбоя, не говоря уже о том, чтобы отвечать на мои объятия и прикосновения. Первую ночь я провёл в кресле, а сейчас не сдержался и пошёл дальше, вероятно, дозволенного, но необходимость и желание превысили все доводы рассудка и осознание того, что, вдруг проснувшись, она вряд ли будет счастлива созерцать меня нарушившим её личные границы. И, тем не менее, всё это почти неважно...

Теперь, когда я знаю о сыне, потребность касаться лишь возросла, будто до того беременность являлась лишь мифом, и только сейчас всё стало по-настоящему и истинно реально. До сих пор не могу поверить, что у меня будет мальчик. Мальчик, с которым, пока он растёт и взрослеет, мне будет гораздо проще находить общий язык и варианты досуга, которые устроят нас обоих, чем это было бы с девочкой. Никаких длинных локонов, трудных во всём, начиная от мытья и заканчивая их приведением в аккуратный и причёсанный вид, никакой нагрузки на мозг в процессе просмотра обучающих плетению кос видео и никаких особенно неловких разговоров, посвящённых созреванию девичьего организма, изменениям, что происходят с ним в процессе, сексу, взрослым отношениям и способам предотвращения зачатия. В общем, ничего такого, с чем в случае с девочками матери однозначно и без сомнений справляются играючи и просто, в то время как отцы наверняка предпочитают на это время удалиться и отсидеться где-нибудь в сторонке, пока та самая беседа не подойдёт к концу. Так что мальчик - это хорошо. Даже замечательно. Мы сможем играть в футбол, и он не будет реветь, если ушибётся, и не станет закатывать истерику в случае моего отказа что-то ему купить. Возможно, он даже пойдёт по моим стопам. Моя фамилия останется жить.

- Каллен... Каллен, - должно быть, в какой-то момент я тоже всё-таки погружаюсь в сон, потому что в чувство меня приводит то, как, шевелясь, Белла издаёт шумный выдох где-то рядом с моими волосами, и я максимально сбрасываю охватившее меня оцепенение в той степени, в какой сейчас на это способен, и несколько против собственной воли открываю взволнованные глаза. В палате царит уже кромешная темнота, и который сейчас час, остаётся лишь догадываться.

- Тебе плохо? Что случилось?

- Ничего. Ты просто заснул... снова, - Белла в курсе, что накануне я остался здесь, с ней, но я и понятия не имею, как она относится к тому, что на этот раз обнаружила меня не в кресле на рассвете, а прямо в кровати посреди глубокой ночи, когда наши ноги тесно переплелись после серии неосознанных действий, а я уткнулся головой куда-то то ли в правую ключицу, то ли в шею в абсолютном незнании, на сколько конкретно выпал из реальности. Обвинений в голосе не слышно, но это вовсе не синоним того, что мне их можно не бояться. - И это не самое удобное место, не считаешь? Как ты вообще смог опять остаться здесь?

- Моя обезоруживающая улыбка творит чудеса, - но, конечно, это работает только с медсёстрами, так что на руку мне ещё и то, что лечащий врач заходил сюда сегодня едва ли пару-тройку раз и, с утра посчитав отключение капельницы возможным и безопасным, днём, изучив динамику, результаты осмотра и показатели общего состояния, сообщил, что, вероятно, уже завтра выпишет Изабеллу домой. Лучше новости и не придумать. Как раз успею отвезти её в квартиру прежде, чем окажусь на паркете в игре против соперников из Майами. Всё складывается очень даже удачно и благополучно.

- Не думаю, что завтра она тебе пригодится и поможет, - в тишине и непроглядной черноте говорит Белла, и она, скорее всего, права, ведь за эти почти полтора дня я пропустил все тренировки, что были, и когда в редкие моменты задумывался об этом, мне становилось почти тошно. Чарли ничего не говорил, не требовал появляться и, наверное, был даже рад видеть, что я всё-таки верен и предан, как какой-то щенок своему хозяину, прибегающий по первому зову, и можно заключить, что мне даже выдали целую санкцию на незапланированный отдых, но не прокляну ли я его отеческие чувства, вышедшие на передний план в ущерб общему делу, если, отбившийся от рук, завтра не смогу показать себя самым достойным образом? - Прозябая здесь со мной и пропуская подготовку, ты будто забыл о втором составе. У некоторых из них столько амбиций, что они вполне могут тебя проглотить и не подавиться. Всё или ничего. Ты вообще помнишь, что у вас не принято отвлекаться на беременных подружек, новые или бывшие отношения и тому подобные истории? Это вредит концентрации и иногда даже наносит ей непоправимый ущерб.

- Ты не думала об этом прежде. Почему вдруг сейчас?

- Я не навязываюсь тебе, но и смотреть на то, как тебя вышвыривают из-за меня, не хочу, - и так я почти ослеплён. Ошарашен невиданной для неё откровенностью, своего рода аукционом щедрости, о котором меня никто не предупредил, но весь куш всё равно достался мне. Я в курсе, что ночью люди вроде как становятся искреннее, добрее, отзывчивее и всё такое, но Белла... для неё время суток словно всегда одинаково. По крайней мере, это то, как, я помню, всё было... - Я не желаю тебе зла. Так что вызови-ка ты такси и отправляйся домой. У тебя ещё есть время нормально отдохнуть в собственной кровати и набраться сил.

- Нет, я не поеду, - чтобы я оставил её одну в той ситуации, когда, что бы там ни было, это последнее, чего она заслуживает? Да ни за что не свете. Ладно, может, об одиночестве как таковом речи и не идёт, учитывая регулярные материнские и отцовские визиты, но сейчас их здесь нет, да и меня не должно тут быть, но сама мысль о том, чтобы уйти, не кажется правильной ни рассудку, ни сердцу. - Мне и тут хорошо, - и даже очень. Скажи мне кто-нибудь месяц назад, что всё будет так, я бы не поверил и раскритиковал его тупость. Но сейчас я не представляю себя нигде, кроме как здесь, в этой палате, когда вся больница погружена в преобладающую тишину. - С тобой и... нашим сыном, - как и все предметы вокруг, Белла лишь тусклое очертание и неясный силуэт, но зрачки достаточно привыкли к однообразному мраку в каждом метре окружающего пространства, и я критически сильно уверен, что она смотрит на меня. Её ничто не держит, кроме разве того, что значительно далеко ей всё равно сейчас не уйти, но мне кажется, Белла не делает попыток встать не потому, что это тяжело, неосуществимо без посторонней помощи, а она слишком горда, чтобы о ней просить, или бессмысленно, а потому, что это то место, где ей в глубине души хочется находиться. - Я знаю, ты всё чувствуешь, Свон. Ты, вероятно, ранена...

- Ранена? - голос слишком тихий, будто она страшится доставить неудобства другим людям, которые находятся в соседних палатах и сейчас однозначно спят, но ей, скорее всего, плевать на чужой сон, и тогда я начинаю думать, что, может, ей недостаёт уверенности и внутренней силы продолжать этот разговор так, чтобы, как обычно, ничего не дрогнуло. И тут же различаю, улавливаю уязвимость, пусть в ней и есть отражение попытки спрятаться за недоумённым удивлением. - А что ещё ты скажешь? Может, что я подавлена? Расстроена? Разбита?

- Да, именно. Я думаю, что всё это вместе. Ты ведь не... не хотела меня терять, - говорю я, касаясь её локтевого сгиба, куда ещё несколько часов назад была вставлена игла, обеспечивающая поступление необходимых организму питательных веществ, и наверняка это не было укусом комара, но Изабелла так или иначе позволила воткнуть её в свою кожу, и я чувствую... изменения? Не знаю, как лучше это описать. - Ведь не хотела же?

Рука ускользает от меня, потому что Белла садится на кровати и, поворачиваясь спиной, опускает ноги на пол, а я допускаю это, оставаясь лежать и переводя взгляд в сторону потолка, потому что не думаю, что она скажет мне хоть что-то. Это не первая предпринимаемая мною попытка, так с чего бы ей вдруг стать успешной? Я как баран, упирающийся рогами в закрытые ворота, которого жизнь и опыт ничему не учат, и он снова совершает те же действия, ломясь туда, куда ему по какой-то причине нельзя входить, а им хоть бы что, ведь они сделаны на совесть. Мама была права, я связался с эмоционально недоступной женщиной и теперь расплачиваюсь за последствия. Да, я люблю их, если говорить о сыне, о том, кто останется после меня, а значит, привнесёт в мою жизнь особый смысл, но всё остальное непрестанно бередит мою душу.

- Я не... уверена, что помню.

- Не помнишь, хотела ли лишиться меня или нет? Быстро же ты всё забыла...

- Нет, я... Я не помню, каково это... иметь тебя. Быть с тобой, - она обходит кровать, оказываясь с той стороны, где лежу я, и мне стоит больших усилий избегать смотреть на неё, - всё произошло так стремительно, Каллен. Кажется, только вчера ты был со мной и моим, а уже на следующий день на наших бракоразводных бумагах высыхают чернила, и ты собираешься стать чьим-то другим.

- Собираюсь стать чьим-то другим? - вот тут я не выдерживаю и, резко сев, почти что даже вскочив, в гневе и агрессии провожу рукой по задней части шеи, лишь бы не сделать чего похуже. Не причинить ненароком боль и физический ущерб. - Я что, какая-то вещь, которую можно взять и передарить, когда она вдруг разонравилась?

- Нет, но ты же понимаешь, что я имею в виду.

- У меня даже нет таких намерений.

- Никогда не знаешь, что будет завтра.

- По-твоему, забыть человека это, выходит, просто?

- По-моему, это уже неважно. Я не спросила тебя, ты не спросил меня, так что теперь мы... квиты. Уверена, ты такого же мнения.

- Белла.

- Просто поезжай домой. Я же сказала, что не хочу стоять на твоём пути. Я не... могу. Мне нужно пространство. Здесь столько воздуха, но ты... вынуждаешь меня задыхаться. Я хочу перерыв... Хотя бы на эту ночь. Неужели это так сложно понять?

- Нет.

- Тогда дай его мне, Эдвард, и всё. Просто уйди, хорошо?



- Кто это был?

- Кто был где?

- Молодой парень. Подошедший к тебе, когда ты подогнал машину ко входу и вышел из неё. Я видела вас через стеклянные двери.

- Никто.

- Я бы так не сказала. Он что-то явно от тебя хотел.

Желание выругаться слишком велико, а каждое слово Изабеллы лишь нагнетает обстановку, пока мы поднимаемся на её этаж, и я почти скрежещу зубами, загнанный в угол не в плане своего расположения в лифте, а из-за того, что она всегда была подчёркнуто наблюдательна и внимательна. Меня не удивляет, что, попав в поле её зрения, Сэт не остался ею незамеченным, но что я мог поделать, если даже не подозревал о его появлении около больницы ровно в тот день и час, когда я приеду за Изабеллой, и это однозначно застигло меня врасплох? Одному Богу известно, сколько дней или часов он сидел снаружи, вероятно, не позволяя себе отлучаться, чтобы гарантированно иметь возможность переговорить со мной, но я не позволил ему и рта раскрыть. А теперь она спрашивает о своём телохранителе, даже не подозревая, что он вообще у неё был. До тех пор, пока я его не уволил.

- От меня многие что-то да хотят. Интервью, автограф, совместное фото... Или чтобы я соответствовал возложенным на меня ожиданиям. Репортёры, поклонницы, тренерский штаб. Твой отец.

- Но не я.

- Да, только не ты.

- И что же из вышеперечисленного хотел тот несчастный паренёк?

- Он вовсе не несчастный.

- Ты со стороны-то себя видел? Твоя властность его не иначе как задушила. Он выглядел как в воду опущенный.

- А просто отвязаться для тебя не вариант?

- Да брось, Каллен. Что там такого, что ты не можешь рассказать?

- Что-то, что, возможно, тебя разозлит... - кто его знает, как она отреагирует, когда и если услышит, кто был моим источником, и благодаря чему я, не следуя за ней по пятам, тогда всё равно выявил её местонахождение и заявился за ней прямо в магазин.

- А причём здесь я?

- Притом, что он... всегда находился поблизости. На тот случай, если тебе понадобится помощь или... защита.

- В смысле как телохранитель?

- Да.

- Значит, вот как ты узнал, где я.

- Да, - двадцатый этаж, створки лифта открываются, но Белла не спешит выходить, и я также не двигаюсь. У меня всё равно нет ключей. Они где-то в карманах её утеплённого спортивного костюма однотонного серого оттенка, который я привёз в больницу наряду с белыми кроссовками и другими необходимыми вещами, сейчас лежащими в небольшой сумке в моей правой руке.

- И как долго? Несколько дней?

- Нет. Нет, это длилось на протяжении недель... С тех самых фото. Я... я не хотел, чтобы тебе навредили, понимаешь? Папарацци или кто-либо ещё.

- В каком смысле длилось?

- В том, что я освободил его от всех обязанностей. Проще говоря, уволил.

- И чем он это заслужил?

- Своей неосмотрительностью. Я должен был узнать о тебе от него.

Двери начинают двигаться, и я вытягиваю левую руку вперёд, останавливая их и наблюдая за тем, как Белла, наконец, ожив, покидает кабину лифта. Мы идём по коридору в полном молчании, а меня всего передёргивает от чувства неизвестности, и дыхание становится чуть свободнее лишь тогда, когда разговор возобновляется уже в квартире.

- Как, по-твоему, это могло бы произойти? В этом здании сотни квартир, - да хоть тысячи, и я знаю, что, возможно, был эмоциональнее необходимого, что утратил контроль и позволил себе излишне всё прочувствовать, когда избавился от Сэта, но к чёрту логику... Тогда ей было не место, да и повторись та ситуация сейчас, ничего бы не изменилось. Порой ощущения превыше рассудка. - Как узнать, кому именно понадобилась скорая медицинская помощь? Ты никогда не вёл себя столь нелепо... - и это я тоже знаю, но сравнивая меня сегодняшнего и меня четырёхмесячной давности... наверное, из-за грядущего отцовства я уже однозначно другой, - и ты иррационален. Впрочем, твои умозаключения мне неинтересны, - а вот и агрессия, она не заставила себя долго ждать, - просто кто дал тебе право так вмешиваться в мою жизнь? Решать, как будет лучше, и что всего один звонок, и ты в любой момент узнаешь, где и с кем я провожу своё время? Мог бы сразу повесить на меня жучок, чего уж там. Было бы дешевле. Ах да, это ведь незаконно.

- Я могу всё объяснить, - говорю я, роняя сумку на пол и не сдерживая движение и шаг, и импульс, побуждающий к контакту, но Белла агрессивно отступает назад, ускользая от моей руки, к моему разочарованию не достигнувшей цели:

- Нет, не смей. Не прикасайся ко мне. Прибереги всё это для какой-нибудь дурочки, которая не сможет устоять перед твоим чёртовым обаянием.

- У меня её нет и не будет. Сколько ещё раз я должен это повторить, чтобы ты, наконец, услышала? Не жди, что я отступлюсь.

- Тебе придётся. Мне не нужна охрана. Я не так уж и значительна, чтобы кто-то позарился на меня, увидел во мне особую ценность и счёл, что может, например, потребовать огромный выкуп, который будет тут же выплачен, так что нет нужды суетиться, Каллен.

- Это решать не тебе, - она, как всегда, ничего не поняла... или не захотела понять. Ну, я точно баран. Таких, как я, ещё поискать.

- Знаешь, как раз-таки мне. Я хочу сохранить хотя бы некую неприкосновенность.

- А я хочу обезопасить тебя всю, ясно? Потому что мне ты дороже всех денег мира.

- Тебе ценна... я?

- Больше здесь никого и нет, - порядочно устав от лжи и самообмана, прямо говорю я. Может, нам всем нужна правда. Освобождающая, исцеляющая и обезоруживающая, но не требующая ничего в ответ...

- А как же то, что во мне? Разве он... не важнее?

- Независимо от своего желания ты связана с ним, а он... с тобой. Вы... одно целое. Я не могу... не в состоянии провести грань. Наверное, никогда не мог, понимаешь?

- Нет, Каллен, не понимаю, - вытаскивая ноги из кроссовок без наклона и развязывания шнурков, со смутным вдохом отвечает Белла. - Ты говорил иное. Так когда в таком случае ты, наконец, разберёшься в себе и поймёшь, что тебе надо?

Предыдущая глава || Следующая глава