«Kaufhaus des Westens», в сокращении Ка-Де-Ве — универсальный магазин в берлинском районе Шёнеберг на улице Тауэнцинштрассе у площади Виттенбергплац. Некогда считался крупнейшим в континентальной Европе и входил в пятёрку самых крупных универмагов мира.

Wahres Leben, нем. реальная жизнь

Следующие несколько дней я живу той самой жизнью, о которой всегда мечтала. И в детстве, и в подростковом возрасте, и позже, уже расставшись с Керром, в своей маленькой берлинской квартирке.
Потихоньку, постепенно, не до конца доверяя себе – и что все, что происходит, не растает цветным сном с первыми лучами солнца – я обнаруживаю, что такое – семейная жизнь. В лучшем значении это фразы.
Эдвард жарит на завтрак панкейки, выставив к ним на стол целую россыпь джемов, топпингов и любимой Гийомом «Нутеллы». Он встает раньше всех двадцать первого декабря, если не считать наше рассветное чаепитие с Фабианом, оставшееся маленьким секретом, и явно планирует накормить армию. Я спускаюсь на кухню, заслышав звук шипящего теста и негромкую рождественскую музыку, и застаю Эдварда возле электрической плиты в ярко-красном фартуке «Speed Racer». Такой домашний и очаровательный, мистер Каллен встречает меня своей фирменной широкой улыбкой – и еще горячими, прямо со сковородки, подрумяненными блинчиками. Просит достать для детей вилки из верхнего ящика.
- Мне все это кажется?
- Не дождешься, Schwalbe, - смеется он и, воспользовавшись нашей близостью, быстро меня целует. – Садись-ка, будем завтракать.
Гийом, заглядывающий в кухню следом за мной, тоже своим глазам не верит. Он еще сонный, в милой пижаме с динозаврами и не приглаженными ото сна волосами. Часто моргает, как в первый раз разглядывая папу.
- Vati?..
- Нутелла уже ждет, Парки. Буди Фабиана и давайте к нам.
Мы завтракаем все вместе и это определенно одно из моих самых светлых воспоминаний теперь. Непринужденный разговор, горки блинчиков и сахарный беспредел – от джемов до топпингов. Черный чай хорошо эту сладость нивелирует, разбавляя картину – мы с Фабианом на мгновенье переглядываемся, когда Сокол ставит перед каждым чашку с чаем. Но ничего не говорим.
После завтрака – снежная горка. Плотный снег, за ночь насыпавший целые сугробы, пользуется огромной популярностью у местной детворы. У Гийома есть тюбинг, в середине поселка – оборудованная горка, и родители, пришедшие с термосами, весело обсуждают последние новости. Никто не удивляется, когда Эдвард приходит со мной. Все очень дружелюбно здороваются, а затем переключаются на мальчиков – расспрашивают, как у них дела.
Гийом уговаривает папу скатиться с ним вместе – и они оба получают от этого искреннее, восторженное удовольствие. Даже Фабиан улыбается – и тоже скатывается с горки раз-другой. Эдвард утягивает один из общих тюбингов для нас двоих – я до последнего отбиваюсь, не уверенная, что нас обоих такое чудо техники выдержит. Но Сокол берет измором – и мы летим с обледеневшей снежной горки, и я воодушевленно вскрикиваю, и Эдвард целует мои щеки, убирая налетевшие на лицо волосы – и смеется, победно и ласково, когда тюбинг останавливается у финишного флага. Мой Сокол выглядит очень счастливым.
Естественно, эмоциональная активность на свежем воздухе разжигает в детях аппетит. Фабиан и Гийом в один голос заверяют папу, что никуда, кроме пиццерии, они не пойдут. И здоровому питанию приходится потесниться. «Большая Бонанза» с курицей, креветками, маслинами, двойной моцареллой и грибами сегодня является блюдом дня. И кока-кола, конечно же. Эдвард шутит, что с таким подходом к воскресному отдыху нас можно снимать в рекламе.
Вечер насыщенного снежного дня завершает какой-то праздничный фильм, что я прежде ни разу не видела. Но мальчикам он нравится, Эдвард отдает выбор кино им на откуп, и мы, устроившись на его большом диване, все вместе смотрит эту историю. Ближе к финалу кладу голову Эдварду на плечо и Гийом, приметив это, мягко улыбается. Словно бы он что-то понял.
Утро понедельника начинается с сырных тостов. Фабиан сам варит всем кофе, аргументируя, что последние перед каникулами дни школы – самые трудные. Эдвард чуть мрачнеет при упоминании завтрашней встречи с учителем сына. Но это они обсудят наедине, сходятся на этом. У нас с Фабианом наспех созданный план событий – и он до последнего думает, что я откажусь, хотя, вроде бы, предпосылок к этому нет.
Эдвард отвозит детей в школу, пока я убираю со стола. Потом мы гуляем по району, он рассказывает мне немного больше о Портленде, обещает завтра съездить в город. Мы бросаем камешки в темную гладь холодного океана и Эдвард, обнимая меня со спины, кажется очень спокойным. Мне нравится видеть его настолько довольным жизнью – и я начинаю немного переживать, что предложила Фабиану познакомиться с Сибель за его спиной. Но отступать поздно.
Гийом в школе до половины четвертого, а Фабиан – до двух. Я вызываюсь забрать его и подождать вместе Гийома. У Эдварда последний рабочий созвон в этом году и он, с радостью приняв такое предложение, благодарно мне улыбается. Вбивает в навигатор название школы – она в другом районе, том, где мальчики живут постоянно, с матерью.
Фабиан, забираясь на переднее сидение, выглядит взволнованным. Он весь в черном, это неизменно, но кожа бледнее, чем обычно. Я делаю температуру в салоне чуть теплее.
- Готова?..
- Все отлично, Тревор, - обещаю ему я. Называю тем именем, что теперь мне доверил, и правда очень это ценю. Парень чувствует. Немного расслабляется.
Мы приезжаем на окраину Портленда, ближнюю его часть, что выходит к школе. Здесь есть кофейня с говорящим названием «Время кофе» и тихими столиками по обоим углам помещения. Несмотря на то, что все просто, здесь не подают спешелти и никогда не слышали об аэропрессе, внутри уютно. Невысокая девушка, устроившаяся за одним из крайних столиков, радостно подрывается с места, заметив Фабиана. И удивленно присаживается обратно, как только захожу я.
Я иначе представляла себе Сибель – если я вообще хоть как-то ее себе представляла. Она красива, не поспоришь, но своей красотой, несколько... особенной. Глубокий черный взгляд, немного смуглая кожа, роскошные черные кудри – и длинные ресницы, тронутые тушью. У Сибель чуть крупноватые черты лица и привычка то и дело закусывать губу, но это не критично. Сибель мне мило улыбается, несколько растерянно, когда Фабиан нас представляет. Она все еще не понимает, почему я здесь.
- Я не знала, что мистер Каллен теперь... – аккуратно говорит, задумываясь над каждым словом. У нее дружелюбный голос, но ничем не примечательный. Одежда более чем сдержанная, скромная, осторожность в каждом жесте, движении... я не знаю, почему Эдвард считает ее угрозой. Я бы эту девочку и не заметила... и мне удивительно, как ее заметил Фабиан. С его внешними данными.
- Папа встретил Беллу в Берлине, - поясняет Фабиан, стараясь поскорее закрыть тему, связанную с отцом, - она захотела познакомиться с нами поближе, приехала сюда на Рождество. Какой тебе кофе, Сибель?
- Л-латте, Тревор.
- Белла?
- Флэт-уайт, пожалуйста.
Фабиан отходит к барной стойке, не решаясь сперва, но все же оставляя нас одних. На пару минут и только, но Сибель ощутимо нервничает. Избегает моего взгляда.
- Вы очень красивы, миссис... Белла.
- Спасибо. Ты тоже прекрасно выглядишь, Сибель. У тебя уникальное имя.
- Мама читала когда-то Памука... – она нервно оглядывается на Фабиана, что делает заказ, - можно я сразу спрошу и все? Вы тоже хотите, чтобы я оставила Тревора?
- Я не знаю, можно ли кому-то предлагать кого-то оставить, Сибель.
- Миссис Каллен... мисс Уилток, то есть... его мама, - она снова закусывает губу, запутавшись в именах Террен, - она предлагала назвать сумму. Но я не стану... я же не... чего вы хотите?
- Сибель, я здесь просто чтобы выпить кофе – ничего больше, - успокаиваю ее, когда прямо-таки тонет в этой нервозности. Подавляет всхлип, отвернувшись. Смотрит на Фабиана, что возвращается к нашему столику.
- Все в порядке?
- У тебя будет хорошая мачеха, Тревор, - первую свою мысль, никак ее не обдумывая, выдает Сибель. Слабо мне улыбается.
- Я тоже так думаю, - находится Тревор. Смотрит мне в глаза, и я вижу в глубине его взгляда благодарность. Это дорогого стоит.
Мы говорим еще полчаса – может, минут сорок – о каких-то обыденных вещах. Я просто хочу послушать Сибель, увидеть, как она мыслит, понять, есть ли подоплека в этих словах, как она общается с Фабианом, отзывается об Эдварде...
Я оставляю их наедине, отойдя в уборную за отдельной ширмой и, когда выхожу, вижу, как нежно девочка Фабиана целует. И как он, бережно придержав ее за талию, на этот поцелуй отвечает. Он кажется с ней старше, чем есть на самом деле. И старается вести себя сдержаннее, мудрее, взрослее что ли. Он любит эту девочку – той гранью любви, что ему пока доступна.
Я все еще не могу спроецировать слова Сокола на Сибель. Как ни стараюсь.
Они смятенно отстраняются друг от друга, когда я все же возвращаюсь. Но руку подруги Фабиан не отпускает – держит в своей, крепко переплетя пальцы. Когда-то точно также меня рядом с ним держал Эдвард. Наша жизнь – это лента Мебиуса.
- Нам нужно забрать Гийома из школы, Тревор...
- Да, - он ответственно кивает, коротко глянув на Сибель, - здорово, что ты смогла прийти.
- У тебя большие проблемы из-за теста, Трев?..
- Сносные, - он хмурится, не желая сейчас развивать эту тему. Опасливо смотрит на меня, но всего секунду. – Увидимся утром 24-го, ладно?
- Конечно.
Она ласково гладит его ладонь в своей, прежде чем отпустить. Оборачивается ко мне, тут же смутившись. Но все же ведет себя смелее, чем вначале.
- Я была рада с вами познакомиться, Белла.
- Я тоже, Сибель. Спасибо.
Я выхожу из кофейни первой и завожу машину, дав Фабиану спокойно попрощаться со своей девушкой. Он еще раз нежно ее целует у самых дверей – и отпускает, придержав их, на узкую улицу к соседнему дому. Сибель, судя по всему, живет недалеко отсюда.
Юный Каллен садится в машину, громко захлопнув за собой дверь. Смотрит на приборную панель, будто выискивая там какие-то слова. Часто, но неслышно дышит.
- Она хорошая.
- Очень, - выдыхает, поджав губы, - и я не понимаю... что в ней такого, Изза? Что она из другой семьи?
- Я не знаю, милый, - глажу его плечо и Фабиан чуть расслабляется, не принимая больше такой закрытой позы. – Может быть, папе с мамой просто нужно время?
- Они не дают его мне.
- Дети щедрее родителей, ты об этом слышал?
Он хмыкает, глянув на меня с такой пронзительной, глубокой благодарностью, что я на мгновенье теряюсь – точно как Сибель. А потом, собственные принципы переступив, Фабиан меня обнимает, потянувшись навстречу со своего сидения. Утыкается лицом мне в плечо и тридцать секунд, не меньше, не двигается. Я медленно глажу его спину, но не опускаюсь ниже лопаток. Я помню.
- Где он тебя нашел, Белла?
- Он не искал. Я сама пришла.
- Как хорошо, что ты пришла...
Ерошу его волосы, чуть разряжая момент этого откровения. Фабиан, шмыгнув носом, неспешно отстраняется. Его глаза немного влажные. Но он улыбается. И мне греет сердце эта его улыбка.
Вместе с Гийомом мы заезжаем в «Старбакс», где мальчишки выбирают себе горячий шоколад со взбитыми сливками, а я прошу мятный чай. В соседнем супермаркете покупаю спагетти, готовый соус Болоньезе и твердый брусок пармезана. Дети не имеют ничего против пасты – как и Эдвард, вызвавшийся разобрать покупки. Мы обедаем все вместе и это еще одно чудесное воспоминание в мою копилку.
После обеда, загрузив посуду в посудомоечную машину, Эдвард ласково обнимает меня. Просит немного внимания, испытующе заглянув в глаза.
- Все хорошо, Белла? Скажешь мне?
- Что сказать?
- Все ли хорошо, - объясняется Эдвард, но не видит никакого подвоха. Я не уверена, все еще нет, что ему стоит знать о нашей встрече с Сибель. Может быть, перед Сочельником. Дети здесь до среды, после спектакля ночевать будут уже дома, у матери. Может быть – тогда.
- Да, Эдвард. А у тебя?
- На самом деле, у меня есть предложение.
- Так, - кладу обе ладони на его плечи, легко погладив ворот кофты. Мне нравится, что в Портленде все меньше места остается его строгим рубашкам. Демонстрирую, что вся во внимании.
- Мы идем на спектакль Гийома в среду все вместе, Sonne. Ты помнишь.
- Все вместе – это?..
- Террен и Хорасс тоже там будут. Я хотел бы вас познакомить. Вернее, она хотела бы познакомиться с тобой.
- Террен – познакомиться со мной?..
- Ты проводишь много времени с мальчиками, Белла, будешь еще больше, ведь мы живем вместе. Я думаю, это логичное желание матери.
- Когда ты начинаешь так завуалированно говорить, ты к чему-то ведешь, Эдвард.
Он прищуривается, приняв мои слова. Отвлекая себя, гладит мои волосы – убирает их с лица.
- Я предлагаю всем нам поужинать после спектакля. Террен с ее другом, мы, дети – чтобы им было проще это понять. И принять.
- Ты уверен, что это хорошая идея? Гийом, кажется, не очень настроен к.. другу.
- Фабиан тоже был не очень настроен к тебе, - хмыкает он, погладив мою скулу. – А теперь вы отлично общаетесь. И мне кажется, даже на какие-то закрытые темы.
- Он мне поверил, - спокойно отвечаю я. Эдвард, прищурившись, медленно кивает – все еще не понимает, что не так.
- Гийому тоже нужно будет поверить. Это жизнь, и она продолжается, к сожалению – или к счастью – ничего не попишешь.
Я вздыхаю, взяв небольшую паузу. Смотрю на снежинки по ту сторону окна, на пустой стол за нашими спинами. И на пачку с апельсиновым соком, что никто не догадался убрать в холодильник.
- Я не совсем представляю, как я с ней... знакомлюсь. С Террен.
- О ней точно переживать не стоит, Schönheit. Террен – душа компании.
- Она твоя бывшая жена, ты понимаешь? Единственная, кстати.
- Мать моих детей, - поправляет Эдвард, чуть нахмурившись, - с Террен я буду общаться всю жизнь. И если ты будешь со мной, то встречаться вам тоже придется.
- Если?..
- Белла, - Сокол обнимает меня крепче, погладив между лопатками, - все будет отлично, я ручаюсь. Мне важно, чтобы между вами не осталось недопониманий – хотя бы для мальчиков.
Я устало выдыхаю на мгновенье прикрыв глаза. Эдвард знает, к какому ответу я склоняюсь, знает, что не смогу сказать ничего другого. Но все еще ничего не говорит, только касается меня – гладит кожу, целует лицо. И легко улыбается, когда на его прикосновения отвечаю.
- Хорошо.
Вот теперь улыбается шире, обрадованно. Гладит мой лоб у линии волос, прежде чем поцеловать висок.
- Спасибо, Liebe.
- Я надеюсь, ужин пройдет без жертв...
- Никаких жертв, - уверенно отметает Эдвард, как следует прижав меня к себе. – Иди сюда, любимая. Вот так.
Я чувствую тепло его тела, его силу, едва уловимый запах одеколона – и слышу, как бьется у Сокола сердце. Этот звук меня успокаивает.
- А как же Элис?
- У нее, насколько мне известно, другие планы, - скрежетнув зубами, нехотя признает Эдвард.
Во вторник и отвозит, и забирает детей из школы Эдвард. У него встреча с учителем Фабиана, мы все это помним. И потому настроению с утра не особо веет оптимизмом.
Я остаюсь дома и дописываю статьи за большим столом в офисном кабинете Эдварда, отправив Эммету последние файлы на правку. Но его нет онлайн уже больше двадцати часов – столько же в городе Элис. Я думаю, они все же встретились, как и планировали. Вздыхаю, представив реакцию Эдварда. Ну да ладно.
Мы снова обедаем дома – и все вместе. Я запекаю мясо с картофелем, подумав, ставлю в духовку еще и овощную запеканку с сырной корочкой. Она, кстати, немного разбавляет мрачность Эдварда, когда он с мальчиками возвращается из школы. Гийом, игнорируя натянутость обстановки, рассказывает о своей роли на спектакле – он играет одного из Эльфов. Эдвард обещает, что и мама, и мы обязательно будем в первых рядах.
Гийома следует отвезти на итоговую репетицию к пяти вечера. Фабиан запирается в комнате, попросив его не беспокоить. Эдвард предлагает мне поехать вместе - и заглянуть в центр города, пока будем ждать Парки. Принимаю это приглашение.
Мы гуляем по Портленду и мужчина, немного отвлекаясь, проводит мне небольшую экскурсию. Мне нравится его слушать. Эдвард даже улыбается, когда я ему в этом признаюсь. Разворачивает нас к спешелти-кофейне, аргументировав, что смена континента – не повод отказываться от хорошего кофе. Флэт-уйат здесь и правда выше всяких похвал.
- Ты ведь знаешь про тест, да? – внезапно спрашивает Эдвард.
Я киваю.
- Еще бы ты не знала, - фыркает он сам себе, сделав большой глоток горячего американо, - с ума сойти.
- Мне кажется, ты немного драматизируешь с Фабианом, - аккуратно высказываюсь, когда официант приносит нам два стакана воды. Глажу его руку рядом со своей, и Эдвард поднимает голову. Атмосфера кофейни располагает к разговорам. И время, уже прошедшее с утра, тоже.
- Я не понимаю его, Белла. Что он делает, чего добивается?
- Он ее просто любит?
- Им пятнадцать, ты помнишь? Ей вообще только что исполнилось. Любовь – это взрослое чувство, осмысленное и осознанное.
- Ты правда в это веришь?
- Не знаю. Но она тянет его на дно – вот и вся лирика.
- Эдвард, я ее видела. Она еще ребенок, какое дно?
Он поднимает голову, сверкнув глазами, и я осекаюсь. Делаю глубокий вдох.
Эдвард не торопит меня, только внимательно смотрит, дает самой сказать. Тут уже отступать некуда.
- Мы пили кофе вчера. Я, Фабиан и Сибель. Я попросила.
- Попросила попить кофе с Сибель? – уточняет Эдвард чересчур ровным, жестким тоном.
- Да. Извини, что я не сказала.
Он прищуривается, отодвинувшись от стола. Складывает руки на груди.
- Вот почему вы поладили. Ты приняла его сторону с этой девочкой.
- Эдвард, еще раз: я не принимала ничью сторону. Но я правда тебя не понимаю.
- Возможно, тебе пока не дано понять? Потому что это мой сын. И финансирую эту «великую» любовь тоже я. Изза, я скажу раз и хочу, чтобы ты запомнила: чтобы впредь такого не было. Если я не одобряю его отношения, ты не можешь вопреки мне в них вмешиваться.
- Я признаю, что это неверно – не сказать тебе. Но он очень переживает, Эдвард, он не боится огорчить меня или разочаровать – и поэтому со мной откровенничает. Тебе нужно попытаться его услышать. Это все, что Фабиан хочет – чтобы ты попытался.
- Отлично. Я больше не хочу об этом говорить, Изза. Не сейчас.
Я вижу, что Эдвард злится – ходят пазухи его носа и темнеет взгляд, скулы становятся заметнее. И все же, он сдерживается. Резко выдыхает, поджав губы – вчера так вел себя со мной Фабиан. Господи.
- Мне жаль, что я так поступила, - накрываю его ладонь своей и Эдвард затихает, все же слушая, - конечно все решения за тобой, ты ведь его папа. Но я правда хочу, чтобы у вас – у вас всех – все было в порядке. Мне это важно.
Эдвард вздыхает. Останавливает сам себя, тормозит эту реакцию, которой прежде так боялась. Мы учимся слышать друг друга, принимать... и я горжусь тем, что Эдвард тоже старается. Я еще сильнее в эти мгновения его люблю.
- Мне тоже, - пожав мои пальцы, он с готовностью кивает. Черты его лица расслабляются. – Я все забываю, какая ты можешь быть смелая и решительная, Schwalbe. И мне льстит, что ты так беспокоишься о детях.
- Это твои дети, - поясняю, улыбнувшись, - а значит, часть тебя. Все очень просто.
- И все же, держи меня в курсе, - просит Эдвард. С нажимом.
Я делаю вид, что не замечаю жесткости его тона. И этого острого, как лезвие, взгляда – на долю секунды, а все же. Я учусь Falke понимать – и принимать – во всех его проявлениях. Уже куда лучше. Крепко пожимаю его пальцы.
- Договорились, geliebt.



Школу украсили к Рождеству. Без лишнего пафоса, но празднично и со вкусом – еловыми гирляндами с красно-синими огоньками, золотыми колокольчиками вдоль классных дверей и искусственными веточками брусники, как дань девственным лесам, окружающим город.
Мы едва заходим в школу Гийома, и я сразу понимаю, что она кардинально отличается от учебных заведений, что посещала я. Просторные, широкие коридоры с отделкой из светлого дерева. Много диванчиков и стульев, кресел-мешков вокруг, чтобы дети чувствовали себя комфортно и могли присесть там, где понравится. На стенах головоломки о разных животных, иллюстрации из жизни малышей в других странах, а напротив актового зала – целая доска, посвященная ученым, артистам и первооткрывателям из США. Узким рядочком в самом низу перечислены круглыми подписанным портретами президенты.
- У них тут здорово, - говорю Эдварду, когда мы проходим мимо разноцветного, с любовью сделанного стенда – не просто для галочки, а чтобы заинтересовать детей, запомниться им. Я всегда ценила такой подход.
- В этой школе пробуют адаптировать под Америку финскую систему, - поясняет Эдвард, согласно кивнув. – Мне тоже нравится.
На нем сегодня серый пуловер и темные брюки. Просто, со вкусом, очень стильно – все в духе Эдварда. Я выбираю черную юбку-карандаш и сизо-синюю блузку – чтобы не отставать от него, но и не выделяться. Образы получаются сдержанными и в гармонии – большего мне не нужно. Хотя некоторые родители и одеты так, словно спектакль проходит в парижской Opera Garnier.
- У нас еще пятнадцать минут до назначенного времени, - глянув на часы, говорит Эдвард. Оглядывается вокруг. - Хочешь кофе?
- Тут есть кофе?..
- Конечно, - Эдвард, подмигнув мне, со знанием дела увлекает за собой в один из светлых коридоров. Здесь царит особенное оживление. – Все организовывают родители третьеклассников.
В отдельной комнате, высокие двери в которую гостеприимно открыты, разместилось с дюжину столов. Все они выстроены вдоль стен, чтобы не мешать обзору своего содержимого. Эдвард берет со стенда два забавных бумажных стаканчика с какими-то монстриками, наливает нам обоим черный батч из большого термоса. От сахара и сливок я отказываюсь, Эдвард не признает их в принципе – и мы переходим к следующему столику. Здесь не меньше десяти видов заварного печенья, каких-то безе, крошечных тарталеток с ягодами. На удобную маленькую тарелочку беру себе несколько печенюшек. Неплохая задумка, чтобы отвлечь взволнованных родителей от скорого начала спектакля.
- Очень милая традиция.
- Мне тоже нравится, - улыбается Каллен.
Здесь много матерей и отцов, пришедших поддержать свое чадо на ежегодном рождественском спектакле. Стараются задействовать всех детей, Эдвард уже пояснил мне. И даже самая маленькая роль считается поводом для гордости – потому что все это подано как настоящий праздник. Школа здесь и в правду чудесная, я начинаю понимать, почему люди переезжают в пригороды ради школы.
Интересно, мы с Эдвардом выглядим... уместно? Если это слово применимо. В основном родители старше сорока, как мне кажется, зачастую – ровесники. Они негромко и уважительно общаются друг с другом, обсуждают что-то об украшении школы, о программке спектакля (ее всем выдают на входе), о благотворительной организации, куда пойдут вырученные за билеты деньги. Это другой мир для меня. Особенно в сравнении с Берлином, но и с Орлеаном – тоже. Не помню, чтобы мы участвовали в школьных спектаклях... и чтобы их вообще ставили, еще и с таким размахом.
- О чем ты думаешь, Schönheit? – приметливый ко всему, что происходит в радиусе пятисот метров, Эдвард эстетично пригубливает свой кофе. Как шампанское, ей богу.
- Обо всем и сразу, - честно признаюсь я.
- Мне кажется, ты напрасно переживаешь. Террен – простая земная женщина, Гийом отлично знает свою роль, а ужин после наших берлинских приключений – настоящий отдых. Мы с тобой просто проводим вместе приятный вечер.
- Ты говорил, что «кажется» - плохое слово.
Эдвард усмехается, покачав головой.
- Неисправимая моя красота. Постарайся расслабиться.
- Хорошо...
Мне хочется, чтобы голос прозвучал решительно и смело, но выходит почти что отчаянно. Эдвард нежно приглаживает мои волосы, коснувшись пальцами и плеч. Привлекает к себе.
- Ты чудесно выглядишь, кстати.
- М-м-м...
- Белла, - я веселю его, и Эдвард старается заразить меня свои энтузиазмом. Сам он просто светится, чувствуя себя здесь как рыба в воде. Он этому миру отлично подходит.
- Все, допивай кофе и пойдем знакомиться. У нас три минуты.
- Твоя пунктуальность порой меня нервирует, Falke.
- Немецкая кровь, - хмыкает он, забирая у меня пустой стаканчик. Складывает его в свой, отправляя в нужную выемку мусорного контейнера. А потом протягивает мне руку.
Это проще – все проще – когда я так ясно его чувствую. И Эдвард знает. Мне до глубины души льстит, что никогда не отпускает моей ладони, пока сама не попрошу. Эдвард обо мне заботится и его забота – то самое восьмое чудо света.
Террен уже ждет нас. Я узнаю ее только благодаря Фабиану, скучающему рядом с матерью. Хотя не заметить Террен Каллен довольно сложно.
Она тоже видит нас. Ее темные глаза, большие и яркие, подведенные черной подводкой, самым натуральным образом вспыхивают. Террен, жизнерадостно улыбнувшись, приветственно раскрывает руки. На ее пальцах идеальный бордовый маникюр – и узкое искрящееся колечко с маленьким красным камушком.
- Эдвард! Изабелла!
Я не представляла себе момент знакомства с Террен ни в каком возможном виде. Хорошо это потому, что не успела себя испугать, плохо ли потому, что без какого-либо понятия, как мне разговаривать и вести себя?.. Не знаю. Стараюсь абстрагироваться от лишних мыслей – они делу точно не помогут.
Эдвард останавливается в шаге от бывшей жены, оставляя между нами достаточно свободного пространства. Тоже улыбается.
- Здравствуй, Террен. Хорасс.
Мужчина, все это время молчаливо наблюдавший за этой сценой, как и я, резко кивает. Он высокий, но ниже Эдварда. Лицо с узкими чертами, но живое, подвижен каждый мускул. Длинными и тонкими кудрями опускаются на лоб и виски его волосы – то ли такие светлые, то ли уже седые. Глаза у Хорасса ярко-голубые, светлее, чем у Розали. Костюм им в цвет, серый, с белой рубашкой. И тонкая полоска губ, изогнувшаяся во взволнованной улыбке. По крайней мере, не только я здесь переживаю.
- Добро пожаловать, Эдвард, - неловко говорит Хорасс, голос у него не высокий, но и не низкий, стандартный мужской голос. Правда, мужчина чуть протягивает гласные. – Здравствуйте... Изабелла?
- Лучше Белла, - зачем-то поправляю его я, сдавленно улыбнувшись. Все это выглядит до ужаса неловким.
Террен реагирует на мой голос. Ее внимание тут же полностью переключается на меня, и я чувствую это быстрее, чем вижу.
- Белла, - повторяет она, разрывая искусственную дистанцию между нами и легко, невесомо меня обнимая. – Вам подходит это имя.
Террен эффектная женщина. Я видела таких на обложках журналов, в сериалах Netflix и, само собой, на широких экранах. Странно было бы полагать, что бывшая жена Эдварда была обыкновенной смертной женщиной – его словами, кстати. И все же, я надеялась на чуть меньшее... если могла надеяться вообще.
Террен очень красива. Не как Розали или другие красивые женщины, в ней свой особый, глубокий, кончиками пальцев ощутимый шарм. Длинные черные волосы, уложенные на плечах, забранные шпильками-невидимками у висков. Здоровый светлый цвет лица с минимальным количеством макияжа, но идеально ровным тоном кожи. Огромные темные глаза – они выдают ее алжирское происхождение, но не так сильно, как это обычно бывает. Изумрудное приталенное платье в пол – и повседневное, и нарядное. Губы в алой матовой помаде, длинные ресницы, форма бровей, носа... и потрясающая улыбка. Голливудская улыбка.
О господи.
- Я очень рада с тобой познакомиться, - шепчет мне Террен, пока держит в объятьях. Ощущаю запах ее туалетной воды – пряный, с нотками кожи. А еще, руки у Террен неожиданно сильные.
- Я тоже, миссис... Я тоже, Террен, - поправляю сама себя я. Отстраняюсь первой, никак не в силах скрыть смущение. Оно эту роскошную женщину трогает.
- Само очарование, Эдвард.
- Я знаю, - Эдвард, почувствовав остроту момента, как бы между прочим, как бы по собственному желанию возвращает свою руку на мою талию. Привлекает к себе, легко поцеловав в висок. У меня в груди иступленно стучит сердце, и я думаю, он слышит, как отчаянно бьется кровь о тонкие стенки сосудов кожи. Но его близость, его запах, как и всегда, действуют целительно. Мне легче дышать.
- Здорово, что все теперь друг друга знают, - декламирует Фабиан, устало оглядев нас всех. Прячет свой мобильный в карман, сменив извечный черный пуловер сегодня на темно-синюю рубашку. – Пойдемте в зал, пока не пропустили спектакль.
- Ты сегодня куда-то торопишься, сынок? – Террен, с любовью оглянувшись на своего подрастающего мужчину, легко гладит его плечо. Фабиан уворачивается, чуть сжав губы.
- Я тоже с нетерпением жду ужина, - решившись сказать что-то, дабы разрядить обстановку, вставляет Хорасс. В отличие от нас с Соколом, он в Террен особой поддержки не чувствует. И я вижу, как он смотрит на Эдварда... так же, как на его спутницу смотрю я.
Террен делает неглубокий вдох прежде, чем Фабиан резко оборачивается к ней. У них одинаковые черные глаза, даже форма та же. Но сияют у Фабиана они особенно, как-то очень зло.
- Ужин?.. – безэмоциональным голосом уточняет он.
- Мы поужинаем после спектакля все вместе, - переводит на себя огонь Эдвард, приметив краткий взгляд бывшей жены. – Как минимум, можно отметить первую роль Парки на большой сцене.
- Стейки, Фабиан, ты же их любишь, - топит сам себя Хорасс. Если отца Тревор хотя бы слушает, то спутника матери игнорирует зачастую.
- Ужин, - повторяет, словно это слово что-то изменит, он. Тон совсем жесткий. – Мне кто-то планировал сказать?
- Все равно это семейный вечер, - старается сгладить углы Террен, - у тебя были планы, Фаб? Извини, что я не предупредила.
- Вечер – прямо как семья, - выплевывает юноша. Разворачивается, удаляясь к другому концу коридора. Ни слова больше не говорит.
- Мы будем ждать в зале, Фабиан, - негромко, но ясно сообщает ему Эдвард. Есть в его тоне призыв к действию – я бы послушалась... но я не уверена, что такие перетурбации сегодня по плечу Фабиану. Мы переживали о Гийоме, а выходит... переживать следовало о них обоих.
- Ничего, - выдыхает сама себе Террен, постаравшись снова мне улыбнуться. – Подростки как глотатели огня – того и гляди, обожжешься. Вам нравится в Портленде, Белла?
- Да, - я с трудом заставляю себя отвернуться от коридора. – Очень... удобный город.
Выбранное мной прилагательное Террен удивляет. Впрочем, я и сама ее удивляю, как вижу. За напускной вежливостью и дружелюбием кроется вопрос. И глядя на Террен, я тоже себе этот вопрос задаю. Эдвард выбрал меня после нее?.. А она после него выбрала... Хорасса?
- Скоро начало, - напоминает Сокол, прерывая короткое неловкое молчание. – Наши места рядом, Хорасс, правильно?
- Да. Я выбирал те, что рядом, - чересчур деятельно кивает мужчина. Аккуратно касается руки Террен, указав на постепенно наполняющийся актовый зал. – Пойдем?
Она рассеяно ему кивает, задумчиво посмотрев куда-то поверх моей головы. И все же, направляется вместе с нами к залу.
Эдвард садится между нами с Террен, хотя его место значится слева от меня. Я благодарно пожимаю его пальцы на нашем общем подлокотнике. Для смелости делаю ненужный глубокий вдох. Фабиан появляется в зале, пробравшись к своему креслу возле моего через минут пять после начала. Чувствую ясный запах сигарет с его стороны. Фабиан игнорирует мой взгляд.
Слава богу, спектакль проходит хорошо – даже лучше, чем хорошо. Отлично поставленный, с музыкальными номерами, роскошными декорациями, разноцветными костюмами – задает тон рождественскому настроению. Завтра Сочельник и детям нужно это ощущение волшебства.
Гийом прекрасно чувствует себя на сцене. Он не стесняется зала, говорит громко и победно, зачитывает какие-то стихи и даже участвует в танцевальном номере. Я вижу, как влюбленно смотрит на младшего сына Террен, и как громко аплодирует ему Эдвард, когда занавес закрывается.
У этих двоих – еще задолго до моего сознательного возраста – была прекрасная семья. Они друг другу подходят. И внешне, и, мне кажется, внутренне... что произошло? Элис говорила, ее мать инициировала развод. Что заставило Террен это сделать? Что Эдвард ей не дал? Мне кажется, ни как к отцу, ни тем более как к любовнику вопросов быть не могло к нему... а как к мужу? Она жалеет о своем решении? Хорасс, сидящий по другую руку от нее, видимо, подтверждает, что нет. А если?.. Черт, а если?.. Ну в какое сравнение с Эдвардом идет Хорасс! И мальчишки так негативно к нему настроены... вряд ли это возможно, но выглядит, словно хуже, чем были ко мне.
Закрываю глаза, стараясь отрешиться от этих бессмысленных мыслей. Дети выходят на поклон и вместе с Эдвардом я громко им хлопаю. Кто-то из зала кричит «браво!».
После спектакля, практически в том же месте, где впервые встретились, мы ждем Гийома. Никто ничего не говорит, и атмосфера потихоньку накаляется. Однако мы изо всех сил – все мы, прямо как команда – стараемся этого не замечать. Наконец, в конце коридора слышен голос Гийома.
- Мама, мама, ты видела? Папа, видел? ЭТО БЫЛ Я!
Его восторг скрашивает эту давящую тишину. Гийом на волне своих впечатлений, на адреналине от долгого выступления, полный радости и энтузиазма по поводу всего, что происходило и будет происходить дальше. Его детская непосредственность спасает ситуацию.
Уже на парковке, когда на ключ-карту Хорасса отзывается огромный белый «Тайота лэнд-крузер», Фабиан тенью переметывается на заднее сиденье «Порше».
- Я поеду с отцом.
Террен, пожав плечами, отказывается спорить. Немного хмурится Хорасс.
- Залезай, Парки, - пока не передумал и младший сын, подгоняет его Террен, - садись, Хорасс. Вы знаете адрес, Белла, так?
- Я знаю, - кивает Эдвард.
Всю дорогу до ресторана никто ничего не говорит. Эдвард едет точно за кроссовером Хорасса, не обгоняя его, хотя я знаю, на что способен этот «Порше». Хорасса это явно нервирует, он постоянно ускоряется, но то светофоры, то пешеходы вынуждают его тормозить. Фабиан невесело ухмыляется, когда «лэнд-крузер» останавливается перед зеброй уж очень резко. Лицо Эдварда непроницаемо.
Это заведение называется «Последний день Помпей», приукрасив своим символизмом этот и без того яркий вечер. Парковка прямо вдоль улицы. Эдвард, оставив несчастного Хорасса в покое, паркуется на месте, следующем от него. Открывает мне дверь, подав руку. Фабиан мрачно захлопывает свою дверь, ударив ее, что есть силы.
- Мы вас обогнали, - улыбается Паркер, приникнув к папиной руке, когда подходим ко входу. Но затем осекается от взгляда брата.
- Вы – самые быстрые, - соглашается Эдвард, игнорируя это безмолвное противостояние. – Давай-ка, малыш, заходи.
Внутри тепло и уютно. Все отделано деревом, столы широкие и круглые, но без скатертей. Вместо этого под толстым стеклом видны сублимированные растения. И даже какие-то цветы, чье название Паркер поспешно старается отыскать в интернете.
Приносят меню. За счет того, что стол круглый, никто не вынужден соблюдать особое расстояние – оно и так учтено. Террен и Хорасс сидят вместе, он бережно задвигает ее стул, когда она садится. Но почему-то это не выглядит так естественно, как поступает Эдвард. Хорасс словно бы старается... не ударить в грязь лицом. Мне его жаль.
- Стейк шатобриан и картофельные дольки, - едва взглянув в меню, говорит подошедшему официанту Фабиан. Тот рассеяно оглядывает наш стол.
- Овощи?..
- Овощи-вог, - милостиво уточняет юноша, сам, не дожидаясь его реакции, протянув парню меню, - и крепкий черный кофе. Прямо сейчас.
- Не поздновато, Фабиан? – когда официант уходит, негромко спрашивает его Террен. У нее очень внимательный взгляд и сидит она ближе к старшему сыну. Его это раздражает.
- Самое то, мама, - темный, мрачный взгляд парня касается меня, и я хмурюсь, - самое то.
Мы делаем заказ чуть позже, успев долистать меню до конца. Гийом что-то шепчет папе на ухо и тот, бросив взгляд на Террен, все же ему кивает. У Гийома сегодня будет рваная говядина-барбекю, сырные палочки и двойная порция картофеля фри. А на десерт – брауни обсешн, мечта диабетика и последнее слово в кулинарной книге десертов США. Судя по составу десерта, там годовая норма сахара времен Великой депрессии.
Но Гийом доволен – это главное. Он поддерживает разговор, что заводит с ним Хорасс, делится своими впечатлениями о спектакле, интересуется нашим мнением, рассказывает о подготовке, репетициях... краснеет, когда говорит о Кайли, дочери Джоуи, игравшей с ним в паре. Террен этому умиленно улыбается, погладив младшего сына по щеке. Тот сияет от всеобщего внимания.
Приносят закуски. Для взрослых – сет из брускетт и тарелку сыров, для Гийома – куриные кусочки в ярко-оранжевой панировке. Фабиан ни сыра, ни брускетт ни касается, а вот малыш съедает всю курицу подчистую. Эдвард не может на него нарадоваться.
- Эдвард сказал, Белла, вы занимаетесь морской биологией? У нас тут тренд на морские исследования, все же, океан рядом, - глотнув шампанского из своего бокала, обращается ко мне Террен.
- Поэтому мне и нравится Портленд, - нахожусь, даже не взглянув на Сокола, что намеренно игнорирует мою работу со статьями – так или иначе.
- А копирайтинг? Или как это называется? То, что вы сейчас делаете?
- Гастрогайды.
- Да, они. Популярная вещь – особенно в Европе. Без них того и гляди, попадешь в какой-то вшивый ресторанчик.
Хорасс выдавливает скупую улыбку, отодвигая подальше пустеющую бутылку шампанского. Он почти не пьет, в отличии от Террен. Символично, что сидит рядом с Эдвардом, в стакане которого, как и моем, апельсиновый сок.
- Наоборот, Терри, европейские рестораны – это же романтика. Еще Говард Шульц настаивал, что за итальянской культурой кофе – будущее. Вот тебе и успех «Старбакс».
- Ну, Италия всегда вне конкуренции, - соглашается с ним Террен, отломив себе кусочек пармезана, - только Deutschland... ты был в Мюнхене, Хорасс, как там, в Германии? С едой.
- Мужчины такую еду любят, - пожимает плечами он. Перебарывает себя, глянув на Эдварда. – Верно?
- В большинстве своем, - уклончиво, но вежливо улыбается тот. Эдвард тоже понимает, что Хорассу некомфортно и чувствует он себя здесь, мягко говоря, не в своей тарелке.
- Наш женский кошмар, в таком случае, - вздыхает Террен, поднимая свой бокал. Кивает мне. – За то, чтобы в мире было меньше немецких колбасок, Белла.
- Но больше бретцелей, - вставляет Гийом, резво подняв свой молочный коктейль. – С сыром!
Фабиан выглядит отстраненным от всего это праздника жизни. Он сидит напротив окна, чьи темные ставни выходят на улицу, и кажется, все время смотрит только туда. Неспешно ест свой стейк, нехотя обмакнув картофель в перечный соус. Овощи игнорирует.
Террен расспрашивает меня о Берлине. Потом – о жизни в Европе в целом. Интересуется, была ли я в KaDeWe, какому бренду сохраняю верность? Хмурится при упоминании спешелти-кофеен, вежливо отвечает что-то на рассказ о аутентичных заведениях на Александерплатц. Постепенно в ее взгляде все больше и больше прорисовывается недоумение. Я не слышала ничего о последней коллекции Dior, в KDW практически не бываю, удивляюсь, когда она упоминает о Café del Mar, там ведь лучшие сансеты на Ибице... и диджеи... и коктейли.
Эдвард слушает нас, хоть и не участвует в этом разговоре. Вместо этого он поддерживает беседу с Хорассом о преимуществах полноприводных кроссоверов и обсуждает последнюю игру местного баскетбольного клуба. Только он слушает, я вижу. И пропорционально тому, как Террен недоумевает, его лицо светлеет. Эдвард рад, что мы друг друга не понимаем. И что я не знаю обо всем этом – тоже?..
Не могу понять. Чувствую странную, липкую недосказанность. Она немного нервирует.
Зато впервые за этот вечер, взглянув на потрясающую Террен глазами Эдварда, допускаю сумасшедшую, но трезвую мысль: он выбрал меня, потому что я совсем другая. Мы непохожи... и это, пожалуй, мое главное преимущество.
- Мы будем собираться у бабушки двадцать пятого, папа? – зовет Гийом, расправившись со своим основным блюдом. Он нетерпеливо ждет десерт и старается скрасить ожидание разговором.
- Я думаю, лучше двадцать шестого, Парки, - отвечает Эдвард, нежно посмотрев на младшего сына. – Двадцать пятого у вас своя программа.
Террен энергично кивает, хлопнув в ладоши. Ее бокал пуст и Хорасс больше не наливает. Шампанское закончилось.
- Знаешь что, Гийомка, поедем на каток. Тот, что возле магазина Хорасса. И Макдональдс. И куда еще твоей душе угодно. Рождество без правил.
Паркер, немного сникая, подозрительно смотрит на маму. И на Хорасса, почти замершего за ее плечом.
- С чего бы?..
- А почему бы и нет? – Террен смеется, пригладив его волосы. – Еще можно познакомиться с мамой Хорасса, она печет лучшие в мире сахарные крендельки.
- Бабушка печет самое вкусное печенье, - отрезает Гийом, насупившись. Оборачивается к папе. – Vati, давай поедем к бабушке... там и Аннелиз будет, и Георг...
- Двадцать шестого, Spatzen, обещаю.
Фабиан, все это время напряженно смотревший в окно, вдруг поднимается со своего места. Резко отодвинув стул, выходит из-за стола. И я, и Эдвард оглядываемся на окно, но там ничего не происходит – только дождь, проезжающие мимо машины и мужчина, проверяющий оплату парковки.
- Фаб?
- Я в туалет, - на ходу бросает тот. Скрывается в глубине ресторана.
Официант, принесший нам меню, забирает грязную посуду. А второй приносит десерты. Предлагает еще шампанского, но Хорасс уверенно отсылает его. Террен, недовольно глянув на спутника, впрочем, молчит.
- Что это у тебя такое, Парки? – удивленно спрашивает.
- Брауни обсешн, - как заклинание, затаив дыхание отвечает мальчик. Предлагает ей ложечку. – Хочешь?
- Последний день Помпей, это точно, - качает головой Террен, - маме придется попрощаться с часом кардио за одну такую ложечку, зайка. Кушай. Везет мужчинам, правда, Белла?
- Наверное, - неопределенно соглашаюсь я.
Террен и Эдвард от десертов отказываются, вместо этого им приносят кофе. А мы с Хорассом, хоть и не так, как Гийом, а все же к сладкому относимся с почтением. У него крем-брюле с мятным мармеладом, а у меня – слоистый, свежайший тирамису. На вид очень здорово.
- Террен, когда вы уезжаете? – негромко зовет Эдвард, постаравшись не привлечь внимание Паркера, увлеченного своим огромным бокалом с брауни.
- Двадцать седьмого, Эддер, вечером. В этот раз Новый год встретим на другом конце земли, говорят, на Курасао он особенный.
- Я заберу детей двадцать шестого утром.
- Можешь и двадцать пятого вечером, - милостиво разрешает Террен, почему-то глянув на меня с ухмылкой. – Чтобы вам не было одиноко.
- Элоиз остановилась у тебя? – игнорирует ее выпад Эдвард.
- Ее вещи дома, - глотнув кофе, отвечает Террен.
- Что значит «вещи дома»?
- Что ей двадцать два года и она на каникулах, Эддер. Насколько я знаю, у нее вчера было свидание с каким-то парнем из журнала. Типо тех, для которых вы пишите, Белла.
- С Эмметом, - аккуратно напоминаю помрачневшему Эдварду я, - тот, который редактор...
- Меня мало волнует, кто он в этом журнале, - сдержанно, но из последних сил, обрубает Сокол.
Террен внимательно следит за нами обоими. И я решаю, что безопаснее сейчас не вмешиваться.
- Еще раз, пожалуйста. Какое свидание и какие вещи?
Я вижу, как Фабиан говорит с кем-то возле уборных. Это женщина, если верить приталенному пальто и высоким перчаткам. Со своего места, как ни странно, у меня хороший обзор, когда от других за этим столом его отгораживает стеллаж с вином. Паркер невозмутимо ест брауни, Террен с Эдвардом вполголоса спорят о жизни дочери, а Хорасс со скучающим видом листает что-то на айфоне.
- Я сейчас вернусь, - легко тронув руку Эдварда, предупреждаю.
Возле уборных уже никого нет, хотя я подхожу меньше, чем через полминуты. Оглядываю зал, но Фабиана и нежданной посетительницы будто бы след простыл. Странно.
Какое-то время постояв у того самого стеллажа, все же решаю зайти в женский туалет. Как минимум, подвести губы еще раз стоит.
Мне нравится мое отражение в зеркале. Здесь никого нет и у меня есть возможность рассмотреть себя как следует.
Несмотря на все то, что происходит, на непростые разговоры и еще менее простые знакомства, я ощущаю поддержку Эдварда. Я вижу, как он смотрит на меня, вижу любование в его глазах, чувствую желание, когда мы вдвоем... и чтобы там не было, чтобы не было прежде – сейчас мы вместе. И я счастлива, что мы оба этого хотим – и изо всех сил стараемся.
Я поправляю макияж, приглаживаю волосы и прячу помаду – мою первую итальянскую помаду, к слову – в сумочку. Споласкиваю руки с лимонным мылом и беру с полочки маленькое махровое полотенце.
В уборную заходит еще одна женщина. Я бы и не обратила на нее внимание, если бы не длинные черные перчатки. Зеркало в этом светлом туалете не прячет, как пронзительно новоприбывшая посетительница на меня смотрит. И внимательно, и насмешливо, и горько, и словно бы с издевкой. Я оборачиваюсь, и женщина победно улыбается, засмеявшись. В ее карих глазах всполохами искр резвятся чертята.
- Белла, - зовет она глубоким, грудным голосом. Он немного хриплый, могу с уверенностью сказать, что женщина курит. – Ну вот и ты, девочка.
- Мы знакомы?
- Еще бы. Заочно и сто раз, - она улыбается острее, медленно подойдя ко мне поближе. Слышу запах туалетной воды, очень резкий, с нотками лакрицы. Губы незнакомки блестят от толстого слоя ярко-розовой помады.
- Вряд ли, - недовольно отрезаю, попытавшись женщину обойти. Но практически сразу рука в черной перчатке блокирует мне путь отступления.
- Кэтрин, - представляется посетительница с таким важным, воодушевленным видом, что я не могу не усмехнуться.
- Ах, Кэтрин, - улыбаюсь, последовав примеру женщины, и та чуть хмурится. – Ну еще бы. Вы работаете на телефонных линиях.
- Не шути со мной, малышка, - с искренней угрозой призывает Кэтрин, качнув головой. – Тебе ничего хорошего ждать не приходится. Играть нужно в своем бассейне – и со своими мальками.
Мне даже интересно, что будет дальше. Потому что с кем-с кем, а с Кэтрин я знакомиться не планировала точно. И вот он, день новых встреч. Потрясающе.
Она высокая, это Кэтрин. И ничем непримечательная, как бы не хотела верить в иное. Длинные волосы в конском хвосте, цвета блонд, но крашенные, видны черные корни. Живые круглые глаза, карие, с ресницами в туши с микроскопическими комочками. Широкие брови, специально подкрашенные черными. Эта аляповатая помада. Черные перчатки. Распахнутое бежевое пальто и брюки с ярким красным поясом. На Кэтрин черная кофточка, но черный цвет ей категорически не идет. Лак на ногтях уже немного облупился.
- Со мной вообще не стоит разговаривать, - весело советую женщине я, отодвинув ее руку. – Хорошего вам вечера, Кэтрин.
- Ты думаешь, он по итогу останется с тобой? Белла, милая, у него так много было молодых девушек – модельной внешности, попрошу заметить. И куда моложе тебя были тоже. И где они теперь?
Разворачиваюсь к ней, уже почти у двери. Не прячу того презрения, что чувствую. Едва только подумаю, через что эта женщина провела Эдварда, плохо за себя отвечаю. Еще и мне звонила. Рассказывала. Просвещала.
- Не дай тебе Бог, Кэтрин, еще раз на его пути появится, - просто и резко предупреждаю я.
Женщина прерывается на середине вдоха, явно не ожидая от меня подобных слов. И я ее реакции не ожидаю тоже. Кэтрин подбегает – подлетает, наверное, более точный глагол – ко мне за долю секунды. Я чувствую холодную кожу перчатки на своей шее. И ее хватку под этой коже – тоже. Вполне явную.
- Еще слово, дрянь, еще одно гребаное слово!
- И что тогда?
И я, и Кэтрин оглядываемся на дверь. Она медленно закрывается за только что вошедшим Фабианом. Он смотрит на женщину с такой ненавистью, что в пору удавиться. Она, как-то пьяно улыбнувшись, отпускает меня. Отступает.
Я инстинктивно касаюсь шеи, хотя там не могло – и не должно было – остаться никакого следа. Только этот жест вызывает бурю в темном взгляде Фабиана.
- Мы поговорили, как ты и хотела. Почему еще здесь?
- Не могла уйти, не поздоровавшись с Беллой, Фаби. Это – дурной тон.
Парень резвым шагом подступает к Кэтрин, равняясь с ней ростом и выдерживая прямой взгляд. Выплевывает, не позволив отвести глаза.
- Я тебя предупреждал.
Фабиану плевать, что здесь женский туалет. Он не боится Кэтрин. И он, как бы не было такое невероятно, кажется, защищает меня.
- Милый птенчик, - Кэтрин, улыбнувшись шире, касается пальцами его щеки. Фабиан сжимает зубы, но не отступает. Игнорирует. – Ты уже совсем взрослый.
- Что вам здесь надо? – настаиваю, сделав шаг к ним навстречу. Кэтрин сразу выставляет руку, призывая меня оставаться на прежнем месте. И я вдруг вижу, как в другой ее ладони, той, что рядом с Фабианом, поблескивает что-то крошечное и металлическое. Я видела его лишь однажды, еще в Берлине, в руках Болотного. Кривоватое узорчатое лезвие.
- Фабиан, ты зря так переживаешь, - мягко уговаривает его Кэтрин, - папа никогда ничего не узнает, пока я не расскажу. А ты не вмешивайся в наши женские дела, договорились?
Не узнает?..
Нет. Не то. Я не могу думать ни о чем, кроме этого лезвия. Вся абсурдность обстановки становится малозначимым фактом, а вот лампы уборной светят ярче – и отблесками отражаются на металле. Мне нужно выйти и позвать Сокола. Прокричать даже, чтобы он немедленно шел сюда. Но я не могу и с места сдвинуться – потому что Кэтрин, что явно не является здоровой женщиной, хватит и секунды, дабы ранить Фабиана.
- Белла, убирайся отсюда, - будто прочитав мои мысли, велит мальчик.
- Нет уж, малыш, останься, - качает головой та. – Из-за тебя весь этот разговор и сыр-бор в принципе.
- Ты слышала меня? – тоном Эдварда, что вызывает в женщине неподдельное восхищение, велит Фабиан. Его черные глаза зияют на выбеленном лице.
- Как же ты на него похож, - выдыхает Кэтрин, медленно, ни в чем себе не отказывая, приникнув к щеке юноши. Он дергается в ее руках, постаравшись оттолкнуть от себя, но у той очень крепкая хватка. И острое лезвие, что сразу же оставляет на щеке Фабиана крошечный порез.
Он морщится – на долю секунды. Из-под тонкой царапины выступает капелька крови. Кэтрин, улыбнувшись, целует его кожу – очень легко и очень медленно.
И я больше не чувствую ничего, что может сдержать меня в эту секунду. Цвета вокруг становятся яркими, воздух электризуется, а мысли переходят в режим действий. Адреналин, вот всему причина. И Фабиан, которого прямо сейчас эта женщина касается.
Не узнает.
Я хватаю ее за плечи, не произнося ни слова. Кэтрин не ожидает от меня ни такой решимости, ни такой силы. Ударяется головой о плитку уборной. И ошалелыми, широко распахнутыми глазами смотрит на мое лицо. Лезвие, звякнув, катится к умывальникам.
- Т-тварь... – выдыхает она, облизнув кровь с прикушенной губы.
- ЕЩЕ РАЗ, - выкрикиваю я, сама испугавшись своего тона, - ЕЩЕ РАЗ Я УВИЖУ ТЕБЯ РЯДОМ С НИМ. С КЕМ-ТО ИЗ НИХ. БОЖЕ, ТОЛЬКО ПОСМЕЙ!
Я чувствую жар, он окутывает все тело плотным коконом. И то, как стучит кровь в висках, чувствую тоже. И испуг Кэтрин чувствую, ее страх – кожей, каким-то шестым чувством. Смотрю в ее карие глаза, на ее искаженную линию рта, на эти скулы... и волосы, разметавшиеся по плечам. И запах лакрицы. И голос. Чертов ее голос.
- Ты...
Я встряхиваю ее в своих руках снова, пользуясь странным и завидным преимуществом неожиданного нападения – ведь Кэтрин и выше меня, и сильнее, и наверняка в негодовании. Но вот я зла до чертей. За Эдварда. И за Фабиана. Я ее просто сейчас убью.
- Белла, - чувствую, как парень осторожно касается моего плеча. Ладонь у него совсем ледяная, но не дрожит. – Пусти ее. Пусть валит отсюда к чертям собачьим.
- Папа знает, что она тут?
- Нет, никто не знает - Фабиан говорит ровно, но быстро, словно бы у него лимит на слова. – Я думал, ты тоже не узнаешь.
- Птенчик знает толк... – шипит Кэтрин, зажмурившись. Постепенно на ее губах появляется та самая улыбка, завидев которую, я и не смогла сдержаться. И отпустить ее теперь? Да о чем младший Каллен думает?
- Фабиан...
- Поверь мне, Белла, пожалуйста, - тихо просит он. Совсем не тем голосом, что раньше.
Я отпускаю Кэтрин. Отбрасываю от себя, отстранив, и она злобно ударяет мои руки. Поднимается, поправляет волосы. Делает частые, неглубокие вдохи. И все же, не подходит ближе.
- Убирайся, - наставляет Фабиан. Смотрит словно свысока, говорит резко и отрывисто, без возможности что-то возразить. Снова как... и это действует на Кэтрин. Она, будто зачарованная, слушает его.
- Мы увидимся в другое время, - обещает, придержав дверь, - хорошего ужина, Фаби.
Мы остаемся одни в этом безумно ярком, душном туалете. Где-то по трубам слышен плеск воды. На мгновенье тишину уборной разрезают звуки зала, приглушенные разговоры, стук тарелок.
Фабиан медленно вдыхает и выдыхает через нос. Он закрывает глаза, а ладони сжимает в кулаки. Присмотревшись к нему, я вижу, как парень подрагивает – короткой волной дрожь проходит по всему его телу. И лицо уже не просто белое, оно как бумажное.
- Фабиан? – зову я, быстрым шагом подходя ближе. – Ты как? Что случилось?
Вижу на его щеке тот самый парез с уже застывшей капелькой крови. Едва розоватые губы мальчика тоже дрожат. Мне чудится, он сейчас просто упадет на пол.
- Тревор, - обращаюсь чуть иначе, когда не отвечает мне, легко касаюсь его плеч и спины. Хочу предложить присесть хотя бы на пол. Или, быть может, снять эту вынужденную заторможенность, услышать хоть что-нибудь.
Но как только я его трогаю, Фабиан вдруг резко подается вперед. Хватается обеими ладонями за плитку возле зеркала, сгибается над идеально-белым, полукруглым умывальником.
Его мучительно рвет один раз, и почти сразу, не дав и толики передышки, второй. У Фабиана белеют пальцы, когда он так исступленно держится за плитку. Содрогается спина и дрожат губы.
Господи.
- Тревор, все хорошо, - уверяю, подойдя ближе, но не касаясь его. Знаю, что мальчик сейчас отчаянно этого боится. – Ничего, милый, ничего страшного. Это сейчас пройдет.
Он сплевывает в умывальник, втянув воздух через нос. Морщится. Я вижу на его лице, на висках – испарину, а вот на щеках – слезы. Двумя четкими узкими дорожками.
- Ты м-можешь... в-воду?
Поспешно открываю кран в злосчастной мойке. Фабиан зачарованно смотрит, как вода омывает, очищает белые стенки раковины. Морщится, заметив пару брызг у зеркала и на плитке.
- Скажи мне, как ты? Тошнит?
Он качает головой, еще раз неровно выдохнув. Сполна оценивая каждое свое движение, медленно убирает одну руку от плитки. Набирает в ладонь воды, споласкивая рот. Вытирает лицо ее тыльной стороной.
- Нужно присесть ненадолго, хорошо? Ты сможешь присесть?
Мой голос звучит спокойно, но выжидательно. Фабиана он не тревожит, и я рада, что в такой ситуации могут спокойно говорить. Внутри у меня все переворачивается, когда смотрю на мальчика. Но ему это знать не обязательно. Не теперь.
- Н-наверное...
- Я подстрахую.
- Н-нет! – почти вскрикивает он. Не своим голосом.
Твою. Мать.
- Фабиан, не буду трогать, обещаю, - поспешно заверяю его, наклонившись поближе, но все еще на достаточном расстоянии, - давай, просто на всякий случай. Садись.
Он кусает губу совсем как ребенок. Отпускает умывальник, плитку, зеркало. Тяжело опускается на пол, спиной опираясь на стену. Черные волосы траурно спадают на лоб.
- Вот так, - подбадриваю его, когда занимает более-менее удобную позу. – Молодец.
- Ты бы тоже... шла, Изза.
- Не могу, - сострадательно смотрю на его лицо, к которому очень медленно, но возвращается краска. – Ты бы тоже не ушел, Тревор.
Он запрокидывает голову, с усиленным вниманием рассматривая потолок. Все еще дрожит.
- Тебе холодно?
- Это не от холода.
- А больно?
Шмыгнув носом, легко качает головой. Сглатывает.
- Нет.
- Что она с тобой сделала? Что она тебе сделала, Фабиан?
В его чертах показывается самое настоящее страдание, когда я задаю этот вопрос. Из-за его сути или из-за того, что не могу совладать с тоном, звучит он жестко и с отчаяньем. не знаю. Но Фабиан снова плачет.
- Ты не поймешь.
В моей голове сходится пазл. Со взглядом Тревора, которым смотрел на Кэтрин. С ее взглядом, восхищенным, когда гладила его. И тем, как реагировал Фабиан на мои прикосновения там, под мостом. И то, как она сейчас его тронула. Как он повел себя, застыв, стоило лишь ей... и как она говорила, говорила, эта мерзкая сука, что он так на него похож... на Эдварда.
Фабиан видит, что я угадала. Это написано у Фабиана на лице.
Мне до боли хочется его коснуться теперь, но я сдерживаюсь. Сажусь рядом, прямо на пол. И тоже едва не плачу.
- Это и не нужно понимать. Она взрослая женщина, она тварь, Тревор. Не ты несешь за это ответственность.
- Т-так и запишем...
- Ты говорил папе? Папа знает?
Он смотрит на меня так отчаянно, что хочется ударить себя за такие слова. Искажается каждая черта на его красивом лице, каждый мускул. Фабиан задыхается.
- Нет... и ты никогда... нет!
- Но ведь он?..
- НЕТ, ИЗЗА! – рявкает Тревор. Хватает мои плечи, руки, несильно встряхивает – но у него самого ладони дрожат куда сильнее. Он снова весь дрожит. И не может ничего дельного больше произнести из-за спазма от рыданий.
Я притягиваю его к себе, не отстраняю, не вырываю руки из этой хватки. Фабиан рыдает у моей шеи, у ключиц, а я, придержав его волосы, его затылок – где не боится прикосновений – крепко держу мальчика рядом. Не только Фабиан ко мне прижимается. Я тоже его к себе прижимаю.
- Прости, милый. Прости, пожалуйста.
- Ты не представляешь... ты не... – стонет он.
- Нет, конечно, нет.
- Она сказала, один раз, она... я не... я должен был, но я... Белла!..
- Я знаю, Тревор, - наклоняюсь к его волосам, к его мокрому, горячему лицу, глажу виски, - тише, это сейчас неважно. Ее тут больше нет.
- Но она никогда не исчезнет, - хрипло бормочет юноша, качнув головой, - ни-ког-да. И она знает... знает, что папа этого не вынесет...
- Он куда сильнее, чем ты думаешь.
- Только не в этом случае, - как решенное дело, выдает он. Резко поднимает голову, смотрит мне в глаза, призывает не отводить взгляда. – И ты ему не скажешь.
- Но ведь я...
- Никогда, - страшным, не своим голосом, говорит Тревор. – Обещай мне. ОБЕЩАЙ МНЕ!
Он не может ровно вдохнуть из-за дрожи и намеренно затаивает дыхания, ожидая моего ответа. Такого взгляда у него я еще не видела. Выжженого, испепеленного, мертвого. Как у человека, которому нечего терять.
- Не скажу, - обещаю, погладив темные волосы. – Ты сам потом скажешь. Все. Я – не скажу. Я клянусь.
Фабиан резко, сорвано выдыхает. Утыкается лицом в мое плечо, жмурится, я чувствую. Борется со слезами.
Я все так же обнимаю его, держу даже рядом на этом полу, в этой безумной комнате. И не опасаюсь, что кто-то зайдет, не думаю, кто и что увидит, если... и наравне с горечью, с болью за Фабиана ощущаю лютую, жженую ненависть. К Кэтрин.
- Нас скоро хватятся, если уже не хватились, - через минуту, может, чуть больше, замечает Фабиан. – Надо возвращаться.
Голос у него еще слегка дрожит, но уже лучше. Слезы высыхают – и он помогает им, стирая слезные дорожки с лица.
- Почему ты не дал папе выгнать ее, Фаб? Почему она вообще была здесь?
- Потому что она с радостью его посвятит при случае, - намеренно сделав очень глубокий вдох, юноша медленно поднимается на ноги. Отпускает меня, придержавшись за стенку. Хмыкает, взглянув на зеркало и умывальника. Брызгает на лицо холодной водой.
- Я заметил ее машину в окне, - объясняет. – Она хотела видеть меня.
- Зачем?
- Не сейчас, ладно? Только не сейчас.
Фабиан предлагает мне руку, чтобы помочь подняться, хотя сам с трудом стоит на ногах. Вдруг смущается, ведь именно этой ладонью смывал с себя рвоту. Выдыхает, когда я принимаю его предложение. Мягко глажу длинные, красивые его пальцы.
- Солнышко, - тихонько, будто кто-то может нас услышать, зову я. Фабиан поднимает на меня мокрый, исколотый взгляд. Не верит, что я обращаюсь так к нему. – Ты не виноват. Запомни, прошу тебя. Ты ни в чем не виноват.
На мгновенье, на одно лишь мгновенье Фабиан меня слушает. А потом оборачивается к двери.
- Ничего не было, Белла, - напоминает, прочистив горло.
- Мы еще об этом поговорим, - компромиссно соглашаюсь я. И выхожу обратно в зал ресторана, даже не глянув на свое отражение в зеркале.
За столом, вроде бы, и не заметили нашего отсутствия. Подмечаю по часам на стене, что прошло едва ли двенадцать минут. Правда, взгляд у Эдварда несколько подозрительный.
- Фаб? Изза?
- Я показал Белле Музей Стекла на той улице, vati, - отвечает юноша, не дав мне сказать ни слова. – Раз уж мы тут, можно было и сходить.
- Он ведь уже закрыт, - супится Гийом.
- Что вы делали на улице, Фабиан? В такой холод? – поежившись, вопрошает Террен. Вижу, что у нее снова полный бокал, а Хорасс кажется более мрачным.
- Я курил, - пожимает плечами Каллен-младший, - да, мам. Прости.
- Белла, ты смотрела, как он курит?!
- Я докурил до того, как Изза пришла, мама.
Фабиан брезгливо смотрит на тарелку со своим десертом, отодвигает ее.
- Хочу еще кофе. Капуч. Где этот официант?
- Кофе и сигареты, Фабиан?.. – хмурится Хорасс, недоуменно глянув на Эдварда. Но тот ничего сыну не говорит, на Хорасса и не смотрит.
- Я тоже хочу кофе, - встреваю, не совсем отдавая себе отчет, к месту или нет. – Капучино.
Эдвард оживает. Ощущаю на себе его глубокий, тяжелый взгляд. Но так и не слышу ни единого слова.
Официант приносит нам с Фабианом два капучино.