В ночи его силуэт кажется идеальным, таинственным и сюрреалистичным. Такое четкое, искусное сплетение линий, теней и изгибов – и белоснежная, куда белее, чем все прежние разы, кожа. Мраморная. Безупречная. Пугающе-прекрасная.
Кристофф не двигается. В первобытной, безупречной тишине старого рорбу ни единого звука. Слегка поднимаются ребра, когда он делает вдох – не больше. Кажется, что ничто в этом мире потревожить Кристоффа не сможет.
Розали в некотором замешательстве, что так часто одолевает после внезапного пробуждения, рассматривает позу мужчины. Его ровную спину. Выписанные, вырисованные истинным живописцем мышцы. Напряженную линию шеи. Освещенные лунным светом волоски бороды. И ладони, что с недюжинной силой сжимают ни в чем не повинные простыни. Беззвучно. Незаметно.
Розали не окликает его, будто знает заранее, что не ответит. На какую-то долю секунды даже принимает Кристоффа за продолжение своего сна. Но затем, не скрывая легкого отзвука своих движений, придвигается к нему. На самый край постели.
Кристофф упирается босыми ногами в пол. Он обнажен, как и сразу после их двойного, умопомрачительного единения на этой самой постели. Устроившись на ее краю, так и не разжимая кулаки с простынями, удушенными восковыми пальцами, мужчина смотрит куда-то прямо перед собой. По ту сторону деревянного окна – луна, океан и маленький участок побережья – тот самый, с камнями, где уже в шесть утра слышен шелест гальки от шагов рыбаков.
Розали мягко касается белого плеча. Тремя пальцами, лишь их подушечками, ведет недлинную линию к локтевому сгибу. Альбинос никак на нее не реагирует.
Девушка, устроившись чуть поудобнее на своем новом месте, уже всей ладонью, как следует, гладит предплечье Кристоффа. Его ровное, неслышное дыхание сбивается. Побелевшие костяшки пальцев белеют еще сильнее, напрягаясь – вздувшиеся голубоватые вены точно разводы на мраморе.
На улице, наверное, градусов двенадцать, отнюдь не летняя погода. Но Кристоффу, что не накинул даже пижамных штанов, не холодно. Он отражает всю суть севера одним своим видом, этой позой, этой кожей... самим собой. Розали медленно, очень осторожно целует его шею. Как раз у основания напряженной мышцы.
Альбинос дышит чаще. Закрывает глаза, но его белые ресницы подрагивают, ничего не может с собой поделать. Сейчас к чертям разорвет эти простыни на мелкие лоскутки.
Не только шея, теперь и плечо получает ее поцелуй. И чуть ниже, к спине, у россыпи маленьких темных родинок, чересчур заметных на белой коже. И у позвоночника. И обратно, к шее, к затылку – у самой линии волос. Кристофф вздрагивает, сделав громкий, выдающий его вдох. Крепко поджимает бледные губы – тонкая полоска вместо них, на щеках, у скул – ни кровинки.
Розали приникает к его волосам, глубоко вдыхает их запах. Обеими руками, прижимаясь со спины, обнимает. Согревает, хочет он того или нет, собственным теплом, бескорыстно им делится. Обхватывает своими ладонями его плечи, невесомо касается груди, но не спускается к паху. Дело отнюдь не в сексе теперь. Есть единение куда сакральнее... и куда глубже.
Кристофф резко разжимает руки. Как только Роз обнимает его, как только касается теплой грудью его лопаток, оставляет простыни. Дрожат выпрямленные пальцы. Пугающе смотрятся вены. И темно-синяя кайма у лунок ногтей.
Розали целует его шею. Опускаясь ниже мочки уха, точно по ее линии, следует все ниже. Каждую напряженную мышцу, каждый участок прохладной белой кожи получает по поцелую. Кристофф негромко выдыхает с каждым из них. Слегка запрокидывает голову. Закусывает губы.
Никто не произносит ни слова. Однако никогда еще не были слова, фразы и целые предложения более бесполезными и бессмысленными, чем теперь. Ночь говорит сама за себя. Его поза. Ее касания. И такое ясное, ничем не разбавленное понимание. На том уровне, что никогда прежде Розали не испытывала... не думала, что сможет испытать с мужчиной.
Она вдохновленно улыбается краешком губ, проводит носом по его челюсти, приникает щекой к щеке. Упивается жесткостью бороды. И тихими, надрывными вдохами Койновски. Он доверяется ей. Розали благодарно, тепло целует его висок. Губы у Кристоффа искажаются, вздрогнув. Он весь малозаметно, но ощутимо вздрагивает. И, будто бы смутившись своей реакции, жмурится.
Утешая мужчину, Розали осторожно, все так же, без единого звука, кончиками пальцев оглаживает его брови, касается ресниц. И разравнивает мелкие морщинки у глаз, уговаривая Кристоффа расслабиться. Он нехотя, очень медленно, открывает глаза. Розали не пугается его взгляда, не отворачивается, хоть у Койновски он неожиданно бездонный и пустой. Легко-легко улыбается краешком губ, демонстративно целует его щеку снова. Обретая осознанность, светло-серые глаза мужчины влажнеют. Он часто, смятенно моргает. Безрезультатно.
Девушка нежно приникает к его лицу, пальцами впившись в светлые волосы. Гладит его затылок. И отрывисто, рвано целует острую скулу. Кристофф выдыхает так, словно его ударили. Тихо, как дуновением ветра, стонет. Кажется, будто послышалось.
Розали не отпускает его некоторое время, не рушит их доверительную позу. Забирает себе все не озвученные мысли Койновски, все его вопросы, восклицания, все, что когда-либо тревожило. Согревает и заставляет подрагивать от своей близности в одно и то же время. Ничуть не соблазняет наготой... обнажены не их тела, а их души. Такое образное выражение литературы обрело самый, что ни на есть, буквальный смысл. Потому что этой ночью Роз вдруг убеждается, что душа у нее все еще есть... и она откликается на неровные вдохи Кристоффа. На тепло его белоснежной, мраморной кожи. И на запах его волос.
Кристофф не двигается. Отдает ей бразды правления, впервые за все время так откровенно, так доверчиво покоряется. И каждого действия просто не ждет, не пытаясь предугадать или повлиять на него. Кристофф своей Грации сегодня предан.
Через некоторое время Розали чуть отстраняется, снова поцеловав его скулу. Садится на простынях постели, скрипнувшей раритетным деревом, мягко погладив широкие плечи Койновски обеими ладонями. Просит его повернуться. И, как только видит серый взгляд, ласково улыбается. Увлекает за собой.
В полностью беззвучной, темной спальне Роз ощущает и видит этого мужчину куда лучше, чем за все время их разговоров и откровений. Это особый, упоительный момент абсолютного... понимания? Словно бы какой-то источник истины. Кратковременный, хрупкий, но столь ясный. Спасение в знойной пустыне отрешения. И среди множество раз упомянутых черно-белых строк их договора.
Кристофф ложится на подушку рядом с Розали без лишнего звука, без толики сопротивления. Открыто, преданно смотрит на девушку – точно как ребенок. В уголках его глаз малозаметная наледь соли. Взгляд медленно, но верно влажнеет. Наполняется проникновенной слабостью... словно бы трескаются, разлетаясь на куски, многовековые камни Лофотенских гор.
Розали оправдывает доверие мужчины. Устраивается рядом с ним, не разрывает их объятий, придвигается так близко, как это только возможно. Долго, терпеливо, бережно гладит каждый сантиметр его лица. Краешком пальца, очень нежно, утирает крохотную, тонкую слезную дорожку. Кристофф моргает – и прозрачные слезы неостановимо устремляются вниз – тонкими ручейками, как в декоративном фонтане в доме Свальярда.
Альбинос несколько раз негромко всхлипывает, смутившись этого звука. Часто моргает, старается избавиться от слез... но тщетно. Розали останавливает его иступленные противодействия, целует сперва ровный лоб, затем – кожу над левой бровью, а после, чуть коснувшись языком соленой влаги, кожу у век. Кристофф крепко обвивает ее талию, буквально вжимает Грацию в себя. И затихает.
Она еще долго его целует... поправляет на них обоих одеяло... гладит его плечи. И умиротворенно, успокаивающе дышит – тихо, ровно и мерно. Кристофф вслушивается. Кристофф чувствует. Постепенно расслабляясь в ее руках, ослабив хватку, он засыпает. Так и не проронив ни слова.
Первозданная, первобытная северная ночь в полном всевластии повисает над их рорбу. Розали улыбается. Розали, приникнув к Кристоффу, закрывает глаза. И засыпает так спокойно, как ни разу за последние пять лет.



Роз просыпается поздно. В комнате уже светло, робкими косыми лучами редкое северное солнце ютится у изголовья. Ее постель – постель Кристоффа – пуста. Но подушка примята, а уголок одеяла сброшен на пол – все-таки, он здесь был. Все-таки, ей не приснилось.
Розали поворачивается на бок, утянув себе подушку мужчины. Крепко прижимается к ней, делает несколько глубоких, исчерпывающих вдохов. Слабо, болезненно улыбается его запаху, такому очевидному. И начинает свой день.
Кристофф ждет на кухне. Устроившись за небольшим круглым столом, мирно пьет травяной чай из округлой керамической кружки. У нее ни ручки, ни блюдечка, но ему так даже больше нравится. Кристофф пространно смотрит в окно прямо перед собой.
- Тебе нужно сложить вещи, - спокойно произносит. Роз никак не выдает себя, не окликает его – но слышит. И чуть поворачивает голову, кивнув девушке на часы. – Скоро выезжаем.
- А завтрак?
- Позавтракаем в аэропорту.
Розали не идет в душ этим утром. Ей хочется оставить на себе аромат мужчины, его касания, его сущность. И запомнить эти белые простыни, эти подушки, эту комнату. Где он был ее – ненадолго, а все же. И где она навсегда отдала себя. Пусть хоть у кого-то часть ее души останется – как знак, что в этой Вселенной Розали все же существовала.
Она скидывает одежду для сна, облачившись в узкие серые брюки и темно-бежевый джемпер с высоким горлом. Собирает волосы в высокий хвост, надевает малозаметные золотые серьги. Ни духов, ни помады. Слегка подводит глаза и наносит тушь – самый естественный ее образ. Остальные вещи отправляются в чемодан.
Розали умеет собираться быстро. Не торопливо, кидая все подряд и невпопад внутрь багажа, чтобы потратить потом уйму времени на поиск. Нет. Именно быстро. Обувь – в самом низу, рядом со свитерами. Брюки и юбки – слева, кофты и блузки – справа, если есть майки – ближе к нижнему белью и несессеру. Туда же пижаму. И частый гребень, которым так удобно расчесывать волосы. Косметичка. Все.
Кристофф допивает вторую чашку своего чая, а Роз уже спускается обратно в гостиную. Свой небольшой чемодан сносит сама. Ставит его рядом со строгим, узким багажом Койновски. У него иссиня-черный Samsonite.
- Хочешь чая?
- Не откажусь.
Розали изящно присаживается на один из свободных стульев, потянувшись к чайнику. Но Кристофф ей не позволяет. Дождавшись, пока уберет руку, сам наливает чаю в небольшую чашечку. Вокруг приятно пахнет лесными ягодами и, совсем немного, лакрицей.
- То, что было ночью, Роз, - он опускает чайник обратно на стол, придвигает Розали чашку. – Минутная слабость и только. Давай забудем.
Он это быстро говорит, сорвано. Все еще на нее не смотрит и руку, правую, свободную от чайника и чашек, сжимает в кулак под столом. Ясно очерчиваются на его белом лице скулы. И ходят под кожей желваки.
Розали ощущает в себе странную уверенность и смелость. Почти фатальные для ее положения, а все же. Вчерашним вечером – от самого заката до рассвета этого утра – Кристофф был с ней настоящим. И она бы многое отдала, чтобы этот образ его не растаял с восходом солнца.
Роз бережно, с самой настоящей нежность, очень легко касается кончиками пальцев его лица. Чуть ниже щеки, у челюсти. Кристофф вздрагивает, но не отстраняется. Розали ликует, что не отстраняется, не встает из-за стола.
- Со мной допустима слабость. В любое время, когда тебе нужно.
Он тщетно старается отыскать хоть какие-то слова, выдавить из себя хоть какую-то реакцию. Голубые глаза зияют бездонной пропастью, а взгляд метается от нее к столу и обратно. Но это внутри. А внешне Кристофф до безумного спокоен. Роз его спокойствию всегда завидует.
- Меньше пафоса, Розали. И больше – субординации.
Это слово неестественно звучит на кухне. Этой утренней, милой кухне древнего домика, где наверняка не случалось ничего хорошего в его бытности. Рыбак избивал жену, та приводила любовников, дети голодали, дни напролет очищая рыбу... и света в конце туннеля не предвиделось. Порой Роз кажется, она сама себя заточила в похожую клетку. Только золотую.
- Я – твоя невеста, - напоминает ему, все еще растерянному, убирая руку. Потянувшись вперед, берет от жизни все – легко целует его губы. И отстраняется быстрее, чем сам Кристофф успевает ее отстранить.
- Я не буду чай.
Встает из-за стола, нетронутой оставив керамическую чашку. Останавливается у большого окна гостиной, внимательно глядя на море. Сегодня пенных барашков не видно, но вот чайки тут как тут. Где-то вдалеке, со стороны городского центра, слышится шелест гальки. «Тесла» не издает ни единого автомобильного звука, и все же, перемещается пока по земле – камешки выдают ее. На том конце пригорка Розали видит неяркий отблеск фар.
Она одевается первой. Набрасывает пальто, не потрудившись его застегнуть, на свои плечи. Приникает щекой к арке гостиной. На этой лестнице вчера у них был секс. И в этой прихожей. И в комнатах. А за этим столом, на этой кухне Кристофф оценил ее умение готовить и сочетать вкусы. А тут, в уголке бывшей гостиной, он первый раз ее поцеловал – так, как следует, не так, как по протоколу. И из-за этой двери они сбегали в кондитерскую за «улитками». Из нее же сейчас навсегда уйдут из этого рорбу. Розали знает, что больше в своей жизни в рорбу никогда не окажется.
Кристофф, напротив, застегивает каждую из пуговиц своей верхней одежды. Открывает Розали дверь. Лично передает багаж добродушному островитянину, терпеливо ожидающему снаружи. На нем сегодня цветастая лопапейса, таких прежде Розали не видела. И улыбается ей он очень мило, даже весело. Хоть кому-то неплохо живется.
Они попадают в аэропорт вначале девятого. Кристофф молчит всю дорогу по острову, а Розали, отвернувшись к стеклу, жадно впитывает каждую подробность этого маленького природного чуда. И мох, и море вдали, и берег, и гладь воды, и парочку местных жителей у своих домов, и детей, что играют в футбол, не глядя на холодное утро. Где-то вдалеке уже виднеются лодки с туристами, чтобы наводнить крошечный, как спичечный коробок, городской центр.
Розали думается, когда все кончится – если кончится – ей бы хотелось поселиться на таком острове. И больше никогда не слышать ни про консумационные коктейли, ни про Граций, ни про изысканные мишленовские блюда. Ее мама и бабушка готовили простую еду. Как же сейчас Роз хочется простой и понятной еды... и такой же простой, понятной и обыденной жизни.
В аэропорту нет оживления. «Тесла» останавливается у самого входа в терминал. Водитель аккуратно переставляет их чемоданы на серую плитку, чинно кивнув Койновски. Тот протягивает ему свернутые купюры – прежде наличных денег в руках мужчины Розали не видела. Три сотни евро.
Островитянин машет Роз напоследок. Но Кристофф так быстро увлекает ее внутрь здания, что та не успевает ничего ответить. «Тесла» скрывается из вида.
В VIP лаундж-зоне уже готов завтрак. Им приносят чай, даже не поинтересовавшись, какой именно – по одному жесту Кристоффа. Китайский дракон, насыщенно-зеленый, в ослепительно-белой чашке. С блюдцем, ложкой, куском тростникового сахара и крошечным плоским печеньем – все в порядке вещей.
Койновски просит для себя яйцо-пашот с лососем и мусс из авокадо. Розали ограничивается авокадо-тостом и гранолой с морошкой. Но когда подают коричные булочки на подносе, не удерживается. К чертям посылает все свои прежние убеждения, забирая сразу две на большую светлую тарелку. Кристофф смотрит на нее, изогнув бровь.
- Тут не такие, как в городе, Роз.
- Они все равно лучше чем все, что я пробовала прежде, - вздыхает она. Прямо руками, игнорируя салфетку и приборы, касается горячего теста. Отрывает себе кусочек. Откусывает. И снова. Хмурится от удовольствия, усмехнувшись самой себе. И когда стала так реагировать на простую сдобу?
- Вкусно? – с неожиданной мягкостью зовет Койновски.
Розали улыбается. Почти искреннее. Кивает.
У них стол на двоих, черный, как смоль, с бежевыми стульями с невысокой спинкой. Две чашки. Две тарелки с завтраком. Салфетки. Приборы. И айфон Кристоффа, что периодически оживает от новых уведомлений. На отдалении от других столиков, и все же, недалеко от центра, как раз напротив огромного окна. Там то и дело взлетают самолеты. Роз засматривается.
- Угостишь меня?
Оборачивается, не сразу поверив, что он это говорит. Но Кристофф, сложив руки на поверхности стола, выглядит вполне себе серьезным. Серо-голубые глаза его, было погасшие, сияют тысячей и тысячей огней.
Розали протягивает мужчине целую булочку, но он качает головой. Указывает на ту, что в ее руках.
Если она неправильно поняла, пусть пеняет на себя. Роз отрывает от своего десерта небольшой, но и немаленький кусочек, придержав его большим и указательным пальцем. Подает его Кристоффу, не требуя больше ничего просить. Прямо к губам. Мужчина внимательно смотрит ей в глаза, почти что гипнотизирует. И аккуратно забирает предложенное угощение, чуть придержав губами ее пальцы. В глубине тела Розали ощущает знакомое тепло. Напряженно улыбается – и Кристофф улыбается вместе с ней. Медленно жует кусочек булочки.
- Еще?
- Еще.
Розали кормит его и он позволяет, сам ведь предложил. Касается ее пальцев языком, избавляет от сладкой посыпки. Розали вздрагивает, стоит ему чуть прикусить подушечку ее указательного пальца.
Безумно интимный момент. И сумасшедшее, все нарастающее по силе напряжение внизу живота. Розали поспешно делает глоток своего чая. Булочка кончается.
- Пойдем со мной, - едва ли не беззвучно просит. Протягивает Кристоффу руку.
Он соглашается. Крепко обвивает ее ладонь, чего прежде не случалось. Не задает вопросов.
Розали останавливается у двери душевой, уже примеченной раньше. Здесь их три, все три свободны – для удобства гостей, путешествующих первым классом, естественно. Она заставляет Кристоффа войти первым. Запирает дверь на замок. И поворачивается к нему. Его светлая радужка затягивается чем-то темным. Особенно глубокими теперь кажутся черные зрачки.
- Я хочу тебя, - просто и быстро сообщает Роз, как нечто повседневное и не требующее никакого его ответа. Прижимает Кристоффа к стене, требовательно, едва ли не грубо его целует. И вскрикивает, поспешно закрыв себе рот рукой, когда он обеими ладонями сжимает ее грудь.
Кристофф ей отвечает. И очень быстро, развернув к себе и вжав спиной в стену, в нее входит. Розали всхлипывает в его плечо, впившись пальцами в белые волосы. Задыхается от резких движений, ничем не разбавленного его запаха, секса, касаний. И то, как стимулирует ее, как берет себе... со всем, что причитается. Прямо здесь. Прямо сейчас.
Кристофф кончает первым, подавившись воздухом. Но не выходит, хрипло постанывая, продолжает движение... и через пару секунд дарит оргазм Роуз. Крепко обняв его за шею, облегчая задачу удержать себя, она ошарашенно, резко выдыхает. Стонет у его виска, разминает спину в так и не снятой рубашке. Улыбается.
- Люблю корицу, - низким голосом шепчет Кристофф, легко поцеловав ее пальцы у своего лица. Усмехается.
- Люблю спонтанность, - отзывается Роз. И целует, больше не давая ему ничего сказать, прямо в губы.
В самолет, вопреки внезапным приключениям, они попадают вовремя. Успевают даже допить чай, чуть остывший, впрочем.
Розали садится у иллюминатора, Кристофф, с непроницаемым лицом, занимает место рядом с ней. В первом классе больше никого нет, здесь два ряда кресел и стюардесса, уже рассказавшая свой стандартный инструктаж, скрывается за шторкой салона.
На лице Кристоффа выступает испарина, как бы не пытался он безразлично относиться к скорому взлету. Розали помнит. Она касается его руки, мягко погладив вдоль каждого из пальцев. А потом забирает ладонь себе, устраивая ее внизу живота. Кристофф еще помнит, что это место принадлежит ему – и вся она тоже. Он улыбается уголком губ, закрывая глаза.
Роз пожимает его руку в своей. Чуть сильнее сжимает на взлете. И не отпускает до самого приземления.

Давно следовало вернуться. Надеюсь, кто-то еще помнит эту историю. Спасибо самым терпеливым
- Форум -