Белла

О горе всем тем, кто отчаянно пытался найти свою любовь! Точнее не так: о горе мне, павшей от собственной дурости, точнее павшей в объятия войны из-за собственной дурости. Кажется, звучит недостаточно поэтично, но поделом мне. Я не заслуживаю поэзии. Тупая, недоношенная овца. Что я хотела увидеть? Ради чего лезла в самое пекло? Есть огромная пропасть между тем, что я хотела увидеть и увидела. А увидела я Эдварда всего обросшего бородой, с уставшими глазами, едва находящимся в реальности, всего утыканного кинжалами разных эмоций. Плохих, явно не самых приятных, а отвратительных. В темных глазах не было жизни, не было ничего, даже когда он смеялся, то на самом деле не смеялся, а орал глубоко внутри себя. И вот я нашла его, как хотела, не так быстро, но нашла. Это не Эдвард выловил меня, лежащей в лесу, раненой, почти неживой, это я, я его там нашла, только вот не успела. У него по жилам уже давно течет не кровь, а бухло, в голове не мысли, а черный туман, а действия, которые он воспроизводит, едва ли можно назвать не автоматическими. Черт. Дорвалась Изабелла. И в тайне, лелея мечту о том, что он сможет полюбить меня, я разбила ее о камень. Потому что, смотрите правде в глаза: Эдвард разве может кого-то полюбить? Нет. НЕТ. И точка.
Я плюхнула рукой об воду в ванной. Большую часть времени, отведенное мне на то, чтобы я спокойно мылась, провела за раскаяниями, придумывая себе разнообразные клички и ругая себя.
- Дура! - зло вспылила я вслух и замерла. Эдвард вроде ничего не услышал, но про себя я отметила, что на почве расстройства, кажется, тронулась головой.
Нет. Если уж я тут, буду пользоваться этим на полную катушку. Неизвестно еще, вдруг мне суждено тут умереть и все, а я промучилась со своим стеснением и сомнениями. Надо просто подружиться с Эдвардом. И если даже, я прекрасно это знала, романа у нас никакого не выйдет, то хотя бы узнать этого человека получше, все таки рвалась под пули из-за него. Глупая.
Даже сейчас я не могла объяснить себе, почему именно он так запал мне в душу в школе? И сама дала себе ответ на вопрос: он был недоступный. И Том мне нравился, потому что был недоступный.
Кретинка. За окном война, а я про личную жизнь. Был бы Том рядом, сказал бы, что это все можно объяснить тем, что я женщина и все. Баста. Я обречена до конца своих дней. Сейчас бы я с ним согласилась.
Поэтому про себя я решила, что пора закругляться и перестать заигрывать и строить глазки Каллену. Все равно он этого не замечает, думает о своем и страдает. Чтобы начать с ним хорошо общаться, нужно проникнуть, пролезть сквозь тучи необъятного дыма, а, может, я встречу там что-то интересное.
- Эдвард! Я все! - выкрикнула я, обматываясь полотенцем.
Он открыл дверь, предварительно постучавшись, и его высокая фигура оказалась в ванной. Я снова оглядела его: высокий, подтянутый, бородатый и взрослый. А еще от него за километр несло алкоголем и табачным дымом. Ничего вкусного, ничего заманчивого. Алкаш какой-то.
Эдвард склонился надо мной и аккуратно взял на руки, вынося в комнату. На шее у него болтался жетон, и его синяя футболка обтягивала мышцы на руках. Он протянул мне пакет и отвернулся.
- Одевайся.
Я убрала полотенце и смутилась. Надев лифчик и футболку, я не вполне представляла, как одеть трусики. Какая глупая, надо было попросить миссис Клиффорд, чтобы она мне помогла. Господи, вот я тупая. Кое как, через боль я смогла их натянуть и глубоко задышала, восстанавливая силы. Кружевное белье, конечно, впечатляло, и где Эдвард его достал? Ах да... у какой-то там Розали. Вот, кто смог пропихнуться сквозь мрачного Эдварда. Некая Розали. Миссис Клиффорд рассказала мне, что Розали он привез из Лондона. Та была проституткой. Проституткой! Как же мне осточертело, что Эдварда еще со школы привлекают какие-то проститутки. Он услышал мое громкое дыхание.
- Можно обернуться?
- Да, не смогу надеть джинсы.
Он кивнул и холодными руками схватил мои ноги, пытаясь как можно медленнее натянуть каждую штанину. В конце я немного подтянулась и застегнула молнию. Эдвард помог надеть мне носки и отошел, словно я была прокаженная. Скорее даже не отошел, а отшатнулся. Горе мне горе. Может, мне забить на него? В конце концов, я стала сильной женщиной на войне. Самодостаточной. Я любила, и меня любили. Конечно, все давно прошло, но было же это, а, значит, многое еще меня ждет впереди. И скорее всего, того, кто ждет меня впереди, не зовут Эдвард Каллен, как бы печально мне ни было это признавать.
- Будешь? - спросил он меня, удерживая на уровне моих глаз виски.
Я кивнула.
- Только посади меня на коляску.
Он повиновался, а потом протянул виски, наливая себе в другой стакан.
- Эй, Эдвард, - он обернулся, - тебе не хватит?
Опять эта горькая ухмылка на его лице, практически невыносимая для меня, ненавистная.
- Мне никогда не хватит. Сегодня что-то вроде своеобразного выходного. Не все же загадки разгадывать.
- Какие загадки? - спросила я с любопытством.
- Какие, какие... не надо тебе этого знать еще. Не положено, так что выздоравливай и не задавай вопросы.
Эдвард сел на кровать, а я на коляске обернулась к нему лицом. Но что могла я поделать, если даже заросшим, уставшим, его лицо выглядело так красиво. Или это только для меня оно выглядело так. Нет. Еще для Розали, поправила я себя.
- И что, ты собираешься пить весь вечер?
- Именно. - кратко ответил он - И если ты не хочешь пить со мной, езжай куда-нибудь.
- Ну, уж нет.
- Что? - спросил он, глядя мне в глаза.
- Я с тобой. Кому грустить, так это мне, так что, Эдвард, выходи из своей депрессии, жить надо дальше, какой бы эта жизнь не была.
- Знаешь игру про двадцать вопросов?
- Да, но в школе в нее никогда не играла.
- Почему это? - спросил он удивленно - В нее играли все раньше.
- Ага, только я в это время читала Шекспира и пила сок с печеньками. Никто бы меня не отпустил на вечеринку, где играли в эту игру.
Он улыбнулся.
- Вот почему я тебя не знал. На вечеринках Лорен были все, кроме нескольких человек.
- Кроме непопулярных заучек.
Он опустил голову и потер затылок.
- Сейчас все эти ярлыки кажутся такими глупыми.
Я хотела погладить Эдварда или прижать его голову к своей груди, пожалеть, сказать, что все, абсолютно все, будет хорошо. Но не могла, даже сама я не знала, настанет ли это хорошо когда-нибудь, хоть когда-нибудь. Эдвард между тем продолжал вырывать себе волосы. Я подъехала к нему на коляске и убрала аккуратно его руку с головы. Он поднял на меня свое лицо.
- Ты, кажется, хотел играть в двадцать один вопрос, почему бы тебе не стать у меня первым? - пошутила я, улыбаясь.
- Какой твой любимый цвет? - спросил он, немного улыбаясь.
- Ты тратишь свою возможность на то, чтобы спросить у меня такой дурацкий вопрос?
- Ну да. - он усмехнулся.
- Тогда... синий.
- Синий как что? - смотрел он на меня испытующе.
- В смысле?
- Синий как небо, синий, как море... Синий как что?
- Синий как смертная тоска и твой вопрос.
- Ха, должно быть это невероятный синий, раз он такого же цвета, как мой вопрос. - сказал он, делая огромный глоток из своего стакана. - Твоя очередь.
Все такой же самовлюбленный.
- Я не задаю такие тупые вопросы, учти. - сказала я строго и тоже отпила из стакана. - Так - так... - я посмотрела на него хитрым прищуром, по крайней мере, пыталась, - Кто такая Розали?
- А говорила, что не задаешь, тупые вопросы.
Я пожала плечами и рассмеялась.
- Это не тупой вопрос, ворчун. Это вопрос о твоей жизни. Тем более в самом начале ты сказал, что у вас тут нет девчонок, а на самом деле целых две.
- Миссис Клиффорд такая девчонка... в душе.
- Не ерничай.
Эдвард начал перекидывать из рук в руки полупустой стакан.
- Розали - проститутка из одного паба в Лондоне, - в конечном итоге сказал он.
- Тебе ее стало жалко или ты ее в качестве личной гейши забрал с собой?
Он посмотрел на меня темными холодными глазами, тут я осознала, что мой вопрос, по меньшей мере, звучит бестактно, но слова уже слетели с губ и единственное, что мне оставалось, испытывать на себе холодный взгляд, но внутренне я не чувствовала никаких сожалений. Тем более на войне я почему-то стала крайне прямолинейной или уже была... сложно сказать, может, я заметила это только на службе.
- Это следующий вопрос или можно отвечать по желанию?
- А это что-то изменит?
- Ох! И какая же ты пытливая! Просто мне стало жалко Розали, вот и все. Ей семнадцать, мы не встречаемся, просто я ей нравлюсь, потому что я старше.
- Понятно. Ты с ней спишь.
Я внимательно посмотрела на Эдварда. Если что, он всегда может выгнать меня взашей из своей комнаты, ну и что. Пусть делает, что хочет, мне терять нечего.
- Бывало пару раз. Она неплохая, надо только подрасти.
- Бережешь для будущего?
- Если честно, - Эдвард продолжал пить из стакана, - то я и сам не знаю, берегу или не берегу, просто есть и все.
Глаза его были налиты кровью. Черт, похоже на то, что он пьет весь день. Окей, догонимся до его состояния. Я допила жидкость в стакане, и Эдвард вальяжным движением взял со стола бутылку и налил мне еще. На этот раз жидкость доставала до середины стакана.
- Твоя очередь, Эдвард.
- Зачем ты пошла на войну? В документах написано, что ты в армии уже два года, но тогда еще не призывали девушек.
- И сразу с места в карьер! Ну и вопрос.
Он ухмыльнулся.
- Сама сказала, не задавать тупые вопросы, вот я и не задавал.
- Я пошла, в общем, из-за одного парня. Его призвали, и я хотела его очень сильно найти. Влюбленность просто подростковая, ничего серьезного.
- Ну и как, нашла?
Я снова внимательно посмотрела Эдварду в глаза, тихо вздыхая, раздумывая над ответом. Наверно, для меня это был очень сложный вопрос. Обычно я отвечала что-то вроде: да просто пошла и все, нечего тут обсуждать или говорила: хотела помочь родине, но Эдварду я ответила почему-то правду, хотя с легкостью могла соврать, и он бы никогда об этом не узнал. И тут я уже не знала причину, то ли в голову дало, то ли это личная инициатива.
- Нет, не нашла. Такого не нашла, другого нашла.
- И как это понимать? Что за пространные ответы?
- А я думала, что это был вопрос, на который необязательно отвечать.
Эдвард глубоко вздохнул и, наливая стакан, закинул ноги на кровать прямо в тяжелых ботинках и оперся на кованую спинку кровати.
- Что это за парень, которого ты все искала? Обычно в армии наоборот, парни помешаны на том, что бы искать своих девушек.
- Вообще, мы не встречались, он даже не знает, что я в него влюблена... была.
- Была?
- Ну... много чего изменилось, не все так однозначно. В результате я нашла то, что не ожидала увидеть, вот и все.
- Печально, - сказал Эдвард, лицо его показалось мне озадаченным.
- Да я бы не сказала, что это прямо так уж и печально, скорее, я просто придумала себе черте что, а потом случилось так, что мое мнение обо всем изменилось, и я сама стала другой, как-то мир завертелся, словом, закружил меня, а когда я его увидела, то поняла, что он изменился еще больше чем я, теперь у нас нет никаких точек соприкосновения. Это не печально. Это жизнь. Я бы очень сильно удивилась, если бы было иначе.
- А ты ему сказала?
- О том, что пошла на войну из-за него? - он кивнул, а я ответила - нет, не сказала, зачем это все? Усложняет все. Ему итак не просто.
- Глупо как-то выходит, получается, полезла ты куда не надо, пошла на риск, а сама цель отпала, как засохший листик.
- Скорее отрубилась, как нога на ампутации.
- Что, настолько все плохо? - спросил он. В его глазах плескалась невыносимая печаль. Мне уже было плохо смотреть на депрессивного Эдварда, зная то, каким он был раньше.
- Скажем так, не достаточно хорошо.
Он кивнул на меня, обозначая мою очередь.
- А ты влюблялся когда-нибудь?
- Чисто женский вопрос.
- Хватит комментировать мои вопросы. - я сказала это без смеха. Наши разговоры сворачивались в грустную сторону, а алкоголь все больше и больше отдавал в голову. Даже боль в ноге перестала так остро ощущаться, скорее была какой-то далекой и притупленной.
- Нет, не успел как-то. Сначала в школе меня волновал только секс, секс, секс и спорт, потом война и вот, мне никого не улыбнулось встретить. Да я даже не думал об этом. Далекая от меня тема. Были те, кто нравился раньше, но чтобы прямо влюбиться, такого не было. А, может, это я сейчас говорю, может, влюблялся когда-то. По крайней мере, я откуда-то знаю это чувство, а значит было, только не могу вспомнить, кто. Может, лет в четырнадцать, не знаю. Тогда все влюблялись, гормоны, сама понимаешь.
- И совсем не хочешь?
- Не знаю, не думал об этом, как-то много других проблем попутно всплывает.
- И что, совсем не хочешь семью?
Он улыбнулся.
- Рано еще, но потом, после войны, хотелось бы, конечно, а кто бы не хотел.
Я пожала плечами.
- Много из тех, кого я знала, не хотел бы семью.
- Да ну, врут они все.
- Врали. - я сделала ударение на последний слог и отхлебнула виски, вспоминая, как Томас умер. - Есть покурить?
Эдвард протянул мне пачку сигарет и зажигалку.
- Сочувствую.
- Если говорить сочувствую за каждого, кого я потеряла, то можно всю ночь просидеть. Не бери в голову.
Он внимательно посмотрел на меня и рука, покоящаяся на кровати дернулась, или мне это только показалось. Я выискивала всякие ненужные мелочи, пока мы говорили, как он посмотрел, куда он посмотрел, как провел рукой, что сказал, что имел ввиду... Это было глупо, а я уже не была той маленькой девочкой.
- Так... - задумался Эдвард над следующим вопросом, делая затяжку, - За какой момент тебе больше всего стыдно в жизни?
Я почесала за ухом, вспоминая хоть один. Их было так много за весь период службы, что какой-то конкретный случай сложно было вспомнить, скорее всего, все эти случаи слились в один какой-то абсолютно отвратительный случай.
- А стыдно как? Просто по смешному стыдно или очень сильно стыдно?
- Второе.
- Когда нас перевезли на базу в Италии, в первый раз, я попала в отряд с одним парнем. В общем, у нас там было только две девочки: я и Мэган, поэтому для нас отдельных условий не сделали, и мы ночевали в казарме для мальчиков, - я глубоко вздохнула, вспоминая тот случай, а Эдвард внимательно слушал, обернувшись в пол оборота, не смотря на меня, - рядом со мной спал рядовой О'Коннел. Вечно он плакал по ночам, всем мешал спать. Ну и начали его за это другие солдаты гнобить, а я как-то все в стороне от основной перепалки держалась, старалась игнорировать, по большей части. Мне и самой не очень просто было, я же девочка, куда мне. Ну и настал такой момент, когда пришлось выразить свою точку зрения на этот счет. Сидели мы в столовой и тут начал один парень, здоровый такой громила, знаешь, всегда такие находятся, - Эдвард усмехнулся, - орать на него, как недорезанный, мол, тот у него что-то украл или взял. А я всю ночь на посту с О'Коннелом просидела и могла сказать об этом, устроить ему алиби, но промолчала, потому что как всегда не захотела лезть. Помню, он еще так посмотрел на меня, дрожь берет. Короче, тот бугай его начал повсюду преследовать, доводить, в прямом смысле слова, довел его до сумасшествия.
- Это, каким же образом?
- По ночам он ему на ухо какую-то несуразицу шептал, что-то вроде: "Все отзовется", потом бил его часто, подговаривал всех, чтобы его никто не замечал, даже один раз вылил на него свинячью кровь, как в том фильме дурацком с Траволтой. Вот паренек и не выдержал, чокнулся и все, застрелился из М8. Там у него полбашки снесло. Я же потом и отмывала мозги с треклятой стены. Вот за что мне стыдно больше всего, что промолчала тогда, ничего не сказала, а могла бы. Потом все это мы списывали на то, что у него психика неустойчивая была, типа рано или поздно это опять бы случилось. Да ну, - я махнула рукой, - оправдания, оправдания... На самом деле, если бы я ему помогла тогда, то все упростилось для него, не был бы он один. Всем итак сложно было, а он вообще все это втройне переживал, плюс, его наш командир периодически прессовал, не разрешал домой звонить. Бывали еще случаи, он ему спать не давал, каждые три часа с места на место перекладывал и так неделю, представляешь в каком он состоянии с винтовкой стоял? Скорее всего, мало что соображал.
- Да ты бы не смогла ему помочь, - отмахнулся Эдвард, - такие с самого начала обречены. Не на базе, так в бою застрелился бы. Ты представь такого слабачка, стреляющего человеку в голову? Да он после этого прямиком в штаты и в психушку отправился бы. Так что тут нет твоей вины.
- Вина моя в равнодушии, Эдвард. Я часто себя за это ругаю. Но с этим уже ничего не поделаешь. Я и Джейкоба с собой тащила только потому, что одной страшно, понимаешь? Думаешь, я сама бы до укрытия не доползла? Да у меня выдержки на десять мужиков. А вот одиночества боюсь. Но я равнодушная, как робот, понимаешь?
- Но ты же двинулась за парнем, чтобы найти его, значит, он тебе не безразличен.
- Да безразличен, на самом деле.
Эдвард смотрел на меня с легко читаемым недоумением, и я продолжила:
- Мне просто нужна значимая для меня цель для какого-то дела в жизни, понимаешь? Я хотела поступать, но мне было плевать на это, а вот воюю я, потому что есть цель, хоть и дурацкая, но цель. Точнее была. Так и он стал просто целью для меня, важной только для меня.
- А ты вообще не такая, как мне казалась.
- А как я тебе казалась?
- Это твой следующий вопрос? - спросил он со смехом.
Я надулась.
- Ну, пусть будет следующий вопрос такой.
Я пыталась скрыть свою нервозность стаканом, но биение сердца все равно было никак не остановить.
- Я думал, что ты просто милая девушка. И такая как все солдаты.
- А я итак, такая как все солдаты, только... пьяная.
Я весело хмыкнула и попыталась откинуться на коляске.
- Может, лучше на кровать тебя перенести?
Я кивнула.
- Так и будешь везде меня таскать?
- Пока могу - таскаю.
Несмотря на хорошее отношение Эдварда и его откровенность со мной, эту непробиваемую стену, казалось, не может разрушить ничто. Вот мы сидим рядом, его ноги гораздо длиннее моих, наши предплечья соприкасаются, я чувствую от него запах алкоголя, и вот мы снова курим. Вроде бы рядом, тело его рядом, но сам он очень далеко, где-то в ином измерении, думает о своем самом сокровенном, чего-то не может рассказать или не хочет. Суровый и темный. Улыбки - не улыбки, говорит на автомате. И вот еще, что я успела заметить: к нему вообще никто не заходит, словно он никому не нужен. Даже Джаспер, с которым, казалось, у него тут самые теплые отношения, и тот даже ни разу не постучался в дверь.
- О чем ты думаешь? - спросила я под влиянием алкоголя, сама от себя не ожидая. Язык мой слегка заплетался.
Он вздохнул.
- А ты?
И я вздохнула в ответ.
- Вопросом на вопрос отвечаешь. Нельзя так.
- А кто вообще знает, как можно, как нельзя. Столько правил вокруг. Кто главный, кто не главный. По-моему, самое главное правило только одно: если ты жив, то живи дальше.
- Тогда ты точно не слушаешься этого правила.
Он лениво повернул на меня свое лицо.
- Это самое, самое сложное правило из всех.
Я ухмыльнулась и ткнула пальцем ему в плечо.
- Уныние - большой грех. И пусть я не настолько верующая, с этим я склонна согласиться. Вообще, что бы ни случилось, как бы не повернулось, что бы ты не увидел, нельзя под эти прогнуться, понимаешь? Это как драться с противником по массе большим, чем ты. Проявляй хитрость и изворотливость. А самое главное: когда тебя бьют, не сдавайся, потому что только ты решаешь, проиграть или нет. Решишь выиграть, и карты сами побегут тебе в руки, сечешь? Только ты сам решаешь. - Я продолжала тыкать ему пальцем в плечо, пока не случилась странная вещь.
Он схватил мой палец очень резким движением и притянул меня к себе. Я ничего не успела понять, только моргнула пару раз. Успела заметить расплывающееся его лицо. Его рука вдруг легла мне на горло, и я даже начала немного задыхаться, сама не зная от чего, то ли от волнения, то ли он с такой силой сжал его. Его алкогольное дыхание опалило мне лицо, и я почувствовала жесткие губы на своих. Сначала я удивилась и даже не знала, что делать. Руки лежали по обеим сторонам от тела, как безвольные руки куклы, бесполезные руки. Я ненавидела эти руки за то, что, по какой-то абсолютно непонятной мне причине, они не могли ничего делать, а я так хотела прикоснуться к нему. Но вместо этого я только прижалась сильнее к его жестким, твердым губам, всем телом навалившись на него. Он раскрыл мои губы и немного остановился, глубоко и тяжело дыша, не продолжая поцелуй. Мне казалось, что я начинаю сходить с ума. Снова это начинается, целует он меня или нет? И где он витает? Мое нетерпение и тяжелое дыхание вдруг накрыло меня с головой. Если бы Эдвард крепко не держал меня за горло, я бы уже, наверно, упала на бок. Через какое-то мгновение я все-таки смогла поднять руки и положила их ему на плечи. Казалось, это подтолкнуло Эдварда, и он снова прикоснулся к моим губам, на этот раз, задавая ритм неглубоким поцелуям. Вторую руку он перекинул по другую сторону от меня, прямо возле раненого бедра, и я почувствовала ладонями, как мышцы на его спине перекатывались.
В какой-то момент я подумала о таком глупом парадоксе: как люди, касающиеся друг друга, обнимающие друг друга, целующие, могут быть настолько одинокими, ничего больше: одиночество, которое берет за жабры. И то, что сейчас происходило, даже по ощущениям сложно назвать поцелуем двух влюбленных, скорее поцелуем двух очень грустных людей. И грусть наша настолько огромна, что ее не переплыть, не пересечь, не перейти. Это такой акт обмена грустью и радостью за то, что печаль эта существует не только у меня, а у тебя тоже. Привет! Привет, такой же грустный человек, расскажи еще что-нибудь, что сможет мне помочь неожиданно пустить пулю в лицо.
Эдвард опустил руку с горла на кровать для опоры, а затем начал поднимать ее выше, задирая вместе с ней футболку. Он оторвался от моих губ и поцеловал шею только один раз! И этот поцелуй отпечатался на моей коже навсегда. Один он только был, как ты, как я, только один. А потом он взял меня за волосы на затылке и задрал мою голову, смотря мне в глаза. И вот так он смотрел какое-то время. И я не могла разобрать, что за взгляд это был, и не могла понять, как я к этому отношусь. Влюблена ли я в него до сих пор? Но он стал другим человеком. Тот Эдвард так далеко, что его уже не дозовешься. А это Эдвард версии 2.0. Новый, глубже, ярче, взрослее. И нравится ли мне этот Эдвард, я еще не успела понять, ведь его я знала меньше суток. И в полутемной комнате, которая вся вдруг стала синяя и маленькая, сузилась вокруг меня, Эдвард спросил:
- И что же во мне недостаточно хорошо, Белла? То, что я перестал быть золотым мальчиком? Или то, что я вдруг оказался не вымышленной целью, м?
Я нервно сглотнула и с тяжелым дыханием выдавила из себя:
- То, что ты - другой человек, незнакомый.
Эдвард выдохнул и придвинул свое лицо близко к моему. Я чувствовала, что губы его приоткрыты, и он задыхался.
- Я помню тебя очень хорошо. Не знаю, кто ты на самом деле: маленькая, беззащитная девушка или роковая женщина, или воительница, или еще кто угодно, но что-то у тебя есть, и не все ты карты открываешь, как это кажется на первый взгляд, Изабелла. Не такая ты простая. И если ты перестанешь прикрываться шутками и улыбками, и рассуждениями, которые ничего не имеют общего с реальной жизнью, то, может, ты мне дашь маленький шанс разглядеть тебя. И пусть я не знаю, когда закончится это затишье, когда мы все пойдем реально воевать, когда война закончится, я знаю одно: что тебе меня не разбудить, как мне тебя.
Он выдал эту тираду на одном дыхании, а потом положил голову мне в выемку между шеей и плечом, где-то рядом с моим пульсом, который буквально зашкаливал, и кровь грозилась хлынуть из артерии, а руку, прежде лежащую возле раны, аккуратно положил на нее, теперь их разделяли только тонкие джинсы.
- Если все откинуть, Эдвард, то мы просто два грустных человека в синей комнате.
- Угу, - протянул он, - такой синей, как смертная тоска.
И больше мы ни о чем не разговаривали.