"Когда мир рушится, остаётся утешаться только одним – хуже уже не будет", - думала я, поднимаясь с коленок: я только что поскользнулась на парковке школы. Утром в промозглом Форксе, где я жила вот уже полгода, было довольно тепло, а после обеда подморозило. Мелкий снежок чуть прикрыл замёрзшие лужицы, студенты осторожно обходили их стороной, каким-то внутренним чутьём человека, обитающего с детства в городе, где постоянно идёт или снег или дождь, запоминая расположение «опасных» зон. И только я, «несчастная мисс Аризона», - такое прозвище дал мне Майк Ньютон, - умудрилась растянуться посреди парковки. Вообще-то, правильнее было бы назвать меня «Мисс Анти-Аризона»: бледная, почти прозрачная кожа никак не соответствовала образу «пляжных красоток» в плетёных шляпах, какими представляют себе жителей самого жаркого города США туристы, мечтающие посетить Гранд-Каньон и насладиться запахом креозота, витающем в пустыне. Ни загара, ни высокой спортивной фигуры, ни волос цвета «блонди» природа мне не дала, зато наградила неуклюжестью и способностью краснеть по поводу и без. Как же я ошибалась, наивно полагая, что переехав в Форкс, смогу смешаться с толпой! Даже здесь, в Вашингтоне, где солнце редко балует своим присутствием, моя кожа была намного бледнее, чем у многих местных. Чарли, мой отец, а для аборигенов шеф полиции Свон, не удержался от смешка, встречая меня полгода назад у трапа самолёта.

- Белла, - секунду спустя произнёс он, пряча усмешку в усы, - ты точно из Финикса?

Надо сказать, что мы не виделись много лет: мои родители развелись, когда мне было всего пару месяцев. Рене, моя мама, сбежала из Форкса, прихватив меня с собой и оставив Чарли только свидетельство о браке, как напоминание о том, что когда-то у него была жена и дочь. Её ветреность и безалаберность заставили меня повзрослеть слишком рано, а впрочем, я была ей благодарна: как часто у детей появляется возможность стать самостоятельными, скажите мне? Сколько себя помню, на мне держался весь дом. Я стирала, готовила, убиралась, покупала продукты, регулярно оплачивала счета и даже вела «домовую книгу», где старательно записывала все расходы и доходы. Последних, впрочем, было не так много, как хотелось бы. Мы часто переезжали с места на место. Квартирка поменьше, район «подешевле», школа другая. Может, поэтому у меня и не было друзей? Я их просто не успевала завести. А год назад всё изменилось. Мама встретила Фила. Мощное телосложение, огромные руки и низкий басовитый голос поначалу испугали меня. Но потом я поняла, что за этой глыбой мускулов скрывается добродушный парень, по непонятным для меня причинам влюблённый в Рене. Они поженились. Впервые мама казалась мне счастливой: она даже сама готовила завтраки, выучила все кнопки на стиральной машине и завела настоящую поваренную книгу. Последний факт заставил меня задуматься. Если такие кардинальные перемены случились в характере Рене, значит, моё присутствие в доме стало необязательным. Хотелось дать маме кусочек женского счастья, свободы и молодости, ведь Фил был моложе её, поэтому я позвонила Чарли и вскоре переехала жить в Форкс.

- Господи, Белла, ты жива? – я подняла глаза, моя подруга Анджела протянула мне руку, помогая подняться с холодной земли. Анджела Вебер, добрая, милая и порядочная девушка, переживала искренне.

По-другому она не могла, да и не умела. Двое маленьких братьев-близнецов, которых она любила, обязывали к ответственности. Переделки, в которые постоянно «влипали» близнецы, домашние хлопоты и вечные разбитые носы и коленки братьев, за которыми тяжело уследить, однако, не мешали ей хорошо учиться. В свои восемнадцать она сохранила ту природную доброту, свойственную людям, которые заботятся о своих родных, смотрят на мир открытыми глазами и всегда радуются чужим удачам.

- Кажется, да, - ответила я, окончательно приняв вертикальное положение. Голова чуть кружилась, руку саднило: я рассмотрела мелкие царапины. Так и есть. Оцарапала ладонь.

- К врачу? – не поверив, всё ещё волновалась Анджела, осматривая меня с ног до головы. - Идти можешь?

- Конечно, да, - я скривила губы, боль в коленке дала о себе знать. Наверное, ушиб. – Само заживёт, не в первый раз, - прошептала я. Падения для меня – дело обычное.

- Это точно, - вздохнула Анджела. А потом неожиданно спросила: - Ты идёшь на танцы?

Словно в лоб ударила наотмашь. Тело вздрогнуло, голова закружилась, готовая снова испытать на практике Закон всемирного тяготения: настолько я растерялась. Я взмахнула руками, будто стараясь найти что-то, за что можно уцепиться и не плюхнуться носом в свежий снег. Но рядом была только Анджела, вот на ней я и повисла, судорожно глотая воздух. Быстрая реакция Анджелы, наработанная годами общения с сорванцами-братьями, не позволила мне упасть. Она крепко ухватила меня одной рукой под локоть, а второй обняла за талию.

Я смотрела в её карие смеющиеся глаза, чувствуя, что покрываюсь румянцем.

- Что ли любовь? – съязвил проходящий мимо Ньютон. - Так вот почему ты отказалась идти со мной на танцы, Белла! – Майк картинно надул губы, сморщил нос и нахмурил брови. - От тебя, Анджела, я этого точно не ожидал!

- А-а-а, - я открыла рот, чтобы ответить этому наглецу, но слова застряли в горле. В голове противно зашумело, я выдохнула, но мысли, так некстати разбежавшиеся, никак не хотели снова собираться. Пока я подыскивала достойные фразы, Майк сел в свою машину и уехал с парковки, на прощанье взвизгнув тормозами и послав нам с Анджелой воздушный поцелуй.

- Андж, - простонала я, щёки запылали, слёзы так и брызнули из глаз.

- Ну, что ты, Белла, прекрати реветь, - Анджела еле сдерживала смех, - ты так не ответила на вопрос, между прочим!

- Какой? – я и вправду не могла вспомнить, о чём мы говорили.

- Ты идёшь на весенние танцы? – медленно проговорила она.

- Нет, - я старательно отводила глаза, - ты же знаешь, я не танцую.

- Я тоже, - пожала плечами Анджела, - но это не повод сидеть дома и упиваться одиночеством. – Она подала мне рюкзак, помогла отряхнуться. – К твоему сведению, - лекторским голосом продолжила она, - я решилась на отчаянный шаг и позвала Бена.

- Что? – я чуть не поперхнулась, зная, что Анджела давно, и, как мне казалось, безнадёжно влюблена в Бена Ченни. Вот это новость. – Он согласился? – всё ещё не веря, переспросила я.

- Да, - победно улыбнулась Анджела, а потом мечтательно закрыла глаза и, сияя улыбкой, быстро-быстро зашептала: - Я так счастлива, Белла, ты не представляешь!

Я и не представляла, потому что моё счастье жило своей жизнью. Близко, так, что можно было подойти и потрогать, очертить кончиками пальцев чёткую линию скул, зарыться в непослушные волосы, вдохнуть аромат его кожи полной грудью, прижаться всем телом, поцеловать краешек тонких губ. Далеко, потому что моё счастье мне не принадлежало. Разве что во сне, в другом мире, где не было неуклюжей Беллы в бесформенной одежде, а была кареглазая красотка с пышной копной каштановых волос, смелая, яркая, уверенная в себе. Это её руки обнимали Его за талию, это её губы шептали ему в ответ: «И я тебя». Это её Он любил. Каждую ночь…

- Так ты позовёшь Тайлера, Белла? – голос Анджелы вернул меня в реальность.

- Нет, Андж. Конечно, нет, - проговорила я, открывая дверь старого пикапа, красно-оранжевого «монстра дороги». – Только не Тайлера! – поморщилась я, вспоминая навязчивые приставания Кроули, которые он по глупости принимал за ухаживание.

- Ну, хорошо, - не унималась Анджела, - если не Майк и не Тайлер, тогда кто? Может, …Эрик? – и тут же сама отрицательно замотала головой: прыщавый Эрик Йорк явно не входил в понятие «парень для весеннего бала». Я улыбнулась, наблюдая, как сосредоточенно Анджела уставилась в одну точку, прокручивая в голове подходящие варианты. Увы. Мой «вариант» мне не подходил. Не то, чтобы он был занят. Просто он из другой жизни, параллельной вселенной, никакого отношения не имеющий к той Изабелле Свон, что прогревала мотор своего "шевроле" на школьной стоянке и жалела свою никчёмную жизнь вместо того, чтобы радоваться внезапному счастью подруги, которой, наконец-таки, удалось найти настоящую Любовь.

"Ну, что за мысли, - одёрнула себя я, - говорить о себе в третьем лице – это признак начинающегося безумия или раздвоения личности. Сокрушаться и плакать будешь дома, Белла. Соберись. Иначе Анджела заметит".

Моя тайна. Никто, даже лучшая подруга Анджела Вебер, не подозревал о том, что я безнадёжно и безответно влюблена в Эдварда Каллена. Самый красивый парень, капитан бейсбольной команды, загадочный и недоступный, сводил с ума почти всю женскую половину школы и, подозреваю, что и города. Такая внешность заставляла оборачиваться, сияющий блеск зелёных глаз завораживал, а бархатный голос удивительного тембра отнимал последнюю возможность мыслить. Я видела, как его провожали восторженными взглядами и старшеклассницы, и продавщицы в супер-маркете, и даже женщины, которым он годился в сыновья. Он, казалось, не замечал этого, всегда был вежлив, корректен и спокоен, улыбкой отвечая на неуклюжие заигрывания, тонкое кокетство и откровенную лесть, умело переводя разговор на другую тему. Эта его улыбка… Чуть кривоватая, отстранённая… Он улыбался тебе, всем сразу и при этом никому. Жаль, что я поняла это так поздно. Потому что однажды мне на секунду показалось, что он улыбнулся мне. И этого крошечного мгновения времени, ничтожной частички жизни хватило, чтобы моё пустое сердце затрепыхалось, наполнилось непонятным Чувством и, не выдержав такого испытания, с грохотом разбилось на миллионы осколков, собрать которые можно, но очень тяжело.

Он действительно тогда улыбнулся мне, но эта улыбка скорее походила на извинение за непристойное поведение Джессики Стенли, откровенно предлагающей себя в узком закутке между раздевалками спортивного зала. Я оказалась в неподходящем месте в неподходящее время и стала невольным свидетелем чужого разговора. Он грустно улыбался, словно просил прощения за свою красоту, за обаяние. Я не слышала слов, что он произнёс, я просто впитывала в себя эти чарующие звуки, от которых по всему телу разбежались мурашки, смотрела на его тонкие притягивающие губы и думала только о том, каковы они на вкус. Нестерпимо хотелось поцеловать их, ощутить их нежность, почувствовать его дыхание. Тогда я впервые поняла, что такое Желание женщины, а ещё то, что познать его с Эдвардом Калленом мне не доведётся никогда. Потому что мы из разных миров.

Глядя на плачущую Стенли, униженно вымаливающую у него свидание, я дала себе слово, что никогда не опущусь до такого. Никто не узнает о той буре, что творится в моей душе и теле только от одного упоминания об Эдварде Каллене. И обещание своё я сдержала. Я старательно избегала его, не смотрела в его сторону, контролируя каждый жест, каждое слово, что могло невольно сорваться с языка и выдать меня. Я так усиленно прятала глаза, когда чувствовала, что он поблизости, что однажды в школьном коридоре со всей силы налетела на открытую дверцу его шкафчика. Меня занесло, я чуть не упала, и упала бы, если бы его сильные руки не подхватили меня.

- Ты в порядке? – пара зелёных глаз с едва заметными янтарными крапинами почти лишила меня рассудка. Он ждал ответа, его действительно заботило, как я себя чувствую? В тот момент вселенная остановилась, звёзды потухли, время замедлило свой бег: я была в его объятиях. И, чёрт с ним, что это длилось недолго: я смотрела на него, прикасалась к нему, вдыхала его запах, свежий, чувственный, такой желанный. И такой недоступный. Вдох. Выдох. Вдох.

- Как ты? – он повторил вопрос.

- В порядке, - выдох.

Время снова возобновило ход, потухшие звёзды превратились в приглушённое свечение ламп электричества, вселенная снова закрутилась. И только я застыла в вечном одиночестве и тоске по несбыточной мечте по имени Эдвард Каллен. Он отпустил меня, подарив на прощание вежливую улыбку. В этот раз улыбку предостережение: «Береги себя, будь внимательней».

Больше мы не встречались. Только ночью. В моих снах, вдруг ставших такими яркими от переполнявшей меня страсти. Его поцелуи, нежные прикосновения, щекочущий бесстыдный шёпот, заставляющий краснеть от смущения… Иногда мы просто молча сидели, он держал мою руку в своей, поглаживая мою ладошку большим пальцем. Мы молчали. Любви слова не нужны.

Каждое утро я просыпалась счастливой. И длилось это несколько секунд, пока жестокая действительность не предъявляла свои права, окуная меня в реальность бытия как в холодную воду. Слёзы. Слёзы. Бесконечные утренние потоки слёз и сожалений стали неотъемлемой частью моей жизни.

С этим нужно было что-то делать. Глупая безответная любовь вытравливала из меня остатки сознания, превращая в и без того унылое, нежизнеспособное существо. Умом я понимала, что эта нелепая первая любовь не может длиться вечно. Виной всему моя зарождающаяся сексуальность, разбушевавшиеся гормоны, затянувшийся пубертат. Пройдёт. Должно пройти. Обязано. Я верила в это, понимая, что как только окажусь вдалеке от источника своих «бед», жизнь наладится. Я вернусь в жизнь, полюблю.

Я хотела забыть Эдварда Каллена, и в то же время боялась, что потеряю саму себя, если перестану видеть его, чувствовать, дышать одним с ним воздухом.

- Поздравляю! – сказал Каллен, случайно столкнувшись со мной в толпе студентов и родителей на вручении аттестатов. Улыбнулся и уехал на своём сияющем "Вольво", оставив меня с одной мучительной мыслью.

Я его больше никогда не увижу.

Надо учиться жить.