Вспоминая тот день пять лет назад, я всегда испытываю злость. Злость на судьбу, на стечение обстоятельств, на волю случая. Злость на Беллу, на Эммета, на Аро и Джеймса. Но настоящую ненависть я испытываю только к одному человеку – самому себе. Я мог бы изменить многое, если бы захотел, подумал как следует, но правда заключается в том, что тогда меня волновали другие вещи. И ценности были иными.
В итоге, тот день, который начинался как любой другой понедельник, завершился потерей всего, что было мне по-настоящему дорого. Пусть тогда я этого и не понимал так ясно, как сейчас.
Тем утром я встал позднее, чем обычно и, стараясь не разбудить Беллу, которая очень плохо спала и несколько раз за ночь поднималась, чтобы сходить в туалет, выпить воды и просто походить по квартире, пошел в душ. Когда я вышел из ванной жена все еще спала. И хотя я уже опаздывал, я остановился и несколько минут смотрел на нее, отмечая бледность кожи, синеву под глазами и опухшие веки, будто накануне она много плакала…
Мои глаза спустились с лица Беллы на ее огромный живот. Оставался еще месяц до срока, и я пообещал себе, что как только подпишу договор сделки с японцами, на которую мы с Эмметом угробили почти полгода, возьму недельный отпуск и отвезу Беллу отдохнуть и погреться на солнышке. В последнее время работа стала занимать все мое время, и я совсем не уделял времени Белле. И Ренесми тоже. Даже не отвез ее в лагерь, хотя обещал ей это сделать, но в итоге отправил вместо себя отца.
Я уже не помню, когда в последний раз я засыпал вместе с женой. Почти каждый день я возвращался с работы около полуночи, когда она уже спала. А если удавалось прийти раньше, после ужина я уходил в кабинет и сидел там, погрузившись в свои бумаги. Я забыл, каково это, засыпать в ее объятиях. А отсутствие секса на поздних сроках беременности, которая и без того протекала не совсем гладко, окончательно отдалили нас друг от друга.
В этот момент мой взгляд упал на настенные часы, и я нахмурился – я безбожно опаздывал, а на утро у меня было назначено важное совещание. Бросив последний взгляд на Беллу, я быстро оделся и ушел из дома, даже не выпив кофе.
До обеда все шло как по маслу. Я провел совещание со своим отделом, обсудил повестку на неделю с братом, поговорил по телефону с Ренесми, которая за несколько дней до этого уехала в летний лагерь. А потом мне позвонил наш юрист и все пошло наперекосяк. Сделка с японцами висела на волоске. На горизонте появился долбанный Аро Вольтури и все, что мы с Эмметом вложили в этот проект, и моральное, и материальное, оказалось под угрозой.
Всю вторую половину дня я пытался дозвониться до Хаккудо Масаки, чтобы выяснить у него, что происходит, но телефон упрямо перекидывал меня на автоответчик. В это же время вместе с ребятами из службы безопасности успокаивал Эммета, который собирался идти к Аро в отель, чтобы набить ему морду. Хотя я сам не отказался бы это сделать, сейчас нам не хватало только проблем с полицией.
Около пяти вечера я, наконец, откинулся в кресле и потер шею, чувствуя усталость во всем теле. Даже если не брать во внимание экстренную ситуацию сегодняшнего дня, в последнее время работы было чересчур много, отдыха очень мало, еда нерегулярной, сон обрывочным. Уже много ночей меня не покидало беспокойство. Я вспомнил Беллу, беззащитную и уставшую, такую, какой она была утром. Подумал о своей семье, о Ренесми, о ребенке, который вот-вот появится и почувствовал ком в горле. С еще большей ясностью я осознал, что я просто не могу подвести их. Они заслуживают лучшего из того, что можно купить за деньги. И я обязан им это обеспечить. Любой ценой. Сейчас. Потом я компенсирую им отсутствие дома, жизнь работой, пропущенные праздники, но сегодня, сейчас, я должен был сделать все, чтобы они ни о чем не беспокоились.
Глубоко вздохнув, я вновь набрал номер моего несостоявшегося токийского партнера по «стройке века» в Сиэтле, как ее окрестили журналисты. Выслушав в сотый раз сообщение автоответчика, я повесил трубку и встал. Пора было что-то делать. Созвав экстренное совещание и прикинув с финансистами, сможем ли мы избежать банкротства, если японцы ускользнут от нас после того, как сами мы уже вложили нашу долю в строительство, я вынужден был признать, что на карту поставлено все. Не только контракт, уважение и будущие прибыли, но и вообще все, что есть у нашей семьи.
К семи вечера мне начало казаться, что я схожу с ума. Напряжение достигло пика. Телефон трезвонил не переставая. О том, что сделка под угрозой, каким-то образом пронюхали журналисты и наша пресс-служба и служба безопасности уже несколько часов отбивали все попытки репортеров проникнуть в здание или получить эксклюзивные комментарии. В кабинет то и дело заходили какие-то люди. Эммет выпил половину бутылки виски и смотрел на всю ситуации уже более философски.
Когда телефон зазвонил вновь, я в сердцах выругался, но, бросив взгляд на экран, увидел имя Беллы и перевел дух. Она звонила уже в третий или в четвертый раз. А я в этой суете просто не мог ответить. Сделав знак головой Татьяне, которая помогала мне с поиском возможных компаний, которые смогут заменить японцев в этой сделке, что отлучусь, я вышел из своего кабинета и прошел в смежную комнату для переговоров, где сейчас никого не было. Присев на стул и отвернувшись к окну, из которого открывался панорамный вид на Сиэтл, я поднес к уху трубку.
- Милая…
- Эдвард! – в трубке послышался голос Беллы, в котором отчетливо слышались тревожные нотки. – Что происходит? Почему ты весь день не отвечал на мои звонки?
- Я… Прости, - я вздохнул и взъерошил ладонью волосы. – У меня тут просто сумасшедший дом. Очень много работы. Я хотел перезвонить тебе, но кто-то постоянно дергал меня.
- Что-то случилось? – спросила жена.
- Ничего, с чем я не мог бы справиться, детка, - произнес я, закрыв глаза.
На какое-то мгновение в трубке воцарилась тишина.
- Я… Эдвард, мне кажется что-то не так… - наконец, прошептала Белла. - С ребенком.
- Белла, - я перевел дыхание, подбирая слова. – Мы же с тобой были у врача два дня назад. Он уверил и тебя и меня, что все в порядке. Доктор Кармайкл лучший в городе. Тебе не о чем волноваться. Нужно просто больше отдыхать и перестать забивать свою голову тревожными мыслями.
- Я знаю, но… - голос жены предательски задрожал, будто она сдерживала слезы. – Я чувствую, понимаешь? Что-то не в порядке. Я… - В этот момент в кабинет зашла Татьяна, жестами показывая, что мне срочно пора возвращаться в кабинет.
- Белла, не волнуйся, все будет хорошо. Я обещаю, - я встал со стула и кивнул своей помощнице. – Детка, мне надо идти. Поговорим потом, хорошо?
На другом конце провода повисла тишина.
- Я поняла, - услышал я на удивление спокойный ответ жены. – Иди, конечно.
Я услышал короткие гудки и почувствовал себя еще паршивее, чем раньше, если это вообще возможно. Хотел перезвонить Белле, но тут Таня произнесла:
- Хаккудо Масаки вышел на связь. Он со своими юристами уже на пути к нам.
Я бросил телефон в карман пиджака и ринулся в кабинет, предчувствуя схватку не на жизнь, а на смерть.

Переговоры с японцами, которые, все-таки, сдвинулись с места и обещали положительный исход, завершились уже около девяти вечера. Я был так измотан и физически, и морально, что не мог даже как следует порадоваться. Финальное решение они должны были принять завтра. И мне казалось, я не доживу до этого дня.
Я хотел остаться ночевать в офисе, в комнате для персонала, но вспомнил о Белле и ее звонке. Она была сама не своя и, наверное, мне лучше было бы побыть с ней рядом. Я вызвал такси, понимая, что не в состоянии сам вести машину, и поехал домой.
Первое, что бросилось мне в глаза, едва я зашел в квартиру – это чужие мужские ботинки в прихожей. Испугавшись, что это может быть доктор, я ринулся в гостиную, в которой горел свет и остановился, как вкопанный. На софе, спиной ко мне сидела жена, а напротив нее – ее бывший сокурсник Джеймс, руки которого обвивались вокруг ее талии, а губы впивались в ее рот.
Я оцепенел. Мне показалось, что Белла издала звук, похожий на мычание, и будто бы попыталась оттолкнуть Джеймса, но я плохо помню, так ли это было на самом деле. Кровь зашумела в ушах, заглушая все другие звуки. Мои глаза загорелись жаждой крови. Я почувствовал себя разъяренным быком, перед которым взмахнули красной тряпкой. Все события сегодняшнего дня, все волнения, злость, бессилие, нервы привели к тому, что этот финальный удар напрочь выбил почву у меня из-под ног. Я плохо соображал. Еще хуже контролировал себя. Помню только, что подлетел к Джеймсу и схватил его за свитер, буквально отрывая от Беллы. Мой кулак встретился с его физиономией один раз, потом второй. Другой удар настиг меня, и я почувствовал, как бровь опалило огнем, а потом из раны засочилась кровь.
Крик Беллы. Не то стон, не то вскрик моего соперника. Запах крови. Все смешалось, расплывалось перед глазами. Я снова ударил Джеймса, ощутив резкую боль в костяшках пальцев правой руки. А потом почувствовал, как кто-то тянет меня за пиджак. Я обернулся и через мгновение мой взгляд сфокусировался на заплаканном, искаженном ужасом лице моей жены.
В ее глазах плескался страх. И боль. И ужас от всего происходящего.
- Не делай этого, - взмолилась она. – Ты убьешь его.
Я посмотрел вниз, на распластавшегося у моих ног, зажимающего нос, из которого хлестала кровь, Джеймса. Потом поднял взгляд на Беллу. И снова посмотрел на Джеймса. За кого она боится? За себя? Или за эту сволочь?
- Убирайся, - ледяным тоном пробормотал я, глядя на него снизу вверх. – Немедленно, или я за себя не ручаюсь.
Джеймс встал на колени, пошатываясь. Белла бросилась к нему, чтобы помочь подняться, а меня замутило от отвращения. Костяшки пальцев руки, которой я ударил Джеймса начали ныть. Ноги перестали держать меня, и я тяжело опустился на диван, отстраненно наблюдая, как Белла достала платок и протянула его Джеймсу, чтобы тот зажал им нос. Тот, не глядя ни на нее, ни на меня взял его и поспешил убраться из моего дома. Этот подонок никогда не отличался особой смелостью, подумал я отрешенно.
Когда гостиная опустела, и я услышал щелчок закрытой двери, я почувствовал, как неконтролируемая злость уходит, а вместо нее приходит тупая боль, а в груди, в том месте, где было сердце, расползается зияющая дыра. Я все еще сидел на диване, когда в комнату вернулась моя жена. Из ее огромных красивых глаз катились слезы. Она обхватила одной рукой свой огромный живот, а другую прижала ко рту, опухшему от поцелуев другого мужчины. И в этот момент я почувствовал такое отвращение к ней, что отвел глаза, только бы не видеть ее.
Я встал, ощущая, как под ногами качнулась земля, хотя за весь день я не выпил и рюмки, несмотря на то, что очень хотел этого, и медленно пошел прочь.
- Эдвард, - услышал я голос Беллы. – Джеймс…
- Закрой рот, - отчеканил я, поворачиваясь к ней.
- Эдвард, пожалуйста… - она осеклась на полуслове, видимо испугавшись выражения ярости, исказившего мое лицо, но протянула свою руку и коснулась моего плеча, в молчаливом призыве выслушать ее.
Я брезгливо отступил, испытывая муку от ее прикосновения.
- Просто закрой рот и не прикасайся ко мне, пока я еще держу себя руках, - процедил я холодно.
Я вгляделся в лицо Беллы, потом опустил глаза на тонкую шею. Мне отчаянно захотелось протянуть руки и сжать эту шею своими руками. Обхватить пальцами и сжимать до тех пор, пока она не перестанет дышать. Первобытная, животная сила собственной ярости напугала меня. Сцена, разыгравшаяся перед моими глазами этим вечером, вытянула самое плохое из меня, пробудила ужасные чувства, которые вызывали стыд и горечь. Я знал, что сделал бы что-то ужасное, если бы остался здесь еще хоть на мгновение.
Сделав усилие над собой, я отвернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.
Чуть позже сидя в кабинете с бокалом виски в руке я слушал отдаленный плач Беллы, доносившийся из гостиной. Но он не волновал меня как раньше. Меня словно сковало льдом, и я больше не чувствовал ничего, что чувствовал раньше. Слезы и мольбы жены не трогали меня. Я не обращал на них внимания. Опустошив бокал, я взял из бара полупустую бутылку алкоголя. Зашел в спальню, но не смог там находиться и снова ушел в кабинет. А потом и вовсе ушел из дома. Какое-то время я просто бродил по улицам, а потом поймал машину и поехал в офис. Пока я ехал в такси, в кармане пиджака завибрировал мой телефон, но я даже не взглянул на экран. Я тупо уставился в окно, на проносившиеся мимо пейзажи, на людей, машины, сигналы светофора, неоновые вывески и недоумевал, как мир может жить дальше, когда моя жизнь только что разлетелась в дребезги.
Я выпил большую часть содержимого бутылки в такси. Еле дошел до офиса, но, когда пытался открыть дверь ключом, мне навстречу вышла Татьяна. Ей стоило бросить на меня лишь один взгляд, как она схватила меня на шкирку и потащила из офиса наверх, туда, где располагались гостевые комнаты для сотрудников, которые задерживались на работе допоздна. Я подумал о том, что она увидела. Кровоподтек на брови, ссадина на скуле, кровавое пятно на белой рубашке, резкий запах виски…
В безликих апартаментах, примыкающих к офису, Татьяна помогла мне снять туфли, пиджак и расстегнула рубашку и ремень, потому что пальцы меня не слушались. Когда пиджак упал на пол, из кармана выпал телефон и я увидел на экране лицо Беллы – в это самое мгновение жена вновь набрала мой номер. Я пнул телефон ногой, и он отлетел к стене. В этот миг я ненавидел Беллу. Мне не хотелось слышать ее голос. Слушать ее объяснения. Мне хотелось просто вычеркнуть ее из своей жизни. Хотя бы на сегодня.
- Сначала помойся, - услышал я твердый голос Татьяны, которая втолкнула меня в ванную комнату. – Потом поговорим. Я закажу тебе поесть.
Холодные струи воды немного привели меня в чувство, и через несколько минут я отрегулировал температуру, сделав их теплее. Долго стоял под душем, упершись рукой в стеклянную стенку кабины. Я не двигался. Просто стоял, как истукан, надеясь, что вода поможет мне смыть с себя не только кровь и алкогольные пары, но и воспоминания о Белле. Что она сотрет из памяти мелодичность ее голоса. Слабый запах меда, который исходил от ее волос. Нежность рук и теплоту губ. Улыбку, которая зажигала ее глаза, когда она смотрела на меня в другой жизни до сегодняшнего дня.
Я закрыл глаза и запрокинул лицо, подставив его под струи воды. В голове был туман, а перед глазами стояли две картины. Первая – как Джеймс целует мою жену, обвивая вокруг нее свои гадкие руки. Вторая – заплаканное лицо Беллы в тот момент, когда я уходил из комнаты. Мольба в ее глазах. Искаженное болью лицо. Припухшие губы…
Я не знаю, сколько времени я провел в ванной. Но когда вышел, Таня ждала меня, сидя за сервированным столом, как ни в чем ни бывало. Одним из главных ее достоинств всегда была невозмутимость. И преданность. На столе стояли подносы, от которых исходили ароматы свежеприготовленной еды, но один их вид вызвал у меня приступ тошноты. Я прошел к столику, где оставил свою бутылку, и прямо из горла сделал еще несколько глотков виски.
- Я спать, - бросил я своей помощнице. И скрылся в спальне.
Уже позже, проваливаясь в сон, я услышал звонок стационарного телефона в гостиной. Трубку сняли. Я услышал тихий голос Тани. И потом была тишина.
Следующее, что я знаю – это утро. Эммет растолкал меня и подсунул стакан с мутноватой белой жидкостью. От похмелья, подумал я равнодушно. Изнемогая от головной боли, я отпил жидкость из стакана и только тогда посмотрел на брата. Но одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что случилось что-то непоправимое.
- Одевайся, - сказал он, избегая смотреть мне в глаза. – Нам надо ехать.
- Куда?
- В больницу, - он, наконец, встретил мой взгляд. И в нем я увидел горечь и сожаление. – Белла потеряла вашего ребенка.