Тео не помнил, как вернулся домой, но на следующее утро проснулся с жуткой головной болью, чувствуя, что готов содрать живьём кожу с кого-нибудь. Желательно с конкретного лохматого и черноволосого мудака-аврора. Поэтому совершенно неудивительно, что как только он, шатаясь, вошёл в кабинет и увидел ожидавшего его Поттера, кулак врезался в лицо Главного Аврора ещё до того, как мысль об этом успела оформиться в мозгу Теодора.

***

Около шести недель спустя.

Теодор почувствовал знакомый аромат и улыбнулся. Сонно мурлыкнув и стремясь обрести то успокаивающее тепло, что всегда дарило тело Гермионы, он обвил руки вокруг её пояса и пробормотал:

— Почему ты так долго?

Он попытался уткнуться носом в её волосы, но она вывернулась из объятий и отодвинулась, оставив ему пустоту и холод.

— Тео…

Теодор отстранённо отметил, что голос её, непривычно настойчивый, почти назойливый, звучал как-то неестественно.

— Ш-ш-ш, — вяло возразил он, всё ещё пытаясь крепче прижаться к ней.

— Тео, проснись, — снова, ещё более настырно, попросила она.

— Тихо, Грейнджер, помолчи, — проворчал он, всё сильней раздражаясь от её нежелания подчиниться.

«Упрямая ведьма», — подумал Теодор, всё ещё не собираясь открывать глаза.

Однако в следующее мгновение он почувствовал, как в висок ему упирается что-то холодное и острое, и услышал тихое:

— Прости.

Холодной змеёй по позвоночнику скользнула паника, сонный разум подкинул ещё одно воспоминание, и в ушах прозвенело:

— Обливиэйт.

Распахнув веки, Нотт вскочил с волшебной палочкой на изготовку, собираясь нанести ответный удар.

— Спокойно, детектив, — услышал он голос Малфоя, который, судя по протяжному тону, забавлялся ситуацией. — Это всего лишь я.

Теодор повернул голову в ту сторону, откуда раздавался голос друга, и обнаружил, что тот пристроился на подлокотнике дивана.

— Я пытался тебя разбудить, а ты всё называл меня «Грейнджер», — сказал Драко, кривя рот в усмешке и явно развлекаясь. — Не то чтобы мне это не льстило… Но всё же…

— Заткнись, — простонал Тео, потирая пульсирующие виски и желая, чтобы всё вокруг перестало наконец вращаться. — Что ты здесь делаешь? — спросил он, когда головная боль отступила и зрение стало чётче.

Неуверенно оглядевшись, Теодор понял, что задремал на диванчике, уткнувшись носом в подушку, которая, видимо, до сих пор ещё хранила аромат Грейнджер. Именно этот аромат и был повинен в том, что Нотту приснился идиотский сон.

— Что ты имеешь в виду, спрашивая: «Что ты здесь делаешь»? — насмешливо поинтересовался Драко, надув губы и изображая обиду. — Я не видел тебя больше месяца. Я соскучился по тебе, дорогой.

Тео уселся на диване и выругался, обнаружив небольшую лужицу пива, что пролилась из бутылки «Карлсберга», зажатой между его телом и подушкой. Устранив беспорядок и хлопнув теперь уже пустую бутылку на журнальный столик, он закурил сигарету и глубоко затянулся.

— Хватит болтать всякое дерьмо, Драко. Я не в настроении, — процедил он между клубами дыма.

Малфой встал и пересел на кресло, лицо его внезапно стало серьёзным. Сосредоточив озабоченный взгляд на лице друга, он сказал:

— Как пожелаешь. Что, чёрт возьми, произошло между тобой и Грейнджер? Я так понял, что всем, кроме меня, это известно, а это вряд ли справедливо, тебе так не кажется?.. В общем так… До свидания с Асторией у меня есть пара свободных часов, так что я полон внимания.

Озадаченный услышанным Теодор вздёрнул бровь.

— Что-что? У тебя свидание с Асторией?

Драко смущённо заёрзал под его пристальным взглядом, и если бы Тео не знал его целую вечность, он мог бы подумать, что лицо друга порозовело. Хотя ему было доподлинно известно: Малфои не краснеют. Никогда.

— Ну, как тебе сказать?.. Эти последние недели... — Драко сделал паузу и шумно выдохнул. — Скажем так… Я наконец прозрел. Не то чтобы я дошёл до этого самостоятельно, конечно, нет... Мне очень помог Скорпиус, — он снова вздохнул. — Он вывалил на меня столько неприятных вещей. Откровенных, но тем не менее неприятных. Я и не подозревал, что был таким полным дерьма эгоистичным придурком. Я и сейчас такой же и в какой-то мере останусь таковым до конца жизни. Но сейчас я стараюсь прислушиваться к сыну. Я должен попытаться изменить себя, понимаешь? Для Скорпиуса, для Астории, для нашей семьи.

Чрезвычайно изумлённому внезапно прозвучавшей исповедью Тео удалось издать только озадаченное:

— Хм…

— Дело не только в этом... — продолжал Драко, а лицо его оставалось задумчивым. — Помнишь тот день, когда Грейнджер чуть не умерла? Как Астория обезоружила и оглушила меня заклинанием? Это было так охренительно сексуально! Я даже не предполагал никогда, что она из тех женщин, что имеют стальные яйца! Все эти годы я был слеп и несправедлив к ней: из нас двоих — она единственная, у кого они вообще есть в наличии! Кстати, она отказалась принять мои деньги и закрыла от меня каминную сеть.

— Ни хрена себе, — пробормотал Тео.

С каждой секундой история становилась всё интересней. По-честному, Теодор никогда не ожидал от Астории ничего подобного. Сейчас, слушая Драко, он был вынужден признаться, что сильно недооценивал её.

«Вот они — стереотипы».

Тео был уверен, что уж кто-кто, а он-то точно сумел избавиться от них много лет назад, но видимо, старые привычки таки умирают с трудом.

— И вот прошло уже несколько недель, — продолжал Драко. — Мы во всем разобрались, не без помощи Скорпиуса, конечно. Сегодня у нас второе свидание, и я немного нервничаю, — он напряжённо усмехнулся одними губами. — Этому способствует и чувство вины, знаешь ли… Я считаю себя чертовски виноватым перед Пэнси и остальными погибшими… Перед Пэнси — особенно… Мне стоило уделять больше внимания сыну, его чувствам и окружению.

Тео кивнул.

— Да, пожалуй, ты мог бы быть чуточку внимательней.

— Я умудрился конкретно облажаться во всём, что касается родительских обязанностей. Блейз на днях объяснил мне это весьма… доходчиво.

— Да? Неужели? — Теодор ухмыльнулся.

Драко рассеянно потёр нижнюю челюсть ладонью.

— И привёл слишком веские… доказательства, я бы сказал. Видимо, ты не единственный, кто любит отвешивать оплеухи направо и налево.

Найдя этот факт удивительно забавным, Тео позволил ухмылке стать ещё шире и сказал:

— Ну, его нельзя за это винить: он любит Скорпиуса как родного сына.

— Ох, заткнись и сотри с лица эту довольную ухмылку. Я на самом деле не могу взять в толк, где вы оба подхватили эту плебейскую привычку драться? — на этом месте несвойственная Малфою задумчивость сменилась обычными нахальными манерами. — Кстати, слышал, что ты пытался прикончить Поттера...

— Покалечить — вот более точное слово, — почесав небритую щёку, Тео глубоко затянулся и выдохнул ещё один клуб дыма. — Поттер заслужил тот удар. Он сам так сказал.

— Потрудись объяснить, что за хрень произошла? — лицо Драко снова выражало неподдельную тревогу.

После секундного раздумья Тео встал, проронив:

— Пошли, — и направился на кухню, предлагая следовать за ним.

Оказавшись там, он остановился, прижав палочку к виску, вытянул мутную, белёсую нить, которая содержала отредактированную версию воспоминаний Грейнджер, и осторожно поместил её в омут памяти.

— Вот. Это покажет тебе всё предельно ясно, — сказал он и жестом пригласил Драко заглянуть в омут.

Малфой моргнул и, бросив на друга насторожённый взгляд, окунулся в воспоминания.

***

Теодор курил уже третью по счёту сигарету, когда Драко появился на пороге гостиной. Присев рядом, он с утомлённым вздохом пробормотал:

— Вот же херня…

— Точно, — сказал Тео.

— Мне надо закурить, — Малфой указал на зажатую у Теодора между пальцами сигарету.

Не издав ни звука, Тео призвал для него ещё одну, и некоторое время они курили в полном молчании.

— Неужели Поттер приложил к этому руку? — спросил в конце концов Драко. — Ну, кроме того, что я видел.

— Он был тем, кто натравил на неё семейство Уизли, — сказал Тео сквозь зубы, даже сейчас, по прошествии нескольких недель, он не мог думать об этом, не приходя в ярость.

Малфой тихо выругался, сжал переносицу и сказал:

— Тогда я не могу сказать, что виню тебя за этот удар. Честно говоря, я удивлён, что ты его вообще не искалечил.

— Я хотел. Стивен оттащил меня.

— Это хорошо… Имею в виду, что мне совсем не по душе было бы посещать тебя в Азкабане, — предпринял неудачную попытку пошутить Драко. — Вот только одного не понимаю: где, чёрт возьми, я-то находился во время вашего романа? Как получилось, что я не в курсе всего этого бардака?

— Ты был в свадебном путешествии. Насколько я помню, Люциус отправил вас куда-то за тридевять земель и запретил возвращаться до тех пор, пока Астория не забеременеет, а на это тебе понадобилось некоторое время, — Тео, не удержавшись, фыркнул и заработал от друга тычок под ребро.

— А что насчет Блейза и Пэнси? Они-то почему не знали?

— Понятия не имею, — в висках снова пульсировала боль. — Я ничего не помню… Вообще ничего… Только те крошечные отрывки, которые она сама решила показать мне. Возможно, мы не были готовы афишировать наши… Ну… Что там между нами происходило…

— Понятно, — протянул Малфой.

Оба друга замолчали, глубоко погрузившись в размышления.

— Знаешь… — вдруг сказал Драко. — Если бы ты показал мне всё это месяца два назад, я бы даже не задумался. Сказал бы: наплюй и забудь.

Нахмурившись, Теодор развернулся к нему.

— А теперь?

— А теперь говорю: Грейнджер, конечно, та ещё суч… — голос Малфоя дрогнул под предупреждающе блеснувшим взглядом Тео, и он поспешил перефразировать: — Она повела себя глупо, без сомнения. С другой стороны, а чего ты ожидал? Стоит гриффиндорца загнать в угол и вынудить действовать, он сначала натворит дел, а потом уже будет думать. Мы с тобой испытали это на собственной шкуре. Ты же с ума по ней сходишь. Это и слепому ясно. Подумай, приятель. Один её взгляд, одна улыбка — и ты готов на всё ради неё. Я видел твоё лицо, когда она задыхалась, отравленная ядом. Ты готов был убить за неё. Она единственная и неповторимая. И, походу, всегда такой для тебя была, — Драко выдохнул облачко дыма и потушил сигарету. — Ненавижу эту гадость, — сморщился он и пробормотал заклинание, очищая пальцы от никотина. — Так на чём я остановился? Ах да! Теперь она свободна и (мне так кажется) принадлежит тебе вся до последней косточки. Она хочет тебя, ты хочешь её. Почему бы этому не произойти? Пусть даже и пятнадцать лет спустя? Зачем терять такую возможность? Говорю тебе: забудь прошлые обиды и возьми то, что тебе и так принадлежит.

— Не знаю. Я всё ещё чертовски зол на неё. Это… больно, — сказал Тео.

Жёсткий комок горечи застрял у него в горле.

— Я понимаю тебя, приятель. Серьезно, понимаю. Просто не думаю, что за этот гнев стоит цепляться.

Часы на стене пробили пять раз. Малфой вскочил с места.

— Ладно, мне пора, — он побрёл к камину. — Чёрт, чуть не забыл,
— воскликнул он и, с полпути вернувшись на середину комнаты, кинул на журнальный столик пергамент. — Астория просила передать тебе вот это.

Драко развернулся, бросив напоследок через плечо:

— Подумай, — и исчез в зелёном пламени, оставив Нотта наедине с собственными мыслями.

По комнате разлилась тишина, лишь висевшие на стене часы всё так же мерно тикали. Выдыхая одно облачко дыма за другим, Тео пытался выстроить мысли в стройную логичную цепочку.

Он не видел Гермиону с того самого вечера, когда выгнал её, а с Поттером не встречался со времени их небольшой потасовки. Из «Пророка» ему было известно, что развод между Грейнджер и Уизли официально оформлен на прошлой неделе. Эта новость напомнила ему о Розе и Хьюго, и Тео невольно подумал о том, каково им сейчас. Он сам рос без матери, поэтому всегда чувствовал сострадание к детям, на себе испытавшим какой-либо семейный кризис, хотя и был уверен, что Гермиона и клан Уизли сделали всё возможное, чтобы смягчить удар по детской психике.

Надо сказать, в течение последних недель Теодор всячески сопротивлялся воспоминаниям и старался не думать о Гермионе. Однако разум его не поддавался на подобные уловки и с завидным постоянством продолжал подкидывать мысли о ней, стоило только Тео расслабиться и потерять над собой контроль. Он мечтал о Гермионе каждую ночь, и этот факт жутко раздражал его. А просыпаться в пустой кровати было просто невыносимо.

Он ненавидел собственную слабость и всю ситуацию в целом. Чертовски ненавидел. Перед тем, как с ним случилась вся эта ерунда, он был в полном порядке. Он, может, и не купался в счастье, однако был вполне доволен собственной жизнью. Но не теперь. Увидев проблески счастья, почувствовав, как это могло бы быть, он понял, насколько в тягость ему стала одинокая жизнь. Упущенные возможности, которые с завидным постоянством подбрасывало подлое сознание, сводили его с ума. Если Драко и был прав хотя бы в чём-то, то только в одном: Тео по-прежнему невыносимо хотел Грейнджер. Даже несмотря на гнев и недоверие, что испытывал, он всё ещё хотел сделать её своей. Вот только как? Как он мог заставить себя снова доверять ей?

— Забыть прошлые обиды… Легче сказать, чем сделать… — хмыкнул Теодор и уничтожил сигарету заклинанием.

Тут взгляд его наткнулся на пергамент, адресованный ему Асторией, и Тео схватил его со стола. Ожидая что-то вроде благодарственной записки, он развернул лист и остолбенел, обнаружив новый адрес Грейнджер. Несколько секунд он всерьёз раздумывал: а не порвать ли к чертям собачьим эту треклятую бумажку? Потому что по-прежнему чувствовал ярость. Впрочем, он быстро пришёл в себя и после недолгого созерцания спрятал пергамент в карман. Бормоча:

— Чёрт бы тебя побрал, Грейнджер, — он встал, схватил куртку и вышел из квартиры.

Десять минут спустя он, всё ещё находясь в раздумьях, шагнул в комнату детективов, где наткнулся на Энтони. Тот сидел за столом и читал воскресный «Пророк». Перед ним стояла чашка дымящегося горячего кофе. От неожиданности Теодор воскликнул:

— Ты что здесь делаешь, Тош? Сегодня воскресенье, и что-то я не припомню, чтобы тебе разрешили приступить к работе.

Энтони, подняв голову, посмотрел на него и смущённо улыбнулся.

— Ой, да ладно, босс. Я зверски устал сидеть дома с Соней. Она меня до смерти доведёт своей заботой и опекой, словно я ребёнок какой. Честно признаюсь: мне кажется, я уже килограммов шесть с половиной набрал лишнего веса. Клянусь, если я впихну в себя ещё что-нибудь… Нет, если я только почувствую запах чего-нибудь вроде куриного бульона, фаршированной рыбы, латкеса* или цимеса**, я сотворю что-то гораздо хуже, чем этот проклятый эльф… Как там его звали? Перкинс?

Тео фыркнул.

— Что, всё так плохо?

Энтони закатил глаза и пробормотал:

— Ты не имеешь ни малейшего представления. Пойми меня правильно: несмотря на её заскоки, я люблю Соню больше жизни. Она для меня — всё… — он улыбнулся. — Просто у меня такое чувство, что я уже лет сто не пил кофе.

И он со вкусом хлебнул из своей чашки.

— Ну, тогда я рад, что тебе удалось сбежать из-под «надзора», — почувствовав внезапный укол необъяснимой зависти, Тео постарался равнодушно махнуть рукой в сторону «Пророка». — Есть ли что-нибудь интересное?

Энтони поморщился:

— Нет, ничего такого. Обычные бытовые дрязги, как и всегда, — вздохнув, он начал читать скучным, монотонным голосом: — Итак, что мы имеем… Пьяный дебош в «Дырявом котле»... Неверный муж, яйца которому уменьшили до размеров изюминок... Ксенофилиус Лавгуд очередной раз заразился мозгошмыгами и был отправлен в госпиталь Святого Мунго... — он вздохнул. — В Косом переулке снова разрушен цветочный магазин… Судя по всему два теперь уже бывших друга создали совместный бизнес много лет назад. Потом между ними случились какие-то разногласия, они разделились и открыли собственные магазины. Самое печальное заключается в том, что всю жизнь они соперничали и тайно вредили друг другу. Как сообщается, на этот раз были уничтожены как минимум сорок пять экзотических орхидей, шестьдесят бегоний и пятьдесят африканских фиалок, — он фыркнул и покачал головой. — Это так глупо. До меня не доходит, почему люди предпочитают цепляться за то, чего уже нет? Почему бы не оставить прошлое в прошлом?

— Что ты сказал? — спросил Теодор.

— Хм... — Энтони бросил на него озадаченный взгляд и продиктовал: — Сорок пять орхидей, шестьдесят бегоний и пятьдесят африканских фиалок…

— Нет, нет! После, — нетерпеливо прервал его Тео.

Всё более заинтригованный его поведением Энтони повторил:

— Почему бы не оставить прошлое в прошлом?

Теодор нервно провёл рукой по волосам и пробормотал:

— Почему бы и нет, действительно...

Энтони нахмурился.

— Да что случилось-то?

— Ничего, Тош, ничего, — ответил Тео, уставившись в стену и размышляя над идеей, только что появившейся в голове. — Думаю, мне нужно отправиться кое-куда прямо сейчас. Увидимся в понедельник, и поцелуй Соню от меня.

Воодушевленный внезапным озарением, Тео поспешил из комнаты, и пожелание Энтони:

— Что бы это ни было, удачи тебе, босс! — донеслось до него, когда он уже стоял в дверях.

Ему не нужно было смотреть на пергамент, чтобы вспомнить нужный адрес. Он отпечатался в мозгу с первого взгляда. Теодор знал, где находится эта улица, и решил прогуляться. Ноябрьский ветер яростно накинулся на него ледяными порывами, но Тео этого даже не заметил. Наоборот, ему было жарко, он чувствовал себя удивительно, возможно даже, по-идиотски оптимистично, и, что ещё более удивительно, он наконец-то нашёл гармонию с самим собой.

«Оставить прошлое в прошлом… — рефреном звучало в голове. — Конечно! Это так просто и чертовски гениально!»

***

Спустя примерно сорок пять минут он стоял на ступенях красивого кирпичного дома. Входная дверь была слегка приоткрыта, и он вошёл, надеясь, что Гермиона там и желательно одна. Внутри дом оказался тёплым и уютным. Из радиоприёмника, стоящего на кухонном столе, раздавались тихие звуки джаза, и Тео смог расслышать, как Гермиона подпевает в одной из комнат по соседству. Двигаясь на звук голоса, он вскоре очутился на ярко освещённой веранде и обнаружил её стоящей на подоконнике, хотя так и не понял, чем именно она занималась.

Она стояла к нему спиной, и Тео воспользовался моментом, чтобы вдосталь полюбоваться мягкими формами, которые её одежда (синие трикотажные брюки и простая белая футболка) лишь подчёркивала. Волосы у Гермионы чуть отросли, и взлохмаченные кудри образовывали вокруг головы смешной нимб, сияющий в розоватых лучах закатного солнца. Она выглядела так… мило, что Теодор, не сдержавшись, улыбнулся.

Покачав головой в попытке совладать с обуревавшими его глупыми чувствами, Нотт спросил:

— Помочь с занавесками?

Ему тут же пришлось опрометью рвануть через всю комнату, потому что, вздрогнув при звуках его голоса, Гермиона свалилась с подоконника. Тео едва успел поймать её вовремя.

Он сгрёб её в охапку и, прижав к груди, пробормотал:

— Осторожно.

— Что ты здесь делаешь? — уткнувшись в его куртку, глухо спросила Гермиона.

— Мне кажется, это вполне очевидно: спасаю девицу из беды, — нервно хохотнув, ответил он и, зарывшись носом в копну кудряшек, жадно вдохнул её запах.

— Нет, правда, Тео… Что ты здесь делаешь? Мне нужно знать, — Гермиона посмотрела ему в глаза и отпрянула. — Мне нужно знать, — повторила она, и голос её дрогнул. — Находиться в твоих объятьях, не будучи уверенной в том, что у меня есть шанс… Что ты простил меня… Я так не могу. Потому что… — она судорожно вздохнула. — Как бы виновата я ни была, я просто-напросто недостаточно сильна для того, чтобы потерять тебя ещё раз. Пожалуйста, Тео, ответь мне: почему ты здесь?

Глаза у неё заблестели от ещё не пролившихся слёз. Гермиона всхлипнула, а кончик её носа порозовел, отчего она стала выглядеть такой уязвимой, что сердце у Тео болезненно заныло. Обхватив её лицо ладонями, он стёр слёзы подушечками больших пальцев и поцеловал её, шепнув перед этим в самые губы:

— Заткнись, Грейнджер.

___________________________________________________________________
*Латкес — (идиш) — классическое ханукальное блюдо из картофеля, очень похоже на драники. Традиционно жарится в большом количестве масла, как упоминание о горении храмовых плошек в течение восьми дней.
Еврейский вариант названия, «левива» или «левивот», происходит из описания истории Амнона и Авессалома в Книге Самуила.
Сперва латкес готовили из натертого сыра или перьев лука. После того, как в Европе появилась картошка, ашкеназы начали готовить латкес из неё.

**Цимес — (идиш) — десертное блюдо еврейской кухни. Представляет собой сладкое овощное рагу различного состава, который зависит от местности и обстоятельств. Соответственно различают морковный, фасолевый, нутовый и другие разновидности цимеса. Часто готовится с добавлением миндаля или присыпается миндальной стружкой.
Цимес в ашкеназской традиции является обязательным компонентом меню на еврейский Новый год. Несмотря на простоту, считается большим деликатесом и лакомством, именно поэтому в переносном значении это слово употребляется в значении «то, что надо», «самое лучшее».