Глава 30. Ал. 1 марта.

Ирландия не такая, какой я ее всегда себе представлял.
Почему-то я никогда не был здесь раньше. Я бывал за границей, в Азии и Америке, но никогда не был в Ирландии. Это довольно странно, правда? Не то чтобы это имело значение, конечно, потому что я тут точно не в отпуске, ничего подобного. Я приехал сообщить самые ужасные новости, которые только можно вообразить.
И да, я в истерике.
Я в той стадии истерии, когда я не могу сосредоточиться на своем задании. Как будто все ненастоящее. Как будто все это сон или что-то вроде того. Я щипаю себя, чтобы убедиться, но, к сожалению, ничего не происходит, только болит рука. Само собой.
Я у квартиры Роуз. Я стою здесь, наверное, уже час. Или десять минут, не знаю. Как будто вечность. И здесь холодно, но я не замечаю мороза, пока не сосредотачиваюсь на этом. И на улице темно, и в подъезде ее дома моргает свет, то включаясь, то выключаясь. Я бы назвал это жутким, если бы у меня была привычка называть что-нибудь «жутким»… У меня такой нет.
Я просто не знаю, что сказать.
Черт, я даже не знаю, что думать. Или я просто не хочу об этом думать. Каждый раз, когда я об этом думаю, я вижу перед собой ужасную вспышку зеленого света. И вижу своего дядю. Мертвого. На полу. И все из-за меня.
Все потому, что я даже несколько минут сам не могу о себе позаботиться.
Я наконец-то попал на настоящее дело, и что случилось? Мой дядя умер. Да. Из-за меня.
Может быть, я и не сотворил проклятье, но это была моя вина. Я его убил. И я это знаю. Папа это знает. Скоро весь мир об этом узнает. Но сначала я должен сказать Роуз. Я должен ей хотя бы это, верно? В конце концов, я убил ее отца; я могу, по крайней мере, набраться любезности сообщить ей новость.
Я хочу, чтобы меня стошнило.
В моем желудке словно огонь, и я клянусь, мне надо его полностью опорожнить. Меня обычно не рвет, так что это не так уж легко. Нечестно, что отца смогло стошнить, когда он узнал. Уверен, ему от этого стало получше, будто это вообще может стать лучше. Но я не могу этого сделать. Так что я стою тут и борюсь с ужасным чувством, которое расползается от моего живота к глотке. Ничего не выходит.
Мне плохо.
Не только из-за того, что случилось, но из-за всего. Я был дерьмовым другом Роуз в последнее время. Черт, сомневаюсь, что меня вообще в эти дни можно было назвать другом… На ее месте я бы не назвал себя другом. Она была просто гребаной развалиной после всей этой истории со Скорпиусом, и я ничего не сделал. Я не сказал ей, как мне жаль и все такое. Я просто ублюдок. И теперь, в первый раз, когда я ее навещаю, я должен сказать, что ее отец умер и что он погиб, прыгнув под Аваду Кедавру, которая предназначалась мне.
Фан-нахер-тастично.

Идиотские убийства маглов. Случилось еще одно – мать и младший брат третьекурсника из Хогвартса. Они были найдены мертвыми прошлой ночью, и магловская полиция вынесла вердикт о естественных причинах, как и во всех остальных случаях. Но, конечно же, мы должны были расследовать, и я наконец пошел с ними. Это был первый раз, когда я делал что-то хоть отдаленно важное и интересное.
Только я не знал, что это именно так закончится.
Я не думаю, что сам уже все это осознал. Первоначальный шок оказался довольно затяжным, и, когда это случилось, я не мог сделать ничего, кроме как бессвязно что-то лопотать, пока мой отец пытался вбить жизнь назад в мертвое тело на полу. Мертвое тело моего дяди. Моего дяди, которого даже не было бы в этой комнате, если бы не я…

Полагаю, я слышу шаги за спиной, но я не осознаю этого, пока какая-то девушка с длинными волнистыми светлыми волосами не становится рядом со мной и не смотрит на меня, как на полудурка.
– Прошу прощения? – говорит она с аристократическим акцентом, который явно ненатурален. – Я могу вам помочь? – она достает ключи, и я вижу, что она готовится открыть дверь в квартиру, перед которой я стою. Наверное, это соседка Роуз.
– Я ищу Роуз, – тихо бормочу я, удивленный тем, что смог что-то сказать.
Блондинка приподнимает брови и продолжает смотреть на меня, как на психа.
– Слушай, – ровно говорит она. – То, что ее парень бросил ее и теперь трясет своим грязным бельем по всем журналам Европы, еще не значит, что она хотела бы, чтобы ее беспокоили другие. Особенно те, что топчутся у ее квартиры, как маньяки. Это жутко.
Я просто смотрю на нее и все проворачиваю ее слова в голове, пока наконец не понимаю, что она имеет в виду.
– Я ее кузен, – говорю я, несколько раз сморгнув, чтобы выпасть из ступора.
Блондинка продолжает меня разглядывать, и я понимаю, что она мне не очень-то верит. Но все же она вставляет ключ в скважину и толкает дверь.
– Жди здесь, – резко говорит она и исчезает внутри. Я стою тут, все еще неуверенный, что действительно не сплю, и могу слышать голоса из-за двери.
– Роуз, – громко зовет девчонка. – Тут к тебе какой-то странный коротышка. Говорит, что он твой кузен.
Странный коротышка?
Дверь снова открывается, и Роуз стоит передо мной и смотрит на меня. Ее подруга у нее за спиной, тоже меня разглядывает. Уверен, она надеется, что я вру и Роуз меня сейчас проклянет. Но Роуз этого не делает; на самом деле она улыбается:
– Ал!
– Поттер? – соседка тут же собирается, сложив два плюс два. – Я Лола, – быстро говорит она и протягивает мне руку.
Я тупо смотрю на нее. Роуз закатывает глаза и отталкивает руку Лолы, многозначительно качая головой, и открывает дверь пошире, чтобы я мог зайти.
– Что ты тут делаешь? – спрашивает она. – Я не видела тебя с Рождества!
Я киваю и замечаю, что комната начинает качаться, когда я переступаю порог ее квартиры. Она ведет меня в гостиную, где садится и тянет на диван. Я чувствую себя мертвым грузом, когда падаю рядом с ней. Ее подружка садится рядом и склоняется ко мне через подлокотник кресла, глядя на меня таким непримечательным взглядом, что просто кричит: «Если я не могу заполучить квиддичного игрока, то его младший брат меня тоже устроит».
Я много раз видел такое.
– Ну, так что ты тут делаешь? – спрашивает она, совершенно не замечая попыток соблазнения от Лолы – или не замечая, или же игнорируя, одно из двух.
И вот оно.
Я должен ей сказать. Я задолжал ей хотя бы это. Я просто не знаю, как ей это сказать. Какие слова подобрать, чтобы объяснить, что случилось? Таких нет. Мне нужно проблеваться.
И тут наконец бог сжалился надо мной, и я чувствую, как тошнота поднимается от живота прямо к горлу. Я вскакиваю и едва добегаю до кухни, прежде чем меня рвет в раковину. Это мерзко, конечно, а так как я не из тех, кого обычно рвет, это несколько обескураживает. Но в то же время от этого легче, и я не могу притворяться, что не почувствовал себя после этого лучше.
Роуз и Лола обе идут за мной, хотя Лола держится в отдалении, оставаясь на пороге. Она чувствует отвращение, но в то же время заинтригована происходящим. Но я уверен, ее внезапная страсть к Поттеру исчезла, когда вижу, как она приподнимает брови и смотрит с беспокойством.
– Что с тобой? – спрашивает Роуз, протягивая мне полотенце, многозначительно держа дистанцию.
Я вытираю рот и встаю, облокотившись о стол, слишком быстро понимая, что не смогу этого сделать. Я ни за что не смогу ей сказать то, что должен. Черт, я даже думать об этом не могу. Я даже не замечаю, что мои глаза наливаются слезами, пока не вижу несколько капель на своих очках.
– Ал, – многозначительно говорит Роуз и вопросительно смотрит на меня.
– Думаю, тебе нужно ехать домой, – тихо говорю я ей, едва выдавливая это короткое предложение, прежде чем перевожу дух.
Она смотрит на меня и приподнимает брови, требуя разъяснений.
– Просто… тебе надо домой.
– О чем ты говоришь? – растерянно спрашивает она. – Что-то случилось?
Я киваю.
И когда я больше ничего не говорю, она закатывает глаза.
– Боже, Ал, кто, нахер, умер? Скажи, что случилось.
Что случилось.
Она хочет, чтобы я сказал, что случилось.

С чего мне начать? Наверное, с начала – с той части, где я умолял своего отца позволить мне поучаствовать в расследовании, потому что хотел произвести впечатление на Элизабет. Да, отличное начало, точно. И папа в конце концов согласился, хоть я и видел, что ему не нравится эта идея. Ему следовало последовать инстинктам и заставить меня остаться дома, потому что определенно я слишком, слишком некомпетентен.
И потом эти мертвые маглы… по естественным причинам, по мнению полиции, как и все остальные. Вот только причины не были естественными, и те говнюки, которые убили их, на этот раз оставили явственные улики. Кто бы ни убил женщину, он не прикрыл должным образом свою палочку, и таким образом ее удалось засечь и отследить, и вот как мы оказались в Эдинбурге, в дерьмовидной развалюхе, где эти ублюдки прятались. Наверное, здесь мне и стоит начать – с этой дыры, провонявшей смесью запахов виски и собачьего говна. Или с той комнаты, в которую я рассеяно забрел, когда мы наконец оставили надежду, что эти уроды еще здесь. Дом был пуст, как нам казалось, – они явно почуяли, что мы их выследили, и сорвались с места.
Вот только этого не было.
Потому что, когда я забрел в комнату на верхнем этаже и пинком откинул валяющийся на полу ящик из шкафа, я оказался лицом к лицу с седеющим мужчиной средних лет, у которого не было одного нижнего зуба. Он улыбнулся мне совершенно злобной улыбкой и с весельем уставился на пляшущую в моих руках палочку. Его палочка была зажата в кулаке, и он усмехнулся при виде моей нервозности.
– Дай-ка догадаться, – проскрипел он. – Твоя первая Большая Игра, верно? Спорю, что новичок, а?
Я ничего не ответил. Просто стоял, глядя на него, и пытался прикинуть варианты.
– Вы, пидоры, издалека приперлись сюда проиграть, верно? – насмехался он. – Ну-ну, тогда давай сыграем! – и он рассмеялся совершенно безумным, маниакальным смехом. Он нацелил на меня палочку и подмигнул. – Я назову правила, хорошо? Я иду первым – старость надо уважать. Я тебя расхерачиваю, а ты просишь пощады, ясно? И если хорошо попросишь, я может даже тебя и послушаю! Договорились?
И вот тогда я понял, что сейчас умру.
Кого я, нахрен, дурачу с этим аврорским дерьмом? Я не гожусь на это! Я не мой отец. Я слишком труслив, чтобы встретиться со смертью и не перепугаться, и именно это я и сделал. И конечно, расхерачил свои шансы выбраться отсюда живым, когда открыл рот и сказал то, что ни за что не должен был говорить.
– Мой отец внизу, – выдавил я, стараясь казаться упрямым, но больше выглядя испорченным ребенком. – Он услышит, если я закричу.
Не знаю, зачем я это сказал. Сейчас я понимаю, что это было самое глупое, не говоря уже, что самое жалкое, что я мог сказать. И это точно не оказало того эффекта, о котором я мечтал несколько секунд назад. Вместо этого человек уставился на меня с выражением постепенного узнавания на лице.
– Ну, охренеть, – неверяще пробормотал он. – Ты один из поттеровских сынков, верно? Но не тот, что знаменитый… - он фыркнул. – Тому не понадобилось идти вслед за папочкой, чтобы чего-нибудь добиться.
Я крепче сжал свою палочку, пытаясь заставить свою руку перестать дрожать. Я сделал самое стальное выражение лица, какое только мог, но, уверен, он видел меня насквозь. На самом деле я знаю, что видел. Потому что он рассмеялся и протянул руку, чтобы шлепнуть меня по плечу, будто мы с ним старые друзья.
– Ну, какого хрена, сынок! Что ж ты не сказал раньше? Это сделает нашу игру намного интереснее!
Я не знал, что делать. Часть меня хотела дизаппарировать прямо сейчас. Но большая часть меня знала, что это будет самое трусливое, о чем я мог бы только подумать. Поэтому я этого не сделал. Я просто стоял там и смотрел на человека, который убьет меня через несколько секунд. Было только два варианта – умереть мужчиной или жить трусом. Я не думал, что переживу второй вариант.
– Ну, хорошо, – снова хохотнул человек. – Сначала займемся делом… - и он пробормотал что-то так тихо, что я даже не услышал, что он сказал. Но что бы это ни было, оно вырвало палочку из моих рук и швырнуло ее о стену позади меня. Это не было обычное обезоруживающее заклятье, и моя рука просто горела от той скорости, с которой палочка вырвалась из моей хватки.
И тогда меня словно ударило осознанием, что мне полный и абсолютный пиздец.
– Можешь начинать умолять, – глумливо сказал он. – Или хочешь, чтобы я перешел сразу к веселью?
– Я бы предпочел, чтобы ты перешел сразу на хер, – я обернулся и увидел, как мой дядя входит в комнату, выглядя утомленным от всего этого. Человек же перестал выглядеть таким радостным. По крайней мере на секунду.
– Ну разве это не мило, – хихикнул он. – Какая прелестная семейная картинка – ты влетаешь как раз вовремя, чтобы спасти малыша, – тут он расхохотался. – Просто жалко.
– Хочешь знать, что жалко? – ответил Рон, глядя ему прямо в глаза. – Что ты настолько тряпка, что испугался тех, кто сможет защититься, и принялся пытать маглов! Вот, что жалко, – и тогда он поднял палочку, произнес обезоруживающее заклинание и поймал палочку соперника свободной рукой. – Теперь ты хочешь поиграть?
Легкая паника на секунду пробежала по лицу того человека, но потом вернулась его самодовольная беззубая ухмылка, и он покачал головой. – Так даже лучше. Гребаный поттеровский сынок… и ты, – он покачал головой. – Наезжаешь на нас за это магловское дерьмо, когда во всем этом вина только этой грязнокровки… И ты обвиняешь нас…
– Следи за своим гребаным ртом, – Рон даже не посмотрел вниз, когда бросил вторую палочку на пол, прежде чем переступить через нее и толкнуть мужика к стене. Он приставил палочку к его горлу и тесно прижал его. – Лучше ничего не говори, если не хочешь, чтобы я тебя, нахрен, не прикончил.
– Ну, давай.
– Не соблазняй меня.
Но человек снова рассмеялся, несмотря на то, что ему было тяжело дышать с прижатой к горлу палочкой.
– Ну, давай же, – ясно повторил он. – Сыграй в героя.
– Где прячутся остальные твои ублюдки? – проигнорировал дядя Рон его подначки. – Никто из них не смел достаточно, чтобы встретить нас лицом к лицу?
– Ох, да им просто надоела ваша тупость. Вам бы получше заметать следы – мы все знали еще задолго до того, как вы прибыли.
И они все спорили и спорили, пока я разглядывал палочку, что лежала в паре метров от меня. Я старался понемногу к ней приближаться, не привлекая к себе внимания. Я слышал что-то о том, что министерство виновато, что позволило какой-то «суке» замарать все своей «грязной магловской кровью», а потом, конечно, я услышал, как его нос разбивается о стену, которую окатывает кровью.
Я, наверное, был уже невдалеке от своей палочки, когда громкий хлопающий звук привлек наше внимание. Еще один мужчина, наверное, на несколько лет младше, чем тот, что был прижат к стене, аппарировал в комнату с палочкой в руках. Я потянулся к своей, но он тут же увидел меня и не стал думать дважды, прежде чем решить лишить меня жизни.
И тогда все это случилось.
– Авада Кедавра!
Все происходило, как в замедленном действии, – слова, ужасная зеленая вспышка, которая намного страшнее, чем вы об этом слышали, и то, как моя дядя сразу бросил то, что делал, и оттолкнул меня с дороги. Вначале я даже не заметил, что его ударило вместо меня, но потом я увидел, что он лежит на полу и смотрит прямо, ничего не видя, не шевелясь, не дыша…
Следующие секунды были полной противоположностью замедленным. Я даже не был уверен, что слышу что-то, потому что я был просто в шоке и смотрел на тело рядом со мной.
– Твою мать! – заорал беззубый. – Это был муж этой гребаной Уизли! Убираемся отсюда!
Новоприбывший уставился на тело, его глаза были широко раскрыты в ужасе.
– Я не знал…
– Просто уходим! – проорал тот, отбегая к другой стороне комнаты, чтобы забрать свою палочку.
– А что насчет пацана?
– Уходим! – резко повторил он. – Хочешь убить еще и ебаного Поттера?
И я стоял там и ничего не делал. Я мог бы их убить. Или, по крайней мере, задержать, потому что я слышал шаги из коридора. Но я ничего не сделал. Я просто стоял, палочка дрожала в моей руке, я смотрел на дядю Рона, который лежал мертвый рядом со мной. И я позволил им уйти. Они дизаппарировали прямо передо мной, а пятнадцать секунд спустя папа влетел в комнату, а все, что я мог сделать – это стоять и трястись.

И что теперь? Должен ли я рассказать Роуз все это? Она все еще смотрит на меня с ожиданием, и я знаю, что должен наконец набраться гребаной смелости и сказать ей. Но правда в том, что я просто трус. Я был слишком труслив, чтобы сделать хоть что-то, чтобы помочь ее отцу, и теперь я слишком труслив, чтобы сказать ей правду.
И я просто смотрю на нее.
– Альбус Северус Поттер, – резко говорит она голосом слишком, слишком напоминающем о ее маме, и я чувствую, что я в глубоком дерьме. – Говори, что происходит.
Ее лицо бледнее обычного, и я вижу, что она с трудом сдерживается от того, чтобы не решить что-то сгоряча и не впасть в истерику из-за моего странного поведения. Она знает, что что-то не в порядке, и она не дура, чтобы понимать, что это не что-то маловажное. Я бы не приехал в Ирландию, особенно в такой час, если бы это было несерьезно.
– Твой папа умер, – я с трудом прошептал эти слова и уставился на пол, сказав их. Раздался вздох, но это была не Роуз. Лола, наверное, которая еще стоит у другого конца стола, глядя на сцену, разворачивающуюся перед ней. Роуз не издает ни звука. Она стоит в полнейшей тишине.
Наконец я поднимаю глаза.
Она смотрит на меня, совершенно ошеломленная. Она, наверное, в шоке, не знаю. Я только знаю, что она выглядит так, будто сейчас упадет в обморок.
– Роуз… – начинаю я, но потом позволяю себе заткнуться. Я не знаю, что сказать. Поэтому я просто повторяю ее имя. – Роуз…
– Заткнись, – внезапно выкрикивает она, и я смотрю на нее и вижу, как ее глаза опасно сужаются. – Заткнись, заткнись, заткнись!
– Роуз…
– Я сказала «заткнись»! – визжит она, и ее глаза сверкают, они намного темнее, чем обычно. – Ты гребаный лживый ублюдок!
Я неосознанно делаю шаг назад. Кажется, что это самое безопасное, что можно сделать, тем более что у нее по-настоящему убийственное выражение лица. Я знаю Роуз всю свою жизнь. Я могу узнать приступ бешенства, когда вижу его.
– Ты гребаный лживый кусок дерьма! – кричит она, и шаг назад, который я сделал, больше не имеет значения, потому что она приближается ко мне и грубо толкает, достаточно сильно, чтобы я отлетел к стене и мне было некуда больше деться.
Она бьет меня, по-настоящему бьет, и это больно. Она всегда могла ударить, но мы с ней перестали драться с тех пор, как нам исполнилось по семь, так что, наверное, я отвык. Я уверен, что она разбила мне губу, потому что я чувствую, как вкус крови примешивается к привкусу рвоты, что еще остался у меня во рту. Это тошнотворно. Знаю, что должен был по крайней мере попробовать защититься, когда она продолжает бить меня по груди и рукам, везде, докуда может дотянуться, но я не тружусь. Я ведь это заслужил, верно?
Роуз продолжает выкрикивать всякие ужасные вещи, и она сквернословит так, как я никогда в жизни не слышал (а это о многом говорит, поверьте мне). Она продолжает толкать, и бить меня, и орать, и она не останавливается, пока Лола не решает вмешаться. Я забыл о ней, но тут она появляется и пытается оттащить Роуз. Наверное, она боится за мою жизнь и все такое. Мне же наплевать.
Роуз отмахивается от нее и выдергивает руку из хватки подруги. Она не оборачивается, а продолжает ненавидеть меня, хотя теперь просто тяжело смотрит на меня. И наконец ее глаза начинают наполняться слезами.
– Я тебя ненавижу, – ровно произносит она.
А потом она оборачивается и с грохотом закрывает дверь в свою спальню. Из ее комнаты доносится громкий грохот, и я уверен, она что-то там разбила. И ко всему прочему, теперь она плачет – громкие, ужасные рыдания, в которых наполовину гнев, наполовину беспомощность.
Лола стоит напротив меня, и я вижу, что она в полном шоке. Я не должен бы удивляться, учитывая, что она знает Роуз всего лишь последние пару лет и совершенно пропустила ее злобный детско-подростковый период. Лола практически в ужасе, и мы просто неловко друг на друга смотрим.
Наконец она поднимает полотенце, которым я до этого вытирал рот, и снова протягивает его мне. Я беру его и стираю кровь, стекающую с моей губы.
– Я не знаю, что делать, – тихо говорит она, и от ее сверхфлиртовой манеры не осталось и следа. Теперь она выглядит, как напуганная маленькая девочка, которая никогда не видела, как ее лучшая подруга сходит с ума. Мне ее немного жаль… Но вот только это не она лучший друг Роуз. Это я.
И я в этом абсолютное дерьмо.
– Просто убедись, что она поедет домой, – бормочу я, бросая полотенце назад в раковину и направляясь к двери. Неуверен, что я в состоянии сейчас аппарировать сразу к границе, но от прогулки по морозным ночным улицам мне станет только хуже.
Лола просто кивает и отходит в сторону, чтобы я мог пройти. Я иду вниз по лестнице от их квартиры и выхожу на незнакомую улицу. Там даже холоднее, чем я себе представлял, но я с трудом замечаю это. Все, что я чувствую, – отвращение. Но а что еще, если я умудрился разрушить столько жизней за один вечер?
Я бы хотел, чтобы еще кто-нибудь меня ударил.