Мы остановились в городе, название которого я не знала. Судя по блеску в глазах Эдварда, он знал, где мы находимся, но не спешил рассказывать мне об этом.

Перед нами виднелся перекресток, длиной примерно в полумилю, где сходилось около полудюжины дорог. Промышленный пустырь окружал нас. Склады, едкие запахи и вой сирен. Пожарные машины, наверное. Что-то было в огне. Я посмотрела на молочно-белое небо и увидела это. С востока тянулась широкая полоса дыма.

Я улыбнулась. Последний пожар в Форксе был в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Наш городок небольшой, и происшествия в нем крайне редко случались. Пожары, кражи, убийства (до последних событий) обходили нас стороной.

Форкс – город, больной раком. Место для диабетиков и больных циррозом печени, гипертонией, а каждый толстяк здесь медленно умирал в поисках лучшей жизни. Пожаров в этом городке не было.

- Пора, - сказал Эдвард.

Он похлопал рукой по сумке Adidas, что была перекинута через плечо, похоже он уже готов был идти.

Наконец, мы покинули поезд.

Было странно стоять на земле, я продолжала идти покачиваясь, широко расставив ноги, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Земля не двигалась, и я чувствовала слишком твердую почву. Слишком устойчивую.

Эдвард перепрыгнул через ограждение, но переоценил свои силы. Он зацепился ногой за рельс и упал на четвереньки.

Видеть Эдварда таким было не ново. Я замечала, как его шатало в поезде весь прошлый день и часть этого. Видела, как он пытался найти удобное положение, но терял надежду и садился неудобно. Выдыхал воздух и хватался за голову, будто крыша могла обвалиться. Иногда он отталкивал меня, говоря, что я слишком горячая и сворачивался вокруг своей сумки, обвивая ее руками и ногами, как коала вокруг своей матери. Я все это видела и представляла, как расскажу об этом полицейскому: «Видишь ли, пап, я знаю, что он хладнокровно убил десять человек, но его было так жаль, когда он спал, и, кажется мне, что он обоссался, когда мы ехали по равнинам Монтаны. Он бы вам тоже понравился.

Я шла за Эдвардом и сейчас подцепила петли ремня, намереваясь так поднять его.

Моя промежность коснулась его задницы.

Я подумала: если бы была мужчиной, а он женщиной, то возбудилась бы.

Я прижалась к нему, думая, на что был бы похож секс, если бы мы поменялись гендерными ролями.

Как бы он потерял девственность, если бы был женщиной? Вытерпит ли он это и не скажет своему партнеру, что был девственником? Лорен так и сделала. Парень так никогда и не узнал, что имел удовольствие порвать ее.

Я снова прижалась к его заднице.

Я могла даже представить, как он это терпел.

- Наслаждаешься? - спросил он. Я услышала, скреб ладоней о гравий, когда он начал подниматься на ноги. Его руки подняли пыль с земли, залитой кровью.

Увидев кровь, я простонала.

Уже полтора дня длился Пакс Романа (длительный период мира и относительной стабильности). В поезде не было трупов. И не было бойни. Я знал, что он уже готов снова убивать, если сам не подохнет сначала. Охваченный болезнью, Эдвард был более спокойным, нежели прежде, как будто цель поселилась где-то внутри него, и ни одна инфекция или травма не могла коснуться его, и лишить источника сил. Это была его миссия.

И я поняла. Он любил меня, ведь я единственная, кто понимала его.

Да и смерть была ужасно утомительна. Я не знаю, выдержу ли еще.

Еще минута или две, и мы нашли нужную нам улицу.

Эдвард стоял одной ногой на тротуаре, а другой на проезжей части. Он похлопал себя по невзрачной парке с наполовину открытой молнией, открывающей мокрую от пота грудь. Ремень кобуры раздражал кожу, оставляя красные полосы на его ключицах. Кровь на его штанах выцвела, став грязно-коричнегого цвета.

- Чикаго, - обвел он рукой улицу. – Приветствую тебя.

До слуха донеслись три разных воя пожарных машин, едущих к месту пожара.



Мы прошли три квартала в пустом районе, прежде чем Эдвард нашел машину.

Она остановилась на знаке «Стоп». Грубый регги-рок гремел из обычного динамика. Я сразу же возненавидела владельца машины.

Эдвард постучал в окно, привлекая внимание водителя. Парень был одет в зеленый фартук и кислотного цвета джинсы, было видно, что он едет после смены в «Старбаксе», а также учится в местном колледже. Водитель посмотрел на меня – оборванку в парке и коктейльном платье – ему было слишком любопытно, и он чуть ли не вывалился в окно.

Я почти заговорила с ним. Не знаю, что сказала бы. Может: «Хей, ты сейчас умрешь».

Ударив его головой, Эдвард влез в окно и схватил этого ублюдочного студента за воротник поло. Он вытащил его с переднего сиденья за дверь и швырнул на землю.

Эдвард достал берету и разметал мозги водителя по асфальту.

- Эдвард! – закричала я. – Ты не можешь просто так стрелять в человека посреди улицы! Кто-то услышит тебя!

Он хмуро посмотрел на меня. – Они просто подумают, что это выхлопы машины. Никто не хочет верить, что слышал выстрел. – Он постучал по капоту машины пистолетом. – Теперь поехали.

Я ударила по шинам.

Мы сели в новую машину. Шины проехали по луже, и мы обрызгали тело грязью и маслом. Эдвард ударил кулаком по панели радио, и музыка, наконец, стихла.



Эдвард выключил двигатель и вздохнул: - Приехали.

- Где… где мы? – спросила я.

Вся улица была усеяна высококлассными кирпичными домами. Газовые фонари хорошо освещали каждый ее уголок. Стеклянные арки короновали двери. Маленькие французские собачки столпились у окон. Аккуратные живые изгороди были аккуратно пострижены, а местная пресса была разложена по почтовым ящикам.

Мы были в хорошем районе. Долгие дни путешествия по Америке привели нас в хорошее место.

- Мы в нескольких кварталах от цели, - пробормотал Эдвард.

Он вытащил ключ из машины, делая надрезы на кожаном руле. Казалось, он не хочет двигаться.

- Итак, мы будем кого-то убивать?

Он кивнул. Затем покачал головой. Съежился, и, наконец, пожал плечами.

Это было интересно.

Я думала о своих записях с подсчетами. В записях было все: от старых психологов, которые неправильно диагностировали болезнь мальчика, что играл в «сначала ты покажи, а потом и я тебе покажу» и откровенно смеялись над ним. Страница за страницей ему внушалось, что он из группы «Обязан убить» и ничто не изменит его судьбу.

В записях было мало информации о его семье. Брат Эметт раньше всегда был из категории "Обязан убить", но затем он эволюционировал в категорию "Позволить жить". Такой же была и его сестра Элис. Она когда-то относилась к категории "Позволить жить", но затем эти два слова исчезли из её словарного запаса, и ничто их так и не заменило. Ее имя плавало в чистилище, не осужденная, но и не прошенная.

Только семья может вызвать столь нерешительный ответ Эдварда.

Господи, я встречусь с его родителями. Вдруг во мне появилось желание прибрать пальцами волосы и умыть лицо.

- Что ты делаешь? – рявкнул он, когда я начала рыться в бардачке. - Мои отпечатки пальцев повсюду. Не хочу стать легкой добычей для копов.

Я нашла пару салфеток и вытерла щеки.

Порывшись, я нашла и дезодорант АХЕ. Понюхав свои подмышки, я поняла, что немного свежести мне не повредит. Бросив взгляд на свои коленки, задумалась – нужно ли побрызгать на свою промежность? Причинит ли дезодорант вред слизистой оболочке влагалища?
Я представила свои половые губы, тестирующие дезодорант на морозе.

Он смотрел на меня испуганными глазами.

- Иисусе, - выдохнул он и покачал головой.

Я очищала лицо салфеткой. Куча грязи испачкала мои скулы и не желала отчищаться.
В моей голове снова и снова пролетала сцена с мертвым баристой «Старбакса», что лежит теперь трупом на улице. Снова и снова в моей голове прокручивалась эта сцена, так же, как у некоторых тренеров прокручиваются удачные игры своей команды.

- Что ты получаешь от убийств? – вдруг спросила я.

- Прости? – Эдвард смотрел в окно, выглядя вполне впечатленным моим вопросом.

Эвакуатор подхватил кабриолет, обнажая его внутренности. Вспыхнул желтый свет, ударяясь в наше стекло и заполняя машину ярким свечением. Его глаза следили за разбитой машиной, и тем, как ее погружают.

Я зарычала, или сделала что-то вроде рычания, хотя это было больше похоже на сухое бульканье для моих ушей, но плевать.

- Скажи мне, что ты получаешь от убийств или я больше никуда не пойду с тобой, - сказала я.
Это была пустая угроза. Я была привязана к нему, и никто не мог оторвать меня от него. Я даже могу следовать за ним и без него.

Но это не значит, что я не хочу знать.

Он холодно посмотрел на меня.

Он знал, что я блефую, но не мог не ответить мне.

- Когда я убиваю кого-то… такое ощущение, будто я долго терплю, а потом, наконец, справляю свою нужду. Я получаю… Я понимаю, что немного дрожу, но потом вдруг напряжение покидает меня, и я снова могу ходить легко и спокойно.

Итак, убийство – это как мочиться.

Я представляю краснеющих Лорен и Майка, что, как золотые рыбки, спускаются в большой-большой туалет.

- Это вероятно, худшее объяснение, что я когда-либо слышала, - сказала я.

Он рассмеялся и открыл дверь.

- Давай, а то солнце уже садится, - сказал Эдвард.

Вылезая наружу, я в последний раз посмотрела на себя в зеркало.

- Ты выглядишь идеально. - Он пнул газеты, что лежали у дороги, и они полетели по улицам как перекати-поле. – Прекрасная картинка.

В газете, что летела по улице, я рассмотрела свое лицо. Мое фото все еще печаталось. Именно тогда я поняла, что Эдвард никак это не прокомментировал.

- Это своего рода позор, что нам приходится ходить, пока мы знамениты. Я хотела бы просто сидеть и любоваться собой в прессе, - сказала я.

Боже, а если Джессика рассказывает обо мне журналистам? Я могла представить ее интервью, полное жеманных и сомнительных комплиментов.

- На газете старая дата. Мы, может, уже пережиток прошлого, - улыбнулся он через плечо и добавил: - Но нам лучше поторопиться, чтобы успеть к новостям. - Он пошел по тротуару, не обращая внимания на пустую и открытую улицу.

Пока мы шли по дороге я заглядывала в окна домов. В большинстве из них работал телевизор. В трех люди смотрели детективную драматическую историю про копа. Блондин склонился над микроскопом, разглядывая в объектив улику. Было жутко двигаться от дома к дому и видеть кошачьи глаза, смотрящие на меня из окон.



- Вот и все. Нужный дом у знака, - указал он. В двух кварталах ниже, я увидела знак. Спреем был окрашен белый знак, замененный на черную войну, единый вход в бродяжный район. Рядом со знаком был невзрачный, почти заброшенный коричневый дом.

- О... - Я сделала шаг и скрестила руки на груди, уже готовая с этим покончить.

Эдвард схватил меня за рукав и остановил. – Мы не можем просто подойти к входной двери и постучать. Наверняка, полиция знает, а, может, и журналисты…

Он приподнялся на носках, а глаза его были влажными от радости.

- Хорошо, тогда мы должны что-то сделать, чтобы войти туда? – спросила я.

Кивнув, Эдвард расстегнул сумку и начал в ней рыться.

- Диверсия? – Я схватила зажигалку и щелкнула ей. – Обязательно нужен огонь?

- Я не знаю. Громкий шум, взрыв… я не привередлив… Что ты предлагаешь?

- Ну, пожар будет в самый раз. – Я вытащила его окровавленную рубашку из сумки и помахала ею.

Я не знаю, почему я сохранила ее. Я и ремень убитого полицейского сберегла. Может, хотела сделать некую коробку памяти?

- Подойдет.

- Дай мне ключи от машины.

Он посмотрел на свою руку, удивляясь, увидев в ней ключи, которые он все еще сжимал пальцами.

С помощью кнопки я открыла крышку бензобака.

Я сунула рубашку в бензобак и подожгла конец. Огонь тек по ткани навстречу жидкости, пропитывающей рубашку.

Эдвард втянул в себя воздух. – Может быть, нам стоит укрыться. - Он скользнул липкой рукой под воротник моей куртки и обхватил мои плечи.

Огонь распространился по двери. Серебряная краска начала пузыриться, трещать, как бекон на масленой сковородке.

Я прижалась к Эдварду и потерлась о его возбужденный член.

Его пальцы сжались. Ногти вдавились в мягкие впадины у моих ключиц.

- Это была самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видела, - сказал он. – Ты… ты это сделала для меня? – Он поцеловал мою шею, скользя языком по засосу, что уже темнел.

Взорвался двигатель и, казалось, что земля затряслась под нами. Голуби вспорхнули с линии электропередач над нами. Кто-то кричал, и все собаки в окнах завыли.

- Пойдем, - сказал он и в последний раз сжал мои плечи. Эдвард дернулся во двор чьего-то дома.

Я последовала за ним в узкую расщелину между двумя зданиями. Мелкие кусочки керамики украшали землю. Над своей головой я заметила открытое окно, выходящее на кухню. Внутри раздавались крики, люди не обращали внимания на огонь и шум вне дома. Наверное, в порыве гнева кто-то выкинул посуду в окно.

Мы нырнули в переулок. Это была самая чистая аллея, что я когда-либо видела. Мусорные баки стояли ровно, и кругом царила чистота, хоть путь и был немного загроможден. Одежда висела на веревке и картина была выставлена на воздух, чтобы просохнуть.

- Ты самая сумасшедшая сука, что я когда-либо встречал, - сказал Эдвард. Он задыхался от напряжения и прижимал руку к груди, но выглядел счастливым. Зеленые глаза были такими ярками, как отблески огня Эльмы. – Думаю, я люблю тебя, - сказал он.

И это был великолепный момент.

Я остановилась и посмотрела на него.

Но весь момент разрушил кто-то крикнувший: - Не двигайся!

Голова женщины появилась из задней двери дома. Полицейский значок свисал с ее шеи. Она направила дрожащий пистолет на голову Эдварда. Ее щеки раздувались, а губы закусывали белоснежные зубы.

И глаза у нее были слишком широкими. Я могла рассмотреть цвет ее радужки. Она выглядела так, будто стояла на пути у поезда.

Я расслышала очень тихий смешок Эдварда.

Он встал позади меня и приставил Беретту к виску, а я же чувствовала только его эрекцию, прижимающуюся к моему бедру.

- Я люблю тебя, - прошептал он. – Не волнуйся.

И тогда он закричал: - Положи оружие или я причиню ей боль!

Я почувствовала, что он дрожит, но дрожал и пистолет полицейского.

И вдруг необычное ощущение захлестнуло меня. Я чувствовала себя так, словно из моей головы вылетел воздушный шар, прямо через верхушку черепа, и начал парить над нами, как спутник, осматривающий развернувшуюся под ним сцену. Каждая часть моего тела горела, будто веселящий газ пропитал кровь и теперь кружится под моей кожей, бодро прыгая из артерии в артерию. Я почти откинулась головой на грудь Эдварда. Я хотела опереться на него и просто смеяться над этим большим, но глупым миром.

Мгновение трое смотрели друг на друга, прислушиваясь к ругани на кухне: «Я-то думала, что ты на самом деле в командировке, а ты…»

И опять грохот посуды о бетонный пол.

Женщина-полицейский стояла и не двигалась на крыльце, изо рта будто доносились тихие слова. Пистолет все сильнее дрожал в ее руках.

- Я сейчас уйду вместе с ней, - обратился к ней Эдвард.

Он спиной двинулся вниз по аллее, не отворачиваясь от полицейского и всегда держа меня перед собой.

Мы остановились у задней двери. Итальянский флаг развевался над нами.

Женщина-полицейский так и не сдвинулась с места, все смотря на нас. Воздух задувал ее волосы на лицо, наполняя ее рот рыжими извивающимися прядками.

Эдвард постучал в дверь.

- Ты на самом деле думаешь, что они откроют дверь бандиту? – прошептала я.

- Заткнись, - сказал он, затем добавил: - Извини, я не это хотел сказать.

На второй стук дверь открылась. Сухой холодный воздух из кондиционера ударил в мою спину, и я попыталась двигаться в объятиях Эдварда, чтобы посмотреть на того, кто позволил нам войти.

- Я ждала тебя, - прошептал тихий голос изнутри. Эдвард толкнул меня, и худые руки схватили меня.

Передо мной была маленькая девушка с темными, коротко стриженными волосами. От нее пахло пачули. Полдюжины шарфов было намотано на ее шею и голову.

Я хотела, чтобы она умерла прямо там.

- Ты выглядишь, как хренова профессор Трелони, - выпалила я.

Тварь лишь улыбнулась шире. – На самом деле меня зовут Элис Каллен. Заходите, они просто уже начали общаться с учителем Эдварда по фортепиано.

Перевод - Lemis
Редактура - barsy - огромное ей спасибо!

Мы уже почти у цели и знакомимся с семьей Эдварда, что же будет дальше? С нетерпением ждем на Форуме!