Глава 18. Призраки

Песня к главе: «Misguided Ghosts» - Paramore

---

---

Я мало что помню о том дне и той ночи, когда я рассталась с Эдвардом. Помню только, что плохо спала, хотя и была крайне истощена. Тот короткий сон, что мне приснился, был полон кошмаров, где я была потеряна и загнана в ловушку в бескрайнем лесу, ища что-то, что никак не могла найти. Меня звал голос, умолял о внимании, но, как бы я не старалась, я не могла найти его обладателя.
Несколько раз, когда я в тревоге просыпалась посреди ночи, у меня возникало странное ощущение, будто кто-то только что покинул мою комнату. Это чудно и не обоснованно – потому что каждый раз, когда я открывала глаза, дверь оказывалась плотно закрытой. И хотя от одной этой мысли меня все равно бросало в дрожь, я не могла не чувствовать странное умиротворение от того, что я знала, кем был мой ночной посетитель. Точно так же, как я ожидала его молчаливые звонки каждый вечер, я утешала себя осознанием того, что он все еще заботится обо мне, приходя к моей кровати ночью. Знаю, это было бессмысленно и абсолютно противоречило выбранному мною пути. Ведь я же оттолкнула Эдварда. Я отвергла его извинения. И, конечно же, отказалась от любых прав на его внимание. Ведь так?
По правде говоря, хотя я не была готова принять любовь Эдварда, я так же не была готова и потерять его. Это эгоистично, глупо, по-детски… но это было правдой. И, отчасти, из-за всех моих противоречивых эмоций, я не могла найти в себе силы остаться на данный момент в Рочестере.
Если бы моя жизнь была кино – оно бы закончилось сценой, где я встаю с кровати и вместе с Эдвардом выхожу из больницы, а после, мы вместе с Джейкобом садимся на первый же самолет в Сиэттл. А по прибытие в Форкс узнаем, что Брейди жив и здоров. Не было бы никакого томительного ожидания выздоровления и, конечно же, не было бы никакого грустного конца.
Но, как и следовало ожидать, все было не так просто. Да и никогда не было. По крайней мере, не в реальной жизни.
Несмотря на то, что мельком видела его пару раз, я так ни разу и не заговорила с Эдвардом. Когда силы вернулись ко мне, и мне разрешили покинуть свое заключение в палате, я начала то тут, то там замечать проблеск его бронзовых волос. То в конце коридора. То на два пролета ниже по лестнице. При входе в лифт, в котором я только полминуты назад поднималась. Он всегда был настолько близко, чтобы его можно было разглядеть, но недостаточно близко, чтобы заговорить. И каждый раз, когда это происходило, я чувствовала, что мое сердце замирало, а в горле пересыхало от страха, что он сейчас подойдет ко мне. Но этого ни разу не случилось.
Доктора всячески отказывались подписывать мне выписку из больницы, обосновывая это тем, что они еще не уверены, что моему здоровью ничего не угрожает. И, несмотря на максимально приложенные мною усилия, никакие мольбы не могли убедить их передумать. В конце концов, Джейкоб улетел обратно в Форкс, а я пообещала ему, что присоединюсь к нему сразу же, как только смогу. Но шли дни, и я начала задаваться вопросом, а смогу ли я вообще когда-нибудь уехать отсюда?
Необходимость оставаться на одном и том же месте становилась мучительной. Каждый день видеть Эдварда и понимать, что между нами огромная пропасть разногласий, было невыносимо.
Так что я, таким образом, надоела своим нытьем всему медицинскому персоналу, постоянно приставая к ним в надежде, что меня выпишут на пару дней пораньше. Стараясь не тратить время на мысли об Эдварде, я забивала себе голову вопросами, когда же смогу уехать вслед за Джейкобом. Но чем дольше я оставалась в Рочестере, тем больше я чувствовала непоколебимо растущее беспокойство в душе, что время, в течение которого мог бы продержаться Брейди, было уже на исходе. И если Джейкоб был прав, если конец действительно был так близок, как он предсказывал, то мне больше оставаться в Рочестере было никак нельзя.
Время шло, а с ним росло и мое беспокойство. Гора открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления и букеты цветов постепенно заполняли мою комнату. Я была поражена, как много людей вспомнило обо мне. В моей палате осталось, наверное, меньше метра свободного места, нетронутого хотя бы одним цветком. Большинство подарков были с работы, но были еще и два от «анонимных отправителей» - огромного размера плюшевый медведь с открыткой, в которой было написано «За тобой все еще остается игра в Мега Зомби Мутанты IV, сестренка» и пара милых синих кед с подписью «Раз уж больные не могут носить каблуки». Все поглощающее чувство любви и благодарности за эти последние два подарка практически довело меня до слез. Словами не описать, как я была тронута, что, несмотря на все случившееся с Эдвардом, Каллены по-прежнему поддерживают меня.
Помимо подарков Элис и Эмметта, были и другие приятные сюрпризы, такие как симпатичный букет тюльпанов от Кейти, жены Патрика Делани, и смехотворно показной, немного слащавый, букет ядерно-розовых роз – нетрудно догадаться от кого, - конечно, от «не по годам развитого поклонника-подростка» Адама Картера и его друзей. Я чуть вслух не рассмеялась от вложенной в цветы карточки с цитатой мистера Дарси из «Гордости и Предубеждения». Мило видеть, что они хоть что-то вынесли с урока, и неважно, насколько неуместно они применили это знание.
Слава Богу, школа с пониманием отнеслась к моему несчастному случаю. Когда я позвонила туда спустя четыре дня после аварии, они почти автоматически предоставили мне отпуск по болезни аж на месяц вперед. Я по достоинству оценила бы их великодушие, если бы не укоренившееся чувство в глубине души, что они просто напросто пытаются избавиться от меня. Казалось, прошла целая вечность, а, на самом деле, всего полторы недели с грандиозного публичного скандала с Эдвардом на родительском собрании. И, учитывая все произошедшее после – включая ночь аварии – практически заставили меня забыть, как он орал на меня в комнате, полной моих коллег и, что хуже всего, полной родителей и учеников. Так что, неудивительно, что школа пыталась дать мне как можно больше времени отпуска. Они сами, небось, радовались тому, что я могу залечь на дно, пока не утихнут сплетни.
Не то, чтобы я была против. Неожиданно образовавшееся свободное время давало мне возможность улететь в Форкс без страха оказаться уволенной, но вот что меня беспокоило: должна ли я буду, по окончании этого срока, начинать искать себе новую работу? Не знаю, смогу ли я когда-нибудь восстановить свою «репутацию», которую сделали за меня скандальные сцены с Эдвардом. А даже если и смогу, что я буду делать, когда мы снова столкнемся с ним в одном классе в роли ученика и его учителя? Это, конечно, хороший повод, чтобы попросить его уйти из школы, но это не изменит того факта, что Эдвард был учеником. Моим учеником.
Часть меня задавалась вопросом: не последний ли это раз, когда я все еще могу использовать слово «мой» по отношению к нему?
Шли дни. Бесконечно, мучительно, но все же шли. И, наконец, спустя полторы недели спустя, свершилось чудо. Врачи согласились выписать меня. Оказалось, что мои серьезные травмы, полученные во время аварии, довольно легко заживали. И как только я оказалась вне «зоны риска» и набралась достаточного количества силы, чтобы ходить самостоятельно, доктора оказались перед фактом, что больше ничего не могут для меня сделать.
- Никакие лекарства не помогут тебе вылечить сломанные ребра, - сказал Карлайл за день до моей выписки, когда зашел в мою палату, чтобы сообщить решение медицинского персонала. – Единственное, что поможет, это отдых и еще раз отдых. Только так ты сможешь помочь своему телу исцелиться.
Мы сидели друг напротив друга, на обычных стульях, и мне пришлось проявить недюжее самообладание, чтобы не подскочить и не начать прыгать от радости при этих словах. Было раннее утро, и одна из сестер потянула жалюзи, заполняя комнату унылым приглушенным светом.
- Ну, и что? Я могу идти? – я не могла этому поверить – все, казалось, слишком хорошо складывалось, чтобы быть правдой.
Карлайл кивнул, поражаясь моему очевидному восхищению.
- Да, но это не значит, что ты тут же можешь взять и вернуться к нормальному образу жизни. Тебе нужно отдыхать. А это значит, нужно снизить физическую активность до минимума: можно только ходить, и никаких мотоциклов.
Меня бросило в дрожь от его слов. Не стоит беспокоиться – сомневаюсь, что я вообще когда-либо снова сяду на мотоцикл. Но меня больше интересовал другой вопрос.
- Могу я полететь?
Слабая улыбка тронула его губы.
- Не думаю, что целесообразно даже пытаться совершить это, будучи полностью здоровым человеком, Белла.
Я закатила глаза.
- Ты знаешь, что я имею в виду.
Улыбка исчезла, и он посмотрел на меня серьезным взглядом.
- Нет никаких медицинских противопоказаний, почему ты не можешь сесть на самолет, если будешь проводить все время, сидя в кресле. Я бы порекомендовал воспользоваться креслом-каталкой до самого терминала.
Даже в его тоне я могла ощутить условность.
- Но?
Карлайл вздохнул.
- Но если быть с тобой откровенным, как друг с другом, я не уверен, что побег в Форкс в ту же секунду, когда будут подписаны бумаги о твоей выписке, является разумной идеей, - увидев мое скептическое выражение лица, он тут же поспешил продолжить. – Я говорю тебе это не как отец Эдварда, а как твой друг. То, что случилось между вами двумя, это ваше дело, и я не вправе указывать тебе, что делать, а что – нет. Но, если хочешь знать мое мнение, я думаю, тебе стоит сейчас пока побыть одной, обдумать все и успокоиться. Говоря избитыми фразами, Рим построили не за один день. Было бы глупо ожидать, что у вас сразу после ссоры все наладится. Так вот, к чему я веду, я не уверен, что ты эмоционально готова уехать в Вашингтон, - его взгляд был полон беспокойства, но он продолжил. – За последние пару недель ты столько всего натерпелась, а сейчас ты кажешься мне полной решимости подвергнуть себя еще одному страданию, хотя и не выздоровела еще полностью. Меня мучает вопрос, какую цель ты этим всем преследуешь, и какова будет ее конечная точка. Я беспокоюсь о тебе.
Я не знала что сказать. Любовь и беспокойство в голосе Карлайла так поразили меня, что я не знала, что можно ему ответить такого противоречивого. Я ценила его беспокойство обо мне. И даже могла понять почему. Прошло не так много времени со всего случившегося, особенно после аварии; еще рано отправляться ради чего-то другого на противоположный конец страны.
И все же, где-то внутри себя я чувствовала – и чувство это было очень сильным, - что Форкс именно то место, где мне сейчас нужно быть. Я должна быть там. И это было так же ясно, как и то, что у меня бьется сердце. И неважно, к чему я стремлюсь – к искуплению, подкупу или же к простому понимаю, что собой представляет мое будущее, - себя я видела лишь в маленьком сонном городишке, где выросла. Если я собираюсь оставить позади то, что случилось с Брейди, я должна увидеть его. Должна.
Но я не знала, как объяснить это Карлайлу. Не знала, как передать глубину своей вины или тоски, которую я испытывала и от которой так хотела избавиться. Он слышал описание моих чувство от Джаспера, но это никогда должным образом не охватит того отвратительно-мучительного чувства ответственности, мучающего меня на каждом шагу. Так что, и пытаться не стоит объяснять.
- Я знаю, что поступаю правильно, - просто ответила я ему. – Спасибо за заботу, это очень много значит для меня. Правда. Но я не могу оставаться здесь. Я должна ехать, - я обняла его, игнорируя боль в ребрах от такого положения тела. – Спасибо, - повторила я.
Карлайл отчаянно посмотрел на меня.
- Язнал, что не смогу переубедить тебя, - наконец, сказал он. – Но ты должна знать, Белла, что бы ты не сделала, что бы ни случилось в твоей жизни, ты всегда будешь хорошим человеком. У тебя доброе сердце. И единственное, что доказывает это, это тот факт, что ты веришь ему, - сказав это, он протянул мне в руку конверт. – Это от нас с Эсме. – объяснил он. – Считай, это открытка с пожеланиями скорейшего выздоровления.
Не зная, что ответить, я просто кивнула. Еще раз обняв меня, Карлайл вышел из палаты. И как только за ним закрылась дверь, в голове снова прозвучали его слова. Он сказал, что я хороший человек. Так ли это? Как узнать?
Все еще обдумывая это, я встала со стула и направилась к своей койке. Только лишь устроившись поудобнее на подушке, я вспомнила об открытке, которую Карлайл дал мне. Я рассеянно вскрыла конверт.
Это была вовсе не открытка.
Это был билет на самолет. Конечный пунктом значился Сиэттл.
И оплачен он был мистером Э. Калленом.



Шел дождь, когда самолет приземлился в Сиэттле. Холодный, пронизывающий ветер проникал под кожу и морозил все твое существо. Дрожа всем телом, я стояла возле здания аэропорта и думала, не является ли такая погода плохим предзнаменованием?
Где-то через полчаса я увидела старенький автомобиль, остановившейся в десяти метрах от меня. Посмотрев в ту сторону, я разглядела сквозь пелену дождливого дня, знакомое лицо.
- Эмбри, - улыбнувшись, я сделала быстрый шаг по направлению к нему, чтобы поздороваться… но тут же вздрогнула от острой боли в ребрах. В голове возник голос Карлайла, говорящий о медленных движениях.
Эмбри неуверенно улыбнулся. Выглядел он уставшим: круги под глазами, он казался меньше, чем обычно, и, словно, уменьшился в росте, будто совсем ушел в себя. Именно это и делает с тобой горе, - невесело подумала я про себя.
- Здравствуй, Белла, - тихо проговорил он. – Как дела? – Неужели и его голос тоже изменился? Или я просто все его слабости подгоняю под одну гребенку «сломленного горем» человека?
Возможно, его рассеянность больше была реакцией на мой внешний вид. Должно быть, я выгляжу как призрак. Левая рука находилась в «рукаве», поддерживающим плечевой сустав в нужном положении, по всей открытой взгляду коже были синяки и ссадины, а по кромке рукава рубашки на правой руке виднелся глубокий шрам. На одной щеке сиял ожог, а над бровью – небольшой шрам. Так что, нечего винить Эмбри в настороженности – ему, наверное, кажется, будто я вот-вот свалюсь в обморок.
Подойдя ближе, он взял мою сумку. Как сказал мне Джейкоб по телефону, Эмбри было поручено забрать меня из аэропорта, потому что он «единственный, кроме меня и Сэма, кто не водит как маньяк». Казалось, Эмбри не терпелось как можно скорее выполнить это ответственное поручение и войти в роль ответственного водителя. Закинув сумку в багажник, он захлопнул дверцу и посмотрел на меня. На секунду у меня возникло ощущение, что он хотел бы так же буквально бросить меня на сиденье автомобиля, скорее всего, решив, что так будет быстрее. Поэтому, превозмогая боль, я поспешила к пассажирской двери и сама открыла ее.
К тому времени, как я села внутрь, Эмбри уже был за рулем. Закрыв за собой дверь, он повернул ключ в зажигании и завел машину. Выезжая из-под навеса у входа в аэропорт, на мгновенье наши глаза встретились в зеркале заднего вида.
- Итак, - сказал он, отводя взгляд и сосредотачиваясь на машине, стоящей перед ним. – Как ты себя чувствуешь?
- О, ну, ты знаешь, - ответила я, пожимая плечами. – Нормально. Ничего серьезного.
- Ничего серьезного? – спросил Эмбри, поворачивая голову ко мне и вглядываясь в мое лицо. – Ты уверена? Из того, что рассказал Джейкоб, тебя изрядно потрепало этим мотоциклом.
Я почувствовала, как внезапно мое лицо залилось краской. Мысль о том, что Джейкоб обсуждал мои травмы со стаей, заставила меня стыдиться себя. Было ощущение, что я сама не имею никакого права быть раненой, в то время как состояние Брейди, по сравнению с моим, было во сто раз хуже.
- Джейкоб любит преувеличивать, - только и сказала я.
- Ну, не знаю, - проговорил Эмбри, оглядывая меня сверху вниз. – Ты выглядишь довольно плохо, если ты не против, что я говорю об этом, - его взгляд прошелся от шрама на моей правой руке к «рукаву» на левой. – А еще у тебя несколько сломанных ребер, так? – я кивнула, и он коротко присвистнул. – Не хиленько. Я впечатлен, что ты вообще села на самолет, Белла, - от этих слов я почувствовала, как неуклюжая чопорность нашего разговора начала таять. Впервые с момента его приезда. Теперь между нами снова появилась та дружественная атмосфера, к которой я привыкла.
- Я должна быть здесь, - ответила я. – Не могла больше оставаться в Рочестере.
Эмбри кивнул.
- Точно.
На несколько секунд между нами повисло молчание, пока он съезжал с подъездной дороги к шоссе, которое идет прямиком к Форксу. Единственными звуками, нарушающими тишину салона, были звуки капель дождя, отбивающих чечетку по ветровому стеклу и размывающих изображение пейзажа за окном.
- Как он? – наконец, спросила я. Но едва произнесла вопрос вслух, то тут же забеспокоилась, а сердце вдвое ускорило свой ритм.
На этот раз Эмбри не взглянул на меня, продолжая взглядом пристально следить за дорогой.
- Без изменений. Все еще в коме. Все еще не реагирует на раздражители. Все еще не способен прийти в себя.
Желудок скрутило, хотя, это и было глупо. Чего я ожидала, что ответ меня обрадует?
- Мне жаль, - ответила я.
Эмбри нахмурил лоб.
- За что ты извиняешься?
Этот вопрос смутил меня.
- За то, через что вам всем приходится проходить, - проговорила я. – Это, должно быть, так тяжко…
Эмбри покачал головой.
- Белла, то, через что мы проходим, ничем не отличается от того, через что проходишь ты. Для тебя это так же тяжело, как и для нас. Не нужно ни перед кем извиняться. Мы все знаем, что ты так же переживаешь по этому поводу, как и все остальные в стае. И вообще, ты сбежала из больницы, чтобы просто сюда приехать, - он слегка улыбнулся мне, встречаясь взглядом своих карих глаз со мной в зеркале. – Это много стоит.
Не в силах противиться поднявшейся внутри меня силе, я улыбнулась в ответ. Я боялась, что губы будут дрожать, выдавая эмоциональную слабость. И Эмбри, конечно же, заметил ее, потому что его усмешка исчезла, а выражение лица стало чем-то средним между волнующимся и разбитым.
- Сколько раз тебе повторять, Белла, прекрати думать об этом так, будто это твоя вина, - заговорил он решительным тоном, совершенно нетипичным ему – обычно Эмбри из всех был самым тихим и понимающим. А эти утвердительные заявления были больше в стиле Квила или Пола. – Никто тебя не винит, все понимают, как плохо ты себя чувствуешь из-за случившегося. Но обвиняя себя в этом, ты не поможешь делу. Понимаешь это?
- Да, - солгала я. Это было проще, чем противоречить ему.
Эмбри что-то пробормотал себе под нос, давая понять, что мои слова его не убедили. Но я сделала вид, что просто не услышала его. Я посмотрела вниз на свои ноги, чувствуя его взгляд, мелькающий по моему лицу, чувствуя невысказанные слова, повисшие толстым слоем вокруг нас в машине. Внезапно, меня осенило, насколько громкой была эта тишина, нарушаемая лишь звуком нашего дыхания, работой дворников и стуком дождевых капель, отбивающих ритм по лобовому стеклу.
Через несколько минут Эмбри разочаровано выдохнул. Ударив кулаком по приборной панели, где находилось радио, он заставил его заработать, разбавив музыкой давящую тишину. Тихонько подпевая ей всю дорогу, он оставил меня наедине со своими мыслями, где я задавалась вопросом, смогу ли я когда-нибудь видеть себя такой же, какой меня видят другие – невиновной?



Было около пяти тридцати к тому моменту, когда мы остановились у больницы Форкса. Эмбри не предложил заехать в дом к Чарли, да и я не предложила ему это сама. Я хотела увидеть Брейди. Я не могла думать ни о чем другом. Так или иначе, я была уверена, что, увидев его, мне полегчает. Впоследствии, я задавалась вопросом, как я могла быть настолько наивной, чтобы думать, что все станет легче? Ничего не сможет помочь стать вещам легче – ничего. Как только я поздоровалась со всеми членами стаи и Джейкоб повел меня по коридору в его палату, я поняла, насколько глупо вела себя. Как я могла думать о том, что, прилетев сюда, я решу все свои проблемы? Как могла тайно надеяться, что, приехав домой, чудесным образом исцелю его? Один только вид Брейди, бездвижно лежащего на кровати, бледного, словно труп, избавил меня от иллюзий, в которые я так старательно верила в последнее время. Они разбились как стекло, и мне пришлось приложить все силы для того, чтобы не заплакать.
И тогда я поняла, что на этот раз не было никакого выхода. Никто не придет и не поможет. Никто не сразится с этим врагом и не сокрушит его, не столкнет с намеченного пути. Потому что в отличие от вампира или несущегося на тебя на полной скорости грузовика, этого противника было действительно не остановить.
Я не могла справиться с ним. Не могла ничего сделать.
Но я должна. Возможно, в некотором смысле, это и было моим наказанием.
Потому что, неважно, кто и что скажет или сделает, одна вещь останется неизменной: смерть все равно придет за Брейди.



В конце, думаю, можно сказать, что то, как все обернулось, было крайне нелепо.



Прошло четыре недели с момента, как я приехала в Форкс. Февраль только-только начал переходить в март, на улице таял снег, а я стояла в проходе супермаркета Трифтвэй. Я была с Кэрол, живот которой раздулся до уже заметных размеров. Мы зашли в магазин, чтобы купить еды для стаи (или «мальчиков», как она их ласково называла), которые по-прежнему сменяли друг друга на бессменной вахте у кровати Брейди. Закинув достаточное количество еды в продуктовую тележку, способную накормить целую футбольную команду, на две недели вперед, - хотя в действительности этого им хватит на несколько дней, - я продолжила предлагать Кэрол имена для детей.
- Эбби?
- Мою тетю звали Эбби, - ответила она. – Никогда ее не любила.
Она тут же изменилась в лице, и я рассмеялась. Что-то такое было в этой женщине: даже если все в этом мире шло не по плану, она могла заставить меня улыбнуться. Я все время поражалась тому, как Джейкобу удалось найти себе такую идеальную пару. Они вдвоем могли бы светить ярче, чем солнце в Аризоне в самый жаркий полуденный день.
- Рэйчел?
Кэрол покачала головой.
- Нельзя чтобы в семье было две Кэрол, мы будем путаться. Как насчет Эмили?
Я поморщилась, тут же вспоминая об Эмили Демарко из моего класса Английской литературы – та самая Эмили, которая прервала мой «момент» с Эдвардом все те несколько недель тому назад. Но я не могла использовать этот аргумент в качестве оправдания, поэтому я лихорадочно начала искать другой.
- Знаешь, Эмили Улей то же самое, что и Рэйчел, - напомнила я ей. – Так что, это будет такая же путаница.
- Да, но я люблю Эмили Улей, - язвительно заметила Кэрол. Я ахнула в притворном шоке, и она захихикала. – Ты же знаешь, что я шучу. Я люблю своих невесток, - она указала мне на нужные батоны хлеба на полках и, наклонившись, я схватила сразу четыре штуки, радуясь тому, что не чувствую боли.
К настоящему времени почти все мои раны зажили, и я больше не чувствовала боли ни в ребрах, ни в руке. «Рукав» я продолжала носить скорее по привычке, и хотя все синяки уже сошли, мне нужно было еще регулярно смазывать ожоги. Помимо всего этого со мной было все в порядке. По крайней мере, для Джейкоба я выглядела достаточно хорошо, чтобы тот, без лишних вопросов о моем состоянии, мог позволить мне сходить за покупками с его беременной женой.
- Что насчет имени Джон для мальчика? – предложила Кэрол, когда мы завернули за стеллажи с безалкогольными напитками.
Я примерила имя на слух в своей голове.
- Мне нравится Джон, - кивнула, наконец, я и взяла с полки бутылку колы. – Но, знаешь, это своего рода классика. Никогда нельзя ошибиться с Джоном.
- Думаешь? Не думаешь, что это имя слишком сильно распространено среди стариков академиков?
Я фыркнула и чуть не подавилась своей жвачкой. Кэрол захихикала, и довольно скоро весь проход был заполнен нашим смехом.
Но потом, вдруг, зазвонил ее телефон, и все изменилось.
Я тут же замерла. Рука застыла в воздухе, держа бутылку за горлышко. Едва дыша, я наблюдала за тем, как Кэрол тут же кинула сумку в тележку и через несколько секунд уже достала телефон.
- Алло? – затаив дыхание, произнесла она. Выражение ее лица внезапно стало взволнованным, тут же стерев из ее глаз любые признаки нашего недавнего веселья.
Хватка вокруг горлышка стала сильнее, врезаясь больно в руку, но я проигнорировала это. Все мое внимание сосредоточилось на лице Кэрол в попытке отыскать хоть намек на сообщаемые новости. Атмосфера вокруг нас изменилась довольно быстро: с непринужденного веселья и дружелюбной беседы она сошла до предела холодного и острого страха.
С того момента, как я вернулась в Форкс, каждый раз этот ритуал происходил по одной и той же схеме. Каждый раз, когда меня не было в госпитале, и неважно, где именно или с кем я находилась, один лишь телефонный звонок заставлял меня вот так реагировать. Время вокруг останавливало свой бег, все замирали, ожидая, пока тот, кто отвечал на звонок, не покачает головой в немом сигнале, говорящем нам всем «нет, не в этот раз». Вскоре это дошло до такой степени, что уже никто из нас не мог даже слышать телефонную трель и на физическом уровне не чувствовать подступающую к горлу тошноту. Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть, как Пол грозился убить нерадивого парня из телевизионной компании, который позвонил ему три дня назад и начал разговор со злополучных слов «плохие новости… возможно, вы переплачиваете за кабельное телевидение!». В тот момент гнев его был вездесущ. И, хотя иногда нам и удавалось наслаждаться краткими минутами радости, как до этого, в основном мы всегда были окружены своими защитниками.
Поэтому я просто стояла в тишине, посреди прохода, ожидая, пока Кэрол даст сигнал, что это очередная ложная тревога. Я убеждала себя, что этот сигнал будет, что он просто обязан быть, стараясь игнорировать истерию, поднимающуюся комком к горлу. Стараясь действовать спокойно, я неуверенно начала ставить бутылки в тележку передо мной.
Но затем я услышала, как она выругалась.
И в ту же секунду мои оправдания и заверения разрушились в пух и прах.
Где-то на задворках сознания, я услышала, как Кэрол пообещала, что мы скоро приедем. Я услышала звуковой сигнал, оповещающий об окончании вызова, и ее дрожащий голос, когда она обратилась ко мне.
- Белла, - начала она, и я посмотрела на нее. Встречаясь со взглядом ее зеленых глаз, полных сочувствия и переживания, я все поняла сама. Я поняла, что это не была обычная ложная тревога.
Бутылка колы выскользнула из моих рук и упала на пол, расплескивая шипучую жидкость по полу. Но ни шум от ее «взрыва», ни шипение пузырьков, не могли заглушить слова Кэрол. Ее приговор.
- Это Брейди, Белла. Он… мертв.



Как я и сказала - нелепо.
Я боялась, что Брейди умрет, когда я буду на другом конце страны загнана в ловушку своей больничной палаты.
А теперь это происходит посреди ничего не предвещающего дня, когда я покупаю кока-колу в пятнадцати километрах.



Позже врачи сказали нам, что он не чувствовал боли. Со слезами на глазах Джейкоб заверил нас, что Брейди умер тихо и мирно, просто уйдя в темноту. Конечно, все скорбели, но мне показалось, что стая с удивлением просто согласилась с заявлением, что это лучшее, что могло бы произойти. Что это доказывает свободный переход Брейди в лучшее место. Все утешали друг друга, плакали и обнимались, будто это могло помочь извести яд. У некоторых даже на губах был намек на улыбку. Теперь он свободен. Теперь он больше не чувствует боли. Казалось, все согласились, что теперь всё станет только лучше.
Все, но не я.
Я не чувствовала этой свободы. Я не чувствовала ничего, кроме вины, боли и скорби. Была почти полночь, когда уборщики буквально силой выгнали меня из больничного коридора, после чего я отправилась домой к Чарли, где и нашла своего отца, сидящего в гостиной. Затуманенным взглядом он смотрел повтор какого-то глупого сериала по телевизору. Когда же я вошла, он посмотрел сначала на меня, а затем на свои ноги.
- Белла…
Я не ответила.
- Я слышал новости. Билли звонил.
Снова молчание.
- Ты в порядке?
Я покачала головой, не в силах снова обрести дар речи. Я дрожала, горло скрутило тугой веревкой, а слезы уже ручьем лились из моих глаз, затуманивая зрение.
- О, Беллз, - Чарли пересек комнату и обнял меня. – О, милая, все будет в порядке.
А затем он сказал слова, которых я больше всего боялась услышать.
- По крайней мере, сейчас он упокоился с миром.
Что-то в моем сердце надломилось, и я всерьез начала рыдать.
А все потому что что-то внутри меня задавалось вопросом, ответа на который я никак не могла найти ответа: «А как же я?».
Брейди, может, и упокоился с миром, но я, Белла Свон, далека от состояния мирного существования. Как же мне быть? Я приехала в Форкс, стараясь найти тут успокоение своей душе. Но единственное, что мне принесла эта поезда – еще больше горя.
Меня преследовали призраки, звавшие меня необъяснимыми голосами, отдававшимися эхом в моей голове. Я хотела спастись от них. Хотела сбежать.
И, в унисон моим рыданиям, снаружи дома, под звуки ветра, я услышала вой волка.

---

Всегда ваша, Котя!