Они уходили, подальше от осложнений, игл и белого цвета. Они шли мимо магазинов, в которые никогда не заходили, и людей, которых никогда не встречали, и улиц, которых никогда не видели. Они шли до тех пор, пока колени Беллы не подогнулись и она не смогла идти дальше, и лишь руки Эдварда спасли ее от падения.

Он помог ее предательским конечностям довести ее до ближайшей скамейки на автобусной остановке, которая была разрисована граффити, беспорядочными слоями нанесенными один на другой. В отличие от отвесного берега Парка Открытий, здесь подобный способ случайных прохожих оставить свой след не казался таким уж милым.

Они сидели и молчали. Сидели и смотрели по сторонам. Сидели и смотрели на матерей с детьми, на пары, держащиеся за руки, на бабушек и дедушек, прогуливающихся по улицам. Автобусы приезжали и уезжали, но они не сели ни в один из них.

Эдвард молчал, давая Белле время переварить то, что произошло, то, что она услышала. Она сидела, застывшая и онемевшая, не поднимая глаз от своих ступней, не глядя ему в лицо. Время шло, и в итоге они остались одни. И в тишине, в давящей тишине, Эдвард наконец заговорил.

- Белла, - сказал он, - есть столько всего, о чем я думаю. Столько всего, о чем я бы хотел тебе рассказать.

А Белла смотрела прямо перед собой и начала качать головой, вначале медленно, затем все чаще и быстрее, как будто пытаясь изгнать его слова из своей головы.

- Нет, Эдвард. Пожалуйста, не делай этого.

- Я должен, - молвил он грустно.

Именно это он имел в виду, когда сказал доктору Дженксу, что ему нужно кое-что сделать.

- Нет. - Ее слова стали прерывистыми. – Ты не можешь так говорить. Не говори со мной так, будто ты прощаешься. Доктор Дженкс все исправит. Он найдет способ остановить регрессию.

Эдвард легко улыбнулся и начал говорить.

Раньше слова были для него ускользающими потоками воздуха, его разум не мог ухватиться за них, ему сложно было трансформировать их, чтобы произнести своими губами. Но сейчас, когда он действительно нуждался в них, слова просто начали приходить. Они начали приходить и не останавливались.

- Я всегда хотел сказать тебе, насколько ты прекрасна, когда улыбаешься мне. Всегда хотел сказать, насколько живым я чувствую себя, глядя на тебя под солнцем, когда ветер раздувает твои волосы. Я хочу, чтобы ты знала, я не сожалею о том, что согласился на лечение. Не сожалею и о том, что продолжил его. Ни на один миг. Потому что лечение – это то, что позволило мне понять, насколько красива и искренна ты на самом деле. Не только снаружи, но и там, где это действительно важно – в глубине твоих прекрасных глаз.

Белла не могла вынести этого - она отвернулась, не желая, чтобы он мог заглянуть в ее глаза, в ее душу.

Но он не замолкал.

– Ты из тех людей, которые протянут руку незнакомцу, просто чтобы привнести радость в жизнь умственно отсталого парня. Кто охотно пройдет через три дня боли, пота и слез с тем, кого едва знает. Ты из тех, кто охотно посвятит себя кому-то вроде меня, ничего не требуя взамен.

Белла могла лишь качать головой, потому что даже близко не видела себя такой, какой видел ее Эдвард.

- Я жалею только об одном - что не помню того момента, когда впервые увидел тебя, того мгновения, когда ты вошла в мою жизнь. Что я сказал тебе тогда? – Эдвард выглядел потерянным и задумчивым. Нахмурившись, он вглядывался в темную бездну своей памяти и искал там лицо Беллы. Казалось, будто он искал ее лицо постоянно.

- Ты ничего не сказал, - прошептала Белла. – Ты спас мою жизнь в тот день. В тот день и в каждый последующий.

Они молчали очень долго. Еще один автобус подъехал к остановке, из него выбрались пассажиры и пошли дальше - жизнь проносилась мимо них.

Наконец Белла сказала:

- Ты сказал о сожалении. Я жалею, что оставила тебя.

Ответ Эдварда последовал незамедлительно:

– Я понимаю, почему ты ушла.

- Я была эгоисткой и слабой, и…

- Но я понимаю. Я не могу представить, на что это, должно быть, было похоже для тебя - смотреть, как я делаю одно и то же день за днем… так близко и в то же время так далеко.

- Если бы ситуация была обратной, - сказала Белла уверенней, - ты бы не оставил меня. Ты был бы моим другом, пока я нуждалась в тебе.

Эдвард отвернулся.

– Я не знаю, хватило бы у меня сил быть с тобой, но при этом знать, что ты никогда не будешь моей по-настоящему. Я не знаю, смог бы я быть достаточно сильным, чтобы сидеть здесь с тобой прямо сейчас и не иметь возможность сделать это. - Эдвард погладил ее по руке.

- Или это. – Он положил ладонь на ее грудь, слушая ее сердцебиение.

- Или это. – Он поцелуем стер единственную слезу с ее щеки.

- Ох, Эдвард, - выдавила Белла. – Мне так жаль, что я не была достаточно сильной. Я не знаю, достаточно ли сильная я сейчас. Я не могу потерять тебя… Я не могу. Я только обрела тебя. Я…

- Эй, - сказал он, но Белла не подняла взгляда.

Если она пошевельнется, если нарушит хрупкое равновесие, которое так или иначе поддерживала, еще больше слез хлынет из ее глаз. Она просто может разрыдаться.

Эдвард прикоснулся к ее подбородку с нежностью, отодвигая ее от края, притягивая ее к себе.

- Эй, - повторил он. – Если ты думаешь, что я достаточно сильный, тогда позволь мне быть сильным. Я собираюсь бороться с этим. Мы будем бороться с этим. Это еще не конец. Далеко не конец.

Эдвард был близок к тому, чтобы рассказать Белле план Элис. Рассказать ей, что Элис может видеть будущее и что то будущее, которое она видела, было действительно светлым.

Но не сделал это.

Не сделал, потому что был достаточно умным, чтобы знать, что для нормального, разумного человека его разговор с Элис будет казаться совершенно безумным. Нормальные люди не считают, что они могут видеть будущее. Нормальные люди не считают, что они могут читать мысли.

Он сам, вероятно, был безумным. Слышать голоса в голове – это всегда был недобрый знак. Слышать голоса – это был признак безумия. В конце концов, он не мог слышать никаких голосов в голове Беллы.

Поэтому Эдвард не рассказал Белле о плане Элис. Не рассказал, что может слышать, о чем думают прохожие - о еде, деньгах и более глубоких, темных вещах, от которых его разум буквально отпрянул. Вместо этого он прижал Беллу к себе, так близко, насколько это было возможно, и ласково гладил ее волосы, пока они ждали следующий автобус, тот, на который они наконец-то готовы были сесть.

Они вышли на своей улице. Автобус, который они выбрали, был пуст, за исключением водителя и старой леди на заднем сиденье, которая спала. Хотя Эдвард все еще мог слышать усталые мысленные ворчания водителями и сюрреалистичные сны леди, голоса становились тише, если он концентрировался. Если он концентрировался на Белле, другие голоса, казалось, уходили. Он мог почти заставить другие голоса исчезнуть. Мысли Беллы были тихими - единственный голос, который он мог слышать, – тот, который вырывался из ее рта.

Так что он провоцировал ее на разговор. Он сосредоточился на том, чтобы заставить этот рот говорить, заставить этот рот улыбаться, заставить этот рот смеяться. Он сосредоточился на том, что заставить ее кожу покрываться румянцем, когда он признавался ей, что чувствовал прошлой ночью.

Эдвард надеялся провести еще одну ночь в постели Беллы. Еще одну ночь, а затем он, вероятно, начнет проводить дни и ночи в лаборатории, помогая Элис. Если Элис была права, если Элис, в конце концов, не сошла с ума, тогда доктор Дженкс и его команда нуждаются в той помощи, которую он может оказать им – помощи, которую может оказать только он.

Они шли по знакомому пути к их дому. Прошедшая ранее буря прошлась чистящей рукой по всему городу - никогда раньше небо не казалось таким синим, никогда глаза Беллы не были такими карими. Ее лицо пылало смущением от некоего обещания, что он прошептал ей в ухо – от него она порозовела.

Но затем, на фоне этого калейдоскопа цветов, его взгляд зацепился за что-то блистательно злое и красное. Он отвернулся от лица Беллы на мгновение и увидел женщину, изящно сидящую за столом на двоих в кофейне. Рыжие локоны падали ей на плечи, как извивающиеся змеи.

Он резко остановился, испытывая тревожащее чувство дежавю. Он видел эти волосы раньше, хотя и глазами Элис в ее мыслях. Это были те же самые волосы.

Это было слишком рано.

- Что такое? – спросила Белла, но Эдвард застыл, наблюдая за леди, потягивающей капучино. Она медленно поставила чашку, повернулась и посмотрела прямо в его глаза. Она ждала его.

Виденье Эдварда затмило красным, как будто там разлилась кровь.

- Белла, мы должны… - Отправиться домой, хотел он сказать. Но остановился, когда кто-то встал прямо у них на пути, на пути, что вел к дому.

Это был мужчина.

Это был мужчина, которого Эдвард узнал.

И у этого мужчины в руках был нож.
-----

Перевод Тео
Редактура gazelle