Вечный ребенок сидел, скрестив ноги, на кровати; ее лицо было обращено к скудному свету, льющемуся из единственного зарешеченного окна у нее над головой, которое располагалось выше, чем она могла бы дотянуться – хотя она, конечно же, пыталась.

Пока она смотрела, темные облака собрались над Пьюджет-Саунд, затопив Сиэтл, словно приливной волной. Из-за сдерживающего влияния близлежащего океана грозы были редким явлением над Тихоокеанским Северо-Западом, но в эту ночь близость водоема была недостаточно сильна, чтоб умерить Матушку Природу.

Она знала, что надвигается буря. Она подмечала ее признаки лучше, чем кто-либо, и смотрела в небо почти столько же часов, сколько и в монитор своего компьютера. Так что она была первой, кто предсказал метаморфозы Эдварда, и она также была первой, кто заметил, как надвигается что-то злое. Северный ветер искусно смахнул легкие, пушистые облака, будто очищая небеса для настоящего шедевра.

И каким же был этот шедевр - дьявольские ветры танцевали на потемневшем небе, волнуя море и пригибая деревья к земле, встряхивая Сиэтл, словно снежный шар, и поднимая в воздух шляпы и мусор. На протяжении большей половины ночи Элис слушала зверя, яростно ревущего в клетке физических законов, наблюдая за тем, как его неоновые усики щелкают по земле.

Элис точно знала, что это за чувство. Она точно знала, на что это похоже - быть сдерживаемой силами, превосходящими твои собственные, быть не в силах протянуть руку и коснуться того, чего желаешь больше всего. Ветер хотел, чтобы его почувствовали, хотел быть услышанным, признанным. Элис хотела того же – она хотела быть признанной. Она хотела, чтобы ее почувствовали.

Ее сдерживали всю ее жизнь. Вначале из-за того, что ее разум был недостаточно развит, а теперь из-за того, что он работал чрезмерно эффективно. Теперь у нее было слишком много того, что она могла предложить другим, она обладала умственными способностями, которые могли решить многие человеческие проблемы, но они не позволяли ей. Они лечили ее, как ребенка. Они не должны были сдерживать ее - теперь не существовало силы выше ее разума. К несчастью, его сдерживал небольшой слабый сосуд, в котором был заключен ее разум. Ее тело никогда не смогло бы зайти так далеко, никогда бы не смогло разрушить цепь, на которой ее держали насильно, и ее охраняли тела больше и сильнее, чем ее собственное.

Сначала она вежливо просила, чтобы ее отпустили.

- Я бы хотела поговорить с новенькими, - говорила она.

- Мы будем приводить новеньких к тебе, чтобы поговорить, - отвечали они. И держали обещание.

Но Элис быстро поняла, что все, с кем она разговаривала, были слишком заторможенными, слишком глупыми. Она поняла, что ее внимание рассеивается, пока она ждет, когда они закончат то, что - как она уже интуитивно догадывалась - они собирались сказать.

В конце концов, она совсем начала отказываться разговаривать, потому что собеседники были слишком предсказуемы. Ей нужно было свежее мясо, кто-то, в кого она могла бы впиться зубами – ей нужен был Эдвард. Эдвард будет таким же быстрым, как и она. Эдвард сможет идти с ней в ногу. В конечном счете Эдвард превзойдет ее.

Таким образом, Эдвард был единственным, кто мог бы исправить то, что с ней не в порядке.

Она знала это так же, как и то, что погода меняется. Она знала это потому – несмотря на то, что рациональная Элис боролась с этим, – что, в конце концов, была вынуждена признать в Мэри пророка. Вначале Элис отказывалась воспринимать видения Мэри иначе, чем проблески безумия. Она отказывалась верить акварельным перспективам в своем мозгу, говорившим ей, что она не сможет убежать дальше забора.

И затем она попыталась убежать.

И она не добралась дальше забора. Она поднялась только до середины, когда сильные руки обхватили ее за талию. Она продолжала карабкаться, но руки были неумолимы. К тем рукам присоединились другие, и ее пальцы в итоге отцепились от звеньев, от металлических звеньев, которые навсегда оставят свой след на ее коже. Когда те руки вновь привели ее в комнату, Элис больше не делала попыток сбежать. Вместо этого Элис приняла Мэри, впервые в жизни приняла совершенно и искренне. Она больше не была Элис, больше не была Мэри, она была Мэри Элис.

Мэри Элис сидела и смотрела видения об Эдварде, пляшущие в ее голове, видения, которые, как она раньше считала, были не более чем обычными фантазиями.

Теперь, когда эти фантазии были доказаны реальностью, Мэри и Элис соединились друг с другом. Она думала, что смотреть за Эдвардом на компьютерном мониторе было интересно. Но смотреть на него в живых красках было божественно. Она смотрела, как Эдвард играет - о том, что он будет играть, Мэри знала с того первого момента, как увидела его пальцы, лежащие на его бедрах и подергивающиеся. Она смотрела и сетовала на то, что она могла лишь видеть его игру, видеть сосредоточенность на его лице и плавные движения его рук, эйфорию в каждом изгибе его тела, но не могла ее слышать.

Мэри никогда и ничего не слышала.

Затем, конечно же, она увидела Беллу. На долгое время Мэри Элис пришлось прекратить смотреть. Она не могла вынести этого. Она не могла вынести вида Беллы, улыбающейся Эдварду, ведь на ее месте должна была быть Элис, и прикасающейся к Эдварду так, как должна была прикасаться Элис.

Но если она не могла наблюдать за Беллой, тогда она не могла наблюдать и за Эдвардом. Она не могла наблюдать за будущим Эдварда и знать, что ничего плохого с ним не случится. Эта дилемма разъедала ее изнутри, вцепившись ей в сердце, пока она вновь не начала смотреть за ним.

Она была рада, что посмотрела. Потому что увидела то плохое, что должно было произойти.

Хотя она не волновалась. В то же время, как она видела это плохое, она также видела простой способ превратить это во что-то хорошее – просто способ навсегда убрать переменную в лице Беллы. Или, скорее, убедиться, что кто-то другой сделает это за нее. Не все были так влюблены в Эдварда, как они с Беллой.

Мэри Элис сидела, слушая радостный грохот бури и ожидая, когда этот некто сделает свой ход.

---

Эдвард проснулся от какофонии звуков.

Несмотря на ночной катарсис, несмотря на успокаивающее присутствие Беллы, он спал плохо. Шум проник в его сон, просочился сквозь тонкие стены квартиры, как темные чернила в воду. Вначале звук казался чем-то вроде далекого грохотания грома в ночи. Из-за ярких вспышек, пробивающихся сквозь веки, Эдвард понял, что это действительно была утренняя гроза. Но, медленно пробуждаясь, он осознал, что этот звук заглушал даже гром, и звук этот на самом деле оказался двумя людьми, говорящими слишком громко совсем рядом.

Пара, живущая по соседству, кричала друг на друга, и, хотя через стены их голоса были слабыми и искаженными, Эдвард мог сказать, что тема разговора была менее чем приятной.

Я ненавижу тебя, сказала жена, присовокупив к этим словам ругательства. Она склонилась над свистящей сковородкой, готовя яичницу для своего мужа, который вернулся поздно ночью, сопровождаемый скорее запахом игры, а не работы.

Эдвард нахмурился и зарылся поглубже в подушку, надеясь заглушить этот диссонанс, чтобы вернуться к спокойному сну.

Хотел бы я, чтобы ты умерла, кричал в ответ ее муж, с отвращением глядя на неопрятную жену с всклокоченными волосами.

И тут глаза Эдварда распахнулись от ужаса. Как могли двое, когда-то считавшие друг друга всем миром, сейчас использовать такие слова, чтобы ранить друг друга? Он бы никогда, никогда не сказал ничего подобного Белле. Мир без Беллы был тем миром, в котором он не хотел жить. Сейчас она была его жизнью.

Эдвард переместился и протянул руку, ища тепло и жизнь Беллы. Но его рука скользнула по остывшему белью, и, повернувшись, он увидел, что кровать рядом с ним пуста, и лишь смятые простыни указывали на то, что она была здесь.

Он, конечно, надеялся, что ее отсутствие не было связано с тем, что произошло прошлой ночью. Надеялся, что не сделал ничего неправильного, надеялся, что не навредил ей. Возможно, шум разбудил и ее - он определенно перерос в крупную ссору. Сосед-мужчина и его жена даже не трудились дослушать другого, прежде чем начинать следующий этап их резкой критики – злых слов, которые накладывались друг на друга и перекрывали друг друга.

Шум нарастал, так что Эдвард отправился на поиски утешения. Ему не пришлось далеко идти - Белла свернулась калачиком на диване, простыня была небрежно обмотана вокруг ее тела. Он задумался, было ли связано ее пребывание здесь с напряженным выражением на ее лице, когда она вернулась в постель прошлой ночью. Но затем от дальнейший размышлений его отвлекла простыня, которая и скрывала, и в то же время обнажала ее кожу. Как это всегда было, когда он смотрел на Беллу, остальной мир отступал – и сейчас шум отступил, и он стоял довольно долго, купаясь в ее молчании, ее красоте, просто в Белле.

Затем он осторожно опустился на диван, переплетя свои конечности с ее и накрыв простыней их обоих. Белла поворочалась немного, но утихла, так и не проснувшись. Ну что ж, ему придется ее разбудить. Прошлой ночью Белла приняла его таким, каким он был, - сломленного и в синяках, и сделала его цельным. И он очень хотел повторения.

Так что он начал согревать свои руки, сгибая пальцы, пока они не стали мягкими и нежными. Затем он начал играть мелодию на ее коже, до которой мог дотянуться. На ее коже, которая соблазняла и пытала его, он играл самые лучшие фрагменты ее колыбельной, самые счастливые фрагменты, которые становились все больше, как и его сердце, когда он вновь увидел ее.

Он играл колыбельную Беллы… на Белле.

Музыка начала опускаться, скользя вниз к ее коленям, затем поднимаясь вверх по бедрам. Когда музыка опускалась к нижним октавам, его пальцы выстукивали ее на ее спине. Когда музыка взлетала, его пальцы летали по ее спине. Кожа Белла, казалось, дрожала, ее веки трепетали. Он был уже близок к кульминации. Когда он начал играть быструю ритмичную часть у нее по плечам, она пошевелилась.

Простыня соскользнула. И Эдвард увидел…

Его пальцы застыли, остановившись, в совершенной незавершенной ноте, жесткой и тревожной. Белла вздохнула и вновь передвинулась, натянув простыню на свои женские прелести.

Колыбельная продолжилась, взмывая к глиссандо у нее на шее и за ухом. Когда он прикоснулся к ее лицу, Белла наконец-то открыла глаза. На мгновение все было правильно в этом мире. Но в следующее мгновение она моргнула, и это движение прогнало сон из ее глаз, и Эдвард смог увидеть, что что-то было не так.

Колыбельная Беллы оборвалась.

---

Что-то было не так с Элис.

Это аморфное нечто спугнуло сон Беллы, сделало ее сны беспокойными, эти мысли время от времени возникали в ее мыслях, даже когда она проснулась от блаженного ощущения пальцев Эдварда. Что-то было не так с Элис, но все, что знал Эдвард, что что-то было не так. Белла чувствовала его взгляд на себе, когда они пытались приготовиться к этому дню, чувствовала его взгляд как легкий туман дождя, когда они ждали на автобусной остановке. Она была полностью поглощена ощущением его бедер, теплом и твердостью, которую чувствовала рядом с собой на сиденье в автобусе.

Автобус свел их вместе. Автобус привез ее в его жизнь. И вот сейчас автобус, может быть, увозит его прочь из ее жизни. На этот раз в автобусе его внимание не было рассеянным, его голова не была повернута, лицо не было направлено в сторону ветра. На этот раз его внимание полностью было сосредоточено на ней.

- Что случилось? – спросил он, когда она вернулась в кровать прошлой ночью, обеспокоенный звуком ее разбившегося об пол телефона и бледностью ее лица.

- Что случилось? – спросил он снова, когда он согревал ее этим утром.

Оба раза она ответила «Ничего» и не встречалась с ним взглядом, потому что это была ложь – ложь, которую она отчаянно желала сделать правдой. Прошлой ночью, когда Эдвард уложил ее в постель, когда она выпила воду и получила сообщение доктора Дженкса, Белла сказала себе, что осложнения могли быть вызваны самими разными причинами. Случайной вспышкой ярости Элис или она могла упасть и удариться головой. Элис могла сбежать.

Но буря, которая разразилась ночью, сделала принятие любого из этих простых выводов сложным для Беллы. Некоторые люди способны кожей чувствовать, что буря является чем-то большим, чем просто бурей - она казалось почти символом чего-то, пока еще неизвестного и невидимого.

Ветер сбивал их с ног, когда они покинули тихую гавань ее квартиры, заставляя их прижиматься друг к другу, чтобы сохранить равновесие и тепло. Во время пути Эдвард продолжал прикасаться к ней, его глаза были обеспокоены. Она сказала ему, что все в порядке, но он теперь был достаточно умен, чтобы знать лучше. Он прижался к ней на сиденье автобуса, рисуя ее имя пальцами у нее на колени.

---

Что-то было не так с Элис.

Белла могла видеть это на лицах тех нескольких лаборантов, мимо которых они проходили. Она могла это чувствовать в негостеприимном выражении их лиц. Она могла слышать это в словах, которых они даже не говорили, а быстро шептали короткими предложениями.

Доктора Дженкса не было в кабинете.

Часы на стене отсчитывали время к тому моменту, когда он приедет и они выяснят что, собственно, было не так. Белла и Эдвард сели лицом к пустому кожаному креслу за массивным столом. Эдварда забрался на кресло с ногами, прижав колени к груди, свернувшись в нем как кот, его тело было повернуто под углом к ней, как и все утро. Как это было с тех пор, как она встретила его.

- Белла, Эдвард, - доктор Дженкс проговорил резко, проходя мимо них, чтобы сесть за свой стол. Видя его мрачное лицо, Белла сделалась еще более неподвижной. Доктор выглядел так, будто ничего не ел, не спал, не улыбался уже какое-то время.

Он сил в свое кресло и смотрел на них мгновение.

- Эдвард, почему бы тебе не пойти поговорить с Элис? – спросил он. – Она спрашивала о тебе. Мы зайдем проверить тебя чуть позже.

Сердце Беллы, казалось, остановилось.

Элис была здесь.

Элис не убежала.

Эдвард нахмурился и посмотрел на Беллу. Она кивнула, пытаясь ободряюще улыбнуться. Она не ввела его в заблуждение, но он также видел в ее глазах, что ей нужно было знать, что он был одурачен.

- Хорошо, - сказал он доктору Дженксу, поднимаясь и идя к двери, бросив последний взгляд на Беллу.

- Попроси Джейн проводить тебя, - сказал доктор ему вслед, и Эдвард кивнул, прежде чем закрыть дверь за собой.

Белла ждала так долго, что больше ждать не могла.

- Что случилось? – спросила она.

---

Что-то было не так с Элис.

Эдвард мог слышать это в шепоте вокруг него, в обрывках разговоров между лаборантами. Все думали об Элис. Даже Джейн думала о том, как бы побыстрее проводить его, чтобы вернуться к анализу последней пробы крови Элис.

Ему было интересно, знала ли Белла. Он спрашивал себя, не была ли Элис той причиной, почему Белла избегала смотреть ему в глаза все утро. Не была ли Элис той причиной, почему Белла выглядела такой испуганной.

Когда Эдвард вошел через дверь в комнату, куда Джейн проводила его, молодая женщина поднялась из кресла-качалки. Он моргнул, ища в ее лице следы той замкнутой маленькой девушки, которая постоянно побеждала его в видео-играх. И не смог ее найти.

Женщина чопорно сидела перед ним, неестественно спокойная. Тем не менее, ее глаза сияли на ее лице жутким волнением. Из того, что он слышал, когда шел, с Элис было что-то очень нехорошее.

И она знала это.

И все же она, казалось, смаковала эту бурю, казалось, почти знала, что он войдет в эту дверь в этот самый момент, разрываясь от энтузиазма поговорить с ним. Ее эмоции были анахронизмом – как смех на похоронах.

Привет, Эдвард, сказала она, ее губы раздвинулись в том, что должно было быть улыбкой, но казалось скорее оскалом. Над головой небеса загрохотали, как будто акцентируя, что она выбрала идеальный момент для своего приветствия.

- Привет, - сказал он.

Неестественная тишина последовала за этим. Затем Эдвард понял, что в действительности она поздоровалась с ним не вслух.

---

- Элис регрессирует, - сказал доктор Дженкс, сидя в своем кресле и проводя рукой по лицу.

Из всех теорий Беллы, об этой она не думала. Она надеялась, что он скажет «Эмоциональное состояние Элис не соответствует тому взрослому, на которое мы надеялись». Или «С Элис произошел небольшой инцидент, но сейчас с ней все в порядке». Вместо этого все признаки указывали на тот факт, что она теряет свой внушительный интеллект, что она начинает медленно регрессировать вниз по кривой от того уровня, к которому взлетел ее интеллект.

Регрессирует…

Доктор Дженкс продолжал говорить, рассказывая Белле, что Элис забывает вещи, какие-то мелочи. Но эти мелочи начали скапливаться, превращаясь во что-то большее, вещи, которые они больше не могли игнорировать.

Лечение сработало. Но оно перестало работать.

---

Глаза Эдварда расширились, и гримаса-улыбка Элис стала шире, когда она увидела понимание на его лице.

- У нас не так уж много времени, - сказала она, - так что не говори. Просто слушай. Так будет быстрее.

Эдвард мог только кивнуть.

Она сказала:

- Привет, Эдвард.

- Привет, Элис, - ответила она за него.

Элис быстро проскочила привычные вежливые банальности вроде вопросов как дела и какая замечательная погода. Эдвард уставился на нее, наконец поняв, что она делает. Элис разговаривала с ним… сама.

- Все запуталось, - продолжила она.

- Запуталось как? – тут же спросила она сама себя.

Элис задала сама себе несколько вопросов, которые задал бы ей Эдвард, если бы она ему позволила.

- Лечение работает, - продолжала она, - но оно не постоянно. Я регрессию. Я забываю вещи. Этим утром я не смогла вспомнить пароль от своего компьютера. Конечно это пятьдесят три символа, и я изменяла их каждые шесть часов, так что я подумала, что это мог быть какой-то глюк, кратковременная потеря концентрация. Но это не так.

---

Доктор Дженкс сказал: - Мы работали сверхурочно, пытаясь выяснить, что пошло не так и что мы можем сделать, чтобы исправить это.

- Что если вы не сможете исправить? – спросила Белла, чувствуя, будто она не сидит здесь, чувствуя, будто в действительности не ведет этот разговор. Она не могла участвовать в этом разговоре. Она была в тысячах миль отсюда, где-то, где солнечно и безопасно – с Эдвардом. Она ведь просто хотела быть с Эдвардом.

Она хотела плакать. Она хотела кричать. Она хотела рвать и метать.

Вместо этого она сидела и ждала, прока доктор Дженкс скажет ей, что все будет хорошо. Она сидела и ждала, когда доктор Дженкс скажет ей, что он и его команда делают все возможное, чтобы создать чудодейственное лекарство и исправить то, что пошло неправильно в лечении.

- Если мы не сможем это исправить, - сказал доктор Дженкс, - мы не знаем, что случится.

Но страх в его глазах говорил, что знают.

---

- Мы умираем. - Голос Элис был таким же спокойным, как будто она подробно шаг за шагом решала дифференциальное уравнение. - Ты понимаешь? – спросила требовательно она, и на этот раз говорила с ним.

- Да, - ответил Эдвард, его глаза расширились, а голова покачнулась. Он начал понимать, куда она клонила. Он начал вытаскивать это из ее разума, как вытаскивал мысли у соседей Беллы.

Разговоры в коридоре вовсе не были разговорами. Тот крик, который он слышал этим утром, не был криком. Он «слышал» мысли Элис в тот момент, когда она думала.

И из того, что услышал в ее мыслях, он узнал – она могла видеть будущее. Элис могла видеть его слова до того, как он скажет их. Элис могла видеть его действия до того, как он их совершит. В своей голове она наблюдала, как он рухнет и сядет на край ее кровати за несколько мгновений до того, как он действительно сделал это.

Лечение, которое они оба получили, стало тем камнем, брошенным в пруд, который породил рябь, появившуюся только сейчас. Доктор Дженкс думал, что они делают их умнее. В действительности же он дал им гораздо больше, нежели сделал просто умными.

Их прошлое, их настоящие и будущее начало пересекаться и объединяться, и запутываться из видимого и слышимого в нечто, что Эдвард едва ли мог расшифровать. Пребывание с Беллой было спокойствием, миром. Пребывание с Элис напоминало эпицентр водоворота, который вертелся над их головами. Он сосредоточился на словах Элис и попытался блокировать те мысли, которые слышал, и те видения, которые она видела.

- Лечение работает, - говорила она, - но произошел какой-то сбой. Оно не постоянно, и мы должны найти способ исправить это. Я провожу каждый рабочий час каждого дня в поисках лекарства, в поисках устранения этого сбоя в наших мозгах, сбоя, который, в конечном итоге, убьет нас.

- Мы умираем? – спросила она голосом Эдварда, который был глубже, намного более серьезной версией ее собственного.

- Да, - ответила она. – Если ты не сделаешь в точности то, что я скажу тебе.

---

Доктор Дженкс повернул свое кресло как раз вовремя, чтобы увидеть, как молния лизнула воду за окном.

- Команда работает сверхурочно, чтобы понять, как мы можем исправить это. – Он остановился, чтобы посмотреть на барашки, двигающиеся к берегу. – Я никогда не думал, что скажу это, но я очень рад, что Эдвард не отреагировал на лечение.

Долгое время Белла не могла ничего сказать, совсем ничего. Доктор Дженкс выглядел таким же хрупким, как увядшие листья, как будто один-единственный порыв ветра мог сломить его и отправить в свободный полет этой бури. Наконец Белла стала этим единственным порывом.

- Я должна вам кое-что рассказать.

---

- Ты можешь сделать в точности то, что я говорю? – настаивала Элис, ее глаза светились напряженностью, почти граничащей с безумием.

Эдвард еще не оправился от шока, его ум подвергся нападениям видений Элис, роившихся как пчелы-убийцы. Всего этого было слишком много, слишком скоро и слишком быстро.

- Я могу, - ответила Элис вместо него, озвучив его окончательный ответ. Она знала это, потому что видела.

- Эдвард, ты будешь очень умным и очень скоро. Мне нужно, чтобы ты продолжил мое исследование, исследование над которым я работала с тех пор как поняла, что лечение не постоянно. С тех пор как я поняла, что Мэри, в конце концов, была пророком. Я завела нас уже достаточно далеко, так что тебе нужно будет провести нас по оставшейся части пути.

- Ты сможешь сделать это? – требовала Элис ответа.

Эдвард сказал: - Я не… знаю, буду ли я когда-то таким же умным, как ты.

- Ты будешь таким же умным, как и я, если не больше. И у тебя есть преимущество, которого нет у меня.

С этими словами Элис толкнула его в будущее. Эдвард увидел себя, одетого в белый лабораторный халат, как у доктора Дженкса, окруженного лучшими интеллектами этого мира. Он тесно сотрудничал с ним, выуживая всю информацию, которая была нужна ему, из их голов так же легко, как мы отрываем виноградины от стебля. Он смотрел на себя, поглощающего лакомые кусочки информации своим мозгом-суперкомпьютером.

Элис показала ему, что он добьется успехов. Элис показала их, стоящих бок-о-бок, улыбающихся и здоровых, представляемых миру под аплодисменты зрителей и вспышки фотоаппаратов. Но Элис не показала ему Беллу.

- Обещай мне одну вещь, - сказала Элис. – Обещай мне, что не будешь безрассудным. Обещай мне, что когда увидишь мужчину, который захочет навредить тебе, ты будешь бежать так быстро, как сможешь. Ты можешь сделать это, Эдвард? Сможешь убежать?

В мыслях Элис Эдвард увидел еще одну сцену, она совершенно отличалась от той, где он был в белом халате. Это виденье было кристально ясным, триумфальным и подробным. Теперь Элис показывала ему картинки, которые быстро мелькали в темноте, так быстро, что он даже не успевал их понять. Он видел красные волосы, которые извивались и шевелились как огонь; нечеткую тень человека, держащего что-то блестящее в кулаке, что-то сверкающее и искрящее на солнце; себя, бегущего так быстро, как только мог, быстрее, чем когда он бежал по дорожке Парка Открытий.

Элис очень сфокусировалась. Она показывала ему как он бежит, снова и снова.

- Я смогу убежать, - прошептал Эдвард. Он побежит. Он будет стремиться к безопасности. Он будет стремиться К безопасности ради Беллы. Он побежит так далеко и так быстро, как должен будет, чтобы вновь оказаться в ее объятиях.

Элис посмотрела в его глаза, и ей понравилось то, что она увидела – его, бегущего очень быстро и очень далеко.

- Хорошо, - сказала она. – Они приближаются. Помни свое общение, Эдвард. Я рассчитываю на тебя. Я не смогу сделать это без тебя. – Ее голос был грустным. Она продолжала раскачиваться, глядя в единственное окно в этой комнате, ее мысли были мрачными, как и небо снаружи.

- Они сейчас войдут, - сказала она, и он смог услышать их. – Будет легче, если ты спокойно уйдешь.

---

Доктор Дженкс смотрел на Беллу выжидательно, ожидая того, что она должна была рассказать ему. Ожидая услышать новости, которые разрушат его уже и так разрушающийся замок.

- Лечение сработало, - прошептала она.

Доктор посмотрел на нее.

- Прошу прощения?

- Лечение Эдварда сработало.

Доктор побледнел, как будто в него вонзили нож.

- Мне жаль, что я не сказала вам раньше. Я только на этой неделе узнала. Эдвард…

Она посмотрела на свои ноги, не в силах закончить. Но ей и не нужно было.

Доктор Дженкс и его лаборанты бросились в камеру Элис, где они нашли Эдварда и Элис, спокойно сидящими, они оба смотрели в окно. Элис даже не посмотрела на санитаров, которые сопроводили Эдварда в лабораторию. Эдвард тоже. Он шел спокойно, хотя и понимал, что они собираться колоть его, чтобы увидеть, нет ли у него такого же сбоя, как и у Элис. Только когда они попытались разделить его с Беллой, когда они попытались отвести его в комнату, где он мог побыть один, он перестал быть спокойным.

- Не нужно мне никакое личное пространство, - настаивал Эдвард. – Я хочу Беллу.

Исчез Эдвард, который услужливо повиновался любому чужому капризу, который относился к игле с легкостью ничего не подозревающего малыша. На его место пришел Эдвард, чья челюсть ясно говорила, что он собирается получить то, что хочет. И этот Эдвард хотел Беллу.

Так что он получил Беллу. Белла сидела с ним, когда они мерили ему давление и брали кровь. Она наблюдала, как они проводили над ним тесты, задавали ему более сложные вопросы и показывали серию негабаритных карточек с чернильными пятнами. Несмотря на все это, глаза Эдварда были прикованы к ее лицу, кроме тех редких случаев, когда ему нужно было посмотреть, чтобы сказать, что это чернильное пятно выглядит как глиняная роза на песке или небольшие веснушки на носу или визуальное изображение радости. Его взгляд так и не дрогнул, как и мягкая улыбка на его губах или теплота его глаз, горевших зеленым светом. Он, казалось, пытался сказать Белле что-то, заверить ее, что все будет хорошо.

Белла не понимала его оптимизма, и она уж точно не разделяла его. Ее страх за безопасность Эдварда становился все больше, был настолько осязаемым, что грозился поглотить ее. Она могла почти чувствовать, как неизбежность судьбы забирала у нее Эдварда. Она боялась, что он будет вырван у нее ликующими учеными и исследователями, и музыкальными фанатами и - в конечном итоге – фанатиками в целом, когда мир узнает и примет этого невероятно талантливого, скромного и заботливого мужчину. Она боялась, что его новообретенный интеллект и, как результат, слава и богатство деформирует его нежную душу, его, который читал ей детскую книжку. Который так тщательно и нежно пробрался сквозь ее кожу в ее душу.

Она боялась этого сценария – но нынешняя реальность была намного, намного хуже, нежели все, что она могла себе представить. Она боялась славы и богатства, но чего она должна была бояться – чего она даже не представляла, что ей нужно боятся – так это неумолимой ледяной руки судьбы. Эдвард и Элис съели запретный плод, съели из дерева познания – как Адам и его Ева, и их проклятием вполне может стать смерть.

Когда последние тесты были завершены и последние измерения сделаны, Белла даже не стала спрашивать доктора Дженкса о результатах. Она видела прогноз Эдварда в холодных глазах доктора. Она видела, что и Эдвард знал его, когда покосился на тщательно сдерживаемое выражение лица, которое доктор Дженкс совершенствовал десятилетиями. Но даже маска врача не смогла скрыть его опустошение.

Что бы ни увидел Эдвард на том лице, что бы ни прочел по этой маске, это его не расстроило. Он просто кивнул и встал на ноги, осторожно высвобождаясь от белых халатов, которые продолжали кружить над ним, как птицы над падалью.

- Нам пора идти, - сказал он Белле.

- Эдвард, я не думаю, что это разумно, - вставил доктор Дженкс. – Было бы лучше, если бы ты остался для наблюдений на несколько следующих недель.

- Пока нет, - сказал Эдвард, его голос был мягким, но со стальными нотками. – Мне нужно еще кое-что сделать.

Оглядываясь на Беллу, Эдвард склонил голову к ней, предлагая последовать за ним. Она повиновалась, и никто их не остановил. Она последовала за ним по лабиринтам коридоров, в которых он ориентировался безупречно, несмотря на отсутствие Джейн. Она следовала за ним мимо регистратора, которая уставилась на них испуганно и чьи наманикюренные красные ногти схватили воздух, а не телефонную трубку. Она последовала за ним через стеклянные двери и прошла мимо ряда свежевырытых насыпей земли, выстроившихся в ряд у сетчатого забора. Какая-то часть разума Беллы – та часть, которая все еще могла думать, наблюдать и анализировать – поняла, что курганы эти были могилами. Слишком маленькими чтобы быть человеческими могилами, но это были могилы обезьян, собак и мышей, которые когда-то принесли в затемненную стерильную лабораторию.

Кто-то положил сорванный букет полевых цветов на самую маленькую могилку.

Они преодолели забор, прошли мимо охранника и отправились в путь также, как и пришли – вместе и свободными.

А затем они просто ушли.
-----

Перевод Тео
Редактура gazelle