Мне не из-за чего ревновать.

Мы не встречаемся. Мы едва ли что-либо. И даже притом что мы целовались только вчера, я четко решила, что не хочу быть с ним чем-то большим чем друзья. И в то время, как это правило распространяется во мне, это означает, что ему можно встречаться с кем угодно.

Не то, чтобы они встречаются. Не все встречаются с каждым человеком, которому они улыбаются.

Да, блядь, ради Бога, Белла. Возьми себя в руки.

Боже.

Я пытаюсь остановить свой подобно сталкерству шпионаж. Я, правда, пытаюсь. Но я не могу справиться с собой и пялюсь в конец коридора, пока рыжая наконец не уходит, говоря что-то Эдварду, но я этого не слышу. Они могли бы трахнуться прямо посреди медсестринского поста, и из-за всех чувств, которые перемешиваются внутри меня, мне было бы плевать. Уверена, у Джессики сегодня гребаный памятный день, когда она может наблюдать мой тихий упадок.

Эдвард вручает кому-то медкарту и затем поворачивается, чтобы уйти вниз по коридору. Я сразу исчезаю в медсестринском посту и ищу что-то, чтобы сделать – что-либо, чтобы занять себя, пока он здесь.

Я понимаю, что сейчас – хорошее время, чтобы проверить всех моих пациентов. Не оглядываясь, я крадусь из медсестринского поста и молюсь, что кому-то нужна помощь. Предпочтительно, чтобы это было что-то, что не заставит меня покинуть его палату.

И мне везет. Одного из моего пациента нужно проводить в ванную, и она пожилая и медленная и дышит как будто только что пробежала марафон к тому времени, когда мы возвращаемся к кровати.

– Как будто я только что сделала несколько хороших упражнений, – счастливо шутит она, и я улыбаюсь в ответ. Я немного слишком озабочена, выражая свою радость из-за нашей успешной десятифутовой экспедиции до ванной.

Больше, чем что-нибудь, я обеспокоена из-за того, что я так обеспокоена этим.

Я решаю сама сходить в уборную. Может, я смогу протусоваться там немного и обвинить в этом желудочные колики. Я просто не испытываю желания больше говорить с Эдвардом. По крайней мере, не прямо сейчас.

Я должна пройти мимо медсестринского поста по дороге, и я вижу его уголком своего глаза. Я не смотрю в его глаза. Я притворяюсь, что не знаю, будто он вообще там.

Я понимаю, как ужасно я веду себя, но это не останавливает меня.

Я нахожусь в уборной столько, сколько могу. В итоге я выхожу, когда кто-то стучит в дверь во второй раз. Это Шелли, и я, извиняясь, улыбаюсь ей, когда мы проходим мимо друг друга.

Эдвард все еще на медсестринском посту, когда я возвращаюсь. Возможно, он ждет меня – что-то, о чем я даже не думала раньше – и его глаза сразу встречают мои, когда он улыбается, маленькая складка беспокойства образовывается между его бровями.

Я так облажалась.

Я наконец приближаюсь к нему, признавая, что не могу избегать его вечно. Я нервничаю. Напрягаюсь. Мои ладони даже потеют немного.

Я сажусь напротив него, вызывая на лице улыбку, и пытаюсь казаться беспечной.

– Привет, – говорю я небрежно.

– Привет, – отвечает он и сразу хмурится. – Ты в порядке?

– Ага, все хорошо. – Я вызываю очередную улыбку. Эдвард не убежден.

– Как скажешь.

– Как прошел твой день? – спрашиваю я, быстро сменяя тему. – Надеюсь, был не очень занят?

– Не слишком плохо. Мне все еще нужно обойти три этажа. Надеюсь освободиться, по крайней мере, в три.

– Ну, удачи, – искренне произношу я. Я могу быть не очень довольна нашими обстоятельствами – тем, что я испытываю – но я знаю, что он, вероятно, все еще устал и нуждается во сне. Он выглядит не более отдохнувшим, чем вчера.

– Спасибо. – На его лице появляется искренняя, изогнутая улыбка, и я чувствую себя словно дерьмо. Это единственный способ описать это… что бы это ни было.

Чистейшее дерьмо.

И это мне точно напоминает, почему я так хотела остаться одинокой какое-то время.



– Пап, будь осторожен. Если ты захочешь просто оставить это в грузовике, то я могу позвонить кому-нибудь, чтобы нам помогли занести его наверх.

– Не говори чепухи, Белла. Я, может, стар, но не калека. Я могу поднять легкую мебель по нескольким лестницам.

– Там много лестниц, и она не такая уж легкая. И ты же знаешь, твоя спина все еще болит после той аварии.

Мой отец сужает глаза, одна сторона его усов дергается. Возможно, он пытается скрыть улыбку, хотя с прикрытой верхней губой иногда трудно сказать об этом.

– Не волнуйся о моей спине, Белла. Позволь мне волноваться о моей спине.

Мой папа сегодня здесь, чтобы занести мне обеденный стол, который он получил от друга. Я заверила его, что стол мне не так уж и обходим – обычно я просто расслабляюсь на диване перед телевизором – но он настоял, что дом не дом без надлежащего стола. И с кем я спорю?

– По крайней мере, позволь мне помочь, – настаиваю я, хватая один край стола.

– Ну, конечно, ты собираешься помочь. Ты же не думала, что просто будешь стоять и смотреть, как твой старик делает всю работу, правильно?

Он подмигивает мне, и мы поднимаем стол с земли и тащим вверх по лестнице. Это медленный процесс, с большим количеством бормотания ругательных слов и криком указаний с его стороны, но в итоге мы заносим его в здание, вниз по коридору и к моей квартире.

Нам нужно вернуться вниз за стульями, но я настаиваю на том, что принесу их на лифте. Расставив все по местам, я отступаю назад и смотрю на новый уголок. Стол в белом цвете ужасно сочетается с моей другой мебелью, и также похоже, что кусок одного из стульев изжевала собака. Но я предполагаю, что это твоя цена, когда почти вся твоя мебель используется и передается от старых друзей.

– Видишь? – Мой папа похлопывает ладонью по столу. – Теперь у тебя надлежащее место для ужина.

Я сдерживаю фырканье, потому что ни за что я не буду здесь есть. Но полагаю, что это будет хорошее место, куда можно будет положить всякое дерьмо. Может, я смогу прикрепить снизу пару ящиков и сделать из него офисный стол.

– Да, пап. Он замечательный. – Я искренне ему улыбаюсь, сообщая, что я действительно ценю его беспокойство.

– Хочешь есть? – спрашивает меня он.

– Ужасно.

– Хорошо. Можешь угостить меня ланчем.



Мы решаем поесть в небольшом бистро, и самое замечательное – там очень вкусные десерты и ароматный кофе. Мы оба заказывает сандвичи с индейкой, а затем разделяем пополам гигантское пирожное, каждый из нас балуется горячей чашкой кофе. Конечно, именно от своего отца я получила любовь к кофе – он выпивает примерно пять кружек в день, и все еще у него нет никаких проблем со сном по ночам. Я обычно только пью одну чашку утром и возможно одну-другую чуть позже, если я хочу взбодриться, но я не удивлюсь, если однажды стану кофейной наркоманкой. Я уже страдаю от легких головных болей, если пытаюсь пропустить свою ежедневную дозу кофе.

В частности мы не говорим ни о чем определенном. Папа комментирует, как неприятно ездить по Сиэтлу – слишком много машин по сравнению с Форксом. Он также спрашивает меня, завела ли я каких-либо друзей, и хочет знать, как у меня дела на работе. Я честно отвечаю ему каждый раз.

– Уже разговаривала с мужчинами? – Он смотрит на меня, приподнимая бровь, и мне приходится сдерживаться, чтобы не закатить глаза.

– Не знаю, о чем ты. Я разговариваю с тобой прямо сейчас, – неубедительно отвечаю я как умник.

Он знает, что я делаю, и сразу ловит меня на сказанной мною ерунде.
– Я уже не мужчина, Белла, – сухо говорит он мне. – Я твой старик. И ты чертовски хорошо знаешь, что я имею в виду.

Я качаю головой, мой рот забит печеньем. Конечно, мои мысли снова об Эдварде, и сталкивание лицом с его любимым десертом совсем мне не помогает. Но, по крайней мере, это не шоколадное карамельное печенье, хотя это звучит исключительно восхитительно прямо сейчас.

Я сглатываю, прежде чем ответить.
– Не совсем, – говорю я.

– М-м-м-м-м-м. – Он пьет свой кофе, и я думаю, что его ответ звучит отчасти загадочно.

– «М-м-м-м-м-м» что? – спрашиваю я.

– Ничего. Просто ты красивая молодая девушка, и я знаю, что множество ребят, должно быть, пытались заговорить с тобой.

– Не говори ерунды, папа. Мужчины не стекаются к моему порогу. Это не Царство зверей.

– Я знаю, Белла. Но я просто волнуюсь о тебе. Ты живешь в большом городе одна. Ты пробыла с одним парнем слишком много времени.

– Да и теперь я никогда не чувствовала себя лучше, – уверяю его я. Это правда – я была незначительно счастливее, начиная с избавления от драмы, связанной с Алеком, хотя постоянное размышление об Эдварде помещает меня на грани безумия.

– Может быть. Все равно не нужно мчаться в новые отношения с другим парнем. Боже, ты еще так молода. Твоя мама может не согласиться – уверен, скоро она будет заводить волынку насчет внуков – но я думаю, двадцать шесть слишком рано для женитьбы. Сейчас это проблема большинства пар – они женятся прежде, чем у них есть шанс испытать свою жизнь, а потом они несчастны и разводятся. Для примера только взгляни на свою мать.

Я хочу не согласиться, сказав, на чем именно сконцентрирована мама, но не смею. Однако она действительно была замужем за папой тринадцать лет. Это почти целая жизнь для нее.

– Ну, мы с Алеком не говорили о свадьбе. Так что неважно, – говорю я, мой интерес снова переключен на печенье. Я снова рву его на части и ем кусок за кусочком.

Если честно, это было одной из многих проблем, когда дело касалось Алека. Мы никогда не говорили о женитьбе.

Пять лет вместе и никакого разговора о свадьбе. Это должно было настораживать.

– Ладно. Он не был достаточно хорош для тебя, – ворчит мой папа. – Мужчину, который не может держать это в штанах, нельзя подпускать к людям, особенно к моей девочке.

Ох, Боже мой. Скажите, пожалуйста, что мой отец только что не назвал причиндалы Алека «это».

– Знаю, пап. Поверь мне, – говорю я, надеясь умиротворить его, чтобы мы смогли сменить тему.

Но он продолжает: – В следующий раз найди себе парня повзрослее, – говорит он. – Они более зрелые и готовы осесть на месте. Они весьма предсказуемы, в отличие от молодежи.

Алек был старше меня, но только на два года. Эдварду, должно быть, около тридцати. С другой стороны, я даже не уверена, почему я рассматриваю возраст Эдварда, видя, как я игнорировала его сообщения, начиная с его встречи с рыжей. Я наконец просто решила, что должна прекратить разговаривать с ним какое-то время, потому что я, очевидно, становлюсь слишком привязанной к нему. Вся эта ревность открыла мне глаза на то, как сильно он мне нравится, и думаю, лучше сейчас немного отступить.

Не то, чтобы полное игнорирование было лучшим способом утихомирить свои чувства, но если мы начнем переписываться, то, вероятно, я брошу все и продолжу разговаривать с ним. Наверняка я даже снова позволю ему поцеловать себя, потом буду думать о нем, а я уж точно не хочу, чтобы это произошло.

Папа заканчивает свой кофе и машет официанту, чтобы тот принес счет. Уверена, он видит, что мои мысли явно не здесь, но не комментирует это.

Он ставит свою пустую чашку на стол и смотрит на меня.
– Итак… когда ты навестишь своего старика?



Папа поднимается наверх на пару минут, но уходит чуть позже четырех часов, чтобы он смог протиснуться сквозь сиэтловские пробки и приехать домой вовремя, чтобы лечь спать. Я смотрю телевизор некоторое время, а затем проверяю холодильник, надеясь что-нибудь взять перекусить. Но у меня ничего нет.

Я иду в магазин и медленно набираю еды, покупая немного, чтобы я смогла поесть дома. Обычно я ем что-то легкое типа сандвичей или супа, ну или я просто заказываю на дом. Готовка для себя – слишком большая проблема.

Мой телефон звонит, пока я делаю покупки. Это Эдвард, и я все еще не отвечаю. Я чувствую себя виноватой, когда ставлю телефон на бесшумный режим и прячу его в сумку.

Я подхожу к морозильникам и выбираю четыре разных коробки мороженого «Бена и Джерри». Я не планировала рыдать и топить свою печаль в шоколаде, но одна из моих жизненных целей – попробовать каждую разновидность мороженого, пока я жива.

После того как я расплатилась за покупки и загрузила все в машину, я проверяю свой телефон снова. Эдвард написал мне сообщение.

Ты игнорируешь меня?

Полагаю, это не прошло мимо него – не то, чтобы я крайне очевидна или еще что. Есть два варианта: либо я игнорирую его, либо я исчезла с лица Земли.

Я снова чувствую себя словно дерьмо. Я должна просто поговорить с ним и объяснить, что я чувствую, вместо того чтобы вести себя как обидчивый ребенок, в которого я превратилась. Хотя, честно говоря, я правда не думала, что он будет продолжать пытаться связаться со мной так, как он делает это сейчас. Я полагала, что он поймет намек и решит, что я не стою хлопот.

Я проскальзываю на водительское сидение и раздумываю написать ему сообщение. Наконец я решаю, что просто позвоню ему, когда вернусь домой, поэтому я разворачиваю машину и медленно выезжаю с парковки магазина.

В машине играет музыка, но я не слышу ни единого слова. Мои мысли заполнены тем, что я планирую сказать Эдварду. Я даже разрабатываю стратегию в случае, если он попытается соблазнить меня снова, и я заканчиваю тем, что глубоко задумываюсь.

У своего дома я разгружаю машину, полная решимость затащить все пакеты в один заход. Мои руки прямые по бокам с тяжелыми сумками, когда я направляюсь к зданию, мои пальцы, кажется, готовы оторваться из-за тяжести. Я смотрю вниз на полиэтиленовые пакеты, изо всех сил пытаясь схватить их поудобнее, и когда я поднимаю глаза вновь, я сразу встречаюсь с ярко-зелеными глазами.

Эдвард сидит на ступеньках у входа в здание. Он все еще в рабочих штанах – без врачебного халата – с запутанными волосами и усталыми глазами. Он сразу встает, мчась вперед, чтобы помочь мне с моими сумками, и все, что я могу делать, это пялиться на него.

– Что ты здесь делаешь? – наконец спрашиваю я, когда он избавляет мои пальца от тяжелого веса. Его вид вместе с приливом крови к кончикам моих пальцев приносит сладкое облегчение – я никогда не была так одновременно счастлива и испугана.

Он вздыхает и говорит: – Я пытаюсь узнать, что происходит с тобой. – Его тон не тверд, но он режет мне слух все равно.

– Ничего со мной не происходит, – отвечаю я, сохраняя свой голос непринужденным. – И я могу донести пакеты сама. – Я указываю на свои сумки, но он уже держит их в руках и не двигается, чтобы отдать их.

– Я возьму их, – говорит он вскоре.

Мы начинаем идти ко входу в здание.

– Так, значит, ты не игнорируешь меня? – скептически спрашивает он, но уже знает ответ. я немного краснею и жалею, что не позвонила ему прямо по пути домой. Тогда бы у меня был некоторый тип зашиты, как бы глупо это ни звучало.

– Это сложно, – говорю ему я. – Вероятно, ты даже не поймешь.

– Испытай меня.

– Знаешь, нет никакого правила, что я должна возвращать твои телефонные звонки. Мы не встречаемся.

Он смотрит на меня уголком своего глаза, и могу сказать, что задела его чувства. Его лоб морщится, а губы трясутся. Жаль, что я не промолчала.

– Да, ну, это немного паршиво, Белла, – говорит он, раздраженный, и я нажимаю кнопку, чтобы вызвать лифт. – Если ты решаешь, что не хочешь со мной больше разговаривать, я, по крайней мере, хотел бы хоть немного быть в курсе причин этого решения. То есть в один день ты целуешь меня, а на следующий ты даже со мной не разговариваешь.

– Ты поцеловал меня, – напоминаю ему я.

– А ты поцеловала в ответ. Я никогда тебя не принуждал к этому, – отвечает он с негодованием.

Его голос разносится по всему холлу, и мужчина, спускающийся по лестнице, поворачивается, чтобы посмотреть на нас, когда проходит мимо. Мы с Эдвардом молчим мгновение. К счастью, двери лифта открываются, и мы быстро заходим внутрь. Мы единственные люди в крошечном пространстве, и сильное напряжение появляется между нами, когда мы начинаем подниматься.

– Так ты собираешься рассказать мне, из-за чего все это? – спрашивает он снова, его голос покоен.

– Все в порядке. Я ни из-за чего не расстроена, – лгу я. Ну, технически я лгу, полагаю. Необязательно, что я расстроена Эдвардом из-за того, что он разговаривал со своей бывшей – ему разрешено говорить, с кем он только хочет – но я расстроена из-за того, какие у меня проявляются чувства после этого.

– Ты врешь, – просто говорит он, и я захвачена врасплох. Я, правда, настолько очевидна?

– Нет, не вру, – лгу я снова.

– Элис сказала, что ты видела меня с Викторией.

– Кто такая Виктория? – язвительно спрашиваю я и затем быстро беру себя под контроль, пытаясь успокоить свой голос. Эдвард бросает на меня взгляд.

– Доктор Эллис. Прости.

Слыша, как Эдвард называет ее по имени, уже ничего не делает с тем, как я себя чувствую. В любом случае хуже уже не станет.

– И? Ну да, я видела вас вместе. Почему это должно беспокоить меня? – я не уверена, звучит ли моя речь столь уверенно и собранно, как, я надеюсь, она звучит. Двери лифта открываются, и мы выходим.

– Ты ужасная лгунья, Белла.

Проклятье.

– Я не лгу.

– Знаешь, я, правда, не понимаю, – говорит он, раздраженный. Я быстро открываю дверь ключом и толкаю ее, пропуская нас обоих внутрь. – Ты говоришь, что не хочешь быть больше чем друзья прямо сейчас, что хорошо. Я продолжаю надеяться, что ты передумаешь об этом, но я понимаю, если у тебя свои причины не вступать в новые отношения именно сейчас. – Он ставит сумки на мой новый стол и почти впивается в меня взглядом, а я понимаю, что мне вообще совсем не нравится сердитый Эдвард. – Что я не понимаю, так почему ты прекратила со мной разговаривать, просто потому что я разговаривал с коллегой женского пола. Особенно после того как ты настаивала на том, чтобы мы были «только друзьями».

Его слова задевают меня сильнее, чем я думала, и внезапно я чувствую, как мое горло горит, когда слезы угрожают появиться на моих глазах. Конечно, он прав; я вела себя как идиотка, и мои действия совсем не справедливы по отношению к нему. И что еще хуже, я не хочу расстраивать его. Я не хочу, чтобы он сердился. И все же вот она я, заставляю его расстраиваться и сердиться одновременно, потому что я в смятении из-за нашей новой ситуации и того, что я чувствую.

Я отворачиваюсь от него и стою так какое-то время, пытаясь справиться со слезами. Я никогда не хотела стать настолько эмоциональной, и последнее, что я хочу, чтобы Эдвард думал, будто я пытаюсь обвинить его в очередных изменениях моего настроения. Я чувствую его присутствие позади себя, и через несколько секунд он нежно помещает ладонь мне на плечо.

– Белла, посмотри на меня, – мягко говорит он, любые признаки гнева внезапно исчезают из его голоса. Я быстро моргаю, прежде чем оборачиваюсь, надеясь очистить лицо от этой подавляющей эмоции, которую я внезапно ощущаю.

Но Эдвард все видит. Он делает шаг вперед, чтобы провести кончиком пальца по моей щеке, спокойно вздыхая.
– Я не пытаюсь расстроить тебя, Белла, – мягко произносит он. – Я просто не могу понять, о чем, черт возьми, ты думаешь.

Я качаю головой, медленно опуская взгляд в пол.
– Я уже и не знаю, о чем я думаю, – наконец признаю я.

– Ну… по крайней мере, я не один такой, – слегка шутит он.

Мне удалось справиться со слезами, но мой нос начинает немного посапывать. Я пытаюсь воздержаться от шмыганья носом, чтобы не показать какая же я сейчас запутавшаяся, эмоциональная глупышка.

– На днях ты сказала, что я тебе нравлюсь, – продолжает он, и его рука все еще около моего лица, кончик его пальца касается моего кожи. – Ты можешь не знать, во что ты вовлекаешь себя, но я хочу, чтобы ты знала – я воспринимаю тебя серьезно. Тебе придется чертовски попытаться, чтобы избавиться от меня теперь.

Его тон легкий, почти шутливый, но слова задевают что-то глубоко во мне, и я поднимаю голову вверх, встречаясь с его проникновенным пристальный взглядом.

– Прости, что игнорировала тебя, – искренне говорю я. Я вытираю нос, пытаясь приглушить шмыганье с помощью ладони. – И ты действительно мне нравишься. Именно поэтому все так сбивает с толку.

Его тело так близко к моему. Всего несколько дюймов разделяют мои грудь от его.

– Почему это сбивает с толку?

– Я только что порвала очень длинные, напряженные отношения, Эдвард. Вот почему.

– Расскажешь мне об этом? – спрашивает он, и я вздыхаю, наконец отодвигаясь от него, чтобы я смогла убрать продукты в холодильник. Вероятно, теперь у меня есть четыре коробки жижи различного вкуса.

– Что ты хочешь знать? – спрашиваю я. Я понимаю, учитывая все обстоятельства, что, по крайней мере, я должна ему это.

– Как долго вы встречались? – Эдвард начинает разгружать содержимое пакетов. Он пытается помочь, и внезапно между нами все становится немного легче.

– Чуть больше пяти лет, – отвечаю я.

– Почему вы расстались?

– Он изменил мне.

Глаза Эдварда встречаются с моими, буханка хлеба в его руке.
– Тогда этот парень гребаный идиот. Ты же понимаешь это, да?

Я фыркаю, хотя это действительно не очень забавно. Я беру хлеб из руки Эдварда, чтобы я смогла убрать его.
– Это мило, Эдвард. Но, поверь мне, между нами не было все так уж гладко. Так что это, можно сказать, было ожидаемо.

– Значит, он не достаточно старался, – просто говорит Эдвард.

– Ты едва знаешь меня, Эдвард, – спорю я, сохраняя свой голос спокойным. Несомненно, мы гуляли и целовались несколько раз, но мы все еще не так давно знаем друг друга.

Я оборачиваюсь и вижу, как он достает мороженое из пакета, приподнимая одну бровь.
– Я знаю, что у тебя какой-то странный фанатизм по мороженому «Бена и Джерри», – шутит он, выдавливая из себя улыбку. Мне приходится прикусить губу, чтобы удержаться от смеха из-за небольшого стыда в этой ситуации.

– Это не то, что ты подумал, – говорю я, звуча точно как наркоманка, когда забираю у него коробки. Я укачиваю все четыре коробки в руках и изо всех сил пытаюсь открыть морозильник. – У меня есть цель. Я собираюсь попробовать каждый вкус прежде, чем умру, – объясняю я.

Эдвард свистит.
– Вау. Ты немного молода, чтобы составлять такой список, разве ты так не думаешь?

– Сейчас, кажется, самое подходящее время. И, по-моему, поедание каждого вкуса не будет пыткой.

– Справедливо.

– У тебя еще есть вопросы о моей печальной, сопливой личной жизни?

– Вообще, да. Насколько серьезны были ваши отношения? – Эдвард смотрит на меня, терпеливо, но выжидающе.

– В смысле?

– Вы были помолвлены? Жили вместе?

– Мы жили вместе, да. Но не были помолвлены. Мы никогда не заговаривали о женитьбе.

Эдвард мычит себе под нос, но больше ничего не говорит. Продукты почти полностью убраны, и мы выполняем свое задание в тишине. Когда мы заканчиваем, я склоняюсь к столешнице. Эдвард подходит и присоединяется ко мне, его плечо почти касается моего.

– Расскажешь мне о докторе Эллис? – спрашиваю его я, мой голос дрожит. Я на самом деле не очень волнуюсь по поводу его реакции, но я чувствовала, что должна была ему объясниться насчет Алека. Он, с другой стороны, ничего мне не должен. Он не вел себя как придурок в течение полутора дней.

– Конечно, – говорит он, поворачиваясь ко мне лицом. Его зеленые глаза искренние, выражение лица покорное. Я хочу преодолеть маленькое расстояние между нами и прижаться к нему, но я чувствую, что прямо сейчас это будет нецелесообразно.

– Вы встречались? – спрашиваю я.

– Да.

– Долго?

– Около года. А потом мы то сходились, то расходились несколько месяцев.

– Вы все еще друзья?

– Мы не зависаем после работы или что-то в этом роде, если это то, что ты имеешь в виду, – отвечает он. – Но да, мы разговариваем на работе. Мы общаемся.

Я глубокомысленно киваю. Это совершенно приемлемое объяснение, хотя мне все еще не нравится изображение, как она касается его, какими бы непринужденными эти касания ни были.

– Почему вы расстались? – продолжаю я.

– Это просто не сработало.

– Тогда кто с кем порвал?

– Я порвал с ней.

– Вы жили вместе?

– Нет. Но мы оставались друг у друга большую часть времени.

Я понимаю, что мне не нравится идея того, что он оставался у нее дома, или она – у него, но, полагаю, что это не мое дело, нравится мне это или нет. Так или иначе, это в прошлом. И хотя эта информации беспокоит меня, Эдвард был просто честен со мной.

Я отодвигаюсь от столешницы и смотрю в пол.
– Прости, что игнорировала тебя, – повторяю я.

– Ты уже извинилась, – указывает он.

– Знаю. Но ты прав, это было действительно паршиво. Я должна была просто поговорить с тобой и сказать, что мне нужно немного пространства.

Эдвард смотрит на меня, его глаза изучают мое лицо.
– Все еще хочешь немного пространства? – нерешительно спрашивает он, и, могу сказать, он не хочет, чтобы я заставляла его уйти. И хотя я должна сказать «да» и прогнать его за дверь, я просто не могу себя заставить произнести эти слова.

– Я не… я не хочу, чтобы ты уходил, – наконец отвечаю я, потому что это единственная правда, которая имеет хоть какой-то смысл. Эдвард быстро кивает, затем поднимает руку как приглашение придвинуться ближе.

– Иди сюда, – говорит он, и я подхожу ближе к нему прежде, чем могу обдумать свое решение, фактически распластавшись против его тела, когда он притягивает меня в свои объятия. Мой нос вжимает в его грудь, и он пахнет как больница и жухлое мыло.

Здесь все ощущается лучше. Его губы прижимаются к моему лбу, и я слышу, как он дышит, когда его грудь приподнимается и опускается. Я не хочу двигаться. Я хочу прекратить думать, хочу потеряться в этом моменте.

– Я не хочу тебя подталкивать на то, к чему ты не готова, – бормочет он у моей кожи. – Ты только что заставила меня задуматься, если бы все было иначе, позволил бы я тебе действовать в собственном темпе. Я понимаю это, правда, понимаю. Мы можем быть друзьями некоторое время, если это то, что ты хочешь.

Я удивлена этими словами. Тянущее чувство в груди увеличивается, и я прижимаюсь к нему немного сильнее.

– Это означает что больше никаких поцелуев? – спрашиваю я, мой голос немного приглушен у его груди. Вопрос предназначался прозвучать как шутка, но так не получилось.

Я чувствую, как губы Эдварда изгибаются в улыбку против моего лба.
– Ты же знаешь, я только за поцелуи, – отвечает он, его голос дразнящий.

– Целоваться с тобой, вероятно, плохая идея, – размышляю я, подразнивая его.

– Почему это?

– Ты знаешь почему.

– М-м-м. Может, мне нужно напоминание, – дразнит он, и я поднимаю голову, чтобы игриво нахмуриться.

Как бы я ни хотела прижаться ближе и поцеловать его прямо сейчас, я воздерживаюсь. Потому что на этот раз я права. Поцелуи с ним только увеличат тянущую силу в груди. Это только заставляет меня думать о нем еще чаще. И у меня есть кое-что более серьезное, чтобы обсудить, хотя произносить слова почти неприятно. Но их нужно сказать, потому что это проблема, которая может вызвать больше отчуждения между нами, если мы не уверены точно, кто мы друг для друга.

Пора выложить все карты на стол. И я должна просто резко содрать пластырь.

Неспособная найти большее количество метафор, с которых стоит начать разговор, я выкладываю все, как есть.
– Что насчет встречаться… ну знаешь… с другими людьми? – спрашиваю его я.

Его дразнящая улыбка угасает, и это точное выражение лица, которого я боялась увидеть. Вероятно, я задеваю его чувства снова и снова.

– Ты собираешься?

– Это ведь основа одиночества, разве не так? – спрашиваю я. – Если мне не разрешено с кем-либо встречаться, то это будто я с кем-то в отношениях…

– Ты можешь встречаться, – прерывает он меня. – Можешь делать все, что хочешь, Белла. У тебя нет никакого вида обязательств передо мной.

Он улыбается, но улыбка явно выдавленная. И его слова беспокоят меня больше, чем должны. Но я должна сделать это для себя. Я должна увидеть, что еще есть там. Я не хочу быть старухой, которая обдумывает свою жизнь и задумывается, насколько было бы все иначе, если бы я не бросилась в отношения так быстро.

– Ты тоже можешь встречаться с другими людьми, – быстро говорю я, но слова словно кислота на моем языке. Они неправильные. Все неправильно.

– Точно, – говорит он с кивком. – Я знаю.

Я снова кладу голову ему на грудь, упиваясь теплотой и твердостью его тела. Я не хочу, чтобы этот момент заканчивался. Несмотря на наш разговор, я не хочу позволять ему уйти.

И я не хочу, чтобы та мерзкая докторша Эллис вцепилась в него снова. Все же не совеем разумно просить его дождаться меня.

Я представляю, на что был бы походил этот разговор.

«Ох, Эдвард, пожалуйста, просто сиди и смотри на меня издалека, пока я держусь за руки и целуюсь с другими парнями. Ты же, с другой стороны, должен вести свою задницу на работу каждый день, храня целибат. Никаких женщин, пока я не решу, что готова. Звучит неплохо, да, дорогой?»

Я вздыхаю у его груди.
– Хочешь посмотреть фильм или еще что-нибудь? – в итоге спрашиваю его я. Моя иррациональная сторона характера надеется, что мы можем проваляться на диване в обнимку чуть дольше. Это неправильно, но я не могу справиться с собой.

– Конечно, – говорит он.

– Хорошо. Эм-м… можешь взять мороженое, если хочешь, – говорю ему я. – Я не возражаю, если ты поможешь мне завершить мой список. – Эдвард просто улыбается. – Или хочешь что-нибудь выпить? У меня есть «Кулэйд», – предлагаю я. – Или… вода.

Улыбка Эдварда превращается в маленькую усмешку.
– У тебя, правда, есть хороший «Кулэйд»? – спрашивает он, вспоминая мое более раннее упоминания о нем.

– Конечно.

– Пока не хочу. Но спасибо.

– Ладно. Не возражаешь, если я переоденусь? Можешь выбрать фильм, пока ждешь. Располагайся поудобнее на диване.

– Хорошо.

Я иду в свою спальню, выбирая скромную и удобную пижаму. Жаль, что мне нечего предложить Эдварду помимо его штанов, но, по крайней мере, они не такие уж и неудобные. Я переодеваюсь и иду в ванную, чтобы почистить зубы. Я не планирую целоваться, но все еще я чувствую себя комфортнее, когда мое дыхание свежее.

Иррационально для меня делать так, учитывая, что он видел меня пять минут назад, но я заканчиваю расчесывание волос, а потом задумываюсь, надевать лифчик или нет. У майки, в которую я одета, есть подкладка для груди, но иногда мои соски видимы даже через нее. Вероятно, было бы нехорошо устроить шоу прямо после нашего разговора. Наверное, было бы разумнее надеть огромный свитер.

Так что я надеваю лифчик.

Удостоверившись, что все, что нужно, прикрыто, я возвращаюсь в гостиную, приостанавливаясь, когда вижу Эдварда, уже дремлющего на диване. Он все еще сидит и не шевелится, когда я захожу, его локоть находится на подлокотнике, а голова подпирается рукой.

Я смотрю на часы на стене, пытаясь сосчитать, сколько времени меня не было. Думаю, приблизительно десять минут.

Долгие часы на работе, должно быть, совсем сломили его.

Я прикусываю губу, пытаясь решить, разбудить его или нет. Его лицо расслаблено, его плечи опали. Он великолепен даже, когда спит, и я ловлю себя на мысли, что жалею, что не могу лечь в его объятия и свернуться рядом с ним.

Не знаю, сработает ли мое решение остаться одинокой, но думаю, Эдвард мне нравится больше, чем я бы смогла дать себе возможность хотя бы попытаться быть свободной.

Я беру книгу и сажусь в кресло, чтобы почитать. Эдвард спит мирно, только шевелясь один раз, чтобы переместиться в более удобную позицию. Наблюдая за ним мгновение, я встаю со своего места, чтобы сделать сандвич. Он не просыпается даже после всего шума, что я вызываю.

Я быстро ем, затем иду к Эдварду и укладывая его в лучшее положение. Я пытаюсь игнорировать то, как я себя чувствую, когда касаюсь его – то, как я себя чувствую, когда он вздыхает – и от достаточного побуждения, он сползает по дивану, пока не ложится. Я снимаю его обувь и достаю одеяло из шкафа, чтобы накрыть им его.

Я становлюсь перед ним на колени и глубоко вздыхаю, мои глаза рассматривают каждую мелкую деталь его лица – резкие черты его челюсти, его ресницы, его скулы, темные брови и манящие губы.

Я смотрю на него и задумываюсь, правильное ли я принимаю решение.

Перевод: Rob♥Sten