Вся последующая неделя после пробуждения Гермионы была посвящена непрерывной разработке планов. Члены Ордена перемещались с Гриммаулд Плейс в Хогвартс и обратно, изучали и анализировали информацию, составляли стратегии, обсуждали различные тактики и тренировались. Некоторые беспокоились, что за то время, что Гермиона провела лежа в постели, ее магические способности сильно ухудшились, но она с легкостью это опровергла.
И все же она казалась необычно подавленной, и те, кто хорошо знали ее, не могли этого не заметить.
Драко видел постоянное беспокойство в глазах Поттера, когда тот смотрел на свою лучшую подругу, наблюдал за жалкими попытками младших Уизли подбодрить Гермиону, слышал излишне приветливые разговоры Люпина, причитания миссис Уизли о «побочных эффектах Темной магии». Гермиона отмахивалась от них, продолжая при этом полностью игнорировать Драко. С тех пор, как Delego Voluntas было снято, она ни разу на него не взглянула.
Какая-то часть Драко хотела на нее злиться. В конце концов, злость куда удобнее чувства боли или вины. Он даже пытался ненадолго воскресить свои старые враждебные чувства к ней, напоминая себе, что общение с Гермионой внутри ее разума и общение в реальном мире – это две разные вещи. Именно общаясь в ее разуме, он потерял бдительность, отчасти – из-за эффекта легиллименции, отчасти из-за того, что у их разговоров не было свидетелей. А теперь…
Но все его усилия были тщетными, потому что Драко знал, что заслужил такой холодный прием. Именно ему принадлежала идея, в надежде, что заклятье исчезнет, применить заклинание-иллюзию, чтобы заставить Гермиону думать, будто она убила Гарри. Каково это – не просто быть свидетелем убийства человека, которого любишь, как родного брата, а знать, что это – дело твоих рук? Каково это – чувствовать его кровь на своих руках, слышать хруст его ломающихся костей под твоими пальцами? Драко представил на этом месте себя и Нарциссу, и его желудок свернулся в болезненный узел. Ну уж нет, Гермиона была абсолютно права, придя в ярость от его поступка.
Драко лишь хотел, чтобы она что-нибудь сказала об этом – накричала или хотя бы злобно посмотрела – а не притворялась, будто его не существует. Драко ненавидел, когда его игнорировали. Не будь он таким трусом, то обратился бы к ней сам, чтобы вызвать какую-нибудь реакцию, как делал зачастую, пока они учились в школе. Но ему не хотелось, чтобы Гермиона высказала то, что он и так уже знал. Не хотелось ему и будить в себе истинно слизеринскую сторону его личности, взращенную Люциусом Малфоем, которая убеждала его напомнить Гермионе, что это он спас ее и если бы он не сделал того, что было необходимо, Гарри пришлось бы встретиться с Волан-де-Мортом лицом к лицу без нее и, возможно, погибнуть. Драко не хотел вызывать в ней чувство вины.
Нежелание манипулировать кем-то по моральным убеждениям – неслыханное дело! - подталкивало Драко к тому, чего он не хотел замечать в течение долгого времени. Его чувства к Гермионе не были просто смесью любопытства и желания. Они были куда глубже, они зародились тогда, когда Драко заглянул в ее воспоминания и понял, что в действительности она намного сложнее, чем кажется, осознал, как много у них общего. Или, возможно, это случилось раньше, когда Драко заинтересовало, почему Гермиона не присутствует среди других членов Ордена при заключении сделки, бросая на него неприязненные взгляды…
Драко вынырнул из своих мыслей (отвратительно сентиментальных мыслей, как сказал бы Эландейр Малфой, и это заставило Драко усмехнуться) с прибытием внушающего ужас Мастера Зелий, опасного Пожирателя Смерти и его, Драко Малфоя, личного ангела-хранителя, Северуса Снейпа. Так как Драко был новым и все еще не-пользующимся-особым-доверием членом Ордена, его не допустили на встречу, на которой Снейп находился уже почти три часа – обезоруженный, магически связанный и накачанный веритасерумом.
Если говорить откровенно, ему не особенно и хотелось туда, черт бы побрал слизеринские принципы о знании и силе.
Снейп вышел из комнаты для допросов, мрачный как никогда. Он был бледнее, чем обычно, а пряди волос выглядели еще более засаленными, если такое возможно. Впрочем, несколько месяцев служения Волан-де-Морту и три часа на допросе у бывших друзей или, по крайней мере, союзников, никому не прошли бы даром.
Бывший профессор Зелий молча занял оставленное для него место напротив Драко и Нарциссы и взял стоящую перед ним маленькую кофейную чашку. Уголок его рта слегка изогнулся. Присутствующим оставалось лишь гадать, было это подобием улыбки или гримасы.
- Как вам удалось достать турецкий кофе в таком месте, миссис Малфой?
- У меня есть свои секреты, - загадочно отозвалась Нарцисса, пожав плечами.
- Действительно. - Снейп сделал глоток своего любимого напитка. – Гораздо лучше хваленой безвкусной воды из-под крана.
Он всегда ухмылялся, когда ему говорили, что англичанин не может не любить чай.
- Благодарю, Нарцисса, - мягко добавил Снейп.
- Не стоит благодарности, Северус.
- Как вы здесь?
- Так хорошо, как только можно ожидать. У нас были очень приятные соседи по дому.
Удивительно наблюдать за тем, как двое слизеринцев, так долго знающих друг друга, общаются так немногословно, отстраненно подумал Драко. То, что мама позаботилась о том, чтобы Снейп мог выпить свой любимый напиток, едва заметно указывало на привязанность и понимание. Об этом же говорило и то, что они изредка называли друг друга по имени. За внешне небрежным вопросом Снейпа «Как вы здесь?» на самом деле таилось множество вопросов: как с ними обращались, насколько выгодной была сделка и как они восприняли смену обстоятельств. Первая фраза Нарциссы была ответом на два последних безмолвных вопроса Снейпа. Второй фразой она отвечала на его первый вопрос, не упоминая, правда, о том, насколько дружелюбной она стала с молодым волшебником, которого Снейп всегда презирал.
Драко следил за их разговором, который велся в стиле безукоризненной светской беседы, столь привычной для представителей традиционных чистокровных семей, зная, что члены Ордена внимательно их слушают. Но его внимание было приковано к Снейпу – в этом человеке таилось столько тайн. Одно время Драко подозревал, что Снейп влюблен в его мать. Тогда это объясняло бы, почему в Хогвартсе Снейп всегда ставил его выше других учеников, даже среди слизеринцев, и почему так старался помочь ему на шестом курсе. Это объясняло бы и то, почему он принял Непреложный Обет и помог Драко с Нарциссой сбежать из Англии, несмотря на то, что страшно рисковал. В конце концов, это объясняло бы, почему Снейп старался уничтожить Волан-де-Морта даже после того, как убил Дамблдора.
А впрочем, все предположения могли быть абсолютно неверными – никто не знал, что было на уме у Снейпа.
Драко отвлекся от раздумий, когда несколько членов Ордена, включая Гермиону, вышли из комнаты. И снова Гермиона совершенно проигнорировала его. Она лишь мельком взглянула на Снейпа и вышла, шепчась о чем-то с Уизлеттой. За ними прошли две дебильных трети Золотого трио. Уизли странно посмотрел на Драко, переведя взгляд с Гермионы на него, и вышел из комнаты вслед за Поттером.
- Драко. – Это был вечно утомленный голос Люпина. – Ты не мог бы подойти, пожалуйста?
Драко поднялся, а Нарцисса слегка вздохнула.
- Мой мальчик… Они тебе сказали, что Драко ушел и присоединился к Ордену?
- Сказали.
Вполне самодовольно дали мне об этом знать, с презрением вспомнил Снейп. Что было абсурдно, учитывая, что именно Снейп еще несколько месяцев назад мог предугадать, что Драко именно так и поступит. Или даже несколько лет назад. Снейпа вдруг начал душить грубый горький смех.
- Очевидно, Альбус всегда прав, даже когда мертв.
Нарцисса разумно предпочла проигнорировать его слова.
- Они планируют вскоре напасть на Того-Кого-Нельзя-Называть.
- Завтра. - Снейп презрительно хмыкнул. – Поттер такой же зарвавшийся выскочка, как и его ненормальный папаша и идиот крестный.
Услышав такие слова о своем покойном двоюродном брате, Нарцисса немного нахмурилась, хотя она и сама признавала, что Сириус был слишком безрассудным.
- Северус…
- Я обязательно присмотрю за ним, Цисси.
- Спасибо, ты всегда о нем заботился.
Тем вечером решено было лечь спать раньше, так как завтра всем предстояло пережить исторический день. Ордену предстояло сразиться с Волдемортом в его собственном логове, и независимо от исхода битвы этот день будет вписан в историю. Драко сомневался, что он один не мог заснуть в эту ночь. Странно, но сейчас он не был так напряжен, как на шестом курсе, когда готовился держать Дамблдора под прицелом палочки. На протяжении тех недель он не спал, почти не притрагивался к еде и ни разу не заглянул в учебники.
А сейчас… Конечно, Драко волновался. Скорее даже был напуган. Происходящему недоставало чувства нереальности, которое преследовало его, когда он планировал покушение на Дамблдора. Тогда Драко был еще подростком, относительно невинным, не признающим своей неопытности, а все происходящее в конце казалось ему кошмаром, вдруг обернувшимся явью. Но теперь он уже повидал смерть, разруху и прочие ужасы, сопровождающие правление Волдеморта… и все-таки был готов сражаться против него. Причем добровольно. Не рассматривая никаких недостойных вариантов вроде побега в самый последний момент.
Ну ладно, кое-какие варианты Драко все же рассматривал. Все-таки он не был глупым гриффиндорцем, у него присутствовало чувство самосохранения.
Драко знал, в этот раз он пойдет до конца. Он не дрогнет, как тогда, с Дамблдором, потому что теперь он понимал различие. Дело было в его убежденности. Драко действительно верил в то, что он делал, на этот раз. В этом было что-то пьянящее. И это слегка раздражало.
Когда все это завершится, решится судьба Чудо-мальчика, Драко собирался врезать ему за плохое влияние, которое тот на него оказал. Нет, врезать несильно. Или можно использовать свои семейные связи в Министерстве, чтобы, когда Поттер начнет учебу на аврора, его инструктором стал тот парень Влад, который сделал из Снейпа паиньку. Но такая месть была бы слишком отсроченной. Может, убедить Уизлетту, что она лесбиянка и пусть Поттер обломается? Хотя, наверное, сложновато это – убедить кого-то перейти в другую команду – особенно Уизли, упрямую как ослицу. К тому же, рядом со святым Поттером мигом выстроится череда глупо хихикающих девиц, готовых на все, лишь бы занять место Уизли. И потом, Драко подозревал, что если Шрамоголовый лишится Уизли, это будет для него даже к лучшему, а вовсе не наказанием. А в таком случае…
Наверное, мечтая об идеальной мести для Гарри Поттера, Драко незаметно заснул, потому что он внезапно проснулся от резких болезненных тычков в грудь. На короткий миг, еще не до конца проснувшись, он подумал, что находится на уроке Хагрида. Затем чьи-то подозрительно пышные волосы упали ему на лицо, и Драко мгновенно понял, что агрессивной кучкой кулаков, локтей и коленок, лежащей на нем, была Гермиона Грейнджер. Она выкрикивала что-то неразборчивое, но явно оскорбительное, при этом молотя по нему кулаками и пытаясь в ярости расцарапать ему лицо.
- Ублюдок! Отпусти меня!
Гермиона извивалась, пытаясь освободить руки и ударить его, но хватка Драко была подобна железным тискам. С быстротой ловца он сдвинул ноги, зажав между ними ноги Гермионы. Наконец, она перестала вырываться, обмякла на нем и уткнулась лицом ему в шею. От ее слез пощипывало оставленные ею же царапины.
- Я… я чувствовала его, - плакала Гермиона. – В своей голове. И я не могла с этим бороться. Я хотела. Я пыталась… Старалась изо всех сил… но я просто… Гарри…
Ее голос стих. На Гермиону вновь обрушилось подавляющее отчаяние, которое она ощутила, когда сняли заклятие и подумала, что убила своего лучшего друга.
- Господи, мне хотелось умереть, - всхлипнула она. – Как же мне хотелось умереть!
Драко нерешительно отпустил ее запястья, и когда Гермиона разрыдалась, обнял ее. Его футболка стала влажной от ее слез, а девушка все снова и снова повторяла «Мне хотелось умереть».
Что он мог сказать? Драко знал, что Гермиона не просто выкрикивала эти слова, будучи в ярости на него. Она действительно хотела умереть в тот момент, когда увидела, что своими руками убила лучшего друга и до тех пор, пока не увидела настоящего Поттера, входящего в ее комнату. Драко не умел утешать. Слова были его оружием, которым он мог резать и уничтожать. Впрочем, кажется, в его объятиях Гермиона понемногу успокаивалась, поэтому Драко просто обнял ее покрепче.
Постепенно Гермиона успокоилась. Всхлипы стихли, слезы высохли. Они долго лежали так, не двигаясь и не говоря ни слова.
- Ты соврал мне, - обвиняюще произнесла Гермиона. В ее голосе слышалась боль предательства.
Драко не стал делать вид, что не понял, о чем она говорит. Только почему Гермиона сказала это так, будто обман Драко причинил ей больше всего боли.
- С юридической точки зрения, нет.
- Умолчание или предумышленное введение в заблуждение – это тоже предательство, - резко возразила Гермиона. В ее тоне снова прозвучали нотки «старосты зазнайки», как Драко насмешливо окрестил ее еще в Хогвартсе.
- У меня не было другого выхода, - отозвался он. Его голос был мягче, чем обычно.
Гермиона вздохнула, и Драко почувствовал, как еще одна слеза упала ему на футболку.
- Я знаю.
Снова воцарилось долгое молчание. К простым, но весомым словам Гермионы было нечего добавить. Несмотря на отвращение к подобной «сентиментальной чепухе», Драко с удивлением понял, что не хочет, как обычно, заканчивать все, сказав что-нибудь неприятное.
В конце концов, может быть, уже завтра их не будет в живых.
От осознания этого Драко разразился резким лающим смехом, лишенным всего, кроме самого черного юмора.
- Боже, Грейнджер, как это странно. Завтра мы будем сражаться. И не только мы, а чертова половина нашего потока. Мы же должны сейчас быть на седьмом курсе… а не сражаться на войне. Готовиться к ТРИТОНам (прим. пер.: Т.Р.И.Т.О.Н (Типично Решаемые Изнуряющие Тесты), играть в квиддич, вовсю пользоваться моими привилегиями префекта, превращать жизнь Золотого Трио в ад… - Драко на миг ухмыльнулся. – …А мы здесь, и нам не исполнилось и двадцати…
- …а завтра нас уже может не быть, - пробормотала Гермиона.
Страшную истину, что даже если они оба выживут, кто-то из тех, кого они знают с одиннадцати лет, умрет или будет тяжело ранен, ни Драко, ни Гермиона так и не смогли произнести вслух.
- Но все шло к этому не один год, верно? – прошептала Гермиона, но это был не вопрос. – Для некоторых, как для Гарри, например, все началось еще с рождения. Для других - с тех пор, как они пришли в Хогвартс и подружились с определенными людьми.
Она шмыгнула носом и попыталась зарыться еще глубже в объятья Драко.
- И завтра все закончится.
- Надеюсь. - Драко вовсе не разделял ее оптимизма. Если Поттер и Волдеморт встретятся лицом к лицу, тогда, возможно, все и закончится, хотя, впрочем, и не спасением мира. Да мало ли что может произойти. Волдеморт может сбежать заранее. Наступление Ордена могут отразить. Может, существуют еще хоркруксы. Мерлин, да если Пожирателям удастся бежать, то война может продолжиться, даже если Волдеморт будет мертв.
- Вся человеческая мудрость заключается в двух словах – ждать и надеяться.
- Слова истинной гриффиндорки, - поддел Драко, правда, усмешка получилась нежной. – Оптимизм, основанный на показной храбрости.
- Вообще-то, это Александр Дюма.
- Ты всю книжку можешь процитировать?
- Слова истинного слизеринца – цинизм, основанный на безграмотности.
Драко ухмыльнулся, несмотря на то, что Гермиона так отозвалась о его факультете. Ему так не хватало их мысленных перебранок. Как только он собрался съязвить в ответ, Гермиона зашевелилась на нем. Драко запоздало отметил мягкие изгибы тела, прижимающегося к нему. И он отреагировал, как любой семнадцатилетний парень отреагировал на девушку, которую он хочет, тесно прижатую к нему. Вот черт. Драко тяжело сглотнул.
- Грейнджер, ты не могла бы поосторожнее?
- Я просто пытаюсь устроиться поудобнее, - пожаловалась Гермиона, все еще ерзая на нем. – Если ты хочешь, чтобы я...
Она запнулась, случайно задев бедром результат своих телодвижений, и замерла.
- Ох... эмм… извини. Я не… а…
Даже несмотря на то, что Драко не мог разглядеть ее в темноте, он был уверен, что она была такой же пунцовой, как Уизли в припадке ярости.
- Ты… эээ… хочешь, чтобы я подвинулась? Я тебе ничего не… ээээ…. раздавила?
- Все нормально, - сухо отозвался Драко. Забавляясь над ее смущением, он забыл про свое собственное. – Вообще-то, я бы посоветовал тебе не двигаться.
- Х-хорошо…
Драко усмехнулся в темноту. Если бы Гермиона ничего не испытывала к нему, она бы ни за что не осталась в таком положении, чувствуя под животом его возбуждение. Наверное, отчасти она была смущена именно из-за своих чувств к нему. Драко вдруг стало интересно, как далеко он сможет зайти: если он передвинет руку с ее спины на соблазнительный изгиб чуть пониже, как она отреагирует?
- Ээ… Драко?
- Мм?
- Насчет всего остального, что ты тогда сказал… ты тоже вводил меня в заблуждение?
Говоря это, она снова пошевелилась. Драко с трудом подавил стон. В таких обстоятельствах невозможно было догадаться, о чем говорит Гермиона.
- Всего остального?
- Ну… то, что ты сказал позже.
Драко по-прежнему не понимал, что она имеет в виду. Он получал огромное удовольствие, видя, как у него на глазах маленькая невозмутимая гриффиндорская зубрила превращается в смущенную встревоженную девушку. Он медленно нарисовал пальцем кружок на ее пояснице, с удовольствием отметив, что она слегка задрожала в ответ на эту ласку.
- Что я тогда сказал?
- О том… что ты ко мне чувствуешь.

Вот черт. Драко боялся, что она вспомнит об этом.
- Нет, я не вводил тебя в заблуждение. Это была чистая правда. – Драко усмехнулся над самим собой. – Мерлин, вы, гриффиндорцы, так плохо влияете на окружающих. Я как раз думал о том, как наказать за это Поттера, когда кое-кто разбудил меня крайне грубым способом.
Гермиона почувствовала, что еще больше краснеет. Мерлин, даже когда она думала о слове «эрекция», она краснела больше, чем Рон в июле. Только Драко Малфой мог говорить такие вещи с такой беззаботной самоуверенностью.
- Прости, что так… набросилась на тебя. Я не… я была огорчена.
- Ну конечно. Мне известно о твоих садистских наклонностях, Грейнджер.
- Если ты намекаешь на то, что произошло на третьем курсе, я не буду за это извиняться. Ты это заслужил. И потом… гриффиндорцы не оказывают плохого влияния. У нас много хороших качеств. Например… когда какие-нибудь придурки – не будем называть имен – не могут нормально выразить свои чувства и вместо этого пытаются уклониться от проблемы, скажем, оскорбляя друзей гриффиндорки. А гриффиндорка тем временем понимает, что поступки говорят о человеке больше, чем его слова.
- В этой скучной самодовольной болтовне есть хоть какой-то смысл или…
Гермиона оборвала его - она приподнялась и прижалась к нему губами. Пару секунд спустя, пораженный Драко ответил на поцелуй, слегка покусывая ее нижнюю губу. Он даже не осознавал, что его пальцы зарылись в ее волосы – которые теперь казались ему такими сексуальными – взлохмаченные, как будто Гермиона только что страстно занималась сексом. Губы Гермионы приоткрылись, их языки сплелись, пробуя друг друга на вкус, дразня, сражаясь за превосходство. Мерлин, какая же она страстная!

Драко всегда подозревал, что она захочет быть сверху.

*

Зеленоватые отблески рассвета заиграли на потолке большого зала. Драко предчувствовал, что к вечеру зал снова озарится зелеными вспышками. Вместительная комната была заполнена членами Ордена. Многие из них были бывшими учениками – все Уизли, Лонгботтом, Луна Лавгуд, Финниган, Томас, Ханна Эббот, МакМиллан, сестры Патил, Голдстейн, Бут, Спиннет и Джонсон, старший из братьев Криви, Финч-Флетчли, Ли Джордан… И Драко оказался прав – а как же иначе – когда он заметил Миллисенту, окруженную с двух сторон Трэйси и Уркхартом. Бывшая однокурсница заметила Драко, слегка кивнула ему, он тоже ответил ей легким кивком.
Муди и МакГонагалл рассказали отряду о планах нападения. Как они подчеркнули, важно было, чтобы Золотое Трио добралось до Волдеморта, а остальные должны были их прикрывать. У Поттера был решительный взгляд, таким напряженным Драко его еще не видел. Было ясно, что Поттер был не в восторге от того, что другие должны были его защищать, и он явно намеревался убить Волдеморта как можно скорее. Гермиона и Уизли тоже не сводили с него глаз.
Когда всем объяснили тактику, Гарри встал, и все собравшиеся поднялись вместе с ним в единодушном порыве одобрения и уважения.
Драко пропустил мимо ушей большую часть того, о чем говорил Поттер. Он не нуждался в поднимающей дух речи перед сражением. Драко искал глазами Гермиону, а когда увидел ее, обнаружил, что она тоже пристально смотрит на него. Ореховые глаза встретили взгляд серебристо-серых, весь мир вокруг них завертелся и исчез – остались лишь они.
Они не знали, что сулит им будущее, не знали, останутся ли в живых к рассвету. Не знали, станет ли крепче связь, возникшая между ними за последние несколько недель, перерастет ли она в нечто большее, чего они оба так хотели. Они оба помнили слова Гермионы.
Ждать и надеяться.