Эдвард позвонил в ночь на вторник. На часах было без десяти час. Я уже спала, но все равно ответила. Сев прямо, крепко прижала к уху телефон.

— Что случилось? — практически проорала я в темноту, сердце бешено билось, пока я неуклюже шарила вокруг в поисках выключателя.

— Моя шляпа у тебя?

— Эдвард?

— Прости, я знаю, что уже поздно. — В его голосе слышалась хрипотца, и я не могла на сто процентов сказать, сигареты это, ночь или еще что-то придавало ему… резкости. — Мне не спалось. Я перевернул всю комнату, но шляпу найти не смог. Ту, что с инициалами на козырьке.

— Она у меня, — ответила я, вновь откидываясь на подушки. Мне пришлось отвести волосы от глаз, чтобы ясно мыслить. — Ты хочешь ее забрать?

— Нет, я просто пытаюсь… я не знаю. Наладить все. Вернуть назад. Или просто… я понятия не имею, куда к хренам задевались мои старые «найки». Они у тебя?

— Нет? Но твоя мама ничего не выбрасывала, — прокомментировала я. Обыденность этого звонка позволила мне с облегчением выдохнуть. Я услышала шуршание, затем несколько глухих ударов. В полусне я вдруг осознала, что просто лежу в своей кровати. Разговариваю по телефону. С Эдвардом. — Эммет швырнул твой победный мяч в региональных соревнованиях на твой же день рождения, ну, если вдруг ты и его потерял.

— Мудила, — пробормотал он себе под нос, затем хохотнул. — Нахрена ему это делать?

— Эм-м, потому что это символично. Своего рода катарсис?

— Ты это видела? — поинтересовался он, и на мгновение на двух концах провода воцарилась тишина.

— Да. Твой день рождения, соображаешь? Мы с Эмметом были вместе в тот день.

— Я смотрел «Робокопа», — выпалил он.

— Че?

— В свой день рождения я смотрел «Робокопа». Он шел по телику. — Повисло молчание, я в этот момент обдумывала все, мыслями возвращаясь в тот день. Теперь я все поняла. Я знала, что он делал в тот момент, когда я думала о нем. Не знаю, ощущала я сейчас облегчение или вновь давшую о себе знать боль вперемешку с виной и сожалением. Как, блин, говорится, человек задним умом крепок.

— Когда я узнала, что это был он… Эдвард. Мне так жаль. Так жа…

— Белла, это… ты ничего не могла сделать. И я тоже не мог. Я имею в виду, что случилось, то случилось. Я столько раз прокручивал в голове варианты, что я мог сделать, что должен был сделать, и все в таком духе.

Я пожевала губу, прежде чем ответить. Мой ответ был спокойным и обдуманным.

— Умом я это понимаю. Но мы видели его в тот день, и этот мерзавец все знал. Мы болтали, и это был такой день… мы смеялись над ним, помнишь?

— Да. Я помню каждую минуту того дня, — прошептал он. Затем кашлянул. — Слушай, я не хочу думать о нем прямо сейчас. Я делаю это каждый гребаный день во время терапии. Хватит.

— Ладно.

— Не могу поверить, что вы двое потеряли мой, вашу мать, мяч, — обессиленно, но не без юмора произнес он.

— Прости. — Мой смех был беззаботным, потому что по этой части всегда было легко. Милые шутки в отношении провалов другого. С этим я справиться могла.

— Если уж говорить обо всем дерьме, что я посеял, то это хрень, — вздохнул он. — Я только что вывалил все из шкафа. Мне надо начать… складывать все обратно, а это займет какое-то время, — проговорил он, голос его был усталый, обремененный. Я гадала, скрывалось ли в его словах нечто большее.

— Могу я у тебя кое-что спросить? — в спешке выдала я, прежде чем успела пожалеть о своих словах. — Как и в любой другой день… в твоих словах нет подтекста или скрытых ожиданий?

В течение нескольких секунд он сохранял молчание.

— Я не хочу вспоминать о том времени, когда меня не было. Не сейчас. Уже поздно, и я…

— Я не об этом.

— А.

— Почему Таня? Просто любопытно.

— Белла Свон. Что ты со мной делаешь? — выдохнул он. — С одной стороны, с тобой так легко разговаривать, но с другой… так трудно.

— Я не хотела заставлять тебя…

— Дело не в тебе. Ты ни в чем не виновата. Дело в том, кем мы были, — произнес он. Его голос почти превратился в шепот — хриплый, наполненный невысказанными мыслями и, пожалуй, тоской. Я вдохнула, стала слушать дальше. — Но ты не об этом спрашивала. Итак. Таня. Если вкратце, то она не имеет понятия, кем я был в прошлом. Она не ждет, что я буду Эдвардом, к которому все привыкли. Мне не нужно строить из себя того, кем я был, когда она рядом.

— Со мной тебе тоже не нужно притворяться, — осторожно произнесла я. Просто, чтобы он знал.

— Да, — вздохнул он. — Но что, если тебе не понравится тот Эдвард, которым я являюсь сейчас? — Эти слова повисли в воздухе, полные страха, сомнений и такой грусти, что мне пришлось задержать дыхание.

— Эдвард. Как тебе вообще такое в голову могло прийти? — спросила я. Мое сердце словно истекало кровью из-за слов, которые он произнес. А как он их произнес! Так неуверенно, словно сомневаясь, смогу ли я его полюбить. Неуверенный в том, кем он теперь стал.

— Не говори о том, чего не знаешь наверняка. Потому что твое мнение обо мне значит… много. Мне просто... нужно знать, что в наших отношениях всегда все будет хорошо. Ты ведь это понимаешь? А еще мне нужно понять — действительно понять — этого парня. Парня, которым я был до того, как все это… потому что… помнишь?

— Помнишь — что? — прошептала я, губы мои едва шевелились.

— Я был лучшим, — прошептал он, и, богом клянусь, его голос надломился в тот самый момент, когда у меня кольнуло в сердце. — И ты заслуживаешь лучшего, Би.

— Умоляю тебя, — взмолилась я, сморщив лицо и согнув тело, пока лоб не коснулся согнутых коленок. Я слышала его дыхание на другом конце провода. — Пожалуйста, не говори так.

Те слова — наша старая шутка — и то, что они приобрели для него новое, это ужасное и совершенно неверное значение — от этого захотелось закричать ему в лицо, растормошить его, заставить увидеть, что дело было не просто в Лучшем, а в Лучшем для Меня. А даже если и так, то он по-прежнему лучший.

— Послушай немного и постарайся не перебивать, ладно?

— Ладно. — Я поудобнее устроилась на подушке, готовая слушать, что бы он мне ни сказал.

— В течение долгого времени я смотрел на свое лицо и ненавидел его. Думал о своем таланте — этой чертовой руке — и ненавидел все это. Я стал воплощением того, за чем он охотился. Я физически стал причиной всего этого. И знаешь, малыш, было чертовски трудно просто жить в этом теле. Мое собственное тело было… есть… я даже не знаю… чужое. Искалеченное в таких местах, что…уф-ф-ф. Я смотрю на себя иногда и… это словно не я. Мое тело стало причиной всего этого ада, и я всегда буду нести на себе это бремя. Иногда все хорошо, а иногда я думаю о том, что произошло, и просто… Я не жду, что ты или кто-то еще перестанете это замечать. Я имею в виду, я понимаю, что случай Джаспера был…

— Эдвард…

— Серьезно, подожди. Я знаю, что все это звучит бредово. Я знаю. Я работаю над этим. Мне уже лучше, да. Но как я вообще могу подумать о том, чтобы прийти к лучшему человеку, которого знаю, единственной девушке, которую я оценивал выше всех… и позволить ей увидеть меня таким, каким я вижу себя сам? Дело в том, что ты единственная из всех знала меня с лучшей стороны. Ты видела во мне не только игрока в бейсбол с саркастичными шуточками и безбашенного водителя… ты знала меня. — Он сделал глубокий вдох и произнес: — Поэтому ты заметишь изменения быстрее, чем кто бы то ни было. А я этого не хочу. Речь идет не просто обо мне, Белл. Как я могу так поступить с тобой? Я не хочу, чтобы то прекрасное, что у нас было, разрушилось, а еще я не хочу перекладывать на тебя все это дерьмо. Ты и так многое перенесла.

— Но ты не дал мне договорить, — возразила я, в моем голосе слышалось раздражение и холодность. — Я не хочу сказать, что у тебя нет на это права… я понимаю, с чем тебе пришлось столкнуться, и знаю, что… что ж. У тебя есть все права, чтобы делать то, что ты пожелаешь. Но, Эдвард, ты не представляешь, как я скучаю. Я знаю, что твои родители… ну, ты понимаешь, о чем я. Я знаю, что Эммет скучает по тебе тоже, но не так сильно, как я. Вся моя жизнь, мое будущее просто перестали существовать, когда ты уехал. Эммет поддержал тебя. Но я рада. Рада, что он был рядом с тобой. Однако я не понимаю, почему он, но не я.

— Это могло произойти и с ним.

— Что?

— Это не обязательно могло случиться со мной. Я имею в виду, что выбор пал, мать его, на меня. Но это просто… чертова случайность. Боюсь, что приди туда Эммет первым, жертвой стал бы он. Воуч сказал… я просто в этом уверен. Ладно?

— А Эммет об этом знает? — прошептала я, мой разум пытался осознать его слова.

— Да. Это всплыло в суде.

И в это же мгновение… То, как Эммет защищал Эдварда, как ударил Джаспера за то, что тот сказал, его отзывчивость и преданность — все это наконец обрело смысл. Эммет мог оказаться на месте Эдварда, и он это прекрасно осознавал. Поэтому так и отреагировал. Теперь бремя всего произошедшего лежало и на его плечах тяжким грузом.

Эдвард взял на себя вину за команду. Но наказание стало самым худшим из возможных.

— Не хочу сейчас об этом говорить. Но. В этом и заключается причина.

— Я этого не знала.

— А ты и не могла знать. Да и потом, это дело Эммета. Вот так.

— Я не собираюсь оспаривать твои чувства, но могу ли я сказать за себя?

— Конечно.

Я сделала вдох и вдруг поняла, что единственный человек, с которым я хотела обо всем этом поговорить, даже если не имела такой возможности, — это Эдвард. И вот он здесь. Слушает.

— Я понимаю, что случившееся изменило тебя. Понимаю, потому что это и во мне кое-что изменило. Но я надеюсь, что ты поймешь: то, что произошло, не делает тебя уродом, нежеланным или недостойным того человека, которым ты был. Я смотрю на тебя и по-прежнему вижу в тебе только лучшее.

— Но я ощущаю это иначе, — прошептал он. — В какой-то мере. Эй, расскажи мне?

— О чем?

— О себе. Пока меня не было.

Я так долго боялась показаться эгоисткой или думать и действовать эгоистично. Боялась связывать с собой весь этот кошмар. Я привыкла к тому, что внимание должно уделяться Эдварду. Но это совсем не означало, что мне не больно, что мне не приходится бороться, что я не чувствую себя обманутой тоже. Ирония заключалась в том, что он, кажется, единственный, кто это понимал.

— Если честно, то было совсем плохо, — ответила я надломленным голосом, а затем плотину прорвало. Я рассказала ему обо всех ночах, заполненных мучительным отчаянием от осознания того, что он где-то там, а у меня не было возможности увидеть его лицо или услышать голос. Рассказала обо всех вечерах, которые я провела, лежа на его постели, о минутах, проведенных в душе, где я рыдала, пока не подкашивались колени. О времени, которое я провела с его мамой, о тех днях, когда я воображала о его возвращении, о школьных танцах, на которые я отправилась в одиночестве. Я колко, но откровенно поведала ему о том, как просто скучала по нему, и все это время он слушал. Слушал, какую грусть, пустоту и боль я испытывала, когда он исчез. Слушал мои рыдания, когда я больше не могла говорить. Я не могла сказать с уверенностью, но, кажется, и он немного поплакал из-за этого.

— Ненавижу себя за то, что наше знакомство принесло тебе столько боли, — произнес он.

— Эдвард, нет. Не вини…

— Но в то же время, — продолжил он, — прости, но я не могу об этом сожалеть. Я думал о тебе. Преимущественно ночью.

— Правда?

— Да. Сначала, доведенный до отчаяния, я все время думал о тебе, обо всех, безумно желая оказаться дома. Но спустя некоторое время я позволял себе думать только о тебе. Я не хотел… Не хотел, чтобы хоть частичка тебя была связана со всем этим кошмаром. Я не мог думать о тебе, когда слышал его голос или видел его ненавистное лицо… и мне так хотелось дождаться ночи, чтобы оказаться в постели и просто… окунуться в воспоминания. Разложить по полочкам все, что творилось в моей голове. Вспомнить о любви к тебе, наверное.

— Я тоже думала о тебе. — Послышался короткий вздох, и я замолчала, прислушиваясь к его дыханию. Как же это глупо, что мне стало просто необходимо слышать, как он дышит.

— Что ж. Не важно. Честно говоря, меня не радует вся это байда, связанная с Таней, но я, кажется, поняла.

— Ха. Ну хоть кто-то из нас понял, — отозвался он, устало хохотнув.

— Что? Чувства охладели?

— Да они никогда и не пылали.

— В смысле? — спросила я.

— У нас не было секса. Ничего близкого к этому, — ответил он, но прозвучало это так, словно у него уже выработалась привычка отвечать таким образом. Пожалуй, в этом был смысл, но эта новость вогнала меня в шок. — Да она и не настаивает на этом. Вот такие дела.

— Серьезно?

— Да, — отозвался он, растягивая слово. Вероятно, пытаясь меня поддразнить. — Она просто… особо не говорит, и мне не приходится. Я выхожу из дома и могу просто молчать. Не думая о том, что кто-то будет переживать за меня или смотреть так, словно я — это не я. Хотя она этого хочет, понимаешь. Прогресса. Это нормально и справедливо, но я еще не забыл о том кошмаре. Я даже рубашку не снимал перед… хм. Да ни перед кем не снимал с тех самых пор, когда Джаспер и Эммет сотворили кошмар с моими волосами. Слушай. Я пойду, ладно? Я тут все разворошил, пытаясь найти нужные вещи. Меня теперь ждет до хрена уборки.

— Ладно, — прошептала я. В трубке снова послышалось несколько глухих ударов и шуршание.

— Уф-ф, — произнес он отвлеченно.

— Что? — поинтересовалась я, шмыгнув носом. Вытерла нос рукой.

— Я нашел туфлю.



Я позвонила ему на следующую ночь практически в то же время, что он звонил мне. В одной руке я держала фонарик, а в другой — трясущейся руке — телефон.

— Белла? — прозвучало на том конце.

— Да, привет, — отозвалась я, пытаясь стряхнуть с себя напряжение, которое буквально душило меня.

— Привет?

— Давным-давно ты говорил, что последуешь за мной куда угодно.

— Но это ведь было сто лет назад, — ответил он, тихонько хохотнув.

— Все равно. Ты обещал, — возразила я, пытаясь быть дерзкой и смелой, надеясь, что не перегнула палку.

— Ладно. Почему бы и нет, черт возьми? — озвучил он вопрос.

— Серьезно?

— Конечно. В моей жизни и так хватает дерьма. Веди меня.

— Класс.

Не прошло и двадцати минут, как мы оказались посреди поля: головы покрыты капюшонами, единственный луч света на мили вокруг — мой фонарик.

— Ты в порядке? — спросила я, заметив, как он осматривает поле — взгляд осторожный и мрачный. Я уже почти была готова все отменить.

Он кивнул и стиснул кулаки в переднем кармане толстовки.

— Я в порядке.

Я протянула ему еще один фонарик из старых запасов Чарли, серебристый Mag-lite, намного тяжелее той херни, что я стащила сто лет назад. Обвела своим фонариком большие круги: во вспышках света трава на поле казалась то ли серой, то ли вовсе бесцветной.

— Мы что, планируем устроить вечер страшилок? — поинтересовался он и включил фонарик, направив его на лицо.

— Не-а. Мы планируем искать твой мяч. — С его лица сошли все краски, он покачал головой, делая шаг назад.

— Забудь.

— Я думаю, ничего не случится, если мы обыщем только окрестности. Ведь нет нужды заходить глубже в лес… — Он оборвал мою речь мрачным взглядом, и, закрыв глаза, я сделала глубокий вдох, пытаясь восстановить дыхание.

— Я даже не подумала…

— Да все нормально, — отозвался он. — Я рад, что ты об этом не подумала. Но бесполезно искать эту штуку. Прошло столько времени. А еще эти чертовы… волки или кто там, — произнес он, отворачиваясь от меня. — Пойдем.

— Нет, — запротестовала я, ноги увязли в землистой грязи.

— Одну я тебя здесь не оставлю.

— Замечательно. Тогда можешь помочь мне в поисках, — парировала я, направившись в другую сторону.

— Белла! Это бессмысленно. И я хочу вернуться…

Я замерла на месте и вздохнула, осознав, что, возможно, я и впрямь давлю на него… но потом. Это ведь ради высшего блага, ну и все в таком духе. Да и потом, я так давно не поступала эгоистично. Хватит!

— Ты закрылся от меня! — прокричала я, голос эхом отражался среди деревьев и звезд, достигая и его ушей. — Мне тоже больно! Я тоже участник этих событий! Я плакала от душевной боли, плакала по тебе, параллельно теряя себя — не только тогда, но и сейчас тоже! Хватит! Я до сих пор о тебе думаю. Я терпела и тихо все сносила, не проявляя эгоизма, смотрела на тебя вместе с ней. Смотрела, как ты всем улыбаешься. Но по какой-то причине ты выбрал не меня, в то время как я отказалась от всего с гребаной улыбкой на лице! — продолжала я вперемежку с криками и сердитыми слезами, тыкая в него пальцем. — И я смирилась с этим ради тебя! Я позволила тебе… Я дала тебе время, но не пойми меня неправильно. Я сделаю это вновь. Я сделаю для тебя что угодно. Все это время мир крутится вокруг тебя, так что, пожалуйста, сделай это для меня. Ты… ты. Ты мне должен.

Мне с трудом верилось, что я увидела такой взгляд на его освещенном луной лице, когда он направил фонарик на меня. Удивление, гнев, неверие. На шее выступила жилка, готовая вот-вот лопнуть. На секунду я осознала, что перегнула палку. Казалось, он даже мог заплакать. Возможно, я вновь вогнала его в прежнее состояние или, по меньшей мере, заставила себя ненавидеть.

— Я перед тобой в долгу? — тихо поинтересовался он, сощурив глаза.

— Да, — неуверенно ответила я. Пути назад не было, поэтому я вздернула подбородок и, скрестив руки, сморгнула слезы.

— Я перед тобой в долгу, — повторил он, направляя свет прямо мне в лицо. — Не могу поверить, что ты сказала мне подобное. Ты что, яйца отрастила, пока меня не было?

— Нет. Они у меня всегда были, — фыркнула я. Он расхохотался.

— Я перед тобой в долгу, — повторил он и покачал головой, выплевывая слова. — И что ты собираешься делать, Белла? Станешь меня ненавидеть за это? Ненавидеть за то, что я позволил подобному произойти со мной? С тобой? Поверь мне, — насмешливо произнес он, губы изогнулись в усмешке, глаза красные от слез. — Я ненавижу себя за нас обоих.

— Я знаю, что ты не виноват! — прокричала я в ответ. — Ты просто ничего не понимающий засранец! Я не испытываю к тебе ненависти. Не виню тебя за то, что произошло… с тобой или со мной. Я никогда не испытывала ненависти и не смогу!

— Именно поэтому… поэтому я тебя избегал. Теперь ты понимаешь? Я не желал, чтобы ты так обо мне думала. Я просто не смогу этого вынести!

— Мой гнев не имеет никакого отношения к событиям минувших дней. Меня бесит, что сейчас ты ведешь себя как упрямец, но, как оказалось, ты всегда им был. — Когда стихло последнее обвинение, мы уставились друг на друга, светя фонариками в лица и тяжело дыша. Горло стало драть, а у него глаза были на мокром месте.

— Ты злишься на меня за свой же порок? — наконец задал он вопрос, приподняв один уголок рта.

— Ты смешон. Если это не типичное для тебя поведение, тогда я не знаю, что это.

— Ты первая, кто заговорил со мной в таком тоне. Если не считать моего психотерапевта, — немного удивленно ответил он, затем покачал головой.

— Ты же сам говорил, что тебя нужно держать под контролем. Вот, пожалуйста, — парировала я, затем повернулась, чтобы продолжить путь. Внутренности заполнились облегчением, когда я услышала шаги, следующие за мной.

— Это было… странно, но круто, — ответил он, идя позади.

— Что? — раздраженно поинтересовалась я.

— За то, что воспринимаешь все серьезно, за то, что выдержала крики в свой адрес, — ответил он. Мы прошли почти восемнадцать метров, когда я вновь заговорила.

— Ты не в долгу передо мной. Я не это имела в виду, — произнесла я. — Скорее, я…

— Я знаю, что ты подразумевала, — оборвал он меня.

— Хорошо.

Мы возобновили свой путь. Под ногами хрустели ветки, шелестели листья, а в воздухе витало напряжение, что, впрочем, было не так уж и плохо.

— Зачем все это? Мне нет дела до этого мяча. Он пропал. Кое-что я никогда не верну. Это нормально.

— Но что-то ты сможешь вернуть, если просто попытаешься поискать.

— Белла…

— Это важно. Для меня. Ладно?

— Ты же понимаешь, что даже если мы найдем мяч, от него вряд ли что-то осталось, — прокомментировал он. — Так что мы никогда его не найдем.

— А, да. Мне уже говорили об этом раньше, — пробормотала я. Боковым зрением я заметила, что луч света на мгновение застыл, затем послышался его вздох.

— Ты думаешь, он где-то здесь? — наконец спросил он.

Мы продолжали идти вперед — иногда бок о бок, иногда чуть поодаль друг от друга, но никогда не разделялись.

— Если мама проснется и узнает, что меня нет на месте, ее удар хватит, — произнес он спустя мгновение. Долгое мгновение.

— Знаю, — вздохнула я, почти сдаваясь. — Знаю.

— Послушай, все нормально, — произнес он. — Мне нужно возвращаться, Белла. Я просто не могу здесь находиться. Мама… пф. Она забывает о том, что по документам я уже взрослый. Я понимаю ее, — сказал он, а затем направил на меня луч фонарика. На его лице появилось что-то наподобие улыбки. — Но мне нужно убраться отсюда нахер.

— Что? — спросила я.

— Я понимаю ее постоянное беспокойство. Это очевидно. Но она же обращается со мной, как с десятилетним ребенком. Я понимаю, что ей это необходимо. Понимаю. Но все же… когда-нибудь мне хотелось бы стать взрослым, — хохотнул он.

— Куда? — проскрежетала я. — Куда ты поедешь?

— Да блин. Я не знаю. У меня нет конкретных планов. Просто. Это должно произойти. Я чувствую это. Ты же понимаешь? Я не могу здесь остаться.

— Ага, — пробурчала я и направила фонарик в другую сторону, притворившись, что осматриваю деревья.

— Кстати, я еду в Чикаго на следующей неделе.

— Правда?

— Да. Дедушка с бабушкой… Дедуля не в состоянии совершать поездки, поэтому они хотят… я не знаю. Накормить меня печеньем. Я зависну там на недельку с родителями. Они утверждают, что им необходим отдых, но… между нами, — проговорил он и, когда я повернулась, приложив руку к губам, шепотом продолжил. — Мне кажется, они просто не хотят упускать меня из виду, пока мы будем на отдыхе.

В замешательстве я заморгала. С поднятым капюшоном и слегка проступившей щетиной он выглядел, как зрелый мужчина. В глазах — печаль от пережитых потрясений. И при этом с ним обращаются как с ребенком-инвалидом. Должно быть, это чертовски тяжело. Быть на его месте.

— А сок и рыбки-крекеры для этой поездки они тебе уже упаковали? — поинтересовалась я, но прозвучало это серьезно и строго. Потому что я собиралась сказать что-нибудь серьезное и строгое. Но… не знаю. Это ведь всего лишь мы — я и он, — и вот, что вышло.

Иногда в твоей жизни появляются новые люди, происходят чудеса, иногда обстоятельства складываются так, что ты попадаешь в сущий ад, после чего в тебе происходят изменения. Ход мыслей, поведение, идеалы и планы меняются, но… Мы с ним остаемся прежними. И то, что делает нас таковыми, никогда не изменится, потому что историю переписать невозможно. Ведь все происходит тогда, когда меньше всего ждешь?.. Частичка, которая есть суть твоего существования, вдруг пробивается наружу.

— Ах ты засранка.

— Ага, — кивком подтвердила я.

— Я рад, что это не изменилось. И нет, мама запасется молоком и крекерами «забавные животные».

— Ням-ням, — произнесла я и вздохнула. — Теперь мы можем вернуться.

— Как бы то ни было, я благодарен тебе за попытку, — проговорил он.

— Эдвард. Не нужно. Ты с самого начала считал, что это дерьмовая идея.

— Да, она дерьмовая, — подтвердил он, убирая в сторону мешающуюся ветку, которую придержал и для меня.

— Знаешь, лучше продолжай меня нахваливать.

— Так я и это тебе должен? — усмехнулся он. — Ну раз так, то…

— Я вовсе не это имела в виду!

— Я знаю. Я просто скучал по тем временам, когда вешал тебе на уши лапшу.

— О, ну классно. Хоть это осталось неизменным. Это просто замечательно, просто… — Не успев закончить свою липовую тираду, я обо что-то споткнулась и вскрикнула, хватаясь за спинку его рубашки. От этого внезапного прикосновения он резко дернулся, выворачиваясь из моего захвата. Он громко выругался и молниеносно развернулся, пытаясь предотвратить мое падение, но было слишком поздно. Я приземлилась на ладошки и колени, роняя фонарик, который впоследствии куда-то укатился.

— Твою мать! Белл, мне так… — Он опустился передо мной на корточки, беззаботность во взгляде сменилась диким испугом. — Прости. Я… ты так неожиданно ухватилась за меня, и я… пока еще не пришел в себя, — еле слышно закончил он. Это было так очевидно.

Очевидно, что несмотря на то, что к нему постепенно возвращается уверенность в себе, все же легкость и веселый нрав — черты, до сих пор ему присущие, — довольно легко исчезали под натиском беспокойства, неуверенности в себе и временами нескрываемого стеснения. Эдварду стало гораздо легче, но до полного выздоровления еще очень далеко. Скорее всего, он никогда не сможет об этом забыть.

— Да все нормально, — отозвалась я, вздрогнув от боли, когда стала подниматься на коленки. Затем опустила руки на бедра. — Я постоянно падаю, ты же знаешь. Вечно вся в синяках и… — затихла. Все попытки пошутить с треском проваливались. Эдвард не сказал ни слова, брови у него сошлись на переносице. Затем он медленно взял меня за руки, которые теперь я держала ладонями вверх.

— Черт подери, — прошептал он, искоса глянув на грязь и кусочки земли. — Прости.

— Не стоит… я в порядке, — с улыбкой ответила я, потянувшись за фонариком, прежде чем он прикоснулся ко мне. Видимо, он не мог решиться на этот шаг, потому что сердце у него до сих пор колотилось, а лицо окрасил румянец.

— Ладненько, — подытожил он, кивнув, а затем шепотом повторил «ладно».

— Уф, вся эта грязь… что? — поинтересовалась я, заметив его дикий взгляд, обращенный куда-то позади меня. Луч фонарика он направил поверх моего плеча. — Боже мой, там волк?

Он не ответил. Быстрым движением руки он схватил что-то у меня за спиной, спустя секунду возвращаясь в прежнее положение, затем направил луч фонарика влево.

В руке у него был тот самый мяч.

— Срань господня, — прошептал он на выдохе. Я заглянула ему в лицо, затем перевела взгляд на мяч.

Его пальцы стали медленно счищать грязь, листья, кусочки земли, слизь и даже мох. Он бережно и терпеливо устранял все повреждения, нанесенные мячу. Я присоединилась к его занятию, однако мои движения были быстрее его медленной руки.

Мяч был испорчен. Животными, которые затаились в тени леса, днем, согретого лучами солнца, а ночью — укрытого тьмой. Суровой жестокой природой… но он был здесь. Мы почистили его, насколько смогли. Он больше не подлежал восстановлению. Но не смотря на все повреждения, можно было заметить, что это тот самый мяч.

— Сумасшествие какое-то, — пробурчал он, затем улыбнулся мне, склонив голову набок. В глазах — абсолютное счастье. Но через мгновение его брови сошлись вместе, и он помотал головой. — Спасибо тебе. Кажется, я не осознавал, насколько хотел найти этот мяч. Спасибо тебе за…

— Надо признать, я не думала, что мы его найдем, — прокомментировала я со спешным смешком облегчения.

— А я думал, что мы сумели бы, — произнес он, вскакивая на ноги. Отряхнул руки.

— Ой, не ври, — захохотала я, тоже вставая на ноги.

— Да не вру я, — уверенно ответил он и подбросил мячик вверх, легко поймав его одной рукой, все еще испытывая счастье от нашей находки.

— Правда? — задала я вопрос, забирая у него мяч.

— Надо верить, Би, — ответил он и натянул капюшон, шагая впереди меня. Я смотрела на его размеренную поступь, и на лице у меня появилась глупая улыбка.