Все началось той ночью, когда они вернулись из Вегаса и впервые допросили пойманную Лорелею Мартинс. Джейн не хотел, чтобы Лисбон присутствовала при допросе, но она настояла, не собираясь упускать возможность наконец-таки схватить Кровавого Джона. Она сидела и уверенно разговаривала с милой девушкой с хитрой улыбкой и глазами, которые светились забавой и безумием, и ей казалось, что она все контролировала.

Она ошибалась.

«А мы с ним переспали. Он рассказал вам?»

Снова и снова она сидела и слушала, как Лорелея наслалаждалась моментом. «Любовничек» – она назвала его так больше одного раза, смотря на Лисбон с почти безумным блеском в глазах. Джейн же просто наклонился и поцеловал Мартинс в макушку, на миг сжимая вокруг нее руки, прежде чем молча уйти.

Лисбон сидела в ужасе – это все, что она могла делать.

Когда она попыталась обсудить это, Джейн отказалася, продолжая молчать.

Внутри нее росло что-то, чему она никак не могла дать названия, но от этого на ее языке оставался металлическиский привкус и она ощущала злость.

– Ты спал с ней! – накинулась она на него, снова ничего не слыша в ответ.

Ей надо было избавиться от гнева и ярости. Поэтому она пошла в единственноме место, которое пришло ей на ум, – стрелковый полигон.

Она стояла там много часов, измельчая на маленькие кусочки одну бумажную цель за другой, пока вся комната не пропахла порохом и горячим металлом, а мишень не стала походить на Швейцарский сыр. Каждый раз, когда она нажимала на курок, она слышала смех той дьявольской девушки, видела ее ослепляющую улыбку и сверкающие глаза.

«Любовничек».

«Любовничек».

«Любовничек».

Она снова и снова стреляла из пистолета, но звуки выстрелов не могли стереть из головы этот голос.

«Удачи, Тереза. Люблю тебя».

Она выстрелила – опять – и громкий звук эхом отошелся от стен и ее болящего сердца.

«А то, что ты сказал мне перед тем как застрелить… Что ты имел в виду?

«А что я сказал? Я был на взводе».

В этот раз она нажала на курок с большой яростью, представляя перед собой красивое улыбающееся лицо, появляющееся всякий раз, стоило закрыть глаза. Он никогда ничего не забывал – сколько раз он хвастался этим.

Так как же он мог забыть это?

«А мы с ним переспали».

И Лисбон продолжила стрелять, пока не опустела обойма.

После этого она ходила на полигон почти каждый вечер. Каждый день, когда вспоминала о том, кто же сидел в КПЗ, кого им надо было сломить. О том, что у Лорелии была связь с Джейном и что он сделал с ней.

Она ходила туда так часто, что парни, работающие там, дали ей новое прозвище – Энни Оукли (П. переводчика: американская женщина-стрелок).

Она становилось все более искусной и быстро превращалась в одного из лучших стрелков в штате.

Но ей было плевать.

Ежедневно она просто шла на полигон и представляла одно и то же лицо каждый раз, когда нажимала на курок, опустошая обойму.

«Любовничек».

***

Однажды небожителей напутственная речь
Вослед звучала ей: "Должны предостеречь,
О ЭлоА! хотим предупредить мы Вас
Об Ангела падении, он лучшим был из нас,
Но добродетели святой уже с ним нет,
Из-за которой назван был Несущий свет,
Когда любовь и благо сеял много лет
И звездам нес указы Божьи, а в ответ
Земля дивилась несравненной красоте,
Дав имя Люцифера утренней звезде.
Алмаз во лбу его сиял и диадема рдела,
Как солнце, в кудрях золотом блестела.

Без диадемы он теперь и нелюдим,
Дрожит от холода и всеми нелюбим,
Он разучился говорить на языке небесном,
А взгляд лучистый мрак накрыл завесой;
В словах - дыханье Смерти, тех, кто отзовется,
Сжигает взглядом, губит все, чего коснется;
Ни боли он не чувствует, ни сострадания,
Но злу не рад творимому, не рад страданию.
Вздыхает Небо, пытаясь что-то вспомнить.

Команда знала, что с Лисбон было что-то не так, и она видела, как они шептались между собой, так никогда и не подходя к ней. Она сама знала, что что-то было не так. Она никогда не вела себя похожим образом. Никогда не кричала на них или не вела себя грубо и неприветливо, но тем не менее ничего не могла с этим поделать. Она не могла избавиться от этого настроения, не могла испытывать ничего, кроме злости.

Ее единственой отрадой стала стрельба в бумажные мишени – до тех пор, пока они не превращались чуть ли не в решето.

Ее раздражение достигло своего предела. ФБР наконец-таки дало добро ее команде на допрос Лорелеи, и параллельно она пыталась справиться с Бертрамом, который стал еще властнее – теперь, когда Уэйнрайт был мертв.

Джейн тоже решил подлить масла в огонь.

– Обещай, что ты не будешь слушать.

– Извини?

– Я не хочу, чтобы ты слушала, как я допрашиваю Лорелею.

– Почему нет?

– Потому что я прошу тебя.

– Я глава отдела, Джейн. Я не могу пустить тебя в ту комнату, не зная, что произойдет, а особенно – с ней. Что ты собираешься делать?

– Тебе не обязательно знать.

– Нет, черт побери, обязательно.

– Чего ты хочешь?

– Помочь тебе!

– Тогда пообещай, что не будешь слушать.

Как идиотка… она пообещала.

Тем вечером она выпускала одну пулю за другой, но почему-то это не помогало, и она все еще чувствовала злость, раздражение и желание ударить Лорелею Мартинс в лицо.

Поэтому она нашла новый способ выпустить ярость.

Она переоделась в спортивную одежду и начала бить боксерскую грушу снова и снова, и снова. Позволяя ей раскачиваться из стороны в сторону, Лисбон не жалея наносила удары.

«А мы с ним переспали. Он рассказал вам?»

Она представила симпатичное лицо Лорелии и снова сделала удар.

«Удачи, Тереза. Люблю тебя».

Зачем он сказал это? Почему эти слова вылетели из его рта? Почему она не могла перестать думать об этом, когда он, очевидно, уже забыл?

Почему было так больно?

«Любовничек».

Она снова ударила по груше с характерным звуком.

«Любовничек».

Удар!

«Любовничек».

Удар!

Она била по груше до тех пор, пока не заболели руки и она не стала задыхаться. Она чувствовала и истощение, и все еще не ушедшую злость, кипящую почти в полную силу.



Лисбон не забыла свое обещание, но каждый раз, когда Джейн ходил к Лорелее, это пожирало ее изнутри, словно насекомое, вгрызающуеся в кожу. Она пыталась делать так, как он говорил, и старалась занять себя, но ее руки так и тянулись в телефону, чтобы узнать, что происходит. Целую неделю она проводила каждый вечер в зале, избавляясь от раздражения с помощью груши, пока руки не начинало ломить от усталости.

Но больше она не могла подавлять свое желание.

С твердым намерением она набрала номер.

– Принесите мне устройство для прослушивания допросов. – И слышала, как данное ею обещание разбивается вдребезги.

Джейн был очарователен и обходителен. Она практически слышала его красивую улыбку.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он у Лорелии, словно заботился о ее состоянии.

Возможно, это было правдой, и он действительно заботился.

Но нет, он видел ее только как возможность поймать Кровавого Джона.

И тем не менее он переспал с ней.

Лисбон вцепилась в телефонную трубку, в очередной раз чувствуя неразбериху в голове. Она не знала о чувствах Джейна и ненавидела это.

– Поцелуй меня, – соблазнительно проговорила Лорелея.

Лисбон ощутила, как сердце подскочило к горлу.

«Не делай этого, – подумала она. – Нет».

Она ждала, что Джейн скажет «нет». Он не был дураком и знал, что это было неправильно. Он не сделал бы этого. Не сейчас, не в комнате для допросов, не тогда, когда он знал правду о Лорелее.

Он не сделает этого с ней.

Но затем она услышала звук поцелуя, который нельзя было спутать ни с чем другим.

Она прижала телефон к уху, но не слышала ничего, кроме шумящей в голове крови. Она перестала дышать и чувствовала, в какой узел сжимается все в животе – настолько, что ей показалось, что ее стошнит.

Она не поняла, что плакала, до тех пор пока не опустила трубку на рычаг и не увидела, что та была влажной от слез.

Из-за кого она плакала?

«Удачи, Тереза. Люблю тебя».

В ее теле вновь разлилась злость, но она не знала, на кого злилась сильнее: на Лорелею за то, что та была соблазнительнецей, на Джейна за то, что купился на это или на саму себя за то, что ее это задело. Она не удержалась и подорвалась с места, вылетая в коридор, чтобы столкнуться с собственным источником опасности.

Она нашла его прямо около комнаты для допросов, из которой он только что вышел.

– Ты поцеловал ее!

Он просто посмотрел на нее, будто бы удивленный, что она злилась.

– Я же просил не подслушивать.

– Замолчи, Джейн! Ты вообще понимаешь, насколько все плохо?

– Я не понимаю, что сделал не так. Ты всегда что-то давала заключенным, чтобы разговорить их.

– Но никогда не сувала им в рот языки!

– Именно поэтому я просил не подслушивать, – спокойно объяснил Джейн. – Я знал, что твои чувства могут стать проблемой.

– Мои чувства? Мои чувства? Я не твоя подружка! – [/i]а это откуда взялось?[/i] – Я служу закону и знаю, что связь с заключенными запрещена. Если я еще раз увижу твои губы около ее, то навсегда прекращу ваши встречи!

Ее грудь вздымалась, пока она с яростью выплевывала последние слова. Она не знала, почему говорила все это или почему угрожала держать Джейна на расстоянии от Лорелии, ведь понимала – он был единственным, кто мог сломить ее.

Так почему она была намерена не подпускать их друг к другу?

И почему она употребила «подружка»?

Глаза Джейна потемнели и он взглянул на нее с такой силой, что ей стало по-настоящему страшно.

– Я сделаю все что потребуется, чтобы найти Кровавого Джона. Мне плевать, что мне придется сказать или сделать, чтобы выпытать имя. Не стой у меня на пути, Лисбон. Я не хочу ранить тебя.

А после он ушел, и она осталась стоять на месте. Продолжая задаваться вопросами.



В ту ночь Лисбон продолжила бить боксерскую грушу.

Она ничего не видела, а просто наносила удары снова и снова изо всех сил, но так и не чувствовала усталости. Каждый раз, когда она думала, что выдохлась, в ее памяти вспыхивало воспоминание, и ее захватывали новые волны лютой ярости, после чего она начинала бить с той же силой.

«Поцелуй меня».

От ударов груша раскачивалась как маятник.

«Я же просил не подслушивать».

Удар! Снова и снова.

«Я не твоя подружка».

Удар. Удар.

«Удачи, Тереза. Люблю тебя».

Удар! Сильнее! Еще!

«А мы с ним переспали. Он рассказал вам?»

Удар рукой, удар ногой.

«А то, что ты сказал мне перед тем как застрелить… Что ты имел в виду?

«А что я сказал? Я был на взводе».

Удар! Крепление, на котором висела груша, чуть треснуло.

«Я знал, что твои чувства могут стать проблемой».

«Я не твоя девушка».

«А мы с ним переспали».

«Любовничек».

«Любовничек».

«Любовничек».

С тихим возгласом ярости она продолжила колотить по груше, больше ничего не чувствая. В ее голосе остался лишь мелодичный голос Лорелеи, без конца повторяющий это мерзкое слово.

Удар. Еще один. И еще. УДАР!

Лисбон не остановилась до тех пор, пока не почувствовала две руки, схватившие ее за плечи и с силой отодвинувшие в сторону. Она обернулась, подняв кулаки, готовая ударить того, кто решился подойти к ней со спины, и почти что нанесла удар, когда поняла, что перед ней стоял Ригсби.

– Ригсби, что, черт побери, ты делаешь? – закричала она, опуская руки и грозно смотря на него.

Он смотрел на нее с ужасом в глаза.

– Простите, босс, но вам надо остановиться.

– Почему это? – рявкнула она.

Она покачал головой и указал на ее руки. Лисбон опустила взгляд и ахнула.

Все ее костяшки были разбиты в кровь, а неровная кожа – испещрена синяками и алыми ранами. Она даже не ощутила боли, не заметила этого. В своем желание избавиться от злости она забыла надеть перчатки. Она никогда не видела на себе столько крови. Она ничего не слышала и не чувствовала.

За исключением ярости.

– Боже, – выдохнула она, в тот же момент ощутив усталость.

– О чем вы думали, босс? – спросил Ригсби, и она услышала страх в его голосе.

Она перевела на него взгляд.

– Я не знаю, что со мной не так.



Бинты, покрывающие ее руки, никак нельзя было спрятать. Пройдет несколько недель, прежде чем все заживет, а пока кожа костяшек была вся в синяках и ссадинах. Судя по тем взглядам, которые она получила от Грейс и Чо, Лисбон поняла, что Ригсби рассказал им о том, что случилось в зале. Все хотели знать, что было не так.

Единственным, кто, кажется, знал, был Джейн.

Когда он увидел бинты, он взглянул на нее с небольшой грустью в глазах.

– Тебе следовало надеть перчатки.

– Больше не забуду.

Она стояла за столом, глядя на него, пока он находился в дверях кабинета, делая то же самое. В ее голове было много вопросов. Слишком много вещей, которые она хотела сказать, но никак не могла найти голос.

Джейн развернулся, чтобы уйти, но затем вернулся в исходное положение и открыл рот, словно готовился что-то сказать. Затем его глаза потемнели, и он развернулся во второй раз и ушел.

И снова она осталась стоять, смотря ему вслед и задаваясь вопросами, что же он хотел ей сказать.

«Удачи, Тереза. Люблю тебя».

***

Однажды мне открылся несказанный рай,
Народов светоносных лучезарный край,
И я без сожаления покинул кров в местах,
Где страх царит среди Богов на небесах.
Когда явилась ты как юная звезда,
Завесу тьмы прорвала томлений череда;
Явилась та, которую я многие года
В тревоге призывал, плененный навсегда,
Как Бога, – суть счастья знает только он, –
И Королеву ждал мой одинокий трон.
С тех пор, твоим присутствием томимый,
Я понял, что могу любить и быть любимым.

Чуть позже к ней зашла Грейс.

– Вы в порядке? – тихо спросила она, кладя отчет.

Либон посмотрела на обвязанные бинтами руки и медленно покачала головой.

– Нет, я не в порядке. – Она подняла взгляд и посмотрела в глубокие карие глаза Ван Пелт. – Я не понимаю, почему не могу с этим справиться. Почему не могу забыть этого?

– Я… я не знаю, – мягко ответила Грейс. Лисбон тяжело вздохнула и посмотрела в сторону окна, где сквозь закрытые жалюзи пробивался солнечный свет. – Что случилось между вами и Джейном?

Это был чертовски хороший вопрос.

«А то, что ты сказал мне перед тем как застрелить… Что ты имел в виду?

«А что я сказал? Я был на взводе».

Единственное, что могла сделать Лисбон, – соврать.

– Ничего.

Она хотела, чтобы это было правдой. Возможно, тогда ей было бы не так больно.

Грейс кивнула.

– Ладно, – и тихо развернулась и вышла из кабинета, пока Лисбон продолжала смотреть в окно.

Она знала, что существовал только один способ выяснить все.



Лорелея Мартинс была без сомнений удивлена, когда Лисбон вошла в комнату для допросов с уверенностью на лице. Ее глаза расширились, но она быстро натянула милую улыбку.

– Я думала, что ко мне снова зайдет Патрик.

– Не сегодня, – просто сказала Лисбон, занимая место наротив девушки. В ее руках не было папки, так как в этом не было смысла. Она впервые нарушала одно из собственных правил, допрашивая кого-то в личных интересах. По крайней мере, она попросила отключить записывающее устройство.

Лорелея знающе улыбнулась.

– Вы думаете, что вам удастся меня разговорить?

Лисбон покачала головой.

– Я не собираюсь говорить с тобой о Кровавом Джоне.

Улыбка Лорелии стала еще шире.

– О, так вы хотите поговорить о Патрике.

Лисбон наклонилась вперед.

– Вы оба думаете, что играете другими. Один из вас неправ, и я хотела бы знать кто именно.

– И почему вы не спросите Патрика?

– Потому что знаю, что он становится субъективным, когда дело касается Кровавого Джона.

Лорелея перевела взгляд за спину Лисбон.

– Он человек с грустной душой, не так ли? Он считает, что он зло, беда, для всех вокруг него, но вы и так это знаете? – она снова посмотрела в глаза Лисбон. – Что вы хотите узнать на самом деле? Какие вопросы съедают вас изнутри? Хотите узнать, какой он любовник? Сколько раз?

– Стоп! – рыкнула Лисбон, вновь чувствуя ярость.

Это было глупым решением – теперь Лорелея выглядела довольной собой. Она откинулась в кресле и смотрела на агента осторожным взглядом.

– Я была неправа.

Это удивило Лисбон.

– Насчет чего?

– Насчет вас.

О чем вообще она говорила? Это не имело смысла.

– Я пришла сюда, не чтобы поговорить о себе.

– Именно поэтому. Вы пришли, потому что это волнует вас, – Лорелея мотнула головой в сторону забинтованных рук. – Это сводит вас с ума, и вы не можете понять, почему чувствуете одну лишь злость и не можете выкинуть нас с ним из головы.

Лисбон просто уставилась на нее, не желая показывать, насколько была шокирована ее словами. Как эта девушка столько замечала? Как она узнала?

Та только улыбнулась.

– Он говорит о вас.

– Джейн?

– Нет.

Теперь Лисбон была по-настоящему удивлена. Она точно знала, о ком шла речь, но никак не могла поверить, что Кровавый Джон хоть сколько-то обращал на нее внимание.

Лорелея усмехнулась.

– Я была неправа, а вот он – прав.

– Насчет меня?

Девушка кивнула.

– Он говорил о вас, о том, насколько вы преданы работе. Следуете правилам, совершаете правильные поступки, делите мир на черное и белое, хорошее и плохое и верите, что все обязательно придет в гармонию. О, а еще ваша верность, которой он не может не восхищаться. Верность Патрику. Он пользуется этим снова и снова, а вы стоите рядом и следите за ним. Я назвала вас Святой Терезой, предполагая, что вы именно такая – святая, творящая чудо. Но он разуверил меня: «Нет, дорогая. Она Элоа, а это куда хуже».

Лисбон нахмурилась.

– Кто такая Элоа?

Лорелея проигнорировала вопрос. Она снова улыбнулась и качнула головой.

– Бедная Элоа. Добрая невинная девушка, которая не видит, где скрывается настоящее зло, и которая не знает, что она уже обречена. Возможно, есть шанс… один момент, когда можно все спасти… – теперь губы Лорелии украшала злая улыбка. – Но если нет… тогда ты обречена на ад вместе с ним.

– Кто такая Элоа? – повторила Лисбон.

Но девушка замолчала, знающе усмехаясь, и агент поняла, что разговор закончен.



– Ты говорила с ней!

Сейчас был зол и обвинял Джейн. Но на Лисбон это никак не повлияло, и она не испытывала сожаления. Пожалуй, теперь она была сбита с толку еще больше.

– Да, – уверенно ответила она. – У меня есть на это право – я веду расследование.

Джейн вспыхнул. Он поднял руку и ткнул в нее.

– Тебе не следовало этого делать.

– Почему нет?

– Потому что я не хочу, чтобы ты портила мои планы.

– Серьезно? – воскликнула Лисбон высоким от злости голосом. – Так вот что ты делаешь? Я и не знала, что борьба языками с подозреваемыми – это свойственная расследованию тактика.

Они оба стояли в ее кабинете, быстро и тяжело дыша, и между ними был лишь фут. Она находилась к нему настолько близко, что ощущала его теплое дыхание, омывающее ее кожу, и видела горящие в глазах огоньки. Она поймала себя на том, что смотрела на его губы, которые были сжаты в узкую линию.

– Что она сказала?

Лисбон покачала головой.

– Ничего, что имело бы смысл. – И пробежалась подушечкой большого пальца по бинту.

Когда она подняла взгляд, то увидела, что взгляд Джейна смягчился.

– Почему ты хотела встретиться с ней?

Она посмотрела вниз – когда он смотрел на нее таким образом, она не могла не отвести глаз.

– Мне надо было знать, что происходит.

К ее удивлению Джейн обхватил ее руку, гладя пальцами край бинта и кожу, покрытую им.

– Нет, не надо.

– Я…

– Поверь мне, Тереза. Тебе лучше не знать.

Тереза. Он никогда не звал ее так, лишь один или два раза. Только если говорил что-то по-настоящему важное.

«Удачи, Тереза. Люблю тебя».

Она покачала головой.

– Ты не знаешь этого.

– Знаю, – мягко проговорил он. – Я сделаю все, чтобы найти Кровавого Джона. Тебе надо смириться с этим, иначе тебе будет больно, а я никогда не хотел этого. – Он сжал ее руку. – Я сожалею о том, что случилось. Я должен был прекратить это… но я всегда был эгоистичным человеком.

А теперь он говорил загадками.

Лисбон подняла на него взгляд, позволяя ему увидеть свою растерянность. Джейн снова сжал ее ладонь и улыбнулся грустной улыбкой.

– Не подслушивай снова. Сдержи в этот раз свое обещание.

После он разорвал захват и развернулся, чтобы опять уйти.

И снова она ничего не знала.



Лисбон не могла выкинуть из головы слова Лорелии, но теперь ее постоянно терзала не связь между девушкой и ее консультантом, а кое-что другое.

«Она Элоа, а это куда хуже».

Что имелось в виду? Кто такая Элоа?

Это волновало ее куда больше, чем она хотела признать. И хотя Лисбон была вполне уверена, что Джейн знал, что имела в виду Лолерея, говоря это, она знала, что он не собирался ничего объяснять. Из-за этого у нее остался лишь один вариант.

Чо находился один в общей зоне, читая отчет, как и положено добросовестному агенту, коим он и являлся.

– Чо, – позвала Лисбон, привлекая его внимание. Он поднял взгляд и спокойно ждал ее следующих слов. – Ты много читаешь.

– Да.

Вероятно, она давненько не говорила чего-то столь же глупого.

– Ты… Ты когда-нибудь слышал про кого-то по имени Элоа?

Его брови взлетели в удивлении.

– Где вы услышали это?

– Кто-то упомянул это при мне. – Это было самым большим преуменьшением года, но Лисбон было плевать.

Чо принял то, что она не собиралась откровенничать. Вместо этого он отложил отчет и откинулся в кресле.

– «Элоа» – это поэма автора Альфреда де Виньи. Она была написана на французском, но я читал ее в переводе.

Лисбон оперлась о стол, готовая слушать.

– О чем она?

– Элоа – это ангел, рожденный из слезы Иисуса, когда тот плакал из-за смерти Лазаря, – объяснил Чо. – Она самый невинный из всех ангелов, так как была рождена после свержения Сатаны и, соответсвенно, ничего не знает про зло. Все предупреждают ее насчет него, но вместо того, чтобы испытывать страх… она проникается к нему сочувствием. Ей кажется, что все бросили его, и она пытаемся помочь ему.

Лисбон сложила на груди руки.

– Интересно, но с каких пор принц тьмы у нас не безнадежен?

– В этом-то и уникальность. В поэме Сатана описан как персонаж, ненавидящий себя, свои грехи и пороки. Он просто не знает, как спастить, смирившись с судьбой.

Лисбон подумала, что это похоже на Джейна, но не поделилась этими мыслями вслух.

– И что происходит с Элоа?

– Она покидает Небеса и перебирается на Землю, к «нижним небесам». Там она встречается незнакомца, который когда-то прогневал бога. Он рассказывает о своих несчастьях, и она чувствует грусть. Незнакомец влюбляется и хочет забрать ее с собой, но знает, что если сделает это, то разрушит ее. Он мечется между желанием уйти и мольбами, чтобы она осталась. В конце концов, она соглашается сойти с ним вниз, и он ненавидит себя за то что приближает ее кончину. Тогда она и узнает кто он такой… Сатана.

Брови Лисбон взлетели до небес.

– И почему она не уходит от него?

Чо покачал головой.

– Уже слишком поздно, она влюблена. Тут начинается интересное: в какой-то момент она почти убеждает его раскаяться и просить бога о прощении. Но он решает, что не может этого сделать, поэтому она уходит вместе с ним… в конце концов, любовь убивает их обоих.

Лисбон стояла, опираясь о стол, и смотрела в пустоту позади Чо. Она слышала его слова. То, что он рассказал про Элоа и то, как она разрушила собственную жизнь этой ненормальной любовью.

Но помимо этого она слышала кое-что еще.

«Бедная Элоа. Добрая невинная девушка, которая не видит, где скрывается настоящее зло и которая не знает, что она уже обречена».

– Босс… вы в порядке?

Она не ответила. Просто развернулась и ушла на негнущихся ногах.



Она снова пришла на стрельбище. Она крепко сжимала оружие, расставив ноги, и перед ней висела бумажная мишень.

Но она не стреляла.

«Удачи, Тереза. Люблю тебя».

«А то, что ты сказал мне перед тем как застрелить… Что ты имел в виду?

«А что я сказал? Я был на взводе».

Мишень чуть подрагивала от ветерка, но в нее еще не выстрелили.

«А мы с ним переспали. Он рассказал вам?»

«Ты поцеловал ее!»

«Я же просил не подслушивать».

Лисбон не могла найти в себе злость.

«Я не твоя подружка! Я служу закону».

«Нет, я не в порядке».

«Она Элоа, а это куда хуже».

«Бедная Элоа. Добрая невинная девушка, которая не видит, где скрывается настоящее зло и которая не знает, что она уже обречена».

Она все еще стояла на месте, все так же сжимая оружие и направляя его на мишень. Прошло почти двадцать минут, а она так и не шолохнулась. В конце концов к ней подошел Крис.

– Энни? – позвал он, используя ее прозвище. – Ты в порядке?

«Я сожалею о том, что случилось. Я должен был прекратить это… но я всегда был эгоистичным человеком».

Лисбон обернулась, чтобы взглянуть на парня. Ее глаза были широко раскрыты, лицо побледнело и губы слегка дрожали.

Она знала.

– Я влюблена в него.

Она не заметила удивленный взгляд на лице Криса – ей было плевать. Она просто положила пистолет на маленький столик и ушла. Парень смотрел ей в след, не понимая, что произошло.



Перевод поэмы: © Copyright: Тамара Жужгина, 2013
Орфография и пунктуация соблюдены