Глава 26. Оценка
Джаспер наконец находит возможность поговорить с ним в понедельник утром. Мужчина хитер, выбирает момент, когда по коридору снуют люди, когда повышенный голос станет красным флагом перед лицами любопытных коллег. Закрывая за собой дверь, он входит в кабинет Эдварда, пальцы по-прежнему сжимают тусклую латунную ручку.
— Джаспер. — Эдвард не отрывает взгляда от работы. Он строчит неразборчивые слова на заурядной курсовой работе. — Сейчас не лучшее время.
— Лучшего времени не было уже давно. Но мне нужно с тобой поговорить.
Эдвард выводит оценку «три с плюсом» на свободном месте. Заносит оценку в лэптоп. Его движения медленны, обдуманны. Он сглатывает, но в его горле нет ничего кроме сухости.
— О чем?
Когда он поднимает взгляд, Джаспер по-прежнему стоит у двери. У Эдварда появляется чувство, что ни один из них не желает этого разговора. Вступление слишком натянутое.
— Я… а-м-м… Господи. — Меж зубов Джаспера проскальзывает громким свистом выдох. — Как у тебя дела, приятель? Кажется, тебе лучше. Я не знаю…
Странные разговоры. Эдвард уже привык к этому: жалость плохо выражается в словах, взгляды никогда не встречаются, находятся более интересные вещи, куда можно посмотреть – только не на него. Есть тысяча различных способов сказать, что тебе жаль. Ему кажется, что он слышал их все.
— Я в порядке.
— Кто эта девушка?
— Какая девушка?
— Та, которую я видел в пятницу. Она родственница?..
Еще кое-что замечает Эдвард. Никто не хочет произносить
ее имя. Будто их неупоминание вернет ее к жизни.
Произнеси три раза — и она уйдет навек.
— Чья? — Он не желает упрощать ситуацию.
— Мэгги. — Голос Джаспер сжат. Сдавлен. — Она похожа на Мэгги.
Тишина. Некомфортная, давящая, наполненная не озвученными вопросами. Из коридора доносятся удаляющиеся монотонные перешептывания. Где-то неподалеку хлопает дверь.
Джаспер находит слова, чтобы продолжить:
— Ты не заметил? Понимаю, она моложе. Но, боже, сходство жуткое.
— Заметил ли я, что моя студентка похожа на мою давно погибшую жену? — Эдвард делает на мгновение паузу. Щеки Джаспера становятся ярко-красными. — Думаю, схожие черты есть, но если я буду видеть Мэгги в каждой входящей в дверь первокурснице, то ты подумаешь, что я сошел с ума. — Его голос ровен. Беззаботен. Будто это совсем не важно. — И нет, она не родственница.
- Тогда почему она здесь с тобой?
— Она – моя студентка, попросила помощи. А что мне делать? Сказать, что я не могу с ней разговаривать, потому что она похожа на Мэгги? Предложить бросить курс, потому что от ее прямого маленького носа мне становится некомфортно? — Его тон граничит с сарказмом.
— Не знаю. Кажется неправильным, что тебе приходится смотреть на нее. Она — словно каждодневное напоминание о твоей ужасной утрате. Я могу поговорить с кем-нибудь, твою студентку переведут.
— Нет. — Ответ Эдварда незамедлителен. Почти жесток в высказывании. Становится едва ли не больно при мысли, что он не будет ее видеть. Он знает, что это неправильно: эти чувства, что тянут его, когда она рядом. Навязчивые мысли о ней, постоянно мелькающие в его голове. Он понимал, что если бы мог спать, то ему бы снилась она.
Не потому что она напоминает ему о Мэгги.
Он начинает испытывать к ней чувства вопреки сходству. Не благодаря ему.
Глава 27. Физический
Изменения в его поведении замечает только самый придирчивый наблюдатель. Он реже огрызается, чаще улыбается. Дышит немного легче каждый день.
Когда Белла задает ему вопросы, то замечает, что он усовершенствовался в своем терпении. Его объяснения – спокойные, терпимые. Она понимает, что вслушивается в каждое его слово.
Физические перемены тоже ощущаются. Иссиня-черные тени под его глазами побледнели до светло-серого оттенка, красные капилляры в глазах стали менее заметны. Когда он улыбается — по-прежнему редкое, но все же замечательное явление — сердце Беллы бьется словно птичка в клетке, сбивая ритм ее дыхания и заставляя желать большего.
Тем не менее, бывают моменты, когда его лицо становится хмурым, и она чувствует, что он отдаляется. Она задумывается, вспоминает ли он свою жену – женщину, чья смерть сделала его немного большим, чем призрак. В такие моменты, словно злобная кошка, ее скребет ревность.
— Есть еще много различных мнений о Медее, — замечает Белла, поднимая взгляд от еще одного противоречивого текста. — Я не могу понять, была она удивительной феминисткой или бессердечным убийцей.
Эдвард гримасничает, кладя на стол свою ручку. Он сглатывает. Девушка наблюдает, как его адамово яблоко движется вверх и вниз под тонкой кожей на горле.
— Она не может подходить под обе категории? — Его голос – сухой, скрипучий. — У мифов есть склонность к очернению или превозношению. Правда обычно где-то между.
Он держит ее взгляд дольше положенного. Напрочь сбивая дыхание. Она ищет в своем ватном мозгу подходящий ответ.
Но ничего не получается.
И именно Эдвард продолжает их разговор:
— На следующей неделе День благодарения. Ты поедешь домой?
Она удивлена его вопросом. Он столь редко их задает.
— Нет, моя мама и ее муж приедут сюда. У него дела в городе. — Она позволяет себе улыбнуться. Здорово иметь ответы на подобные вопросы. — А вы?
— Я буду работать.
— Здесь?
— Нет, факультет будет закрыт на долгие праздники. Я буду работать дома.
Что-то внутри нее сжимается, когда она представляет его, сидящего в одиночестве на кладбище его дома.
— Конечно же, у вас есть семья?
Призрачная улыбка появляется на его губах.
— Они уезжают. Я остаюсь один.
Хотя ничего в его выражении не намекает на одиночество, она отчетливо чувствует его в поведении мужчины. Если бы она была смелее, то пригласила бы его провести день с ней, Рене и Гарреттом. Но при мысли о его встрече с ее мамой у девушки по спине бежит холодок. Нахальность Рене и закрытость Эдварда создадут самую неловкую встречу.
— Может, я могу прийти в среду? – предлагает она. – Моя мама приедет только утром в День Благодарения. – По какой-то причине мысль о пяти днях вдали от него причиняет боль. Их дружба не подходит под тот тип, когда они могут звонить или писать друг другу сообщения, чтобы просто передать привет.
— Не надо. Сосредоточься на семье. Делай то, чем сейчас занимаются молодые люди. Делай селфи, пости их в инстанграме. Пиши твитты.
Он будто роет между ними пропасть. Делает ее молодость теми просторами, которые невозможно преодолеть. Смущенная, она опускает взгляд на свою работу, притворяется, что его слова привели ее в восторг.
Но даже так она не может укрыться от него. Не когда читает беспорядочные размышления его бедной мертвой жены.
Глава 28. Сердце, часть первая
Наступает День Благодарения, принося с собой дождь с туманом и ледяной ветер. Он свистит по дому словно игривый ребенок, хулиганя то там, то тут. Никогда дважды в одном месте.
Как только Эдвард просыпается, дом кажется гнетущим. Давящим на него, пока на коже мужчины не появляются растяжки и синяки. Воздух полон воспоминаний о ней, приторный от запаха ее духов.
Искрится от ее невысказанных обвинений.
Он пытается не вспоминать их последнюю ссору. Горькие слова, насмешки, ложь. Но даже после смерти Мэгги не отпускает его. Она до сих пор живет и дышит сквозь воздушные дыры в кладках кирпичей.
В качестве блажи он решает надлежащим образом побриться: лезвием, а не электрической бритвой. Он действует по памяти: наполняет раковину теплой, парной водой, обмазывает лицо гелем, берет лезвие, поднимает его к скуле. Щетина срезается, показывая мягкую бледную кожу и подбородок, почти острый по своему определению. Его щеки кажутся нежными, гладкими, побуждая его открыть ящик, чтобы найти бальзам после бритья.
Находка почти раскалывает его пополам.
Фотография. Черно-белая. Бело-черная. Визуальное представление всего того, что он потерял. Его кулак сминает хрупкую бумажку одновременно с болью, резко пронзающей грудь. Она взрывается как падающая звезда, горя жаром, горя холодом. Исчезая в темноте.
Он падает на пол. Не может дышать, не может думать. По его щекам текут слезы впервые за год. С губ срывается низкий стон, безнадежный, тоскливый. Боль слишком велика, чтобы ее сдерживать: она растет и растет, давя на грудь, вытесняя легкие. Он сжимает плотно веки, но горячая влага все равно пробивается наружу. Слезы по-прежнему текут по его лицу, терзая недавно оголенную кожу.
Он так потерян. Был на протяжении долгих месяцев. Все его эмоции были погребены под гневом, приглушенные, молчавшие так долго. Его тело знобит и дрожит, болезненное напоминание всего того, что он потерял.
Она ушла. Забрала с собой его сердце. Если бы она вырвала его из груди мужчины голыми руками, больнее бы не стало. Его наказание оказалось быстрым, тяжелым. Мэгги забрала единственную вещь, которая могла что-то значить. Она разбила ее на крошечные кусочки. Убила всю надежду одной косой полосой на запястье — дала ему вытечь на пол ванной комнаты.
Там же остается и он. В холодном, обложенном плиткой помещении, на холодном жестком полу, в доме, у которого нет жалости. Свернувшись в клубок, словно ребенок, пытающийся спрятаться от монстров.
Он плачет. Он скорбит. Он смотрит… на эту фотографию. И делает первый одинокий шаг навстречу прощению.
Глава 29. Сердце, часть вторая
Тысячью различных способов можно разбить сердце. Для одних оно разлетается на кусочки, для других просто перестает биться. Сердце Беллы разбивают уже несколько лет, отламывая кусочек за кусочком: новое разочарование вырывает определенную долю. Пропущенные концерты, забытые дни рождения и одинокие полуобеды составили жизни, состоящую из одного пренебрежения — ребенок, который понял, что в списке приоритетов всегда находится на последнем месте.
Утром в День Благодарения она ждет три часа. Надев милое желтое платье, которое удалось купить с огромным трудом, волосы забраны назад в опрятный хвост. Сидя на краю кровати, она сжимает телефон потными ладонями в ожидании сообщения, которое не приходит.
В общежитии тихо, не считая ее прерывистого дыхания. Все уехали праздновать. Она же все ждет, надеется, придумывает причины в голове, рассказывает сказки о пропущенных поворотах, забытых чемоданах.
С течением времени ее мысли становятся трагичнее. Она представляет разбитое стекло, покореженный металл, поломанные перевернутые машины. Смерть мамы всегда была самым страшным детским страхом Беллы, призрачным монстром, рычащим под ее кроватью. Сейчас же он выбирается из-под матраса, насмехаясь над ней шокирующими картинами сломанных шей и изуродованных лиц.
Рене наконец звонит примерно во время ланча. Когда ее имя загорается на экране, Белла чувствует странную смесь эмоций из облегчения и злости. От этого на глаза выступают слезы, а в горце встает ком.
— Алло?
— Детка, счастливого Дня Благодарения! — В голосе Рене не слышится ни толики грусти. — Планы поменялись, мы в Вегасе. Гарретт подарил мне эту поездку в качестве раннего подарка на день рождения. Это был полный сюрприз. Ты бы только видела отель, дорогая, казино – огромно. Мы всю ночь играли в блэк-джек, проиграли всего сотню долларов. — Она делает паузу, чтобы сделать вдох, а Белла не может найти голос, чтобы заполнить тишину. Не может придумать, что можно сказать. Все ее обвинения, сожаления погребены под болью. Брошенная собственной матерью, она чувствует, как боль у нее в груди становится почти невыносимой.
Сердце может выдержать многое. Но требует всего лишь неоднократное пренебрежение заботой со стороны родителей, чтобы сломить Беллу. Она роняет телефон, сворачивается в клубок, плачет, рыдает, пока не остается ничего, что можно отдать, ничего, что можно изгнать.
Она никогда не чувствовала себя более одинокой.
Глава 30. Масленый
Это был самый длинный День Благодарения. К полудню ей кажется, будто стены сжимаются вокруг. Душная и промозглая, ее комната больше походит на тюрьму, чем убежище. Тишина в коридорах лишь усиливает эффект от того, что она одна.
Как она одинока.
Прогулка. Свежий воздух. Она выбирается из своей комнаты, но мысли и волнения преследуют ее. Часами Белла бродит, ее куртка надежно застегнута, руки краснеют от буйства погоды. Улицы пусты, но свет в домах служит болезненным напоминанием того, чего у нее нет. Она представляет горячее жаркое, хороших друзей, семьи за просмотром футбольной игры, как масленый попкорн падает на чистый ковер. Возможно, его подбирает собака. Это как представлять страну, в которой она никогда не была.
Мрачнеет небо, вслед за ним — ее сердце. То, что от него осталось. Ей ненавистна мысль о пустой комнате в общежитии, скудно обставленной мебелью, лишенной комфорта. Даже когда ее желудок урчит — пустой, если не считать съеденных за завтраком овсяных хлопьев, этого недостаточно, чтобы вернуть девушку туда. Ее ноги знают путь, даже если разум не помнит.
Она сворачивает за угол, подходя к старому кирпичному дому с заброшенным садом. На крыльце не горит свет. Окна темны, не зашторены, отсутствие жизни за ними лишь добавляет эмоций ее страданиям.
Одна. Вновь. Она даже не знает, почему пришла сюда. Возможно, мысль о том, что кто-то еще проводит День Благодарения в одиночестве — единственное, что не дает ей сойти с ума. Проходя по пустынной дорожке, она понимает, что это безнадежно.
Его здесь нет.
Все ее силы иссякают, испаряются как ее дух. Она падает на ступеньки, ведущие к крыльцу, пряча лицо в ладонях. Горячие слезы бегут по ее пальцам, покалывая кожу, смешиваясь с холодным воздухом, который заставляет ее дрожать и трястись. Даже свернувшись в клубок, она замерзает, дрогнет до самых костей. Ее всхлипы сопровождаются литаврой стучащих зубов.
Может, именно поэтому она не замечает, когда открывается дверь. Не видит мужчину, стоящего над ней, его собственное разбитое сердце — отражение ее. Не слышит звука его дыхания, когда он наклоняется и благоговейно поднимает ее на руки, баюкает ее тело, неся в тепло своего дома.
Она же чувствует его повсюду.
И когда он нежно прижимается губами к ее влажной щеке, она понимает, что сможет пережить эту ночь.
Для Эдварда это действительно первый шаг в длинном пути. А вот у Беллы все тоже не очень гладко. Какой-то непраздничный праздник получился...
В шапке наших читателей ждет невероятный сюрприз от iammisspattinson!
А пока будем рады видеть вас и ваши отзывы на форуме!
За помощь с главой большое спасибо Варюше!