Серебряные лучики. Да, именно так. Его глаза – как серебряные лучики счастья. Именно так и никак иначе. В его глазах – лунный свет, а в волосах запуталось яркое солнышко. Когда он улыбается, её сердце начинает петь, а губы сами растягиваются в улыбку. Боже, как же она любит его! Как она счастлива от одного осознания того, что он снова рядом!
Её не пугают ни грохот, ни вспышки заклинаний, ни какая-то угроза, витающая в воздухе. Они должны кого-то победить, только вот кого? Воспоминания даются с трудом. Она не хочет ничего вспоминать. Она хочет просто смотреть на него, ловить его взгляд и чувствовать тепло серебряных лучиков.
Они бегут куда-то все вместе. Рядом – Гарри, чуть позади – Рон. Боже, какие они чумазые, растрепанные! Наверное, она и сама выглядит не лучше. Но даже на такую, перепачканную в крови и в пыли, он смотрит так, будто перед ним королева красоты. Он же, как всегда, опрятен, как и подобает аристократу. Только волосы чуть-чуть растрепались. Но это ничего. Ему даже идет.
Они смеются, что-то обсуждая. Кажется, Гарри снова затеял с ним спор. Вот он обгоняет Гарри на повороте лестницы и кричит что-то задорно. Откуда-то вдруг появляется странная тревога. Словно там, в конце коридора, должно случиться что-то… Чего она не должна допустить. Только вот что? Ей никак не вспомнить… Она всё ещё продолжает улыбаться, слушая его голос и ловя на себе короткие взгляды серебряных лучиков. Ей кажется, что это будет продолжаться вечно. Он всегда будет рядом, ведь так и должно быть.
Визгливый голос заставляет её содрогнуться. Сердце пропускает удар, а затем летит вниз-вниз-вниз, перестает биться. Ледяная волна страха захлестывает с головой.
– Авада Кедавра!
Зелёная вспышка. А затем… Затем он начинает падать. Так медленно, словно тонет в прозрачной воде. Она не видит его глаза, но чувствует, что его там больше нет. Что она больше никогда не увидит серебряных лучиков…
– НЕЕЕЕЕТ!!!

Гермиона проснулась от собственного крика и резко села в постели. Лицо было залито слезами, даже в волосы намокли. Сердце колотилось, как бешеное, руки тряслись, а в горле стоял комок.
– Нет… – простонала Гермиона и уткнулась лицом в колени.
Рыдания душили её, хотя она и старалась их сдержать. Все было так ярко, так по-настоящему, словно это был не сон. Будто она только что пришла в себя после того страшного мгновения в коридоре Хогвартса. Это невозможно! У неё нет больше сил переживать это снова и снова. Почему? За что?..
– Мам?
На лестнице раздались торопливые шаги. Гермиона вскинула голову и принялась поспешно вытирать слёзы рукавами ночной рубашки. Через минуту раздался стук в дверь.
– Мам? Ты в порядке?
Откашлявшись, чтобы придать голосу необходимую твёрдость, Гермиона ответила самым беззаботным тоном, на какой была способна в данный момент:
– Всё хорошо, Эни. Просто кошмар приснился.
– Тебе сварить кофе?
– Да, было бы неплохо.
Снова шаги на лестнице, и вот сын уже громыхает посудой внизу, в кухне. Гермиона резко сбросила одеяло и решительно встала с постели, накинула на плечи халат. Нужно было заниматься делами. Сегодня важный день, как-никак. Ну и что, что сил не осталось. Подумаешь, голова болит! Кофе всё исправит. Жаль только, что другую боль не способны исцелить никакие лекарства. И даже время, чёртов лекарь, слишком плохо справляется со своими обязанностями…
– Приди в себя! – злым шепотом пробормотала Гермиона, глядя в зеркало. – Хочешь напугать Антареса? Он и так, того и гляди, откажется от поездки… Всё, хватит! Возьми себя в руки, истеричка!
Открыв ящик комода в поисках расчёски, Гермиона наткнулась пальцами на маленький холодный предмет. Задумчиво нахмурившись, извлекла из ящика на свет прозрачный флакон, наполненный клубящейся туманной дымкой.
Тут же в сердце словно провернули стальной кинжал. Внутренности обдало жаром, руки и ноги затряслись, сделавшись ватными. Всхлипнув против воли, Гермиона плюхнулась на край кровати, сжимая флакон в руке. Она не доставала его… сколько? Лет двенадцать?
В первое время после того страшного дня она, словно безумная, день за днём пересматривала свои старые воспоминания – единственное, что у неё осталось в память о нём, – погружаясь в Омут Памяти на долгие часы, забывая обо всём, даже о собственном сыне. Тогда из этого наркотического круговорота, попытки отрешиться от реальности и упиваться собственным горем, её смог вытащить только Гарри. Он сумел достучаться до её разума, уничтоженного отчаянием и виной, вернуть её к жизни, напомнить ей, ради чего и ради кого всё это было. Гермиона опомнилась, вновь стала любящей матерью и доброй подругой, и на долгие годы спрятала старый флакон в шкаф под замок. С тех самых пор, как Антаресу исполнилось шесть и он начал задавать вопросы о том, кто был его отец и что с ним случилось, Гермиона предпочла закрыть эту часть своих воспоминаний от самой себя.
Почему же именно сегодня, после такого странно-реалистичного сна, старые воспоминания сами попадают к ней в руки? Не может быть, чтобы это было просто совпадением… Тяжело вздохнув, Гермиона поднялась с кровати и заглянула в уборную. Там, в запертом шкафчике, до сих пор хранился Омут Памяти, не использовавшийся двенадцать лет.
Если сейчас она позволит себе расслабиться хотя бы на миг, всё начнется сначала. Боль, горе, отчаяние и вина. Зачем это ей? Зачем это её сыну?..
Решительно тряхнув кудрями, Гермиона запихнула флакон глубоко в карман халата и вышла из уборной. Наскоро причесавшись, она спустилась в кухню. Антарес уже сварил кофе и теперь болтал по телефону с какой-то знакомой. Гермиона не могла ума приложить, откуда у её сына такая тяга к маггловским изобретениям, да и вообще ко всему маггловскому. Ведь это именно он заставил её снять квартиру в обыкновенном, совершенно неволшебном квартале Лондона. Да и решение поступать в Оксфорд на факультет клинической медицины он принял самостоятельно. Правда, Гермиона подозревала, что здесь не обошлось без вмешательства его девушки Эмили – чистокровной магглы, слыхом не слыхивавшей о волшебниках. Поначалу, когда их отношения с Антаресом только завязывались, Гермиона была не в восторге от выбора сына, но недолго. Познакомившись с Эмили, она была вынуждена признать, что у Эни отличный вкус, и позволила ему беспрепятственно встречаться с той, в кого он был влюблён. Эни был несказанно удивлен тому, с какой лёгкостью ему удалось переубедить мать, однако в подробности он вдаваться не стал, довольствуясь полученным результатом. С тех пор жизнь маленькой семьи Грейнджер стала потихоньку превращаться в жизнь обычных людей. Сначала из квартиры исчезли все магические приспособления, а затем стали появляться маггловские «штучки» – телефоны, стиральные машины, телевизоры и прочее. Друзей Гермионы, приходивших к ней в гости, это забавляло, а самой ей было, в сущности, наплевать. Главное, чего она хотела – чтобы её сын был счастлив. Для этого она была готова на всё.
– Как-то ты устало выглядишь, – заметил Антарес, когда, закончив болтать с Эмили по телефону, присоединился к матери за столом. – Тебе бы в отпуск на пару недель – и на Лазурный Берег. Глядишь, найдётся какой-нибудь приятный французик, который сможет развеять твою тоску.
– О чем ты говоришь с матерью, Антарес! – возмущённо воскликнула Гермиона. – Если тебе уже девятнадцать, это ещё не значит, что можно затрагивать подобные темы в разговоре со мной!
– Ой, ладно тебе, мам! – засмеялся Эни. – Не принимай всё так близко к сердцу. Я просто беспокоюсь о тебе. Я же вижу, в Лондоне тебе скучно. Никуда не выбираешься, кроме работы. Хоть бы в «Нору» к дяде Рону и тёте Луне съездила.
– Ты же знаешь, сейчас у меня совершенно нет времени, – ответила Гермиона строго. – Как только в отделе разберутся с новым законопроектом, я обязательно возьму отпуск, обещаю.
– Ты говорила это в прошлом месяце! – лукаво прищурился Эни.
– Но…
– И в позапрошлом! – залпом выпив остатки кофе, он поднялся из-за стола, подошел к матери и поцеловал её в висок. – Ты мой любимый трудоголик!
Гермиона впервые за всё утро позволила себе улыбнуться.
– Ты не передумал с поездкой?
Антарес нахмурился:
– Мам, ну, сколько можно! Я уже взрослый человек и прекрасно осознаю свои поступки. Если я решил учиться в маггловском университете, значит, так нужно. Поверь.
– Я просто… переживаю… – Гермиона почувствовала, как к горлу снова подкатил комок.
– Не волнуйся, всё будет хорошо, – беззаботно ответил Эни. – К тому же там будет Эмили, так что мне не будет скучно, – он бегом устремился на второй этаж. Через минуту сверху донёсся его голос: – Обещаю, я буду звонить тебе каждый день!
– Лучше каждый вечер! – в ответ крикнула Гермиона. – Днём я на работе.
– Ты и вечером на работе, – засмеялся Эни. – Вечно забываешь поужинать. Кстати, ты не забыла, какой сегодня день?
– А какой сегодня день? – нарочито удивлённо переспросила Гермиона.
Эни, переодевшийся в костюм с галстуком, спустился в кухню.
– Как, ты не помнишь? Ну, вот, говорю же! Совсем потерялась во времени со своей работой! Сегодня младшие едут в Хогвартс.
– Ах, да, точно-точно! – наигранно спохватилась Гермиона. – Как же я могла забыть! И ведь специально погладила свою новую юбку вчера вечером, а сегодня как-то вылетело из головы!
– Шутишь? – Эни хитро улыбнулся. – Это хорошо. Значит, не всё потеряно с твоим настроением. Советую поскорее одеваться – «Хогвартс-экспресс» отправляется через час.
– Вот как? Хорошо, мой командир! Команда будет готова через пять… Нет, через десять минут!
Антарес звонко засмеялся. Гермиона тоже улыбалась, глядя на сына. В какой-то момент он глянул ей прямо в глаза. Серебряные лучики. Они навсегда остались с ней. Во взгляде её сына. Сердце защемило, а на глаза навернулись непрошеные слёзы.
– Мам? Мам, что с тобой?
Эни подбежал к матери, обеспокоенно подхватил её под локоть.
– Всё в порядке, сынок, всё хорошо, – забормотала она.
– Ты побледнела, и взгляд стал какой-то… отрешённый, – озабоченно сказал Эни. – С тобой точно всё в порядке? Может, стоит обратиться в «Святой Мунго»?
– Думаю, я ещё не настолько больна, – усмехнулась Гермиона. – Не беспокойся, это просто минутная слабость. Нужно бросать пить кофе по утрам. Сейчас я соберусь, и всё пройдет.
– Как знаешь, – пожал плечами Эни.
Гермиона заметила, что он остался недоволен её ответом. Своенравный. Весь в отца.
До самого вокзала «Кингс-Кросс» мать и сын не обмолвились ни словечком. Только на подходе к платформе девять и три четверти Эни вдруг сказал:
– Ты можешь обманывать дядю Гарри и дядю Рона, можешь обманывать меня, но от себя ты правду не скроешь. Нельзя себя так мучать. Поговори со мной. Да с кем угодно! Если всё держать в себе, рано или поздно можно просто свихнуться!
– О чем ты говоришь? – холодно спросила Гермиона, делая вид, что не понимает сына.
– Забудь! – скрипнул зубами Эни. – Это бесполезно. Нельзя помочь тому, кто не желает, чтоб ему помогали…
На платформе у вагонов толпился народ. Гермиона издалека увидела долговязую фигуру Рона и приветственно помахала ему рукой. Присмотревшись, она увидела всё семейство Уизли в сборе: рядом с Роном стояла, улыбаясь, Луна, невероятно похорошевшая за последние несколько лет семейной жизни; возле неё – вытянувшаяся за лето Роза, заранее переодевшаяся в школьную форму, и хмурый Хьюго, засунувший руки глубоко в карманы своей куртки.
– Привет, Гермиона! – радостно воскликнул Рон, как только та подошла ближе. – Как дела?
– Отлично, – слукавила Гермиона, заключая друга в объятия. – Луна, ты с каждым годом всё хорошеешь! – воскликнула она, обнимая и Луну.
– Всё благодаря моему дорогому мужу и моим самым любимым в мире детям, – ответила Луна с улыбкой. – А как Эни поживает?
– Сейчас он и сам вам расскажет, – ответила Гермиона, оборачиваясь. – Ну и… где же он? Он шел за мной все время, я думала…
– Не волнуйся, – махнул рукой Рон. – Наверное, ищет Гарри с семейством.
– Возможно, – кивнула Гермиона, стараясь не выдавать своего волнения. Еще пару секунд поискала сына глазами, а затем снова повернулась к друзьям. – Хьюго, что с тобой? Отчего это ты надулся? – спросила она весело.
– Да вот, с самого утра устраивает сцены, – вздохнул Рон. – Хочет вместе с сестрой ехать. Еле уговорил его подождать ещё годик.
– Ты же знаешь, что в Хогвартс принимают только с одиннадцати лет! – наставительным сказала Роза. – Ведёшь себя, как ребёнок!
Гермиона захохотала – до того сильно Роза напомнила ей саму себя в одиннадцать лет. Рон тоже засмеялся, отчего Хьюго насупился ещё сильнее.
– Я смотрю, у вас тут весело! – раздался знакомый голос.
Гермиона радостно обернулась:
– Гарри!
К маленькой компании подошли Гарри и Джинни с детьми.
– Привет, Гермиона! – Гарри обнял подругу. – Рон, Луна! Давно не виделись! Как дети?
– Рвутся в Хогвартс, – ответил Рон, пожимая руку Гарри.
Подошедшая Джинни тоже поздоровалась со всеми и сразу утащила Луну в сторону – обсуждать какие-то семейные новости. Гарри и Рон отправились загружать в вагон чемоданы своих отпрысков, Джеймс предпочел разместить свои вещи самостоятельно и тоже скрылся в вагоне, так что Гермиона осталась одна в окружении младших детей.
– Тётя Гермиона, Эни ведь учился в Слизерине… – с тревогой сказал Альбус. – Он говорил, что там классно… Это правда?
– Наверное, – ответила Гермиона. – Неужели ты ему не поверил?
– Я думал, что он надо мной смеётся! – нахмурился Альбус. – Он всегда над всеми смеётся. Прямо как дядя Фред.
– Когда я поступлю в Хогвартс, я точно буду учиться в Гриффиндоре! – воскликнула малышка Лили.
– Я тоже! – тут же подхватил Хьюго.
– А вот и нет!
– А вот и да!
– С чего ты взял? Твоя мама училась в Равенкло, вдруг ты туда попадёшь?
– Нет, не попаду! – отчаянно воскликнул Хью. – Я буду учиться в Гриффиндоре!
– А вдруг Шляпа отправит тебя в Слизерин? – вставила Роза.
Хьюго насупился окончательно.
– Тётя Гермиона, – позвал Альбус. – А, правда, что Слизерин – хороший факультет?
– Как тебе сказать? – вздохнула Гермиона, видя смятение в глазах мальчика. – Все факультеты хороши. Не важно, на какой ты попадёшь. Главное, чтобы ты сам оставался хорошим человеком. Знаешь, ведь и на Слизерине учились замечательные люди. Самые лучшие… А бывало и так, что на Гриффиндор попадали трусливые и злые студенты.
– Правда? – округлил глаза Альбус.
– Да, бывало и такое, – улыбнулась Гермиона. – Так что не волнуйся, всё у тебя будет хорошо. Мой Эни ведь учился в Слизерине, и ничуть об этом не жалеет.
– Что правда, то правда.
Гермиона вздрогнула и обернулась. Она и не заметила, как к ним подошел Антарес.
– Кто тебя научил так подкрадываться? – нахмурилась она.
– Как кто? Дядя Джордж, – со смехом ответил Эни. – Или дядя Фред, я уже и не помню. Ну, как тут поживают мои братишки и сестрёнки? – тут он подхватил Лили на руки. Девочка залилась звонким смехом.
– И я хочу! И меня! – подпрыгивая от нетерпения, завопил Хьюго.
– Хью, ты уже большой! Сколько можно вести себя, как малыш! – одёрнула брата Роза.
– Я смотрю, кто-то здесь уже слишком взрослый для детских забав? – серьёзно спросил Эни, опуская Лили на землю. – А может, кто-то просто слишком сильно задаётся? – и в мгновение ока подскочив к Розе, поднял её в воздух, перекинул через плечо и закружил по платформе.
Роза завизжала и принялась колотить Эни кулаками по спине. Как раз в это время Гарри и Рон вернулись из вагона.
– Веселитесь? – спросил Рон. – Какой он уже взрослый, Гермиона, – заметил он. – Кажется, только вчера был мальчишкой, который сбивал мячом яблоки в нашем саду в «Норе»…
– Как он похож на отца… – проронил Гарри и тут же, испуганно взглянув на Гермиону, перевел разговор: – Я слышал, ты разрешила ему поступить в маггловский университет?
– Да, – кивнула Гермиона. – Он хочет учиться в Оксфорде. Не вижу причин, по которым его не стоит отпустить. Он и вправду вырос. Пора это признать.
– А он в курсе, что там нельзя будет пользоваться магией? – спросил Рон с усмешкой.
– Поверь мне, ему это и не потребуется, – с улыбкой ответила Гермиона. – Порой мне кажется, что ему лучше среди обычных людей, чем среди волшебников…
– Слышал бы тебя его отец! – хмыкнул Рон и тут же получил от Гарри толчок локтем в бок.
Гермиона ничего не ответила, неотрывно глядя на веселящегося сына. Сейчас он уже почти на два года старше, чем был его отец, когда…
– Гермиона, ты в порядке?
– Что? – вздрогнув, Гермиона посмотрела на Гарри. Тот выглядел обеспокоенным. – Да, всё хорошо, Гарри. Просто задумалась.
– Ты уверена? – озабоченно спросил Рон. – Ты как-то устало выглядишь. Может, приедешь погостить в «Нору» на пару дней?
– Спасибо, Рон, но у меня сейчас полно работы, – со вздохом ответила Гермиона. – Как-нибудь в другой раз.
Рон неуверенно кивнул. Из вагона выскочил Джеймс и, подбежав к отцу, начал возбуждённо рассказывать о том, что он только что видел Тедди Люпина и Виктуар Уизли целующимися в поезде. Алый паровоз дал гудок. Все стали поспешно садиться в вагоны. Гарри и Джинни давали последние наставления Джеймсу и Альбусу, Рон и Луна провожали Розу. По всему поезду захлопали двери, родители толпой устремились вперёд с прощальными поцелуями и вздохами. Альбус вскочил в вагон, и Джинни закрыла за ним дверь. Из ближайших к ним окон высовывались школьники. Множество лиц, как в поезде, так и на платформе, было обращено на Гарри.
– Чего они все смотрят? – спросил Альбус, протискивая голову в окно рядом с Розой и оглядывая соседей.
– Не беспокойся, – сказал Рон. – Это всё из-за меня. Я страшно знаменит.
Альбус, Роза, Хьюго и Лили рассмеялись. Поезд тронулся, окутав клубами дыма платформу и стоящих на ней людей.
Словно выткавшиеся из дыма, перед Гермионой вдруг возникли образы из её прошлого. Вот она сама, маленькая девочка, неуверенная в себе, немного даже испуганная, впервые садится в алый вагон, в котором её ждет судьбоносная встреча с теми людьми, которые станут ей ближе, чем братья. Вот она, повзрослевшая, ожидает на платформе своих друзей и сталкивается взглядом с горящими серебристо-серыми газами, полными отвращения… А потом… Потом всплывают другие образы. Антаресу одиннадцать, он впервые отправляется в Хогвартс. Гарри и Джинни с крохой-Джеймсом (Альбуса и малютку Лили оставили на попечение дяди Рона и тёти Луны) провожают племянника горячими поцелуями и долго машут вслед уходящему поезду.
– Видишь, Джеймс? – говорит Гарри. – Скоро и ты поедешь в Хогвартс на этом поезде.
– И я буду как Эни? – спрашивает Джеймс.
– Обязательно, – кивает Гарри. – Ты будешь таким же молодцом, как наш Эни.
Гермиона утирает слёзы. Наш Эни. Они никогда не считали его чужим. Он был для них любимым племянником. Всегда. Они готовы были нянчиться с ним день и ночь, несмотря на то, что сами обзавелись семьями и детьми. Гермиона никогда не чувствовала себя одинокой рядом с друзьями. И они старались делать всё возможное, чтобы она была счастлива. Единственное, чего они сделать не могли – так это вернуть к жизни единственного человека, которого ей не хватало больше всех на свете…
– Мама!
Гермиона вернулась в реальность и почувствовала дорожки слёз на щеках. Антарес обнимал её за плечи и смотрел ей в глаза пронзительным, взволнованным взглядом. Серебряные лучики. Они всё ещё здесь.
– Отвези меня в одно место, – тихо попросила Гермиона.
– Сейчас?
– Да.
– А как же дядя Гарри и… все остальные?
– Они поймут.
Больше Эни ни о чём не стал спрашивать. Под руку с матерью вышел с вокзала и сел в машину. Завёл двигатель.
– Куда?
– Солсбери.
– Куда?! – Антарес не поверил своим ушам.
– Солсбери, графство Уилтшир, – ответила Гермиона.
– Неужели ты хочешь… – Эни был озадачен. – Ты раньше никогда не ездила к бабушке…
– Прошу тебя, не задавай вопросов. Просто отвези меня туда!
По тому, насколько отчаянно звучал голос матери, Эни понял, что это для неё очень важно. Не вдаваясь в дальнейшие расспросы, он выехал с парковки и направился прочь из Лондона.

Первый день сентября – словно последний лучик солнца перед сумерками. Он яркий, он тёплый и ласковый. Он будто просит прощения за то, что оставляет нас наедине с темнотой, с осенней промозглой погодой, с печалью и болью. Пусть после будет ещё полно тёплых дней, когда солнце будет играть на золотых листьях клёна, когда воздух будет прозрачным и будет пахнуть свежескошенной травой и дымом из каминных труб. Всё равно это будут уже другие дни. Они будут холоднее и неприветливее этого золотого дня, похожего на теплые объятия близкого человека, покидающего родной дом навсегда. Это будут совсем другие дни, которые расскажут совсем другие истории…
Солнце стояло высоко, заливая золотистым светом широкий луг, кое-где поросший пышными кустами азалий. Шоссе проходило у подножия холма, на вершине которого одиноко возвышался старый вяз, раскинувший в стороны свои узловатые руки-ветви. У обочины, недалеко от покосившегося забора, подпирающего подножие холма, затормозил серебристый автомобиль с двумя пассажирами. Хлопнули дверцы. Высокий привлекательный юноша с золотистыми волосами и серыми, как сталь, глазами, помог выйти из машины женщине с печальным лицом. Вдвоём они обошли стороной забор и направились прямиком через луг к небольшой рощице, видневшейся вдали. Спустя четверть часа они миновали луг и рощу и оказались на краю магического барьера, скрывающего от посторонних глаз обширное поместье, принадлежащее волшебникам.
– Придется искать парадный вход, – вздохнул Эни.
– Боюсь, я не смогу, – сказала Гермиона. Голос её дрожал. – Не смогу снова войти туда. Слишком… Слишком тяжело…
– Зачем же ты хотела сюда приехать? – удивился Эни. – И чего бояться? В конце концов, бабушка будет очень рада меня… нас видеть, – поправился он.
– Ты иди, – кивнула Гермиона. – Поздоровайся с ней и от меня тоже. Попроси извинения за такой неожиданный визит… Она тебя очень любит и, думаю, не будет сердиться.
– А ты?
– Мне… – Гермиона вздохнула, из последних сил стараясь держать себя в руках. – Мне нужно кое с кем повидаться.
– Хорошо, – кивнул Антарес. – Идём.
Вдвоём они прошли вдоль искусно украшенной кованными узорами ограды поместья, добрались до широких ворот с огромной фамильной монограммой и беспрепятственно прошли внутрь. С ворот давным-давно были сняты ограждающие чары, когда-то давно пропускавшие на территорию поместья только приспешников Тёмного Лорда.
– Что ж, я пойду… – неуверенно проговорил Эни, бросая взгляд на гранитные стены, увитые плющом, и на массивные двери из чёрного дерева. Вся эта обстановка внушала ему некоторую робость.
– Иди, – кивнула Гермиона и подбадривающе улыбнулась. – Передавай бабушке мои самые искренние извинения и пожелания долгих лет жизни.
– Ты так говоришь, будто она мне не родная, – фыркнул Эни и направился к дверям поместья.
Гермиона некоторое время стояла, не двигаясь, и смотрела, как светлая фигура её сына скрывается за черными створками дверей ненавистного ей дома. Потом, покачав головой, словно споря с самой собой, она неторопясь двинулась по парковой дорожке вокруг особняка.
Дорожка вывела Гермиону к одному из дальних уголков поместья. Она бывала здесь только однажды, в день, который она пыталась, но так и не смогла забыть.
Это было чудесное, удивительное место. Несмотря на то, что его окружали густые заросли акации, здесь всегда было полно света. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь полог листвы, рисовали причудливые узоры на выложенной камнем площадке, в самой середине которой возвышалась прямоугольная гранитная плита, серая, как осенний сумрак. Блики солнца, играющие на отполированной поверхности гранита, создавали иллюзию серебристого сияния, живого и яркого. Вероятно, именно из-за этой игры света Нарцисса и выбрала этот крошечный уголок из всего своего огромного сада.
Сердце Гермионы забилось чаще, дыхание спёрло, едва она увидела его, тот гранитный островок среди солнечного моря, который так часто являлся ей во сне. Она почувствовала, что волнуется, будто девчонка на первом свидании. Она сделала шаг, другой… Солнце слепило глаза. Только подойдя вплотную, она смогла увидеть выгравированную на гладкой поверхности камня надпись:



Больше Гермиона не смогла рассмотреть ничего, потому что в это мгновение слёзы, сдерживаемые многие часы – нет, многие годы! – хлынули из её глаз. С надрывным стоном она опустилась на землю рядом с надгробием и упала на подножие гранитной плиты почти без чувств. Она рыдала так, как, пожалуй, никогда в жизни. Даже в тот день, когда это случилось. Тогда она была словно в каком-то трансе. Её бедный рассудок предпочёл скрыться за пеленой полусна-полуяви, чтобы не повредиться от того горя, которое свалилось на неё, тогда еще хрупкую девочку восемнадцати лет. Даже в тот единственный день, когда она побывала здесь – в день, когда его хоронили, – она не могла плакать. Будто какой-то злой волшебник заколдовал её, запретив плакать о нём. И это заклятие держалось долгих девятнадцать лет. Каждый день, глядя на своего растущего сына, она видела в его глазах отблеск тех серебристых искр, что когда-то горели для неё в глазах Драко. Ей хотелось кричать от боли, рыдать в голос – но она не могла. Она не смогла бы объяснить этого сыну. И почему-то только теперь способность плакать вернулась к ней. Сегодня утром. После сна, в котором ей снова было восемнадцать, а он был жив и улыбался ей серебряными лучиками глаз…
– Драко… – простонала Гермиона едва слышно. – Драко! Почему? За что?!
Она гладила холодный гранит так, будто это было его лицо, родное, милое, живое. Она шептала теплые слова, рассказывала ему о том, каким славным, добрым и смелым мальчиком вырос его сын и о том, как ему не хватает отца. Рыдания прерывали её рассказ, но она всё пыталась говорить, не утирала слёзы. Наконец, силы оставили её, она прижалась щекой к надгробию, тихо всхлипывая, и закрыла глаза.
– Малышка…
Из глубин памяти всплыл его образ. Его голос, его улыбка.
– Драко?
– Малышка, – он смотрел на неё с укором. – Почему ты плачешь? Зачем?
– Я не могу без тебя! – закричала Гермиона беззвучно.
– Зачем ты мучаешь себя? – спросил он ласково. – Зачем заставляешь нашего сына бояться за тебя?
– Я хочу быть с тобой!
– Это невозможно. Прошлое не вернуть.
– Но ты ведь мог! Ты умел возвращаться в прошлое! Пусть всё вернётся назад! Я не хочу жить так… зная, что тебя больше нет!
– Я не могу… Я слишком сильно хотел изменить прошлое. Смерть не любит, когда у неё забирают тех, кто должен уйти… Прости, что так случилось. Я лишь пытался спасти всех вас.
– Драко! Возьми меня к себе! Забери меня!..
– Не могу, – он покачал головой. – Ты ещё должна увидеть наших внуков. Выполни одну мою просьбу, пожалуйста.
– Какую?
– Отпусти… отпусти меня… Постарайся отпустить. И живи. Я очень прошу тебя, живи дальше! Ради нашего сына. Ради тех лет, которые я мог бы прожить с тобой. Обещай мне, что сделаешь это.
– Но, Драко…
– Обещай мне!
Гермионе показалось, что сердце вот-вот разорвётся на части.
– Обещай, – его лицо оказалось так близко, серебряное сияние его глаз заполнило всё пространство вокруг. Голос звучал властно и вместе с тем с бесконечной тоской и нежностью. – Прошу тебя…
Гермиона всхлипнула:
– Обещаю.
– Хорошо, – он улыбнулся печально и легко. – Теперь прощай. У тебя всё будет хорошо. Я люблю тебя, Гермиона.
– И я люблю тебя, Драко! Люблю! Люблю!..
Гермиона очнулась от собственного стона. Она продолжала лежать на плите надгробия. Никого не было рядом.
За стеной кустарника вдруг раздались тихие шаги. Гермиона заставила себя вытереть слёзы и встать, размяв затекшие руки и ноги. Кажется, она пробыла без сознания не меньше четверти часа. Кое-как женщина привела себя в порядок, отряхнула с одежды сухую траву и пыль и повернулась туда, откуда доносились шаги.
Через пару мгновений из-за зарослей акации появилась седовласая женщина в глухом чёрном платье и с чёрными украшениями в волосах. Она держалась строго и горделиво, во всем её облике читалось аристократическое происхождение. Увидев Гермиону, она замерла, а затем медленно склонила голову в знак приветствия.
– Миссис Малфой, – гнусаво от слёз произнесла Гермиона. – Добрый день. Прошу прощения за такое внезапное вторжение, Антарес должен был…
– Мисс Грейнджер, – перебила Нарцисса негромко. – Не нужно. Вы имеете право приходить сюда в любое время. Он ведь… Он был бы очень рад вашему приходу.
Слезы вновь подступили к горлу. Сглотнув, Гермиона едва слышно прошептала:
– Спасибо, миссис Малфой…
– Не благодарите меня, – ответила Нарцисса, и Гермиона услышала в её голосе что-то до ужаса похожее на сожаление и сочувствие. – Это единственное, что я могу для вас сделать.
Гермиона только кивнула, ибо говорить она уже не могла.
– Антарес сказал, что уезжает в Оксфорд, – Нарцисса отвела взгляд от Гермионы, милосердно позволив ей утереть глаза.
– Да, – кивнула Гермиона. – Я хотела сообщить Вам, но он сказал, что сделает это сам, поэтому я решила…
– Мисс Грейнджер, – ещё тише сказала Нарцисса, и Гермиона могла поклясться, что услышала в её голосе настоящую мольбу. – Антарес так редко бывает в Малфой-мэноре… Если бы вы могли согласиться… Если было бы возможным… чтобы мальчик погостил… хотя бы на Рождественских каникулах…
– О… – протянула Гермиона. – О, конечно. Конечно, миссис Малфой! Если вы хотите, Эни может приезжать к вам в любое время, ведь он уже взрослый человек. Я не буду против, если вас это беспокоит...
– Я и вас приглашаю, – вдруг сказала Нарцисса и посмотрела на Гермиону в упор. – В Малфой-мэноре рады гостям, ведь они бывают у нас нечасто.
Гермиона растерялась, не зная, что ответить. С одной стороны, она прекрасно понимала чувства одинокой старой женщины, желающей чаще видеться с семьей, пусть и не совсем настоящей… Но, с другой стороны, заставить себя снова переступить порог того дома, в котором её, беременную Антаресом, пытали, Гермиона физически не могла.
– П-простите, миссис Малфой, – запинаясь, проговорила она. – Большое спасибо за приглашение, я вам очень признательна, но… Боюсь, у меня слишком много работы. Увы, такова доля всех министерских служащих – работа и в будни и в праздники.
– Я вас понимаю, – кивнула Нарцисса и вдруг подняла глаза к небу. – С того дня, как умер Люциус, я всё думаю о них. О моих любимых сыне и муже… Они так и стоят у меня перед глазами. Антарес ужасно похож на отца и на деда. Когда я вижу его улыбку, его взгляд… Я вижу в нем отражение своего сына. Будто это Драко возвращается с того света.
Нарцисса смолкла. Гермиона тоже молчала, понимая, насколько велика должна быть скорбь матери по погибшему ребёнку. Она не могла себе представить жизнь без Эни и не могла представить, что чувствовала Нарцисса, узнав о смерти Драко. Неизвестно, что заставило миссис Малфой жить дальше. Как она смогла дышать после его гибели. Для Гермионы это было бы выше человеческих сил. Возможно, один только Антарес и держал Нарциссу на этом свете.
– Представляю, – вдруг сказала Нарцисса, – что чувствуете вы, видя его каждый день.
– Миссис Малфой, – неестественно тонким голосом сказала Гермиона. – Не думаю, что я готова обсуждать это с вами… простите, но это… уж слишком…
– Я понимаю, – кивнула Нарцисса. – Понимаю. Вы любили его. Вы до сих пор его любите, не так ли?
– Это не имеет значения, – глухо произнесла Гермиона, чувствуя, что вот-вот разрыдается снова.
– О, нет, мисс Грейнджер, – покачала головой Нарцисса. – Только это и имеет значение. Чистая кровь, богатство, слава – всё только слова. Любовь – единственная вещь в этом мире, имеющая смысл. Запомните это, мисс Грейнджер.
Гермиона с удивлением посмотрела на Нарциссу, не зная, что на это можно ответить.
– Хорошего дня, – кивнула Нарцисса, собираясь уходить. – Передавайте Антаресу, что я жду его на Рождество. Всего доброго.
– До свидания, – растерянно ответила Гермиона.
Миссис Малфой повернулась и неспеша зашагала к поместью. Несколько минут Гермиона не сводила глаз с её удаляющегося силуэта, а затем обернулась к надгробию. Опустила руку в карман пиджака и вытащила сверкающий хрустальный флакон с клубящейся внутри серебристой субстанцией. Присев, она открыла флакон и наклонила над надгробием, сквозь пелену слёз наблюдая за тем, как из него вытекают, навсегда растворяясь в небытие, её воспоминания двадцатилетней давности. Когда последний виток серебристого тумана растаял, Гермиона всхлипнула, приложила руку к губам, а затем – к выгравированной на надгробии золотой надписи.
– Прости меня, – прошептала она. – И… прощай.

Эни уже ждал у парадных ворот поместья. Увидев мать, он принялся радостно жестикулировать, призывая её поторопиться – пора было возвращаться в Лондон, готовиться к отъезду в университет. Гермиона улыбнулась, подумав, что Эни перенял многие жесты у своих дядюшек-Уизли, и что Драко, будь он жив, был бы от этого в ярости.
– Где ты была? – спросил Эни, подхватив мать под локоть и быстрым шагом направляясь к оставленной на шоссе машине.
– Гуляла по парку, – ответила Гермиона. – Слушала ветер.
– Вот как? – удивился Эни. – Не замечал за тобой склонности к меланхолии.
– Ты ещё многого обо мне не знаешь, – лукаво улыбнулась Гермиона. – Наверное, как и я о тебе. Кстати, бабушка Нарцисса приглашает тебя в мэнор на Рождество.
– Правда? – удивленно спросил Эни. – И ты не против?
– Нет, – пожала плечами Гермиона. – Почему я должна быть против?
– Не знаю. Наверное, потому что в последние девятнадцать лет была?
– Что было – то прошло, – отшутилась Гермиона.
– Тебя будто подменили, – с недоверием протянул Эни. – Ты, случайно, меня не разыгрываешь? Что с тобой случилось, пока я беседовал с бабушкой?
– Ничего особенного, – ответила Гермиона, глядя в глаза сыну. – Просто встретилась с одним человеком… которого давно хотела повидать.
– И как прошла встреча?
– Прошла… – немного непонятно ответила Гермиона.
Антарес сделал вид, что понял, и не стал мучать мать расспросами. Ему достаточно было того, что к ней вернулись бодрость и хорошее расположение духа. Главное, чтобы с ней всё было хорошо, а уж каким образом это вышло – не так уж важно, не правда ли?
Солнечный свет заливал расплавленным золотом изумрудный луг между рощей и шоссе. Кусты азалии отбрасывали длинные сизые тени. Старый вяз на холме повернулся к солнцу лицом и, казалось, помолодел, позолоченный от макушки до корней. Небо было прозрачным и чистым, как хрусталь.
Первый день сентября был в самом разгаре.