"Освобождение от тяжести. Признание. Разделение ответственности." Карта Исповедь, колода Симболон.

“Смелость в принятии ответственности за других.” Карта Эго, колода Симболон.

"Ведь вовсе не из легких предприятий —

Представить образ мирового дна;" Божественная Комедия, песнь тридцать вторая, Круг девятый.




— Нас? — он усмехнулся, — вас, — он сделал жест, охватывающий Гермиону сотоварищи, — а точнее — тебя, — он указал на неё странным, отстраняющим движением раскрытой ладони. — Меня довольно сложно убить… на данный момент.

В глубине души она всё ещё надеялась, что он сможет объяснить свою выходку как-нибудь иначе, и поэтому признание подействовало на неё, как удар. Вместо того, чтобы взять его на прицел, она прижала кулак с палочкой к груди, к забившемуся сердцу.

— Почему же ты решил убить меня только теперь? — она удивилась спокойному звучанию собственного голоса.

— Потому что без тебя бы я досюда не дошёл, а с тобой я отсюда не выйду, — ответил он, — это ведь Девятый круг, круг предателей. Вывести ли отсюда душу, выйти ли самому — можно только через предательство. Предательство доверившихся. Ты ведь мне доверяла, Грейнджер?

Она молчала, не отводя от него глаз, только смаргивала слёзы. У ног её, наверное, образовалась приличная соляная горка из застывших слёз.

— Похоже, что да, — сказал Малфой, — что ж, тем лучше.

Лицо его было совершенно неподвижным, глаза отражали багровый свет демона.

— И кого ты собрался отсюда выводить? Неужели Снейпа? Не верю, — Гермиона помотала головой, достала салфетку и решительно высморкалась. Хватит реветь.

— Правильно не веришь. Выводить его отсюда я не хочу. Я хочу от него избавиться. Очень хочу. Гораздо сильней, чем ты..

Малфой чуть повернул голову вправо и раздвинул волосы над левым виском. И среди волос стал виден в багровом свете зигзагообразный шрам.

Это было как-то чересчур, и Гермиона, ослабев, села наземь.

— Волдеморт? — прошептала она. — Ты — хоркрукс Волдеморта?

Лицо Малфоя обрело человеческое выражение — сделалось озадаченным.

— Лорд? Нет, при чём здесь он? Ты что, не слышишь, что я говорю? Это Снейп.

Час от часу не легче.

— Как? Когда?!

Малфой испытующе смотрел на неё и молчал, словно бы ждал чего-то. И в её привычной к поиску решений голове возник ответ.

— Конечно. Гарри ведь рассказывал: когда Снейп убивал Дамблдора — ты стоял совсем рядом…

Жемчужина вздрогнула. Гермиона зажмурилась. Голос Малфоя доносился глухо и невнятно, как сквозь вату. Гермиона и не пыталась понять, что он говорит. Северус. Драко.

— Он сказал, что сумеет заставить тебя пойти со мной. Сказал, что с твоей помощью я верну то, что мне доверено.

— Зачем же возвращать? Ведь ты обеспечиваешь ему бессмертие.

— Если ты заметила, ему не нужно бессмертия. Ему нужна… целостность души, хотя я не понимаю, зачем. Мне же, как ты понимаешь, этот его… осколок только мешает. Я одиннадцать лет мечтаю от него избавиться.

— Избавиться… От меня?

Она заставила себя смотреть в его жуткие, отсвечивающие багровым глаза.

— От меня?

— И от тебя тоже. От тех, кого я якобы мог спасти. От навязанной мне совести…

— Совесть слизеринцев, — пробормотала она, — слово бандерлогов…

Малфой её не слушал.

-...от чувства вины, чужой вины, потому что я — я! — ни в чём не виноват, ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было. Я — Драко Люциус Малфой, потомок искони чистокровного рода, не виноват ни перед одним магглом, мёртвым или живым! Всё, что заставляет меня чувствовать себя виноватым, всё, что влечёт меня к тебе, сидит здесь, — он поднёс руку к виску, не касаясь, словно бы брезгуя, — и сегодня так, или иначе, но я от этого избавлюсь.

— Как ты от него избавишься? — спросила Гермиона. — Ты знаешь, как высвободить душу из хоркрукса, не уничтожив ни её, ни хоркрукс?

— Знаю. И ты тоже скоро узнаешь.

Гермиона помолчав, осведомилась:

— Кость отца? Плоть верного слуги, кровь врага? “Прах колдуньи, труп ребёнка, печень грешного жидёнка”?

Он усмехнулся.

Господи, вылитый отец. Не жалкая тень Люциуса Малфоя, какую она видела в воспоминаниях Драко, о нет. Тот, памятный с детства — воплощение ледяного брезгливого высокомерия. И тут она испытала то, что зовётся озарением.

Люциус.

Малфой уловил изменение выражения её лица и так и впился взглядом.

— Это ведь не всё, Малфой, так? Твой отец тоже здесь. Ты пришёл сюда за ним. Ты…

Он снова усмехнулся, и Гермиона вновь едва не закрыла глаза. Эта усмешка была более, чем омерзительна. Она была — не его, он не умел так, хотя когда-то и старался. Только Люциус умел так усмехаться.

— … собирал его по частям? Как Снейпа? — она хихикнула, но взяла себя в руки. Времени на истерику не было.

— Ты ведь несколько раз едва не поймала меня Грейнджер, помнишь? Когда сказала, что некоторые души попадают в Ад заживо. Когда устроила мне сцену на мосту через седьмой ров, кричала, что тебе плевать на мои тайны. Ты ведь очень быстро поняла, что я веду собственную игру. Как ты могла мне довериться?!

— С чего ты взял, что я тебе доверилась? — сказала она, но он слушал только себя

— Это оказалось так легко. В Шестом круге мне помог декан — его зов снёс тебе крышу, ты полезла за ним в огонь и… какое-то время ты совсем мне не мешала. Я почуял отца через Метку, нашёл его и сжёг заклятьем Солнечного Света. Я вытащил часть его души из огня, так же, как ты — душу Снейпа.

— Это не душа. Это что-то другое. У вас… нет души.

Гермиона говорила и смотрела на него. Главное сейчас было — смотреть в ненавидящие глаза Малфоя, сосредоточиться на его смертельно ядовитых словах и изгнать из головы малейшую мысль о Живоглоте. Забыть о самом существовании рыжего умницы. Старательно представлять себе эту дивную картину — прикованный к столбу и горящий Люциус Малфой, всю жизнь внушавший сыну ложные идеалы и, как выяснилось, вполне в этом преуспевший. Она почувствовала свой презрительный прищур и злорадно улыбнулась, увидев, как дёрнулось лицо Малфоя. Точно он едва удержался, чтобы не ударить её. Продолжил говорить — сквозь сжатые зубы.

— …в круге самоубийц помог случай. Помнишь златопёрую гарпию?

— Она ранила дерево. И ты отскрёб от ствола каплю застывшей крови…

— Капля в моей ладони стала жемчужиной, а ты и не заметила, ты ведь была пьяна, как прачка. А-то я мучился, придумывал, как бы мне сделать вид, что я случайно повредил дерево, и так обрадовался, что, благодаря гарпии, всё выглядело естественно. Мерлин, я бы мог вырубить весь лес, и ты бы ничего не заметила!

Блажен, кто верует.

— Как, интересно, мистер Малфой оказался среди самоубийц?

— Не твоё дело! — выкрикнул он и сразу замолчал, словно сам себе зажал рот. Нет, молчать ему нельзя. Пусть он взвинчен до предела, до звона в ушах, но в тишине, огромной тишине этой неохватной пещеры гулко отдается малейший звук, и рано или поздно Малфой обратит внимание на непрерывное деловитое похрустывание. Нужно заставить его говорить.

— Он пытался покончить с собой? Как-то совсем на него не похоже, — она усмехнулась.

— Ты ничего о нём не знаешь, Грейнджер..

— Знаю достаточно, чтобы предположить, что следующая частица его души была во рву льстецов. Так?

— Ты шла за мной с закрытыми глазами. Грейнджер, я вертел тобою, как хотел! Ты совсем забыла, кто я…

Забудешь тут, как же.

— Стало быть, мистер Малфой барахтался в дерьме. Собственно, ему не привыкать.

Он холодно проговорил:

— Ты изо всех сил пытаешься облегчить моё положение, Грейнджер. Не скрою, мне неприятна необходимость принести тебя в жертву — после всего, что мы преодолели вместе, но если ты будешь позволять себе подобные высказывания, необходимость эта, пожалуй, начнёт доставлять мне удовольствие.

Ей стОит сбавить обороты? Или, напротив, продолжать злить его? А, терять нечего.

— А в колдуны его что же, не приняли? Через четвёртый ров я переехала верхом на тебе и с открытыми глазами, я точно помню. Ты не смог бы забрать Люциуса так, чтобы я не заметила.

Малфой вздёрнул подбородок.

— А-а-а, я знаю. Ночью ты вышел за защиту и вернулся к четвёртому рву. А когда вошёл в периметр снаружи, сработала сигналка, — она опять хихикнула, — а мне сказал, что ходил по нужде..

— И ты опять поверила. Такая… — он зажмурился и покачал головой.

Говори, мой Пожиратель, продолжай, мой славный, не молчи!

— Среди мздоимцев его не было? Странно.

Малфой надменно усмехнулся.

— Ну, в шестом, среди лицемеров он просто обязан был быть. Ты вытащил его, пока я лежала в обмороке?

— Так и было… Знаешь, я так и не понял, за что он туда попал. Он ведь никогда не скрывал ни чувств своих, ни мыслей… Ну, что ты опять плачешь?!

— Просто я подумала, что Снейпа мы выручали вдвоём, а отца тебе приходилось вызволять в одиночку. Почему ты ничего мне не сказал? Я ведь предлагала тебе помощь, дурак…

— А ты бы согласилась? — кажется, он действительно удивился.

— Дурак. Дурак!

Он почти по-старому улыбнулся.

— Ты мне помогала. Без тебя бы я не справился. И здесь — я тоже не справлюсь. Без тебя…

Он запнулся, провёл ладонями по лицу:

— Грейнджер! Ты хоть понимаешь, до чего тебя довела твоя доброта? Ты понимаешь, что я сейчас тебя убью?

— Думаешь, это так уж обязательно? — деловито осведомилась она, шмыгая носом и утирая слёзы, — ты можешь просто обездвижить и бросить меня здесь. Тоже вполне себе предательство.

Малфой в замешательстве уставился на неё. Обнаружив, что наступившая тишина не нарушается более никаким хрустом, а скорее, подчёркивается довольным урчанием, Гермиона сказала с оттенком сожаления:

— Боюсь, ты не сможешь сделать ни того, ни другого, разве что голыми руками, — и посмотрела на Живоглота. Малфой тоже посмотрел на Живоглота. Кот уютно свернулся ярдах в пяти от них и лениво жмурился, положив тяжёлую башку на палочку Малфоя.

Малфой весьма технично (всё-таки Ловец), метнулся к коту, но тот мгновенно поднял голову, неуловимым движением лапы ударил по палочке, по подгрызенной её середине — и пополам! Гермиона завизжала, затопала ногами и захлопала в ладоши. Малфой застыл на месте и медленно повернулся к ней. У него было такое лицо, что Гермиона и не заметила, как приняла боевую стойку. Умница Глот отбежал подальше, сел и принялся лизать доблестную лапу, кося сощуренным глазом на Малфоя.

— Грейнджер, — выговорил Малфой медленно и очень громко, чтобы перекрыть эхо её визга и аплодисментов, — я советую тебе меня обездвижить. Прямо сейчас.

— Ой, как страшно, — ответствовала Гермиона.

— Ну смотри, — он грустно кивнул, — я тебя предупредил.

Он сжал правый кулак. Неужели и вправду собрался драться? Кажется, всё-таки придётся его обездвижить… Гермиона нехотя подняла палочку и произнесла заклятье Окаменения, но Малфой заслонился щитом.

С помощью палочки.

В руке Малфоя была палочка — тёмного дерева, старинной, вычурной, незабываемой формы. Она была длиннее и массивнее современных проводников магии. Чувствовалось, что создавалась она ещё в те времена, когда волшебные палочки гордо именовались магическими жезлами.

— Я тебя предупредил, — повторил Малфой.

Ощущая обморочную слабость, Гермиона выбросила Разоружающее заклятие, но Малфой с лёгкостью отбил и его.

— Она только кажется тяжёлой, — пояснил он, — в обращении она поразительно послушна.

— Где ты нашёл её? — она не услышала себя. Наверное, она и не произносила этого вслух, но он понял и ответил:

— Мне незачем было её искать. Старшая палочка признаёт лишь силу, а здесь, в Аду, я самый сильный из всех её хозяев — хотя бы потому, что я жив. И она сама нашла меня, точнее, — он криво улыбнулся, — находила, везде понемногу. В Круге еретиков я подобрал её на ступенях зиккурата — мои пальцы проходили сквозь неё, она была почти бесплотной, но она признала меня и осталась со мной. В Круге насильников я выловил её в кровавом Флегетоне, в четвёртом рву, рву колдунов, она валялась прямо на берегу, я нашёл её, когда пришёл за отцом… — Малфой почти пел, — на мосту через воровской ров, когда я целовал тебя, помнишь? Помнишь, как ты стонала? Ты ничего не видела под своей рубашкой, а она сама появилась у меня в руке, такая… настоящая, что я мог бы трахнуть тебя ею…

— Ну, разве что ею. Ничем другим ты меня трахнуть так и не смог.

Сбитый влёт Малфой глотнул воздуху и закончил севшим голосом.

— В девятом рву, рву провокаторов, она появилась у меня в руке в последний раз...

— Вся в кровище, — вставила Гермиона, но он не удостоил её внимания.

— …и ею уже можно было колдовать.

— Но как, как ею колдовать, она же… тень! Кроме того, Гарри лишил её силы, она уже не Старшая!

Он покатал палочку на ладони и снова взял её наизготовку, уловив угрожающее движение Гермионы. От его замешательства не осталось и следа.

— Поттер лишил её силы на земле. А здесь…

Он со свистом крутанул палочку в пальцах и вновь мгновенно прицелился в Гермиону.

— Вдумайся, Грейнджер, она ведь здесь тысячу лет. Всё её владельцы — кроме твоего обожаемого Дамблдора — попадали сюда, и каждый приносил с собой её тень, и с каждым погибшим хозяином эта тень становилась всё гуще. Тысячу лет она копила в себе мощь — насилия, лжи, предательства. Теперь она моя, и со мной она вернётся в мир. Я — сильнейший хозяин Старшей палочки. Я завладел ею в самом Аду, а значит…

— Отобрал её у смерти, — закончила Гермиона. Её пьянил азарт отчаяния. Жемчужина, горячая, как живое тело, билась в грудь в такт ударам сердца Гермионы, усиливала их — вразнос, в разрыв. Обморочная, нет, смертельная лёгкость. Нечего терять, нечего.

— Что ж, мастер, — сказала Гермиона, — убей меня, если сможешь.

У Малфоя закаменели скулы.

Запрещённые проклятия, как известно, не требуют виртуозного обращения с палочкой. Поэтому Малфой просто поднял палочку и уставил её остриём на Гермиону. Но она не смотрела на палочку. Она смотрела ему в глаза. Адреналиновый кураж сменился чуть ли не разочарованием. Ни черта он её не убьёт. Кишка тонка.

Малфой болезненно нахмурился и опустил палочку.

— Нет, — сказал он, непроизвольно поднеся руку к виску, — нет, пока он во мне, я не смогу этого сделать. Сначала ты найдёшь его, Грейнджер, а потом...

— Я, что ли, хоркрукс твоего декана? — осведомилась Гермиона, усаживаясь поудобнее — это ты его хоркрукс. К тому же, у тебя есть Метка. Ты его и ищи. Может, подберёшь по дороге ещё кого-нибудь. Тут должно быть полным-полно твоих… товарищей по партии. Вернёшься в мир живых во главе целого войска мертвецов, со Старшей палочкой наперевес. Кто сможет тебе противостоять?

Он покачал головой.

— Много званых, но мало избранных, Грейнджер. Войска мне не нужно. Мне нужен Снейп. И ты — чтобы избавиться от него. Кроме того, с тобой я найду его быстрее. Ты чувствуешь его лучше. Не знаю, с чем это связано. Может быть, всё дело в том, что ты женщина.

— И как женщина, я посылаю его на хуй, — ответила Гермиона, — и тебя — тоже на хуй. Вот, — она сорвала с шеи ладанку, швырнула под ноги Малфою, — ищи своего декана. Ищи, кого хочешь — хоть своего папашу, хоть своего Волдеморта, вытаскивай их из Ада, из гроба, откуда угодно. Владейте Старшей палочкой, поубивайте друг друга из-за неё. А мне резона нет. Я с этого места шагу не ступлю.

— Ещё как ступишь, — прошипел Малфой и наложил на Гермиону Подвластие, кажется, даже не заметив выброшенного ею щита. Подошёл к ней, повесил ладанку обратно ей на шею, подобрал палочку, выпавшую из её безвольных пальцев, вложил ей в руку и заставил сжать кулак.

— Держи крепко. Может быть, она тебе ещё понадобится. Вставай, иди вперёд.

Она покорно поднялась с места и потащилась по соляной равнине. Живоглот ускакал вперёд, демон же закрутил смерч, втянул в него обломки малфоевской палочки и, ритмично постукивая ими, переливаясь волнами алого света по всей высоте смерча, наигрывая “Караван”, пошёл вдогон коту— этакой уменьшенной копией огненного столпа. Свита, одним словом, вела себя, как ни в чём не бывало. Должно быть, с точки зрения свиты, ничего особенного и не происходило. Поругались и пошли дальше, всё как всегда…

Они шли довольно долго, вокруг ничего не менялось, джазовые импровизации демона ушли за грань нормального восприятия, и соскучившийся Малфой решил поговорить. Он сказал:

— Демон всегда казался мне немного слабоумным. Ты согласна? Отвечай.

— Нет.

— А твой полукот бросил тебя и сбежал, его уже и не видно. Он тебя предал. Согласна? Отвечай.

— Нет.

Малфой произнёс вкрадчиво:

— Ты должна быть со мной согласна. Во всём, слышишь? Отвечай.

Гермиона не отозвалась, и Малфой прибавил шагу, чтобы нагнать её, но тут она остановилась, простонала, сжала в горсти ладанку, другой рукой схватилась за низ живота, — зов был такой силы, что у неё подогнулись ноги. Она пошатнулась и упала бы, не подхвати её Малфой.

— Где? — крикнул он, — в какой стороне?

Она не видела его лица — глаза её были закрыты. Дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы, тело словно окаменело. Казалось, в следующую секунду она повалится наземь в кликушеском припадке, сдирая с себя одежду, рыча, воя и корчась.

— Грейнджер! — он встряхнул её, дал пощёчину — безрезультатно. Втянул воздух — так же, как она, со свистом. Прижался ртом к её оскаленному рту. Она застонала — на этот раз от его поцелуя. Зубы её разжались, стукнулись о его зубы, и он запустил в неё жало, как в яблоко, запустил пальцы в её спутанные волосы — обе руки…

И в подбородок ему остро ткнулась палочка.

— Petrificus totalus, — сказала Гермиона.

Выпростала из своих волос его застывшие пальцы, отступила на шаг и полюбовалась на дело рук своих.

— Ты допускаешь слишком много ошибок, враг мой, — осуждающе сказала она. — Во-первых, — она громко постучала по носу Малфоя своей палочкой, — проверяй, дур-рак, сработало ли твоё заклинание. В следующий раз вели жертве Подвластия… ну, хотя бы на руках пройтись, что ли — для контроля. Во-вторых, — она с интересом посмотрела на другую палочку, которая появилась… образовалась… короче, была у неё в левой руке. Тяжёлая и длинная палочка старинной формы. Гермиона вздохнула и перевела взгляд на Малфоя. — Никогда не признавайся Старшей палочке в своей слабости. Ты должен был сказать, что убить меня ты можешь в любой момент, только вот пока я нужна тебе для поисков Снейпа… — Тут её крепко лягнул блудный бес. Пришлось сесть наземь, туго обхватить коленки и уткнуться в них лбом. Немного успокоившись, она подняла взгляд на склонённое, застывшее лицо Малфоя, на невидящие его глаза, и закончила, — вот так надо было сказать. А ты — "не могу, не могу"… Оттого и не получился твой Империус, что палочка бросила тебя, слабака, и ушла ко мне.

Опять дрогнуло, сжалось, пробежало волной внутри, внизу. Раскалилась жемчужина в ладанке. Гермиона спрятала свою палочку в рукав, переложила Старшую палочку из левой руки в правую и провела кончиками пальцев по гладкому дереву. Палочка дрогнула, как бок Живоглота и выбросила облачко алых искр.

— На вашем месте, сэр, — сказала она в пространство, — я вела бы себя очень тихо.

И стало тихо, и снаружи, и, главное, внутри. Гермиона насторожено прислушалась к себе, засмеялась, вольно, с наслаждением потянулась и вскочила на ноги.

— Ах, как хорошо, — сказала она Малфою, — спокойно.

Малфой, натурально, не ответил. Стоял в нелепой позе человека, обнимающего пустоту, смотреть было больно.

— В-третьих. Ты, конечно, прав, предать можно только доверившихся. Но чёрт тебя побери, Драко Малфой — с чего ты взял, что я тебе доверяла?!

Она подошла к нему вплотную, потёрлась головой о его руки, щекой о щеку. От рук ощущение было, как от тёплого полированного мрамора, а от щеки — как от железной щётки, которой она расчёсывала Глота. Надо полагать, из-за щетины. Она коснулась губами его гладких каменных губ и прошептала:

— Я тебе не доверяла. А ты мне доверял. Мне и ей, — она посмотрела на палочку, — и это четвёртая ошибка.

Она отступила от него, развернулась и не смогла удержаться, чтобы не бросить через плечо:

— Я сейчас вернусь, ты только никуда не уходи.

Огляделась. Кругом были тысячи соляных наростов — неправильной формы, но в общем, одинаковой величины. Эта белая равнина с белыми, колючими, бесформенными изваяниями казалась — да, собственно, и была — кладбищем. Ледяным кладбищем Снежной королевы. Или нет, скорее, её погребом. С соленьями. Гермионе представилось, что в каждом наросте законсервировано по Каю. Она устало хихикнула, провела ладонями по лицу и позвала:

— Сэр, где вы? Профессор Снейп! Северус!

Жемчужина легонько и словно неуверенно — уже можно? — дрогнула, и так же легонько Гермиону тронула истома — тёплой и зябкой лапой. Гермиона передёрнула плечами, огляделась и зашагала к соляному бугорку ярдах в двадцати от неё. Бугорок был как бугорок — такой же, как тысячи других. Она опустилась перед ним на колени, присмотрелась, — голова или ноги? Определённо, голова.

— Могло быть хуже, — сказала она, — вы могли бы торчать тут ногами кверху. Или вовсе свешиваться из пасти Люцифера, — она хихикнула, — или же, учитывая вашу манеру дробиться на кусочки, из всех трёх его пастей… Ох… А ещё вы могли бы заполнить своей раздробленной персоною весь Ад… как наистрашнейший грешник в истории человечества…

Она, смеясь и плача, уткнулась лбом в колючую глыбу. Истерика всё-таки накрыла её.

— Вылезайте… сейчас же, и объясните, как вы собираетесь вынимать… душу из Малфоя, то есть, вашу душу? Если для этого вам нужно… ха… его убить, то я целиком за!..

Она не замечала, что её слёзы застывают, даже не коснувшись поверхности озера, не успев соскользнуть с её щёк, век, ресниц, не замечала, как лицо и руки, вся она покрывается всё утолщающейся соляной коркой, сливается с соляной глыбой, заключающей в себе профессора Снейпа. А если и заметила бы, то не стала бы возражать. Пусть так, пусть вечно будет так, пусть вечно текут и застывают её слёзы, пусть греет её жемчужина на груди, пусть отплясывает в ней вечную джигу блудный бес…

Только кто же ей даст? Бац — короткий удар когтистой лапы, и трескается соляная скорлупа. Выясняется, что она приросла к коже, и трескается вместе с ней, и белая соль окрашивается кровью. Бац! Бац! Яростное шипение, боевой вой, лапы и жёсткий шершавый язык проворно очищают лицо Гермионы от соляных наростов. А ей-то всегда было интересно, для чего кошкам тёрка во рту? Оказывается, очень полезная вещь.

Гермиона со стоном глотнула воздуха, заскулила от невыносимой саднящей боли лица и рук, выпрямилась, стряхивая с себя соль, поднялась на ноги, а вошедший в раж Живоглот всё лупил лапами, драл когтями, откалывая куски и крошки, вылущивая, словно скульптор из мраморной глыбы, голову, плечи, торс профессора Снейпа. Гермиона, вскрикивая от боли, залезла ободранными руками в сумочку, достала склянку с бадьяном, щедро плеснула на руки и в лицо. Боль резко усилилась, потом стала ослабевать. Куски соляной корки застряли в волосах, но с этим приходилось обождать. Гермиона, не сводя глаз с постепенно оживающего профессора (хотя зрелище было довольно противное. Точь-в-точь оживающий после зимовки альпийский скорпион: тает лёд под солнцем, и вросший в лёд черный паук начинает непроизвольно дёргать жалом и конечностями, каковые подёргивания ломают истончившийся ледяной панцирь и… на этом месте у Гермионы не выдержали нервы и она переключила телеканал), так вот, тут вам был не телевизор, и брезгливость тут была неуместна. Поэтому, не сводя глаз с оживающего (бр-р-р) профессора, она закупорила склянку, положила наземь и подпинула её носком ботинка по направлению к Снейпу, потом вытащила из ладанки и зажала в кулаке жемчужину. В левом кулаке. В правом кулаке у неё была Старшая палочка.

Живоглот дал Снейпу заключительного тумака, хрипло выкрикнул нечто бранное, брякнулся на задницу и принялся яростно вылизываться. Снейп упёрся окровавленными руками в края своей ямы и с трудом вытянул из неё нижнюю половину тела, пополз к Гермионе (она попятилась), не дополз, лёг лицом в соль, тяжело дыша.

— Пить, — прохрипел он.

Гермиона глянула на демона, и тот пролился на Снейпа водопадом.

Снейп тяжело перевалился на спину, лёг, раскинув руки, под искусственный дождь. У Гермионы создалось впечатление, что он жадно дышит водой. Ещё бы, десять лет по макушку в соли — такой жажды и верблюды не испытывают. Она отступила от расширяющейся, розовой от крови лужи.

Наконец Снейп сел, потом медленно поднялся во весь рост и принялся натуральным образом купаться, брызгаясь и отфыркиваясь. Если раньше смотреть на него было противно, то теперь стало неловко. Но всё равно, она глаз с него не спустит. Отныне она ни с одного слизеринца не спустит глаз. И разговаривать со слизеринцами она будет только с волшебной палочкой наготове.

Снейп вышел из-под демона (тот выключил воду), отжал воду из волос, подобрал склянку и обтёрся бадьяном, сказал Гермионе:

— Благодарю вас, мисс Грейнджер.

И зашлёпал к ней по розовой луже.

Он вдруг показался ей совсем молодым, ведь мёртвые, как известно, не стареют. В отличие от живых. Насколько она моложе его теперь? Лет на десять, не больше… Стоп, речь сейчас не об этом.

Гермиона взяла жемчужину двумя пальцами, подняла её повыше, демонстративно нацелила на неё Старшую палочку и сказала:

— Оставайтесь на месте.