"Обретение свободы" Карта Расставание, колода Симболон.

Они проснулись злыми и невыспавшимися. Долго наливались кофе, сидя спиной к спине — не могли уже смотреть друг на друга. И потащились к десятому рву в таком же тоскливом настроении, в каком Невилл, бывало, шел на урок Зельеварения.

Постепенно они расходились. Движение вымыло ноющую усталость из тела, да и постоянный уклон облегчал "дорогу в Ад", хотя и не в той мере, в какой принято считать. Но настроение у Гермионы было непесенное, наверное, поэтому и демон помалкивал. Зато Малфой по какой-то причине размузицировался. Сначала он мурлыкал "Милого Августина" , но, когда Гермиона заявила, что мелодию эту следует играть на губной гармошке, сидя на ещё раскалённой после боя танковой броне, пожал плечами, сообщил, что не понимает гнусных намёков и перешёл на "Оду к радости", после чего съехал было на Селестину Уорбек, но устыдился удивлённого взгляда Гермионы и принялся начитывать по-французски нечто, подозрительно напоминающее рэп.

— Господи, этому-то кто тебя научил?

— Услышал как-то на улице и запомнил. Я, знаешь ли, очень музыкален, и память у меня хорошая. Кстати, о памяти. Ты помнишь, чем они страдают в десятом рву?

— Они — в смысле, алхимики? Кажется, чесоткой. А что?

— А то, что имея в своём распоряжении такое количество серы, — он обвёл рукой пылающий синим пламенем пейзаж, — любой мало-мальски грамотный алхимик вылечит любую паршу. А значит, одно их трёх: либо уважаемый классик опять наврал...

— Наврал...

— Ну хорошо, скажем, предоставленные им сведения несколько устарели, и эпидемия чесотки в десятом рву давно угасла. Либо там сидят никуда не годные алхимики. Либо именно там нет серы, хотя она тут везде, — Малфой подпинул попавший под ноги жёлтый кристалл, — даже не знаю, что более невероятно...

— Знаешь, я скорее поверю в то, что в десятом рву нет серы, — подумав, сказала Гермиона, — чем в то, что твой декан — плохой алхимик.

— Вот! — Малфой поднял палец и внимательно огляделся. Неподалёку обнаружился демон, с независимым видом парящий над россыпью жёлтых мутных кристаллов и озаряющий их ярким светом. Малфой взмахами палочки приманил к себе несколько жёлтых камней, выбрал самый крупный, поднёс его к уху и кивнул:

— Потрескивает — значит, годится.

— Ты бы руки поберёг, — буркнула Гермиона, — сейчас вот ка-ак вспыхнет синим пламенем...

— Мя? — удивился Живоглот.

Малфой, сделавший было движение отшвырнуть серный самородок, подозрительно взглянул на кота, ещё более подозрительно — на Гермиону, напустил на себя терпеливый вид и снисходительно произнёс:

— Очень смешно.

После чего заклятием Contundo смолол кристалл в порошок и ссыпал в склянку. Сунул склянку в карман и взглянул на Гермиону, как генерал на ординарца. Гермиона скорчила ему рожу. Малфой вздохнул и протянул ей руку:

— Бери.

Демон расшевелился и заиграл лёгонькую мелодию — танец булочек из "Золотой лихорадки". Под бодрый клавишный перебор они зашагали быстрее. И буквально через несколько десятков шагов обнаружили, что верным было третье предположение.

Окрестности были густо усеяны своеобычными огнями, синими, как бесконечно долгие вспышки великанских спичек. Эти самые огни стали быстро редеть и вскоре совсем пропали, оставив вместо себя непроглядную тьму. Малфой заявил, что он боится потеряться и пойдёт дальше только в связке, и, не дожидаясь согласия спутницы, наколдовал верёвку. Не без садистского удовольствия перетянул верёвкой талию Гермионы так, что у неё вырвался сдавленный звук, больше всего похожий на кряканье, и она быстро стукнула Малфоя кулаком в лоб. Малфой хихикнул, обвязался сам, засветил свой зеленоватый Люмос, Гермиона — свой золотистый, а демон загорелся синим пламенем, гораздо более ярким, чем иссякшие серные светильники. Украсившись этой праздничной иллюминацией и врубив погромче музыкальное сопровождение, они продолжили путь. Идущий впереди Глот время от времени останавливался, оборачивался и жутко посвечивал глазами, как катафотами. Это значило, что он наткнулся на трещину, провал, оползень или ещё на какую-нибудь прелесть бездорожья. Одним словом, идти было можно, только страшно. Иногда даже очень страшно, почти до потери сознания. В мгновения такого помрачения Гермионе казалось, что вся тьма Преисподней наваливается на их бродячий карнавал, и вот-вот задавит, поглотит, растворит в себе — вместе с жалкими светочами. Тогда она налетала на Малфоя, а он принимался шипеть, охать, говорить, что она оттоптала ему ногу, к чёртовой матери сломала спину, и, кроме того, напрочь забыла о его существовании. С поцелуями не лез, памятуя об угрозе Нарывного проклятия, но щипался. Или дёргал за ухо, или на ногу наступал. Приходилось отбиваться. Это, конечно, снижало скорость передвижения, зато отвлекало от ужаса, не хуже поцелуев.

Малфой вдруг застыл на месте и сказал:

— Что за чертовщина?!

Гермиона посмотрела на него, проследила за его взглядом и обнаружила впереди высокий вал — надо полагать, берег десятого рва. На верху вала силуэтом рисовался Живоглот. Гермиона сперва не сообразила, почему это зрелище кажется одновременно и будничным — подумаешь, кот на насыпи — и совершенно невероятным. Потом до неё дошло. Фоном для кошачьего силуэта служило холодное, яркое электрическое зарево. Что за чертовщина?

Они, оскальзываясь, взлезли на вал. Раскрывшееся внизу пространство напоминало не столько ров, сколько огромный цех. Или, точнее, лабораторию.

На дне рва, там и сям, сложены были очаги из плоских камней. Лежали на очагах решётки и стояли на решётках котлы. Но пламени под котлами не было, а светили там багровым светом...

Да нет, быть не может.

Гермиона протёрла глаза, посмотрела в ров, на потускневшего демона, на таращившего глаза Живоглота, потом взглянула на Малфоя. Малфой смотрел в кулаки.

— Я поражён, — сообщил он и протянул ей левый кулак.

В кулак стало отчётливо видно, что в очагах были установлены самые обыкновенные спирали накаливания. Мало того, возле очагов на каменных столбиках стояли дуговые лампы и свечи Яблочкова. Они мерно мигали, но всё же,довольно ярко освещали рабочее пространство. И в этом свете колдовали над котлами тени. Тени имели вид уважаемых специалистов, занятых серьёзным и ответственным делом. Впечатление портило то, что были они голыми и время от времени принимались яростно чесаться.

— Грейнджер, я правильно понимаю, что электричество — это не Люмос, и наколдовать его нельзя? Что у него должен быть источник?

— У тока? Есть у него источник. Вон, видишь, кабели?

От ламп и спиралей куда-то в темноту тянулись по земле кабели, изолированные лубками из обожжённой глины. Из темноты доносилось далёкое, едва слышное жужжание и постукивание. Неужели генератор? Ай да алхимики...

— Нет слов, — сказал Малфой.

— Что тебя смущает? На то они и алхимики, чтобы не сидеть в темноте. Небось, пытаются создать зелье от чесотки. А серы-то и нет. Утончённая пытка.

— Я почти восхищён. Я как никогда близок к тому, чтобы преклониться перед силой человеческого разума...

— И что тебе мешает?

— Опасение, Грейнджер. Я очень боюсь, что мы не сможем увести отсюда декана. Здесь такие условия для работы, что он просто не захочет уходить!

— Ну, не настолько здесь хорошие условия. Свет мигает, нагреватели слабые. Серы, опять же, нет. Как-нибудь уговорим. Пошли?

Малфой ещё с минуту оглядывал ров.

— Нет его здесь, — нетерпеливо сказала Гермиона, — надо идти дальше.

И она зашагала в направлении далёкого жужжания.

— Нам обязательно идти именно туда? — спросил Малфой. Он и с места не двинулся.

— А какая разница? Ты чего, Малфой? Забыл, что ров идёт по кругу?

— Ничего я не забыл. Я просто думаю, что если мы пойдём в другую сторону, у нас больше шансов найти декана до того, как мы набредём на источник, э-э-э, тока.

Гермиона внимательно посмотрела на него.

— Слушай, да ты боишься! Чего?

— Этих ваших... агрегатов. Шум, вонь, грязь, это, как его... радиирование.

— Радиация. От генератора, ну-ну. Хотя вру, и такое бывает, но, судя по всему, — она махнула рукой в сторону архаичных электроприборов десятого рва, — здесь не тот технический уровень. Так что в тебе, бедный ты, бедный, просто-напросто вопиёт твоё дремучее чистокровие...

— Во-первых, чистокровность. А во-вторых, я пока ещё богатый! — он улыбался, но продолжал стоять столбом. Гермиона погрозила ему пальцем.

— Я знаю, чего ты добиваешься. А вот фигу тебе, целоваться не будем!

У него из-под сонных ресниц ядовитым живым серебром блеснули глаза. У-у-у, ведьмино отродье.

— Ты уверена? — уточнил он и шагнул к ней. Она отступила.

— Упадёшь в ров, — предупредил он и ступил ещё шаг.

— Упаду. И тебя с собой утяну, — она подёргала верёвку. — Вот.

— Не валяй дурака, — он шагнул. Она отступила, и из-под неё ноги в ров сорвался камень. Глот и демон заорали. Малфой и Гермиона застыли, причём Гермиона застыла на одной ноге. Потом она осторожно поставила ногу, а Малфой облегчённо вздохнул и сказал:

— Видишь, как опасно мне отказывать.

Гермиона фыркнула. Малфой грустно улыбнулся и сказал:

— Ладно, Грейнджер, уговорила. Поворачивайся лицом вперёд, и пойдём.

Они зашагали вдоль берега, с любопытством поглядывая в ров. У Гермионы было такое ощущение, что они забрели в Лондонский музей науки. Только все экспонаты были действующими. Волны жара и технических едких запахов накатывались из рва, всевозможные устройства совершенно жюльверновского вида искрились, исходили паром, свистели и скрипели, крутились, тикали и стучали. Булькали в толстостенных колбах, в керамических котлах густые вонючие варева, стучали молоты, визжали пилы, и сновали вокруг каменных столов, очагов и верстаков, трудились голые тени, прерываясь только для того, чтобы почесаться. И нигде ни язычка живого огня, только угрюмый свет спиральных нагревателей.

— Ничего не понимаю, — сердито сказал Малфой, — неужели вся эта адская кухня нужна исключительно для того, чтобы попытаться вылечить чесотку?!

— Не только, — возразила Гермиона, — посмотри-ка вон туда. Узнаёшь?

Малфой уставился в кулаки. Это было лишним, потому что огромный старик, бородатый, волосатый, величественный, как Посейдон, был прекрасно виден и невооружённым глазом, хотя до него было почти полмили. Он стоял, безжизненно перекосившись, белки огромных закаченных глаз сверкали в красном свете, а тени, казавшиеся издалека совсем крошечными, ловко, как мартышки, сновали по нему вверх-вниз, что-то приколачивая и завинчивая. И, опять же, почёсываясь.

— Харон, — мрачно произнёс Малфой, опустив кулаки, — а я тебе сразу сказал, что он механический. Они что, чинят его?

— Может быть. Но скорее всего, собирают нового. Ты же знаешь, как быстро здесь всё изнашивается. .. Ух ты, смотри, смотри, вон там!

— Голем! Страж гневных! Или унылых? Только почему-то глаза не горят...

Гермиона хихикнула и предположила:

— Они его выключили. Чтобы не перегорел раньше времени. А вон, видишь, и второй, страж унылых. Или гневных.

— Интересно, — задумчиво произнёс Малфой, — а запасных гиппогрифов здесь не выпускают?

— Лучше бы ты поинтересовался, выпускают ли здесь запасные уши для блондинов, — посоветовала Гермиона и взяла его за ухо, но дёрнуть не успела, потому что Малфой высвободил ухо очень быстрым движением головы, поправил волосы и сказал:

— А ты лучше бы прислушивалась к своим... ощущениям. Пропустишь декана!

— Не пропущу, — буркнула Гермиона, — мои ощущения захочешь — не проигнорируешь.

Жужжание усилилось до рёва, постукивание — до грохота, химическая вонь, доносившаяся из рва, перебилась отчётливым тухлым душком. В красном раскалённом свете обрисовалось нечто, напоминающее чёртово колесо, только без кабинок. Колесо вращалось с абсолютно недозволенной скоростью. По мере приближения стало видно, что колесо, конечно, не само по себе вращается. Что из центра колеса торчит изогнутая рукоять, и крутит её вроде бы человек, вполне пропорционального сложения, разве что немного слишком высокий — головы на две выше окружающих теней. И движения какие-то странные, ломаные. И...

Геримиона взвизгнула. Малфой мгновенно оказался рядом с палочкой наготове.

— Что?! Где?

Гермиона махнула рукой на крутильщика. Малфой немного расслабился, поняв, что непосредственной опасности нет, но, посмотревши в кулаки, поспешно убрал их от глаз и сказал:

— Страшное какое. Говорил я тебе, пойдём в противоположную сторону! Вот упрямая...

Гермиона примерно представляла, что он увидел, но ей захотелось убедиться в своей правоте. Поэтому, несмотря на страх, она взяла руку Малфоя, сложила её в кулак и посмотрела на колесо.

Колесо оказалось составной частью гигантской динамо-машины, как Гермиона и предполагала, а крутильщик был чудовищной пародией одновременно и на человека, и на лоскутную куклу, потому что был слеплен и грубо сшит из плохо подогнанных кусков костей, плоти и кожи. Кое-где изношенный кожный покров отставал и свисал клочьями, обнажая мясо, казавшееся чёрным в красном тусклом свете. Крутильщик безучастно, неуклюже и неустанно вращал рукоять динамо, обеспечивая электричеством десятый ров.

— Я так и знала, — сказала Гермиона, — это чудовище.

— Да что ты? Ни за что бы не догадался.

— Это чудовище Франкенштейна, — пояснила Гермиона, — плод неудачного эксперимента. Или, наоборот, удачного, как посмотреть...

Малфой опять взглянул в кулак.

— Франкенштейн, полагаю, маггл, — утвердительно произнёс он, помолчал, вглядываясь, вздрогнул и зябко засунул руки в карманы мантии, — прав был Лорд, магглов надо убивать. По крайней мере, за такое вот — обязательно.

— Оно и убило, — грустно сказала Гермиона, — своего создателя, его семью и его друзей. В обратном порядке.

— О, — отозвался Малфой. В этом междометии было всё, кроме сочувствия. После чего он решительно зашагал вперёд.

— Интересно, — думала вслух Гермиона, поспевая за ним — где сам Франкенштейн?

— Как и все они, — Малфой, не оглянувшись на Гермиону, махнул рукой в сторону рва, — занимается этим самым...

— Чем-чем?

— Ну, этим вашим тех-об-служиванием. Держит своё детище в исправности. Кстати, из чего оно сделано?

— Из трупов, — охотно ответила Гермиона. Живоглот, до этого шедший рядом с ней, взглянул на неё с упрёком и ускакал вперёд. Малфоя перекосило так, что со спины было заметно. Но он нашёл в себе силы сказать:

— Ну, в них-то недостатка не бывает, так что у здешних обитателей никогда не будет перебоев с электричеством.

После этого оптимистического прогноза он надолго замолчал, а потом вдруг сказал:

— Любопытно, чем здесь занимается декан.

А мне нелюбопытно, подумала Гермиона, и думать об этом не хочу. Всё равно скоро узнаем.

Они подходили к одному из мостов, когда у Гермионы “взволновалась внутренность”, она застыла на месте, схватила ладанку в кулак и завертела головой. Малфой, остановленный натянувшейся верёвкой, недовольно оглянулся, узнал характерную позу Гермионы, выставил перед собой левую руку и принялся медленно водить ею из стороны в сторону.

— Туда!

Туда — это довольно далеко от берега, но достаточно близко к мосту. Глот и демон оказались на месте раньше Гермионы и Малфоя, и теперь кот выгибал спину, шипел, а хвост его с яростным свистом разрезал воздух. Демон же, возбуждённо сверкая, завис надо рвом в нескольких ярдах от моста, как осветительная ракета, заливая едким, резким светом профессора Снейпа — голого, покрытого паршой и донельзя сосредоточенного.

Сосредоточенный профессор трудился, как пчела над сотами. По левую руку от него стоял верстак и высилась большая печь для обжига керамики. Перед ним на спиральном очаге булькал большой котёл. А справа от него...

— Грейнджер, — чужим голосом произнёс Малфой, — это ведь не... не то, что я думаю?

Кукла, сверкающая фарфоровой белизной, кукла в человеческий рост, с чудесными рыжими волосами, которые ниспадали до талии и в свете демона отливали бриллиантовой синевой, с розовыми ноготками, с золотыми веснушками по всему белому телу, с грудью безупречной, как грудь Марии-Антуанетты, с гладким животом и пушком внизу, янтарным, как у Поппеи, жены Нерона... с едва заметными штрихами стыков там, где крепились руки, ноги, шея, голова... с пустыми чёрными прорезями на месте глаз.

Гермиона изо всех сил прикусила нижнюю губу и не почувствовала боли.

— I'm a Barbie girl, in the Barbie world

Life in plastic, it's fantastic! — разразился вдруг демон, и Гермиона нервно расхохоталась.

Профессор Снейп поднял голову на демона, потом посмотрел на Гермиону и Малфоя и требовательно осведомился:

— Принесли?

— Что принесли? — оторопело спросила Гермиона.

— Глаза, — нетерпеливо ответил Снейп, и положил одну руку на плечо фарфоровой копии Лили Поттер. Другой рукой он яростно чесал спину, — мне нужны глаза, разве вы не видите? Когда у неё будут глаза, она снова станет живой.

Гермиона посмотрела на Малфоя. Он был серым, на лбу его блестели капельки пота, и толку от него не было никакого. Придётся ей самой вправлять мозги слизеринскому декану, этому сбрендившему Пигмалиону, этому, прости господи, Песочному человеку. Лучше бы он занимался Стражами, чем вот этим...

— Возьмите мои, — серьёзно предложила она. Малфой сразу пришёл в себя и сильно ткнул её кулаком в бок. Она нетерпеливо отмахнулась.

— У вас глаза карие, — раздражённо отмёл предложение Снейп, — мне нужны зелёные!

Кто бы сомневался.

— Надо было прихватить с собой Поттера, — шепнул Малфой и заработал в бок локтём, но не угомонился, и продолжил:

— Вот что случается с теми, кто пытается воскресить мёртвых... ох, ну и локоть! Ты его затачиваешь, что ли?

Гермиона фыркнула. Снейп, между тем, не получив ожидаемого, перестал обращать на них внимание и вновь с головой ушёл в работу и в чесотку.

— Надо его оттуда выманить, — тихо сказал Малфой, — на берегу он должен очнуться.

— Как? Глаз у нас нет, а больше его ничего не интересует.

Малфой залез за пазуху и вытащил серебряное кольцо в виде змейки с изумрудными глазками. Гермиона узнала его. В своё время Люциус Малфой произвёл на неё известное впечатление манерой одеваться и украшать себя.

— Это кольцо твоего отца.

— Вообще-то уже моё. Но я подозревал, что ты его хорошо запомнила, поэтому при тебе и не надевал. Не хотел тебя злить без надобности. Но теперь, может, пригодится. Может, декан клюнет на изумруды.

Гермиона задумалась. Идея была как будто неплохая, но что-то мешало ей согласиться.

— Нет, — сказала она, — это обман. Предложи ему выбор. Честный выбор.

Малфой поглядел на неё, насмешливо приподняв брови. Потом вдруг тяжело вздохнул погладил её по голове.

— Грейнджер есть Грейнджер, — сказал он, — что ж, попробуем по-твоему.

Он вытащил из кармана склянку с измельчённой серой. Потом сел на край моста, свесил ноги и позвал:

— Сэр! Может, вас устроят изумруды в качестве исходного материала? Вашего мастерства достаточно, чтобы превратить их в прекрасные глаза, — он продемонстрировал Снейпу кольцо.

Снейп поднял голову, прищурился на кольцо и подошёл поближе, чтобы лучше разглядеть. Малфой вкрадчиво продолжил:

— А может быть, вы предпочтёте серу? — и другой рукой поднял склянку, наполненную благотворным жёлтым порошком.

Снейп вздрогнул, словно проснулся. Оглянулся на своё жуткое творение и весь перекосился от отвращения. Вернулся к верстаку, схватил молоток и...

Гермиона ахнула.

...занёс его над рыжей склонённой головой. Но не ударил, не смог. Выронил молоток, провёл ладонью по фарфоровому телу сверху вниз...

Гермиона скрипнула зубами, а Малфой злокозненно захихикал.

...развернулся и почти бегом бросился к мосту. А у него за спиной сбылась его мечта — ожила фарфоровая кукла.

Она издала нечленораздельный вопль, повернула незрячее лицо в сторону Снейпа и погналась за ним. Стало видно, каков Снейп мастер — движения идеально подогнанных частей куклы были плавными и стремительными... чёрт, намного более стремительными, чем движения её создателя! Кроме того, она ни разу не споткнулась, хотя и не могла видеть, куда ступает. А вот Снейп два раза чуть не упал.

— Грейнджер, — позвал Малфой, — как бы эта тварь не лишила декана того единственного, что тебя в нём интересует!

Гермиона очнулась от шока и протянула руку:

— Дай склянку.

— Рано, — возразил Малфой, — он ещё не вылез...

— Демон его подхватит, — нетерпеливо оборвала она, — дай!

Малфой вложил склянку в его ладонь. Кукла тем временем нагнала Снейпа, повалила наземь и, хвала небесам, впала в некоторый ступор. Наверное, решала извечную проблему любого кадавра женского пола — разорвать ли создателя на куски или отдаться ему? На то, чтобы сообразить, что оба этих действа можно совместить, к вящему удовольствию, у рыжей куклы явно не хватало ума. Как, впрочем, и у любого кадавра, вне зависимости от пола.

Гермиона призвала себя к порядку — кукла, хоть и перестала двигаться, но держала Снейпа мёртвой хваткой, так, что он и звука издать не мог, а уж высвободиться — тем более.

Гермиона прикинула расстояние, размахнулась и метнула склянку в Снейпа, а Малфой разбил её заклятием reducto точно над головой декана. Жёлтая пыль осыпала Снейпа, и он вспыхнул как спичка, и почти мгновенно сгорел дотла.

— Демон, смерч! — велела Гермиона. Демон взвыл, копируя рёв динамо-машины, закрутил смерч, втянул внутрь смерча чёрный пепел, подлетел к Гермионе и, обсыпав её ещё горячим пеплом, уронил ей в подставленные ладони жемчужину. Гермиона поспешно сдула с жемчужины пепел и сунула её в ладанку. Тут вдруг Малфой взял Гермиону за затылок и прижал её лицо к своей груди.

— Эй! — трепыхнулась она.

— Нет, — непреклонно ответил он, — не смотри пока. Тебе нельзя, ты впечатлительная.

Кто бы говорил, подумала Гермиона. Но, пожалуй, он прав, смотреть не стоит.

Послышался заунывный вой кадавра и, неожиданно, сочувственный отклик Живоглота.

— Братство рыжих, — сдавленным голосом пояснил Малфой и крепче прижал к себе Гермиону.

Звон бьющегося фарфора.

Гермиона с трудом высвободилась из окаменевших от напряжения рук Малфоя и заглянула в ров. У опустевшего верстака Снейпа стояла фарфоровая кукла и сжимала в поднятой руке молоток. Головы у куклы не было, только торчал из разбитой шеи арматурный стержень. Огненные волосы ковром стелились по земле, и запутались в волосах фарфоровые осколки разбитого черепа. Живоглот тоскливо мяукнул.

Гермиона заплакала. Над той, давно мёртвой и этой — погибшей только что. Над нелепой и горькой, и жестокой любовью, мукой для живых и мёртвых, над этой проклятой землёй, на которую повалилась, которую била кулаками и ногами, над проклятой жизнью, не желающей смириться со смертью, над смертью, с которой никогда, ни при каких обстоятельствах смириться нельзя...

Сквозь рыдания она слышала тихий голос Малфоя. Он не успокаивал её, а совсем наоборот, повторял:

— Всё верно, Грейнджер, всё правильно, плачь, плачь...

И вдруг он закричал:

— Смотри, Гермиона, смотри! — таким голосом, что она сразу перестала плакать, поднялась на колени и посмотрела туда, куда он указывал, а именно — в ров.

Золотая звезда парила над осколками фарфоровой куклы — яркая, как кусочек солнца.

— Смотри, смотри, — шептал Малфой Гермионе на ухо, — это ты сделала. Ты отпустила её.

— O-ops, — скрипуче сказал демон, когда золотая звезда, оставляя за собой пылающий след, рванула в тёмную вышину. Глот встал столбиком, поднял морду и озадаченно мяукнул. Гермиона взглянула в ров — натурально, ни осколков, ни рыжей гривы, ни обезглавленного тела там больше не было. Малфой повернул Гермиону к себе, наложил Очищающее на её запачканное золой и землёй лицо и принялся крепко целовать в щёки. Ошеломлённая Гермиона перетерпела штук пять поцелуев, потом в ней шевельнулся блудный бес, и она сильно толкнула Малфоя.

— Но-но, — сказала она севшим от рыданий голосом, — я тебе не кадавр для любовных утех. Нечего меня чмокать.

Малфой повалился на спину и блаженно потянулся всем телом.

— Это разве чмоканье, Грейнджер, — пренебрежительно сказал он, — вот когда выберемся отсюда, тогда я тебя чмокну. Ох, как я тебя чмокну!