"Двигаться, несмотря ни на что. Дорогу осилит идущий." Карта Несчастье, колода Симболон.

Ясно было, что пятый ров придётся проверить на всём его протяжении. И ясно было, что легче ехать вдоль берега, чем идти. По крайней мере, для Гермионы это было ясно, как день. Малфою же это было совсем не ясно. Малфой на повышенных тонах заявил, что он не гужевой транспорт и не верховой дромадер. Напомнил, что Гермиона, будучи эталонной железной девой по характеру, технически таковой не является, а потому не имеет морального права разъезжать на единороге. Напомнил, что жемчужина души профессора Снейпа уже вполне способна давать чёткие ответы на конкретные вопросы. И почему бы Гермионе не задать этот самый конкретный вопрос — взяточник профессор Снейп или нет?

Гермиона демонстративно задала конкретный вопрос. Оба варианта. Ответа не было.

— Я ведь тебе говорила, что он и сам не знает. Придётся нам обойти весь ров. Если не хочешь меня везти — пойдём пешком. Если вообще не хочешь идти со мной — оставайся здесь и жди. Я с удовольствием отдохну от твоего нытья!

— Нет, один в Аду я не останусь. Я боюсь. А ты этим пользуешься. Тебе должно быть стыдно.

— Я не ослышалась, меня стыдит Драко Малфой? Значит, жизнь прожита не зря.

Малфой хихикнул и сказал.

— Хорошо, я повезу тебя. Но только после дополнительной проверки.

— Какой ещё проверки? Что ты собрался проверять?

— Твоего... пассажира, — Малфой подбородком указал туда, где под мантией у Гермионы висела ладанка. — Мне не нравится, что он не отвечает на вопросы. Вдруг с ним случилось что-нибудь нехорошее? Давай проверим? — и он раскрыл объятия.

— Иди ты на фиг, — Гермиона попятилась от него.

— Тогда в качестве платы за проезд.

— На фиг, я сказала!

Он прищурился.

— Ну, тогда из жалости к моим мучениям?

— Фиг!

— Тогда потому, что тебе самой этого хочется, — вкрадчиво произнёс он.

— В данный момент мне больше всего хочется посылать тебя на фиг, — с удовольствием ответила она.

— Я так и понял. Ладно, тогда я сам.

Гермиона и ахнуть не успела. Стало тепло щекам, и губам стало тепло, и знакомая ненавистная истома поползла по телу. Тварь ядовитая. Гермиона сделала попытку оттолкнуть белобрысую голову, но в руках не осталось сил. Господи, что же это такое...

— B?same, — знойным голосом попросил демон, — b?same mucho, сomo si fuera esta noche la ?ltima vez...

Огромное тебе спасибо, малыш.

Малфой слегка отстранился, так, чтобы можно было говорить, касаясь губами губ, и проворчал:

— Грейнджер, ты ведёшь себя неэротично. Кончай ржать, когда тебя целуют!

— Бэсамэ му-у-у-чо, — промычала Гермиона, обняла Малфоя за шею и сделала сальса-шаги вправо и влево.

Малфой снял руки Геримионы со своей шеи и с достоинством поправил воротник мантии.

— Я ещё не встречал человека легкомысленней тебя. На месте декана я бы тебе ни за что не доверился.

— Ни у тебя, ни у твоего декана нет выбора, — упомянутый декан, словно разбуженный, шевельнулся в своей ладанке. Гермиона сжала мешочек в кулаке, сделала сальса-шаги взад и вперёд, остановилась на полушаге и спросила, — ну, мы идём или скачем?

— С условием, что ты не будешь танцевать у меня на спине, — Малфой с обречённым видом стянул мантию через голову и подал Гермионе, — вот, и держи мою палочку покрепче.

Гермиона, всё ещё находясь во власти фривольных настроений, протянула руку совсем не к той палочке, которую подал Малфой. Он закатил глаза и сунул ей в руку волшебную палочку. И продолжил со всей строгостью:

— Кроме того, скажи своему коту...

— Леди не должна произносить таких слов, мистер Малфой.

— Объясни своему коту, — раздельно повторил Малфой, — что он должен держаться за мою гриву, а не за шкуру. Объясни так, чтобы он, наконец, понял!

В пятом рву был настоящий, общепринятый Ад. По берегам рва трещали, гудели, пылали чёрно-багровые костры, над кострами висели громадные закопченные котлы с медленно пузырящейся смолой. Именно от котлов по всем Кругам распространялся августовский аромат расплавленного асфальта. Бесы-нагревальщики хватали котлы и лили кипящую смолу в ров почти непрерывно, но всё равно — теней во рву было больше, чем смолы.

Их было столько, что во рву им не хватало места, и они проникали друг в друга, тонули друг в друге, и пытались выбраться одна из другой, и пытались избавиться от той, что занимала тот же объём пространства. Можно было видеть, как в безнадёжной попытке придушить ближнего, а точнее, внутреннего своего, тень вцеплялась в горло самой себе, как из тех же плеч протягивалось ещё множество рук, точно у чудовищного спрута, чтобы добить, растерзать хоть кого-то, чтобы можно было высунуть голову, глотнуть воздуха. И когда кому-нибудь, да не одному, а целой грозди слипшихся, слитых воедино, рвущихся друг из друга теней, удавалось на мгновение вынырнуть из общей массы, на них набрасывались с вилами остервеневшие, замученные работой бесы-стражи. Загребалы, как их называл Данте. Загребалам было не до издевательских высказываний, кривляний и глумлений. А если они и изображали иногда пресловутую "трубу из зада", то только по причине крайнего утомления. Правда, нужды в стражах особой не было — тени успешно топили друг друга. Они так были поглощены усобицей, что и не успевали заметить, что им удалось вырваться, как соседи тут же утягивали их обратно. И едва ли не ежесекундно ко рву подбегали бесы-подавальщики, нагруженные новыми тенями, и сбрасывали их в ров.

Гермиона поймала себя на том, что если ей кого-то здесь и жаль, то именно бесов. Они намного больше походили на людей, чем обитатели пятого рва. В своих асбестовых передниках и прожжённых ватных рукавицах они выглядели рабочими времён начала промышленной революции. Старыми, изробленными, отупевшими от тяжкого, однообразного труда, обозлёнными от усталости...

И ей так вдруг показалось муторно ехать вдоль берега, смотреть на этих топящих друг друга тварей и на их заморенных палачей, что она даже зубами заскрипела. Единорог приостановился и вопросительно оглянулся на неё.

— Не могу, — объяснила Гермиона, — меня от них тошнит.

Единорог насмешливо мекнул.

— Я не верю, что профессор здесь, но мы ведь обязаны в этом убедиться!

— Мхм, — согласился единорог.

— Придумай что-нибудь, а?

— Мэ-э?

— Потому что мне ничего в голову не приходит.

— Бр-бр.

— Тогда я прямо сейчас прямо здесь умру.

Гермиона легла на спину единорога и закрыла глаза. Единорог сделал движение сбросить её в ров.

— Давай, давай, — подбодрила его Гермиона. — Кто-то совсем недавно боялся остаться здесь один.

— Бр, — грустно сказал единорог.

— Что ж, делать нечего. Начинай идти потихоньку. А я полежу.

— М-м-э!

— Ну хорошо, хорошо...

Гермиона выпрямилась, не открывая глаз. Единорог встряхнулся и зацокал по проплавленной демоном тропе. Сам демон и друг его Живоглот давно удалились за пределы видимости.

Много времени спустя они настигли дремлющий на обочине рыжий, заляпанный смолой клубок. Гермиона подобрала его Манящим заклинанием. Глот мякнул, цапнул её когтями за руку, взглянул золотыми щёлками, узнал и уснул, как убитый. Гермиона и сама два раза в засыпала прямо на спине единорога, на всякий случай крепко зажав в кулаке ладанку с жемчужиной. Засыпала у бредущего единорога на спине, просыпалась на спине единорога спящего, будила его, и он покорно брёл дальше.

Постепенно утрачивалось ощущение реальности происходящего. Гермиона забыла о еде и питье, и даже о сне. Ею овладело тупое бесчувствие. Треск костров под котлами, тяжёлый плеск льющейся смолы, хриплые выкрики демонов, вопли и ругань теней слились в сплошной фон. Идеальный фон для кошмарного сна — но во сне, тем более, в кошмаре, не существует усталости. А она устала смертельно, как устают только от заведомо бесплодных усилий. Несмотря на страшную жару, Гермиону всё крепче сковывало оцепенение, словно она замерзала. Очевидно, и единорог испытывал то же самое, потому что в какой-то момент он лёг. Гермиона сползла с него и, не оглядываясь, потащилась дальше по бесконечно разматывающейся тропе. Она шла не потому, что помнила о цели пути, а потому, что ей не приходило в голову остановиться. Единорог следовал за нею, всё больше отставая, как будто повисший на его шее Живоглот был бог знает, как тяжёл. Потом Гермиона забыла о своих спутниках. Она брела в этой вечной мгле, мимо негреющего пламени, надрывающихся демонов, мимо вечной, жестокой, бессмысленной, жестокой от бессмысленности борьбы теней. Всё было жестоко и бессмысленно, всё потеряло значение. Отсюда нет выхода. Конец жизни, бессмысленное движение по кругу мертвецов — без памяти, без надежды, в смертной тоске.

В какой-то момент тоска обрела голос. Холодный, негромкий голос одиночества. Окончательного одиночества. Как будто последний человек во вселенной сидел на краю обрыва, свесив ноги в никуда. Сидел и пел о чём-то, давно потерявшем значение — во мраке конца времён, под небом, в котором не горело больше ни одной звезды.

— He deals the cards as a meditation

And those he plays never suspect

He doesn't play for the money he wins

He don't play for respect...

Слова, слова...

He deals the cards to find the answer...

Гермиона ощутила, как нечто пробило ледяную скорлупу тоски. Раздражение. Что за глупость — искать ответ в картах!

- The sacred geometry of chance...

Шансы — тоже глупость. Велики ли были шансы на то, что она и Малфой живыми дойдут до Восьмого круга Преисподней?

— The hidden law of a probable outcome...

Исход — вот это верно. Пора замыкать этот чёртов круг и уходить отсюда.

— The numbers lead a dance...

Поводили — и хватит.

— I know that the spades are the swords of a soldier

I know that the clubs are weapons of war

I know that diamonds mean money for this art...

Гермиона почувствовала, как шевелятся её губы, и слова с хрипом пробиваются сквозь застывшее горло. А ведь она была уверена, что превратилась в лёд. Но вот — губы двигаются, и слёзы жгут щёки, и жжёт глаза белая сияющая искра во тьме, и этот голос:

— But that's not the shape of my heart...

Всё это не по мне. Не по мне...

— He may play the jack of diamonds...

Голос одиночества умолк. Демон кинулся к Гермионе, толкнул её в щёку, в лоб, в нос, забрался в рукав и — холодный, как ледышка — выскочил обратно, заметался вокруг неё, как комар вокруг лампы.

— Прости, прости. Я не должна была отпускать тебя одного. Тебе было страшно?

Демон забился ей в волосы и притих там — грелся. А Гермиона сотворила и выпила воды, и вот тут-то ей наконец пришло в голову оглядеться и обнаружить, что она и в самом деле одна, если не считать демона.

— Животные, — сказала она и бросилась обратно со всей возможной быстротой. Только бы не опоздать.

За десять бесконечных минут спотыкающегося панического бега она уверила себя, что уже поздно. Она бросила Драко и Глота одних, и теперь они мертвы. И то, что она и была в помрачении ума, её не оправдывает.

На самом деле, всё было не так уж и страшно. Наверное, единорог, как и Гермиона, впав в бессознательное состояние, продолжал двигаться, натолкнулся на один из котлов, опрокинул его, и увяз в смоле вместе с Глотом. Бесы же, как оказалось, совершенно не умели справляться с нештатными ситуациями. На вилы накалывать нарушителей порядка — но они мало того, что не тени, так и не люди вовсе. Вытаскивать из смолы — должность не позволяет. Поэтому бесы только и смогли, что поднять и установить упавший котёл, и теперь бестолково топтались около незадачливых посетителей.

— Расступитесь, господа, — скомандовала Герамиона, — прошу в стороны.

Заслышав её уверенный, хотя и запыхавшийся, голос, бесы с облегчением убрались с дороги. Глазам Гермионы открылась словно бы пародия на полотно прерафаэлитов: блестяще-чёрная лужа, полуутонувший в ней белоснежный (местами) единорог, а на спине единорога лежал ярко-рыжий (местами) кот. Оба не двигались, но, судя по движению боков, ещё дышали.

Гермиона немедленно выволокла оба тела из липкой горячей лужи — заклятием Mobilicorpus. От приставшей к "животным" смолы несло жаром, но и Глот, и Малфой оказались, на удивление, целёхонькими, даже шерсть не обгорела. Отложив выяснение на потом, Гермиона с помощью демона принялась энергично приводить своих сподвижников в чувство. Точнее, этим занимался именно демон. Участие Гермионы ограничилось десятком Очищающих. Демон же челноком сновал над недвижными телами и ткал, тянул, шептал лучшее заклинание Британских островов:

— He may play the jack of diamonds

He may lay the queen of spades...

Глот слабо мяукнул. Единорог вздрогнул, сказал: "Бр-р" и поднял голову. Не дожидаясь, пока он окончательно придет в себя, Гермиона запустила в него Разанимирующим заклинанием. Пока он обращался, она выдернула из сумочки мантию, закутала Малфоя — белого, застывшего — обняла и прижала к себе. Намертво. Навсегда, пропади всё пропадом...

Он замер у неё в объятиях на несколько мгновений, потом начал дрожать.

— And if I told you that I loved you

You'd maybe think there's something wrong... — трудился демон.

Малфой глухо сказал:

— Я согласен. С тобой что-то не то. Откуда такая нежность?

Гермиона не стала ему отвечать. Пусть его лежит и болтает. По крайней мере, до тех пор, пока она сумеет разжать руки.

— Well, those who speak know nothin'...

Малфой просунул нос в щель между пуговицами на рубашке Гермионы — ужасно холодный нос. Гермиона вздрогнула и обняла Малфоя ещё крепче.

— And those who fear are lost...

Малфой вдруг молча выпростал из мантии длинные свои руки, обхватил Гермиону, сжал, как железным обручем, и после того, как песня кончилась, молчал ещё, наверное, секунд пятнадцать. Потом глухо пробормотал в щель между пуговицами:

— Грейнджер, я пить хочу. И дышать. Отпусти меня, пожалуйста.

— Это ещё вопрос, кто кого должен отпустить, — обиделась Гермиона и демонстративно развела руки в стороны. Малфой лег на спину, головой на колени Гермионы, потянулся, зевнул и сказал:

— Что ж, дышать можно. А теперь — пить!

— Хочешь холодненькой? — ласково спросила Гермиона. Малфой сразу помрачнел, запахнул мантию и сел.

— Нет, спасибо, — сипло буркнул он, — я и так едва насмерть не замёрз, и это в расплавленной смоле! Что это было, а, Грейнджер?

— Мы слишком удалились от нашего проводника, — объяснила Гермиона, посмотрела на пересохшие губы Малфоя и полезла в сумку за чашкой. Воду для него и Живоглота — серьёзно — пришлось греть, почти до кипения. После третьей чашки Малфой уточнил:

— Хочешь сказать, что без демона мы здесь погибнем?

— Вот именно. Вспомни, как быстро здесь истаивают чары, как быстро мы устаём. Любая энергия здесь вырождается и исчезает...

— Это, согласись, логично — всё-таки мы в царстве мёртвых.

— Несомненно. Именно поэтому я всегда был уверена, что Данте выжил благодаря тому, что Вергилий не просто сопровождал, а хранил его.

Малфой посмотрел на демона. Демон задумчиво мерцал и издавал хаотически-мелодичные звуки настраивающегося оркестра.

— Демон-хранитель. А ты говорила, что он только греет и морозит.

— Вот он нас и согревал. Кстати, и мы его грели. Когда я на его нашла, он тоже был очень холодный...

Они уставились друг на друга. Потом Малфой перевёл взгляд на демона и спросил:

— И что с ним будет, когда...

— Не знаю.

Гермиона быстро поднялась на ноги.

— Чёрт, не хочу сейчас ещё и об этом думать. Не могу. Пойдём отсюда, Малфой. Пожалуйста.

Она машинально коснулась холщового мешочка. Жемчужина была тёплой и мерно пульсировала. Подбрёл, спотыкаясь, Глот и сделал то, чего никогда не делал — вскарабкался, цепляясь когтями, Гермионе на плечи и прикинулся воротником.

— Ничего себе! — сказала Гермиона и попыталась подвигать плечами. — Я с таким грузом далеко не уйду.

— Зато почувствуешь, каково это, когда на тебе ездят, — хмыкнул Малфой. — Если я правильно понял, ты замкнула круг и декана не нашла. Мы можем двигаться дальше?

— Да-да-да. Пошли уже отсюда!

Они пересекли ров по первому попавшемуся мосту. Сойдя с моста, Малфой с любопытством обернулся. Гермиона взвыла сквозь зубы и прибавила шагу. Она была сыта пятым рвом по горло.

— Оглянись, Грейнджер, — позвал Малфой, — дело того стоит.

— Нет!

— Хорошо, тогда хотя бы подожди меня.

Что он опять задумал? Гермиона обернулась.

Малфой выщелкнул из портсигара две сигареты — какие-то совсем дешёвые, кажется, “Mayfair“ — и наложил на них своё излюбленное Близнецовое заклинание. Когда у его ног образовалась порядочная сигаретная горка, он снял заклинание, собрал сигареты в шар и запустил на противоположную сторону рва, в небольшую толпу бесов. Бездельничавших бесов, с удивлением поняла Гермиона.

Наверное, именно эти бесы надзирали за котлом, который опрокинул единорог. Вынужденный перерыв в работе заставил их оглядеться, оценить обстановку и обнаружить, что они вполне могут немного отдохнуть. И теперь большинство просто повалилось, где стояло, и уснуло. Меньшинство же, менее усталое, более азартное, а может быть, и более злобное, столпилось на берегу рва и подбадривало дерущиеся тени футбольными выкриками. Этим-то болельщикам Малфой и подарил сигареты.

Когда бесы-болельщики окутались сизым дымом, Гермиона предложила:

— Теперь накорми их хлебами и преврати смолу в вино.

— Ты меня с кем-то путаешь, — ухмыльнулся Малфой. Выдержал паузу и добавил: — Это ты у нас всех кормишь. А я специализируюсь по развлечениям.

Муравьиная суета у соседних котлов, насколько можно было заметить в смолисто-огненной мгле, стал стихать. Учуяв резкий табачный запах, бесы приостанавливались, и те, кто бежал порожняком, решали, что большого вреда не будет, если подойти и проверить — что это там так пахнет? И вообще, что происходит? В результате толпа забастовщиков всё густела.

Малфой крепко взял Гермиону за руку.

— Бежим, Грейнджер. Если каждый из них захочет по сигаретке, мы рискуем надолго здесь задержаться!

Они зашагали по свежевыплавленной тропе прочь от рва. Демон сверкал далеко впереди, но за пределы видимости не удалялся.

— Умный, ну умный же!— восхитилась Гермиона.

Малфой промычал что-то неопределённое. Он всё время оглядывался.

— Я не думаю, что они будут нас преследовать, — сказала Гермиона.

— М-м-м?

— Я говорю, не бойся.

— Я не боюсь. Мне интересно, как будет развиваться ситуация.

— Никак, — пожала плечами Гермиона, — придёт какой-нибудь главный и разгонит бесов по местам. И всё пойдёт по-старому.

Малфой искоса посмотрел на неё.

— Не ожидал от тебя, Грейнджер, подобного пессимизма.

— Это не пессимизм, а реализм, — вздохнула Гермиона, — плод опыта. До сих пор нам не удалось взорвать здешнюю систему изнутри, и сейчас не удастся.

— Мы, собственно, не за этим сюда пришли.

— Вот именно. И того, за кем мы пришли, там нет. Так зачем же ты оглядываешься?

Он вздохнул и пожал плечами.

— Наверное, я забыл оставить надежду у входа. И всё ещё надеюсь на лучшее. Например на то, что какая-нибудь тень вылезет из рва, чтобы стрельнуть у беса сигарету...

Гермиона притянула к себе его руку.

— Надейся на лучшее, — сказала она и потёрлась о руку щекой, — готовься к худшему, — и она собралась укусить руку, но рука проворно ухватила её за нос.

— Я всегда готов к худшему, — заявил Малфой, и был тут же наказан за самоуверенность. Его укусил Живоглот.