Гермиона открыла глаза. Сон тут же покинул ее, но она еще несколько минут лежала, не сводя взгляда со стены… Как же все обернулось. Знала ведь, что этот спор ничего хорошего ей не принесет, да вот только и не представляла, насколько все окажется паршивым. А она наивно полагала, что все будет как прежде… Своими собственными руками она истребила свое счастье…
Девушка поднялась с кровати и стянула с себя платье. Зашвырнув его в полупустой шкаф, она отправилась в ванную. Общая гостиная была пустой. Малфоя не было – он определенно ушел задолго до того, как она проснулась. Гермиона посмотрела в зеркало на свои губы, носившие следы вчерашней ярости слизеринца. Никогда прежде она не видела его таким… Немного поколдовав, девушка убрала прокусы и запекшуюся кровь, но краснота и припухлость все же остались. Ничего, и так сойдет.

Когда она приняла душ и оделась, то посмотрела на часы: минут через пять должны были прийти мальчишки. Девушка вынесла небольшой дорожный чемодан в гостиную, а сама села на диван. В душе царило опустошение, в голове не было ни единой мысли. Просто вакуум. Взгляд уперся в дверь малфоевой спальни. Она была открыта. Гермиона поднялась с дивана и подошла ближе, заглянув внутрь. Комната, конечно, была пуста. Создавалось впечатление, что переступить ее порог гриффиндорке ничто не помешает, хотя она прекрасно знала, что МакГонагалл навесила на спальню ограждающее заклятие. Девушка неловко протянула руку, ожидая столкновения с невидимым барьером, но ничего не произошло, рука просто прошла сквозь проем. Недолго думая гриффиндорка зашла внутрь и осмотрелась. В комнате было холодно: окно было немного открыто, и занавеси колыхались от ветра. Створки гардероба были распахнуты настежь, и тот зиял пустотой. Книжные полки, комод, стол были пусты. На незастеленной кровати лежали две пустые бутылки огденского. Но ужаснее всего было смотреть на совершенно сухое гранатовое дерево. Голый ствол торчал из земли, а вокруг были разбросаны желтые ссохшиеся листики. Внезапный очень резкий порыв ветра открыл створку окна шире, и та задела горшок. Он упал на пол и разбился с громким треском, рассыпав землю и сломав пополам ствол деревца. В комнату ворвалась вьюга, разнося по ней снег и стужу. Из глаз Гермионы вновь потекли слезы, и она, не обращая внимания на бушующую в спальне непогоду, неотрывно смотрела на растение, некогда символизировавшее счастье… ее и его. Гермионы и Драко… А теперь оно мертво, как и их чувство.

– Гермиона? – Девушка обернулась. В дверях стояли Рон и Гарри, готовые к поездке. – Почему ты здесь?.. Ох, иди сюда и прекрати плакать. Черт возьми, ты же гриффиндорка, ты сильная, а он ничтожество, тебя недостоин…
– Нет, Гарри, не говори так, пожалуйста… если ценишь меня, не говори так… знаешь, лучше вообще ничего не говори о нем… просто молчи.
– Хорошо. Ты готова? Где твой чемодан? Мы свои уже снесли вниз. Пойдем?
– Да, конечно! – Она тут же нахмурилась и дернулась – что-то горячее словно прошлось по спине, доставляя дискомфорт.
– Что-то не так? – поинтересовался Рон.
– Нет-нет, все отлично. Идемте!

Они спустились в холл, где уже сгрудились студенты со своими чемоданами. Все выглядели необычайно раздраженными после вчерашнего выпитого и очень не хотели выходить в метель, пусть даже и предстояло пройти всего несколько метров до карет. Малфоя нигде не было видно, и девушка почувствовала, что ей даже стало легче. После произошедшего она очень не хотела сталкиваться с ним еще раз и приводить его в такое же бешенство, как вчера. Вместе с друзьями она подошла к однокурсникам-гриффиндорцам. Те выглядели разбитыми и никаких вопросов не задавали, просто стояли с раздраженными лицами, проклиная всех и вся за то, что их с больными головами подняли в такую рань, да еще и вышвыривают на улицу, когда там такое творится. Изредка Гермиону посещало то же ощущение, что и в спальне Малфоя: по спине пробегала горячая волна, и она выгибалась от неожиданности. Девушка не могла найти разгадки этому утреннему феномену, но особо и не искала, ожидая, когда же наконец придет Филч и скажет всем, чтобы они рассаживались по каретам, которые доставят их на железнодорожную станцию…

Ровно в одиннадцать часов «Хогвартс-экспресс» отправился от хогсмидской платформы, держа путь в Лондон. Гермиона тут же села у окна и не открывала рта до конца поездки, что, впрочем, было очень легко, ведь мало кто вообще разговаривал. Один раз, когда девушка выходила из купе, направляясь в туалет, она краем глаза заметила, как перешептываются Гарри и Рон, играющие в шахматы, и косятся на нее.
– Не нужно меня сопровождать, я не собираюсь прыгать с поезда, – резко сказала она, и друзья недовольно вздохнули. Когда же она вышла из туалета, то в коридоре, конечно же, увидела Гарри, с напускным безразличием рассматривающего пейзаж за окном. Она зло посмотрела на него и, не слушая оправданий, пронеслась мимо, стараясь как можно больнее задеть его плечом. К тому же спину опять ожгло. Не разбирая дороги, она шла по поезду, переходя из одного вагона в другой, пока не зашла в тот, в котором обосновался весь факультет Слизерин…
– Драко, тебе взять что-нибудь?.. Неважно, я возьму. – Из дальнего купе выходил Забини. Сердце Гермионы забилось от страха часто-часто, лоб покрылся испариной, руки затряслись, и она выскочила в тамбур прежде, чем слизеринец обратил на нее внимание. Пройдя пару вагонов, она зашла в тамбур, в котором стояли два пятикурсника-когтевранца, как раз собирающиеся закурить. Они испуганно уставились на Главную старосту, так как курение было запрещено в поезде.
– Ээ… простите…
Девушка странно посмотрела на них, потом, выхватив из их рук сигареты и спички, с криком: «Вон отсюда!» – сама зажгла сигарету и затянулась. Сигаретный дым затуманивал сознание, голова и мысли делались тяжелыми, но с каждой новой затяжкой становилось все легче и спокойнее… Гермиона стояла в тамбуре, куря одну сигарету за другой, пока ее не нашел Гарри и не отвел обратно в купе…

Когда поезд прибыл в Лондон, было уже темно. Кутаясь в пальто и шарф, девушка везла по перрону свой чемодан, направляясь к выходу. Рядом шли ее друзья, мистер и миссис Уизли и Тонкс. Попрощавшись со всеми и пожелав им приятных каникул, она направилась прямо к оживленной улице, по которой сновали взад-вперед автомобили, ожидая отца, который должен был подъехать с минуты на минуту. Вокруг были толпы людей, шум, гам, клиентов зазывали яркие вывески, деревья и столбы были увешаны рождественскими гирляндами и разноцветными фонариками, шел мелкий снег, но Гермиона не обращала на все это никакого внимания…
– Мисс Грейнджер?
Девушка встрепенулась и обернулась на голос.
– Майлс? Здравствуйте, а где же папа? – Перед ней стоял водитель ее отца, миловидный тридцатилетний мужчина, уже года три работающий на него.
– Мистер Грейнджер, увы, не смог приехать и встретить ваш поезд, но он, несомненно, расстроен по этому поводу и просит извинить его. В одном из отделений на западе Англии возникли какие-то проблемы, и ему и миссис Грейнджер пришлось срочно уехать туда. Он просил отвезти вас домой и сделать все, что вы пожелаете, – он засмеялся и прибавил: – В пределах суммы, как он сказал. Они вернутся двадцать четвертого днем, так что Рождество вы будете встречать не в одиночестве… Ох, что же это мы стоим, холод-то какой… пойдемте скорее в машину, я недалеко припарковался.

Девушка кивнула и протянула ему свой чемодан. «Замечательно! Теперь еще и родителей нет!..» Не то чтобы она сильно удивилась, они постоянно куда-то отлучаются. Хотя она не видит их большую часть года, учась в школе, но, когда она возвращается домой, все же надеется, что они сократят свои разъезды, но всегда получается иначе… За все прошлое лето она провела вместе с ними от силы недели три, остальное время кого-то из них обязательно не было: либо в офисе, либо на конгрессе, либо навещают очередной филиал… Иногда девушка думала: зачем им вообще дочь, которую они практически не видят? Вот и теперь она приедет не домой, а в холодную пустую квартиру, совершенно не дружелюбную и чужую… впрочем, обстановка прекрасно вяжется с душевным состоянием.
Майлс провел девушку к машине, уложил чемодан в багажник и сел за руль.
– Ну что, мисс? Домой или вы куда-то хотите заглянуть?.. Ах да, совсем забыл. – Он вытащил из кармана белый конверт и протянул его девушке. – Мистер Грейнджер передал вам это и просил сказать, что вы можете делать все, что вашей душе угодно, только так, чтобы не попасть в полицию или больницу. Говорит, пригласите друзей, если угодно, только не уничтожьте квартиру… Мисс, не огорчайтесь, он и ваша мать очень извиняются за отъезд. Выше нос, мисс!

Гермиона натужно улыбнулась, доставая из конверта деньги и пряча в карман.
– Поехали домой, Майлс…
Мужчина завел машину и выехал на дорогу. Гермиона печально уставилась в окно: мимо мелькали машины, засвеченные деревья и дома, рождественские елки сверкали самыми невозможными цветами. Все смазывалось в одно яркое пятно без деталей и подробностей, пока взгляд не уперся в небольшой магазинчик на углу квартала. Девушка встрепенулась и несколько раз стукнула по спинке водительского кресла, говоря, чтобы водитель остановил машину. Тот мигом сориентировался и нырнул в проход между припаркованными автомобилями. Гермиона наклонилась ближе к водителю и тихо, но четко и уверенно заговорила:
– Майлс, я вас никогда ни о чем особом не просила…но сейчас мне нужно, чтобы вы кое-что сделали для меня…
– Что именно, мисс?
– Майлс… мне нужно, чтобы вы зашли вон в тот магазинчик и купили бутылку виски и три пачки сигарет. – Она нырнула рукой в карман и вытащила оттуда купюру. Водитель нахмурился, недоумевая, зачем этой молодой девочке, которая никогда не была замешана в чем-то предосудительном, понадобилось напиваться.
– Зачем вам это, мисс?
– Майлс, пожалуйста… у меня есть причины поступать так, я всего лишь прошу пойти и купить это… не спрашивайте о подробностях…
В ее голосе появилась мольба, и мужчине стало жаль ее.
– Ты знаешь, что это ничего не изменит и не поможет тебе? – очень серьезно, по-дружески спросил он. Девушка криво улыбнулась и на мгновение зажмурилась от боли: спина вновь начинала гореть… пора решать, что с ней не так…
– Конечно… но мне же нужно как-то прожить до Рождества… Ты не суди меня строго… просто пойди и купи. – Она вложила купюру в руку водителю и охнула от боли: по спине словно прошлось каленое железо, и в этот раз боль была куда ощутимее, чем прежде…
– В чем дело? – обеспокоено спросил Майлс.
– Нет, ничего. Все хорошо. Голова болит… ты иди…

Водитель покачал головой и вышел из машины. Гермиона устало откинулась на сидение, судорожно соображая. До нее начинало доходить, что печет именно татуировка, а не просто спина. Видимо, девушка сделала что-то не так, когда наносила ее заклятием. Вообще она должна исчезнуть через пару дней, так что гриффиндорка особо не волновалась, но все же стоило просмотреть книжку в поисках разгадки, отчего это ее тело так реагирует. Но, как назло, книга осталась в Хогвартсе, и приходилось только надеяться, что, пока рисунок не исчезнет, такого больше не повторится. Вернулся Майлс с бумажным пакетом в руках, который он положил рядом на пассажирское сидение.
Он вновь выехал на дорогу и обратился к девушке:
– Я купил то, что ты просила… еще взял на себя смелость и приобрел таблетки от похмелья, там написано, как их пить … и шоколад… ты же любишь шоколад.
Гермиона засмеялась:
– Спасибо за заботу!

Через несколько минут они подъехали к крыльцу. Выйдя из машины, Майлс достал чемодан и взял с сидения пакет. Гермиона порылась в сумке, нашла ключи и открыла дверь. Они зашли внутрь и стали подниматься по лестнице.
– Будешь сама напиваться или тебе помочь?
– Ты за рулем… к тому же я напиваться не буду… у меня впереди около полутора суток, я буду мешать виски с чаем и, наверное, прикончу бутылку к приезду родителей…
– Извращение… а сигареты ты тоже с чаем мешать будешь?
– Их в первую очередь! – Они добрались до квартиры. – Спасибо тебе большое, Майлс, что встретил, провел, купил все это… Спасибо!
– Да не за что… если что, обращайся.
Он улыбнулся, потом как-то дернулся в ее сторону, но, тряхнув головой, развернулся и ушел, по пути пожелав доброй ночи. Гермиона закусила губу от боли… да что же это с ней такое?!
Зайдя в пустую квартиру, она скинула вещи, оставила в гостиной пакет и зашла в спальню. Бесцеремонно отбросив чемодан, вошла в ванную и, раздевшись, принялась осматривать спину. Дракон был такой же, как и раньше, да и спина тоже никак не изменилась. Девушке очень нравился рисунок, и она почти жалела, что он скоро исчезнет… но так даже лучше, не будет напоминаний о том, кого символизирует этот дракон… Когда она делала татуировку, от всей души хотела, чтобы она понравилась Драко; представляла его восхищенный взгляд, как его пальцы гладят ее спину, обводя очертания серебра на коже… а вышло все так гадко и противно… она ненавидела себя за это, за то, что так низко поступила с юношей. Она даже не думала, что он когда-нибудь узнает об этом чертовом споре! Да она сама забыла об этой глупости, ей было абсолютно наплевать, выиграет она или проиграет… денег она все равно бы не приняла… а что теперь?

С тяжелым сердцем она залезла в пустую ванну. Открыв воду, она лежала и таращилась в потолок, пока горячая вода поднималась все выше и выше, покрывая тело. Вскоре на поверхности торчал один лишь кончик носа, но вот и он скрылся под водой… «Что моя жизнь без него… вода… так хочется раствориться… раствориться в вечности… в необъятности… я так устала… но я не хочу, не хочу уходить… если я увижу его еще раз… услышу его голос… и я не могу его отпустить, по крайней мере не так… я должна ему все объяснить… он поймет… должен понять… потому что без него я не существую… а я хочу существовать, хочу жить, должна жить…»
Гермиона вынырнула из воды и перевела дыхание. «Отвратительно! Теперь ты занимаешься суицидом, Грейнджер! Идиотка! Лучше пойди и сделай себе чаю!»

Всю ночь она провела, сидя на подоконнике закутавшись в одеяло. Она не переставая пила чай, используя заклятие подзаправки, и глядела в окно. Жизнь не прекращалась даже глубокой ночью… Как только за окном стало сереть, предвещая скорый рассвет, девушка поняла, что сидеть больше нет сил. Лондон звал, манил к себе… обещал покой… предлагал прильнуть к его груди, утешить, предлагал помощь… Она оделась и вышла на улицу. Мир приобрел для нее лишь очертания одного города, а город превратился в запутанную сеть дорог, улочек и перекрестков. Гермиона бесцельно бродила по улицам, заменяя свою собственную жизнь жизнью старого каменного города. Словно его тень, она шла по мостовым, не обращая внимания на людей, не обращая внимания на себя… Все существование свелось к одному простому действию – ходьбе. Все просто: руки в карманы, лицо глубже под защиту шарфа, и шагаешь… раз-два…раз-два… как на плацу… все, что нужно, с собой: деньги, ключи от квартиры и, конечно же, палочка… можно пуститься в путь и обойти весь остров, похоже, ноги не против. Они совсем не устают, напротив, требуют больше и больше движения. И ты шагаешь с упорядоченной равномерностью, словно маятник… чтобы не останавливаться, не ждешь, когда зажжется зеленый, обходишь, идешь другой дорогой: какая разница, куда придешь в конечном итоге, все равно все дороги ведут в ад… кто сказал, что человек попадает в рай? Туда попадают только невинные младенцы, все остальные слишком обезображены жизнью, чтобы претендовать на место на небесах. А кто сказал, что в аду испытываешь муки? В аду ты отдыхаешь от жизни… но ты об этом уже не узнаешь… тело без души такое же ничтожное, как и душа без тела… и когда твое тело, твое сердце, твои мысли и печать поступков завернут в саван и засыплют землей, тебе уже будет все равно, куда направится душа… рай… ад… разве это имеет значение? Значение имеет только настоящее. И вот ты идешь, слушаешь стук раненого сердца, чувствуешь движение мышц, ощущаешь мороз, обжигающий лицо, и думаешь, что все на самом деле хорошо, а дальше будет еще лучше. Но потом вновь накатывают боль и печаль, и жизнь опять кажется ничтожной и ненужной. И так волнами… волнами… жизнь – океан.

Вернувшись поздно вечером домой, Гермиона обессилено легла в постель и проспала до середины следующего дня. Ее разбудил телефонный звонок.
– Гермиона, детка, сколько можно спать, мы вот уже два часа не можем тебе дозвониться, – прозвучал из трубки мамин голос. – Мы уже начали беспокоиться. Послушай, детка, извини нас. Рейс откладывается, жуткая непогода. Все дороги замело, ни поездом, ни автомобилем не проехать. Придется нам с отцом остаться здесь. Завтра обещают, что распогодится, и мы тут же вернемся в Лондон. Прости, милая, нам с отцом очень жаль, что ты на Рождество останешься одна. Надеюсь, ты на нас не сердишься? Займись чем-нибудь. Целую тебя, милая! Да, папа тоже передает привет! Ну пока!

Гермиона положила трубку. Внутри стало совсем пусто. Раньше она любила зиму и Рождество. А теперь даже не знает. Она легла на диван и посмотрела на двухметровую рождественскую елку. По дереву сразу было видно, что украшалось оно не семьей, а нанятым декоратором. Да, богато, да, красиво, но ель не обладает духом праздника. Просто стильно украшенное дерево, без души и без старания. Зачем мама сделала это? Раньше они все вместе занимались убранством елки, готовились к празднику, звали семью… теперь родители за много миль от нее, родственники еще дальше – кто во Франции, кто в Америке, у каждого своя семья, бабушки и дедушки давно уже умерли, а готовиться одной к празднику не очень-то оптимистично…
Гермиона подошла к елке и принялась рассматривать блестящие шары. Они показались ей такими отвратительными, что захотелось сжечь их вместе с деревом… Отойдя к окну, она принялась наблюдать, как белый снег, крутясь и искрясь в свете фонарей, падает на землю… Зима на улице – зима в сердце… Она вспомнила Малфоя и его костюм на Хэллоуине. Как же она любит зиму, любит снег, любит это давящее чувство в груди, любит его… она должна все рассказать. Он поймет. Он простит. Он – мужчина. Настоящий мужчина. А настоящие мужчины умеют прощать, они снисходительны, они не разжигают в сердце обиды, потому что если обида или оскорбление действительно сильны, то виновные попросту уничтожаются. А Драко ничего ей не сделал, он даже не прикончил ее тогда в холле, когда уже выхватил палочку… Может, у нее еще есть шанс?

Гермиона понеслась в свою комнату и, достав пергамент и чернила, села за стол. Разгладив перед собой лист, она несколько минут смотрела на него, прикидывая, как же все написать, как все объяснить… Мысли никак не складывались в законченные предложения, никак не обретали должной формы… В конце концов она поднесла перо и вывела: «Дорогой Драко…» После этих слов ее словно прорвало, на бумагу выливались объяснения, мысли, извинения, обещания, признания… и любовь… любовь в большом количестве в каждом слове, в каждой букве… он не может не почувствовать, не может не понять… ведь она не может его забыть… ведь она любит его больше себя. Наверное, всегда любила, просто не знала этого…
Запечатав письмо, оказавшееся очень большим, она произнесла заклинание, вызывающее наемных сов. Прошло, наверное, полчаса, и в окно постучали. Девушка тут же подбежала, открыла створку и впустила птицу. Привязав к лапке послание, опустила несколько монет в мешочек и выпустила ее на волю… свою надежду…

Закутавшись в плед, она села на подоконник, и хотя прекрасно понимала, что так быстро ответ прийти не может, все равно с замиранием сердца оглядывала небо в поисках возвращающегося почтальона.
Вскоре она начала засыпать и стала отчаянно сражаться с подступающим сном, но в конечном итоге усталость одержала верх, и девушка перебралась на кровать.
Проснувшись на следующий день, Гермиона почувствовала, что безумно хочет есть. Мерлин, когда она ела в последний раз? Вспомнив, она ужаснулась: четыре дня назад! Она тут же пошла на кухню, наделала себе бутербродов из зачерствелого хлеба, обильно намазав его паштетом; собрала на поднос все, что только можно было съесть, и устроилась на подоконнике, поедая все это и не отрывая взгляда от неба.

Прошло несколько часов. Снег больше не падал, а лежал толстым слоем на тротуарах. Изредка на улице появлялись шумные компании празднующих Рождество. Взрослые и дети играли в снежки и гонялись друг за другом. За это время Гермиона несколько раз нетерпеливо распахивала окно, чтобы впустить сов. Но это были всего лишь рождественские подарки от друзей. Хэдвиг кроме подарка принесла от Гарри и Рона письмо, в котором мальчики обеспокоено расспрашивали ее о самочувствии и требовали немедля ответить им. Девушке пришлось подчиниться, и она написала маленькую записку, в которой уверяла, что с ней все в порядке. На самом деле все было гораздо хуже. Драко еще не ответил, и она боялась, что письмо не достигло адресата. Внезапно на фоне голубого неба появилась темная точка. Гермиона вновь вскочила с подоконника и открыла окно. Сова влетела и села на стол. Дрожа от нетерпения, девушка подбежала к ней и трясущимися руками стала отвязывать от лапки письмо. Отвязав, она в недоумении уставилась на него: это было ее собственное письмо…

– Что за?.. Ты нашла его?
Сова подтверждающе ухнула.
– Он что, вернул письмо, не прочтя его?
Птица вновь ухнула. Гермиона пустыми глазами смотрела на письмо.
– Отправляйся обратно! Доставь письмо! – Гриффиндорка принялась вновь привязывать к лапке письмо и положила еще монеты в мешочек. Отпустив сову, Гермиона еще долго стояла у окна… Почему он отправил сову, даже не прочитав письмо? Неужели он так обижен? Мерлин, что же делать?
Внезапно входная дверь отворилась, и вошли ее родители.
– Гермиона, деточка, с возвращением! С Рождеством! Прости, что испортили праздник!
Мама светилась, щеки ее покраснели от мороза. Отец тоже был рад, что снова дома. Они подошли к дочери и заключили ее в объятия. Но Гермиона была пуста и холодна.
– Вы знаете, я пойду к себе…
Она подошла к двери в свою комнату.
– Девочка моя, ты злишься на нас?..
– Нет, мама, нет! Все хорошо! Просто я очень устала…

* * *
Следующие шесть дней до Нового года стали для родителей Гермионы очень тревожными. Дочь была нелюдима, практически не показывалась на глаза, иногда уходила из дома и долго не возвращалась. Разговаривать она отказывалась, как ни старалась мать выудить из нее причины такого состояния, девушка закрылась от всех. Единственным объяснением ее поведению были совы, к которым гриффиндорка рвалась каждый раз, с нетерпением отвязывая письма. Она ела очень редко, а если и ела, то очень мало. Они не знали, как же к ней подступиться, как же помочь…

Каникулы превратились для Гермионы в настоящий ад. Когда сова вновь вернулась, и девушка отвязала от ее лапки письмо, она тут же вылетела в окно. Письмо опять принадлежало Гермионе. И началось ужасное… она посылала письма – сначала они возвращались, а потом уже и вовсе пропадали втуне. Все новые и новые метры извинений оставались без ответа, и девушка подозревала, что все письма постигла одна печальная судьба… Родители отчаянно пытались понять, что же происходит, но Гермиона знала, что, пока не получит ответа от Малфоя, она не успокоится. А пока ей плевать на всех… В двенадцать часов ночи, когда один год сменял другой, Гермиона рыдала на кровати от того, что ее очередное письмо не обрело ответа.
Второго января впервые вернулась сова. Девушка с обезумевшими глазами отвязывала от ее лапки клочок бумаги. Она развернула его и прочла изысканно выведенную строчку… одну строчку… «Следующую сову я убью…»
Сердце пропустило несколько ударов, а все надежды затрещали, разваливаясь на части. Не было сил находиться в комнате. Четыре стены и пол с потолком, казалось, приближаются к ней и сейчас раздавят. Гермиона оделась и вышла на улицу…

* * *
– Люциус, я так больше не могу. Нужно что-то делать! Он все каникулы сидит в своей комнате, даже за столом не показывается… а из бара пропадают бутылки… через день после приезда он заболел, но даже не позволил себя осмотреть…
Нарцисса Малфой стояла в кабинете своего мужа с белым растерянным лицом, заламывая руки и едва сдерживая слезы.
– И что же мы, по-твоему, должны сделать? – серьезно спросил муж.
– Я… я не знаю. Я пыталась с ним поговорить, но он даже слушать не хочет… а иногда он пропадает и его всю ночь нет. Вот и сейчас он исчез. Даже слова не сказал.
– Ты связывалась с матерью Блейза?
– Да, конечно, в первую очередь… его тоже нет дома.
– Вот и хорошо. Значит, они вместе.
– Хорошо? Хорошо?! Твой сын шляется неизвестно где, ищет неприятности, а ты говоришь «хорошо»?
– Нарцисса, он взрослый мужчина и может за себя постоять, а то, что у него депрессия, так ничего. Скоро это пройдет, и он только сильнее станет…
– Он – мальчишка!!! То, что он часто посещает бордели, еще не делает его мужчиной!.. Вот где он сейчас? Где?.. Ничего, вернется – я ему устрою.
– А я к тебе присоединюсь.

Люциусу самому это уже осточертело. То, что Драко не выходит из комнаты и напивается, его не особо тревожило: он сильный парень и рано или поздно сам справится с этим, но отлучки из дома без предупреждения уже доконали. Плевать на самого себя, так пусть хоть мать пожалеет, она уже несколько ночей глаз не смыкает. Все, вернется Драко домой – он оболтуса по стене размажет.
– Мерлин и Моргана, я почти уверена, что он влюбился в эту… в эту… дементор ее побери, маглу. Знала б, как зовут, уничтожила бы.
– Нарцисса, я думаю, в этом Драко уж точно сам разберется.
– Люциус, он ведь никогда не любил… он отказывался любить, – голос женщины стал тихим и печальным. – И что теперь? Что эта дрянь ему сделала? Мне больно видеть, как он страдает.
– Тогда выход один. Я долго задерживал, думал, он сам решит этот вопрос, но теперь вижу, что медлить дальше нет смысла. Ему пора найти жену, и тогда новая семейная жизнь изменит его.
– Есть кандидатуры?
– Я подумывал об одной из Гринграсс. Дафна казалась мне отличным вариантом, но выяснилось, что она помолвлена с Ноттом. Тайная помолвка… Есть, правда, еще Астория, но я ничего о ней не знаю. Она еще молода. Думаю, стоит поговорить о девушке с ее отцом. Разведать, что да как, а то вдруг она тоже помолвлена с кем-то. Терпеть не могу эти тайные помолвки!
– Ну хорошо, а иностранки?
– Мало кандидатур, хотя их тоже можно рассмотреть подробнее.
– Полукровки?
– Ты смеешься?

– Но ведь кто-то же должен стать женой Драко.
– Но не маглянки же! Хочешь, чтобы нас на смех подняли?
Нарцисса немного помолчала, а потом, глядя в сторону, сказала:
– Если бы ты чаще бывал дома, этого бы не случилось…
– О! Так вот в чем главная причина?! Не в Драко вовсе, а в том, что меня часто не бывает дома…
– Вовсе нет! Я не это имела в виду. Просто я не могу с ним справиться одна. Раньше могла, а сейчас… Он уже не ребенок, и ему не нужна моя помощь, – печально произнесла Нарцисса. Люциус покачал головой, встал из-за стола, подошел к жене и обнял ее.
– Ну что ты, милая… Драко любит тебя. Ты и твое мнение всегда были важны для него, просто это нужно переболеть, перестрадать самому… Ведь. когда умерла твоя мать, ты тоже никого к себе не подпускала, пока не справилась с горем сама…
– Каких трудов мне это стоило…
– И каких нервов мне… вот и с мальчиком все так же. А когда он закончит Хогвартс, Темный Лорд примет его в свои ряды, и у него появится цель…
– Убивать грязнокровок? – голос Нарциссы стал жестким, слезы высохли, и она вывернулась из объятий мужа. – Хочешь, чтобы нашего сына клеймили меткой? Хочешь, чтобы он стал убийцей? Тебе не кажется, что Драко имеет право выбирать…

– Темный Лорд не оставляет права выбора… к тому же что тут выбирать, все и так яснее некуда…
– Это тебе все ясно. Да, ты сочувствуешь идеям Лорда… хотя они иногда попахивают сумасшествием, но вдруг Драко они не по душе? – язвительно спросила женщина. – Лорд развязывает войну, и скоро улицы Англии покроются кровью… я не хочу, чтобы там была кровь моего сына… я не хочу потерять еще одного ребенка.
– Цисси, прошу тебя, не начинай…
– Не называй меня Цисси!.. Как ты можешь служить этому монстру? Он отнял у нас… – она содрогнулась в рыданиях.
– Сколько можно повторять, что Темный Лорд тут ни при чем. Это – несчастный случай… и пора бы уже позабыть об этом, а не бередить старые раны… успокойся, я прошу тебя…
– Давай уедем, пожалуйста! Уедем из Англии. Куда угодно, только подальше отсюда… мы спрячемся… он нас не найдет… – Она кинулась в объятия мужа.
– Милая, прекрати истерику! Неужели ты думаешь, что, даже если мы улетим в другую галактику, Темный Лорд нас не достанет? Я не собираюсь никуда уезжать: мое место здесь, подле него…

– Как ты не понимаешь, ты всего лишь кошелек для него! И кстати, я слышала от своей дорогой сестрицы, что он планирует обосноваться здесь! Здесь, в Малфой-Меноре! В нашем доме! Устроить штаб-квартиру… превратить родовое поместье в проходной двор, в место для пыток, пункт сбора для его многочисленной швали!
– Согласен, мне это тоже не по душе, но… таким образом Лорд проявляет к нам свою милость, выделяет нас среди других, – не вполне уверенно сказал Люциус.
– Милость? Да он нас в любой момент убить может, особенно если у «Его Величества» плохое настроение!
– Значит, нужно постараться, чтоб он этого не сделал. Вести себя соответствующе…
– Ох, Люциус… он ведь однажды уже причинил зло нашей семье. Да, косвенно! Да, фактически он тут ни при чем! Но… что помешает ему сделать это во второй раз?! И теперь я волнуюсь за Драко! За себя или за тебя уже поздно беспокоиться… но сына мы должны уберечь. И сейчас все, о чем я прошу, это дать ему право выбора…
– Да, я могу дать ему выбор, – мужчина сошел на крик, – но Лорд его не даст! Скажет он: прими метку – и Драко примет! Скажет: убей – и он убьет! Потому что Лорду невозможно противостоять, находясь на одной стороне с ним… а на другой все еще хуже!
Нарцисса устало вздохнула. Тревога за сына не покидала ее, и она не собиралась сдаваться.
– Я просто прошу… дать ему шанс самому выбрать свою жизнь… и если он выберет…

– Другую сторону?
– … нейтралитет…
– Я… приложу все усилия, чтобы спрятать его…
– Это все, что я хотела услышать… – кивнула женщина. – Что при любом его выборе ты будешь с ним… примешь его решение…
– Уповаю на то, что он выберет наиболее легкий и правильный путь…
Нарцисса отмахнулась от его слов. Единственное, чего она хотела, это уберечь сына от служения этому подобию человека, который всех воспринимает лишь как пушечное мясо. Ее когда-то лишили права выбора, и какое-то время она невероятно страдала по этому поводу. Разве спрашивали ее, молодую девочку, за кого она хочет выйти замуж? Ее просто поставили перед фактом! Очень много сил и слез потребовалось для того, чтобы справиться с этим. Как она ненавидела своего нового мужа в первый год их жизни вместе. Она терпеть его не могла еще в школе, когда он был заносчивым, высокомерным и эгоистичным мерзавцем, вечно издевавшимся над ней, будто знал, что она его будущая жена. Но вскоре после рождения Драко их отношения стали налаживаться. Они становились все ближе и ближе, пока однажды не поняли, что вот они вместе и так должно быть всегда. Нарцисса поняла, что Люциус единственный, кто по-настоящему дорог ей, что она любит его и никогда не отпустит… Но главным все же было то, что ее мнение никого не интересовало, и она изредка спрашивала себя: а что, если бы все вышло наоборот?.. Поэтому для нее важно было, чтобы сын имел право выбора… свободу…

– Нарцисса, мне пора идти. Собрание…
– Когда ты вернешься?
– Не знаю… может, к утру… он сейчас не особо в настроении, так что… Застанешь Драко – передай ему, что я жду его после завтрака к разговору… трезвым!
– Конечно! Будь осторожен, любимый!
Жена крепко обняла мужа, как обнимала всегда, когда тот уходил на призыв Темного Лорда. Люциус, закрыв глаза, поцеловал ее в макушку и вышел из кабинета. Немного постояв, Нарцисса решила отправиться в Малую Гостиную и продолжить работу. Она просидела за рукоделием четыре часа и уже заканчивала узор, когда услышала грохот открывающейся входной двери и следующий за ним хохот и громкие разговоры. Она отложила пяльца и вышла в холл. Открывшаяся картина поразила женщину до глубины души, и она какое-то время стояла не в состоянии вымолвить и слова. Перед ней едва стояли на ногах и покачивались Драко и Блейз, они крепко держали один другого за плечи, стараясь не дать упасть другу и при этом используя его в качестве подстраховки. В дверь за ними медленно прошел не менее пьяный Теодор и, устало привалившись к стене, сполз на пуфик.

– Ой, мамочка… здравствуй… а мы тут… – Драко едва не падал.
– Миссис… миссис Малфой! Простите, что без приглашения… – Забини, намереваясь сделать учтивый поклон, едва не упал и выронил бутылку, которая покатилась, заливая паркет. – Ох, простите, пожалуйста! Простите меня! Я такой идиот неуклюжий!
– Расслабься, Блейз, домовики все уберут… – Драко подошел к Нотту и присел перед ним, хватаясь руками за стены. – Тео! Тео, ты меня слышишь? Очнись!
Он похлопал его по щекам, и парень медленно пришел в себя. Драко вновь поднялся и обернулся к матери…
– Что все это значит? – наконец спросила Нарцисса. Ее голосом можно было гранить алмазы. – Какого дементора вы выглядите, как портовые грузчики?
В этот момент Драко повернулся к свету, и она увидела его избитое лицо, заплывший фиолетовый глаз и рассеченные губы. Она присмотрелась к Забини и Нотту: те выглядели не лучше.

– Что с вашими лицами? С кем вы подрались? Мерлин, как ты вообще посмел уйти из дома, ни слова не сказав ни мне, ни отцу, Драко Люциус Малфой?!!
Нарцисса сошла на крик, и он раскатисто отражался от стен и окон замка. Драко меланхолично посмотрел на нее, а потом, попытавшись сгладить все беззаботным настроем, заговорил:
– Мамочка, милая, все в порядке… мы с парнями решили пройтись по Лондону…
– По Лондону?!
– Да, а там… там так весело сейчас… мы были на этом, как его… ну как его?.. Блейз, ну скажи же?
Привалившийся к стене Блейз, почти засыпавший стоя, поднял голову и пробубнил:
– Футболе…
– Да! Точно! Футбол. Это такая игра магловская. Мерлин, мама, ты такой чуши в жизни не видела! Двадцать два идиота носятся по газону и пытаются затолкать один мяч – один!! – в ворота на земле! Нет, ты представляешь?! Кошмар… мне жалко этих маглов!
– Что вы там делали?
– Болели, конечно же! За кого мы болели, Блейз?
– Я не помню названия… они… в красном были… да, в красном. Мерлин, это получается, что мы, Драко, за Гриффиндор болели? – Забини от своего открытия выпучил глаза и какое-то время тупо таращился в пол. – Какой позор! А почему мы болели именно за них?
– Ты сказал, там игроки покрасивее будут! А у той команды тебе не понравился вратарь…
– А, да! Гадкий такой! Лысый… вээ
Малфоя отчего-то тоже передернуло.

– А почему вы все избиты? – Женщина отчаянно пыталась сохранить хладнокровие и спокойствие. – Вы что, решили поиграть вместе с маглами?
– Нет, миссис Малфой! Вовсе нет. Просто у них фанаты похуже наших будут. Они там такое устроили на улицах!
– Да, а мы оказались в нужное время в нужном… ой, то есть наоборот, конечно же… – Драко понял, что несет чушь, но реабилитироваться было поздно. Мать грозно посмотрела на него.
– Хотите сказать, что специально ввязались в драку и вели себя, как последние магловские недоноски?
– Ну что вы, миссис Малфой, вовсе нет! Просто один громила обозвал вашего сына… как он тебя обозвал?..
– А как меня можно обозвать?
– Да, альбиносом, точно! – Блейз захохотал. – Ему повезло, что с ним друзья его были… иначе…
– А помнишь, как Гойл ему засветил?.. Ха-ха! Слушай, а где Гойл? И Кребба тоже нет. – Драко недоуменно огляделся, потом подошел к входной двери, вышел на улицу, и несколько минут оттуда доносились его крики, пока он звал друзей.
Забини сидел с отрешенным видом на полу, а Теодор все еще не подавал никаких признаков жизни. Вбежал смеющийся Драко.
– Блейз! Блейз, я совсем забыл, их же затолкали маглы в свою железную коробку на колесах…
– Это машина!
– Да разве она была похожа на машину?
– Блин, Малфой, не все машины выглядят как в том журнале…

В этот момент очнулся Нотт и, застонав, повернулся к Нарциссе:
– Миссис Малфой, надеюсь, вы владеете колдомедициной… мне в Мунго что-то не очень хочется…
Он оторвался от стены и, подавшись вперед, упал с пуфика на пол. На стене остался кровавый след от его головы. Женщина с ужасом в глазах подбежала к нему и упала на колени.
– Тео! Тео, Тео! – Драко, как-то отдаленно понимая, что происходит, опустился рядом. Нарцисса шептала заклятия, и рана на голове Нотта затягивалась. Блейз в этот момент вскарабкался по стене и поднялся на ноги. Затем виляющим шагом проследовал в гостиную. Женщина окончила исцеление и, подняв парня в воздух, левитировала его вслед за Забини в гостиную. Драко пошел за ней и повалился в кресло. Уложив Нотта на диван, она обернулась к другому слизеринцу: тот стоял у камина и собирался кинуть в него горсть Летучего пороха. Она подбежала к парню, отводя его руку со словами:
– Что ты собираешься делать?
– Простите, миссис Малфой, нужно сказать маме, чтобы она не волновалась за меня…

– Какой ты заботливый, Блейз! Нужно было раньше думать об этом, а сейчас иди и ляг. Я сама все сообщу твоей матери, неужели ты хочешь, чтобы она увидела тебя в таком состоянии?
– Вы чуткая женщина, миссис Малфой!.. Драко, я ведь говорил, что у тебя замечательная мать!
Тот кивнул с закрытыми глазами. Забини вновь решил проявить галантность и поцеловать руку женщины, но та выхватила ее и толчками отправила юношу на свободный диван. Нотт уже вовсю храпел, и Блейз очень скоро последовал его примеру. Нарцисса устало обвела их взглядом. Взор остановился на сыне. Как она была зла на него, но сейчас с ним бесполезно даже пытаться заговорить. Тяжело вздохнув, она прошла мимо него к выходу. По пути Драко ухватил ее за руку и, обернувшись, посмотрел на нее извиняющимся взглядом:
– Мам, прости…
Нарцисса ответила ему холодным рассерженным взором.
– Завтра поговорим! – отчеканила она и вышла из гостиной.
– Завтра так завтра, – пробубнил Драко, и его голова обессилено свесилась на грудь.

Женщина остановилась в холле и устало потерла лоб. Впервые она столкнулась с таким. Даже раньше, когда Драко ходил с Блейзом в салоны, он не позволял себе подобного. И она знала, из-за чего все это происходит. Вернее, из-за кого. Как же хотелось в этот момент разорвать на части неизвестную маглянку, которая сотворила с ее сыном подобное… Нарцисса даже не догадывалась, что этой самой маглянке сейчас приходится ничуть не лучше, чем Драко…

* * *
Гермиона брела по оживленной улице. Повсюду сновали толпы беснующихся футбольных фанатов. Изредка вспыхивали стычки, но в побоище еще не перерастали. Гермиона была так же далека от футбола, как и от квиддича, и потому не знала ни команд, игра которых только что закончилась, ни вообще в чем был смысл игры… К тому же мысли ее витали очень далеко от Лондона, не желая расставаться с человеком, который сейчас проявлял к ней такое бездушие и безразличие. Драко отсылает ее сов, уничтожает ее письма, даже не вскрывая их, не дает возможности объясниться, загоняет ее в тупик своими действиями.
На противоположном конце улицы подвыпившие парни, увешанные шарфами и другой символикой одной из футбольных команд, принялись ее окликать и звать к себе. Резкая боль ожгла спину гриффиндорки, и она резко задышала, силясь справиться с ней, на лбу выступил пот, и она стала судорожно проводить руками по спине, заламывая их, гадая, что же делать. Как она могла позабыть о татуировке. Мерлин, ведь она должна была исчезнуть еще несколько дней назад! Что же тогда происходит? Ей срочно нужно было осмотреть свою спину, и девушка принялась озираться в поисках места, где можно было бы это сделать. Взгляд наткнулся на ярко освещенный ночной клуб. Неоновая вывеска била в глаза, но Гермиона тут же направилась к нему. Боль все не проходила, а по мере того, как девушка стала углубляться внутрь помещения, разжигалась еще больше. Оглушенная ритмичными звуками, которые практически разрывали барабанные перепонки и, казалось, вибрировали внутри нее, заменяя сердце и другие органы, практически ослепшая от боли гриффиндорка, расталкивая танцующих, пробиралась в глубь зала. Она практически ввалилась внутрь туалета, и боль тут же отступила, оставив лишь неприятный осадок. Тяжело дыша, Гермиона подошла к зеркалу и посмотрела в него. Оно отразило испуганную молодую девушку. Глаза запали и выглядели неестественно черными, под ними залегли тени, бледные губы, белая кожа, растрепанные волосы, выбившиеся из наскоро заплетенной косы. Весь облик ее выражал тяжелый путь, который она прошла и который ей еще предстоит пройти. Но несмотря на то, насколько несчастной и истерзанной она выглядела, в ней было некое очарование. Казалось, назло всем, назло ему в первую очередь она выглядела еще более прелестной в своем измождении, ничто не смогло затмить ее красоты, даже реки слез, которые она пролила.

Гермиона поспешно сняла пальто, стянула шарф и бросила рядом с умывальником. Развернувшись спиной к зеркалу и глядя на себя через плечо, она стала тянуть свитер наверх, обнажая спину. Девушка застыла: татуировка не исчезла, и серебряный дракон, все так же гордо расправив крылья, скалился с ее спины. Она пребывала в шоковом состоянии и, тупо натягивая свитер на себя, увидела, как в комнату вошла пьяная женщина.
– Красивая татушка, девочка! Сколько заплатила за такую прелесть?
Гермиона тупо посмотрела на нее. Язык едва ворочался, а мысли разбегались во все закоулки мозга.
– Много…
Гриффиндорка взяла вещи и вышла из туалета. Через минуту она вновь почувствовала, что боль вернулась, и, пробравшись сквозь толпу, привалилась к барной стойке. Порывшись в кармане, она вытащила купюру и, бросив ее на стойку, скомандовала:
– Налей чего-нибудь!
Бармен обернулся и, осмотрев девушку, которая в этот момент от боли зажмурилась, взял бумажку и налил ей рюмку. Гермиона тут же одним глотком осушила ее.
– Ничего себе! Такой градус, и даже не поморщилась! Проблемы, детка? Может, я тебе сглажу их? – Пьяный парень, появившийся ниоткуда, протянул руку и прижал девушку к себе, обдав ее мерзким запахом алкоголя. В этот раз боль была нестерпимой – едва не завизжав, Гермиона вырвалась из его слабых объятий и, не видя дороги, поспешила прочь. Она неслась вперед через какие-то двери, расталкивая людей, пробираясь бесконечными коридорами, и наконец-то вырвалась на свободу, вдохнув в легкие обжигающий морозный воздух. Она была у черного хода, в грязном переулке, заставленном переполненными мусорными баками. В десяти метрах от нее проходила улица, по которой сновали люди и пьяные фанаты. Отдышавшись, Гермиона медленно потопала к выходу из проулка. Внезапно проход ей загородили четверо мужчин. Они проходили мимо, но увидев, как из переулка выходит симпатичная и пьяная на вид девушка, решили притормозить. От них несло алкоголем, и Гермиона непонимающе взглянула на мужчин.

– Оп-па… глядите-ка, парни, какая нам попалась крошка, – прогнусавил один. Все еще слабо соображающая Гермиона попыталась продолжить свой путь и пройти между ними, когда другой загородил ей дорогу.
– Да уж… красотка, ничего не скажешь!
– Может, скрасишь нам горечь поражения нашей дорогой команды, а, милая? – Третий подошел к ней со спины. Гермиона начала соображать, что крупно попала и что она зажата между четырьмя громилами, которые могут сделать с ней все что угодно. К возникшему животному страху стала примешиваться боль на спине. Внезапно, желая спастись, выбраться из западни, она оттолкнула одного из мужчин и понеслась прочь, как только позволяли силы… вот только она избрала первый попавшийся путь, который завел ее еще глубже в переулок, откуда не было слышно даже гула, доносящегося из перпендикулярно шедшей улицы. Мужчины, конечно же, впав в азарт и не желая отпускать свою жертву, погнались за ней, по дороге выкрикивая угрозы и оскорбления. Один из них обхватил гриффиндорку вокруг талии, приподняв над землей, и тут она издала такой истерический крик боли, что он от неожиданности выронил ее и отступил назад. Гермионе показалось, что ее кинули в горящую лаву, настолько адской была боль; горло болело от криков, слезы лились из глаз…

– Что за хрень? – с отвращением спросил один из громил.
– А черт его знает… может, она сумасшедшая?
– Фу… я не хочу трахаться с истеричкой…
Гермиона корчилась в рыданиях на земле. Один из мужчин наклонился к ней, заглядывая в лицо, а потом присел рядом.
– Да ладно, ничего такого в этом нет… глянь, какая хорошенькая… ну что, детка, обслужишь нас по-хорошему или применять силу?..
Он протянул руку к ней, и обезумевшая Гермиона выхватила палочку. Сверкнула вспышка, и заклятие отбросило его, впечатав в стену…
– Что это было? – испуганно заозирались остальные мужчины.
– Что это она с ним сделала? Майк?! Майк, ты цел?
Дрожа от боли и ярости, Гермиона поднялась на ноги и взмахнула палочкой. Заклинание получилось невероятно сильным, и двухсотфунтовые мужчины разлетелись в стороны, словно тряпичные куклы, словно опавшие листья. Гриффиндорка стала медленно оседать на асфальт, а потом принялась отползать назад, желая, видимо, оказаться в другом месте, пока не уперлась спиной в огромный мусорный бак. Она подтянула колени к груди и зарыдала.

Через пару минут прозвучали три хлопка – в переулок трансгрессировали три министерских работника. Прозвучало чье-то «Экспеллиармус», и палочка Гермионы вылетела из ее руки. Мракоборцы осмотрелись и тут же оградили проход в переулок от маглов и их полиции. Один из них развернулся к Гермионе и подошел к ней.
– К-кто вы? – пролепетала та.
– Джейсон Детлаф, Отдел обеспечения магического правопорядка, – отчеканил тридцатилетний мужчина. – Мисс, это вы только что совершили неправомерное нарушение, использовав магию против этих… четырех маглов?
– Д-да…
– Ваше имя, будьте добры.
– Ге-Гермиона Грейнджер…
Мракоборец холодно посмотрел на нее, а затем, достав блокнот, что-то записал в нем.
– Пожалуйста, пройдемте с нами в отделение.
– Отделение?
– Да, мисс, вас ждет разбирательство по этому поводу. – Он повернулся к сотруднику: – Дэвид, собери воспоминания у маглов и передай Джеку, чтоб он скорее заканчивал с магловской полицией и свидетелями. Меняйте им всем память, и в Министерство, я провожу нарушителя.
Он вновь повернулся к Гермионе и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Она покачала головой и медленно поднялась сама.

– Сейчас мы трансгрессируем, мисс. Не думайте даже вырываться. – Его голос был холоден и резок и сильно контрастировал с его привлекательной внешностью. Он ухватил ее выше локтя, и Гермиона вновь почувствовала боль в спине, которая отступила лишь на мгновение, пока ее словно протягивали через шланг. Они трансгрессировали в холл Министерства магии. Мракоборец отпустил ее и жестом пригласил идти вперед. Атриум был пустым, только охранник сидел за столом и похрапывал лежа на газете. Идущий рядом мужчина недовольно покачал головой, но не сказал ни слова. Они зашли в лифт, и через пару минут створки с лязганьем открылись. Здесь Гермиона оказалась в совершенно ином месте. В коридоре стоял шум и гам, множество волшебников толпилось, привалившись к стенам. Кто-то озабоченно обсуждал что-то с другими магами, кто-то засыпал сидя на полу, у некоторых были следы потасовок на лицах и кулаках. Вперемешку с ними стояли мракоборцы, служащие, видимо, для охраны порядка.
Сопровождающий ее мракоборец обернулся и сказал, чтобы она подождала своей очереди. После этого он ушел в конец коридора и скрылся за стеклянной дверью. Гермиона осмотрелась: коридор был переполнен и все кресла для ожидания были заняты. В небольшом помещении толпилось не менее двадцати пяти человек, и девушка, тяжело вздохнув, прошла в другой конец и, привалившись к стене, сползла на пол. Сколько ей предстоит ожидать, пока ее вызовут для рассмотрения дела? Она устало закрыла глаза. Родители наверняка волнуются, а у нее даже нет возможности сообщить, где она и что с ней. Мобильный здесь не ловит, а чтобы пойти попросить воспользоваться совой или камином, сил не было.

Внутри нее нарастало чувство ужаса… никогда прежде она не испытывала такой боли, которая коснулась ее сегодня. И что было самым ужасным – она не могла найти разгадку этому, хотя в голове уже начали появляться смутные предположения. Даже сейчас, когда она сидела на полу в коридоре, чувство невыносимого жжения не покидало ее, и казалось, она загнана в угол… Мерлин, как же ей страшно, как она боится вновь испытать эту дикую нещадную боль… Гермиона провалилась в сон. Ей снилось, что кто-то в маске терзает хлыстом ее спину, и она жжет, болит, дико болит…
– Мисс Грейнджер! Мисс Грейнджер, проснитесь!
Девушка медленно разлепила глаза. Яркий свет ударил в лицо, и на его фоне она увидела очертания стоящей перед ней женщины, которая окликала ее по имени.
– Пожалуйста, поднимайтесь, – говорила та сухим голосом. – Вас сейчас допросит главный дежурный.
Гриффиндорка поднялась и проследовала вслед за женщиной…

* * *
– Да, сэр. Еще раз повторюсь, когда я выходила из переулка, они напали на меня, и мне пришлось защищаться. – Вот уже полчаса ее допрашивал старый, практически разваливающийся на части мракоборец. Он никак не мог уловить сути ее рассказа, и она мечтала, чтобы пришел кто-то другой и снял с нее показания.
– Но почему вы не позвали на помощь? – Этот вопрос он задавал уже в четвертый раз, если она не сбилась со счета.
– Сэр, я же…
В дверь постучали, и вошел Джейсон Детлаф – мракоборец, который доставил ее сюда.
– Сэр, я проверил воспоминания всех потерпевших маглов, они совпадают с рассказом мисс Грейнджер. Это первое правонарушение, замеченное за ней, так что я думаю, ее можно отпустить.
– А, Джейсон, здравствуй, как мама? – весело проговорил старик, словно даже не слышал отчета подчиненного. Гермиона недоуменно посмотрела сначала на него, потом на Детлафа, и вопросительно пожала плечами.
– Идите, мисс Грейнджер. Я все улажу. Пожалуйста, впредь не бродите по таким местам в одиночку. – Он протянул девушке ее палочку и указал жестом на дверь.
– Спасибо, сэр. Прощайте.
– Прощайте, мисс.

Гермиона вышла за дверь. Как легко все уладилось, хотя и пришлось без толку просидеть так долго в кабинете этого чокнутого мракоборца. В коридоре она столкнулась с женщиной, которая разбудила ее. В голове возник вопрос, как добраться домой.
– Простите. Скажите, я могу воспользоваться камином, чтобы добраться домой?
– Конечно, в атриуме.
– Да, но мой камин не подключен к сети.
– О! Тогда вам нужно на шестой уровень, в Отдел магического транспорта. Там есть специальный камин.
– Спасибо.
– Да, пожалуйста.
Гермиона вошла в лифт и через минуту была на шестом уровне. Пройдя коридором, она увидела дверь, табличка на которой гласила «Руководящий центр Сети летучего пороха». Постучав, гриффиндорка вошла в комнату, которая выглядела словно комната для ожидания. В ней стояло несколько диванов и кресел, а из нее куда-то вели другие двери. В дальней стене был огромный камин, а возле него сидела девушка и что-то вычитывала в журнале. Когда Гермиона зашла, она подняла на нее взгляд и холодно поинтересовалась, что ей нужно. Гермиона ответила, что хотела бы воспользоваться камином, чтобы добраться домой. Когда девушка узнала, что пункт назначения не связан сетью, встала и что-то подкрутила на узорчатой каминной полке. Затем дала гриффиндорке горсть пороха и безразлично уселась обратно в кресло, вновь погружаясь в журнал.

– Просто сказать адрес?
– Да, – донеслось из-за журнала.
Гермиона кинула порох в огонь, он стал зеленым, и она вошла в него. Четко произнеся адрес своего дома, она почувствовала, как ее завертело волчком, перенося в другое место. Она зажмурилась, а через мгновенье почувствовала, как вывалилась из камина и упала на колени. Открыв глаза, Гермиона увидела, что оказалась дома. На нее заплаканными глазами смотрела с дивана мать. Внезапно девушке стало так больно, так одиноко и удушающе мерзко, что она подлетела к маме и кинулась к ней в объятия, заливая ее слезами.
– Мама… мамочка! Мама, как же мне плохо…
Миссис Грейнджер крепко обняла дочь и принялась гладить ее по голове, утешая, хотя у самой текли слезы по щекам.
– Доченька. Девочка моя, скажи, что произошло… мы так волновались за тебя. Все каникулы ты словно призрак… что произошло, скажи мне! Милая моя.
– Ох, мама, я так люблю его! Так люблю, а ему плевать на все, плевать, что я тут дохну без него… он даже слушать ничего не хочет…
– Ох, господи, вот в чем дело. Так забудь его! Выбрось из головы, раз он не понимает и не ценит твоей любви…
– Ты не понимаешь! Я виновата, – Гермиона глотала слезы, утыкаясь матери в плечо. – Я так виновата перед ним! Я предала его, подставила… я поступила с ним очень мерзко… мама, я так хочу извиниться, но он отвергает все попытки…
– Ох ты, господи. Солнышко мое, все будет хорошо. Я уверена, все будет хорошо. Терпи, жди, старайся… а не выйдет, значит, он полный придурок!

Дверь в гостиную отворилась, и в проеме показался отец Гермионы. Миссис Грейнджер замахала на мужчину свободной рукой, отправляя его обратно. Тот покорно понимающе кивнул и закрыл дверь с другой стороны. Еще несколько минут мать успокаивала дочь. Сердце разрывалось от сочувствия к девочке, но что она могла поделать? Упокоившись, Гермиона оторвалась от матери и, икая, поблагодарила ее. Затем встала и отправилась в свою комнату…
Миссис Грейнджер сидела и смотрела на закрывшуюся дверь. Как много она упустила, растя дочь. Как мало она ее понимала и как мало была с ней вместе. Все работа, работа, а о дочери даже позаботиться бывало некогда. Вот и сейчас Гермиона страдает от, видимо, неразделенной любви, а она, мать, даже не знает, как приободрить ее. Она знала, что не заслужила даже этого искреннего порыва в попытке обрести утешение и сочувствие. Она отвратительная мать… Как она хотела бы изменить все. И как бы она хотела, чтобы ее дочь была совсем другой для своих детей: заботливой, нежной, участливой, всегда была с ними… Возможно, миссис Грейнджер была бы хорошей бабушкой, понимая свои ошибки и стараясь избежать их в будущем. Но как же было больно от того, что она упустила шанс стать лучшей матерью для своей дочери…