В прозрачном, хрустком от охлаждающих чар министерском воздухе лицо Гарри казалось особенно усталым. Хотя большинство заметили бы лишь печать серьезности и озабоченности судьбами мира на лице того, кто по-прежнему оставался Избранным, хотя жизнь изменилась до неузнаваемости. Но Гермиона отчетливо осознавала, что это именно усталость — усталость в родных зелёных глазах и на знакомых острых скулах. А Министр всё говорил и говорил, за окнами благоухало наколдованное лето, галстук душил, и Гермиона поправляла его куда чаще, чем дозволено в приличном обществе.

Молодые герои войны сидели на разных концах стола, отделённые друг от друга серыми мантиями виднейших представителей Совета. Рон практически был незаметен рядом с Биллом Уизли, выступавшим от имени Гринготтса, и своим отцом, который, как ни странно, улыбался куда меньше, чем во времена Ордена. Впрочем, последнее было странным лишь на первый взгляд — мир сильно изменился со времён Гражданской войны. Гермиона снова потянулась за кубком с водой — во рту было кисло и сухо.

Слово предоставили Гарри. Министр Скримджер цепко следил своими желтоватыми глазами за Поттером, пока тот говорил. Конечно, Министр всегда был внимательным и очень прислушивался к юным победителям Тёмного Лорда. А ещё Министр заботился о нации. Так хорошо заботился... Гермиона сглотнула и, стараясь не выдать своей поспешности, перевела взгляд на бумаги, лежащие перед ней, — легилименцию никто не отменял.

— Благодарю, мистер Поттер, за представление Совету столь нестандартных идей, — простая тёмная мантия подчёркивала землистый цвет лица уже немолодого Министра, а его движения были обманчиво неспешны. — Господа, кто-нибудь желает высказаться касательно предложений мистера Поттера?

Повисло неловкое молчание. Гермиона позволила себе внутренне усмехнуться: победили они Тёмного Лорда или нет — неважно. Они — всего лишь дети, подростки с мечами, так удачно кинувшиеся грудью на амбразуры. Но, конечно, этим детям не место на троне, им не пробиться сквозь густой туман речей чиновников, сквозь слизь интриг, зачатых задолго до рождения героев.

— Если позволите, — этот натужный голос вызвал лишь чувство лёгкой тошноты, — господин Министр, я скажу пару слов?

Перси Уизли, ты был так искренен в Последней Битве, смерть Фреда оглушила тебя, но жизнь продолжается, не так ли? Надо жить и делать карьеру. А Министр всегда рад поддержке героев войны, напоминая тем самым, что он тоже боролся за Министерство и оставил его Волдеморту только потому, что пал без сознания и был вынесен в укрытие верными соратниками. Скримджер сражался в подполье. Правда, не так, как подростки по лесам. Правда, он не шёл умирать, как Гарри, но ведь не всем же быть Избранными. Руфус действительно сражался, просто чуть более осмотрительно. А впрочем, возможно, всё дело в возрасте — молодые легче кидаются навстречу смерти, наверное, потому что не верят в неё до конца.

Гермиона незаметно потёрла шрам на руке, оставленный Беллатриссой Лестрейндж.

— Таким образом, мы должны признать, что в условиях политической, экономической ситуации в Магической Британии, а также с учетом состояния преступности на сегодняшний день, данные реформы не только невозможны, но и причинят больше вреда, чем пользы.

«Отлично, Перси! — мысленно поаплодировала Гермиона, — Выше Ожидаемого тебе за экзамен на роль исполнительного дундука в мантии члена Совета». Совета в обновленном, «более молодом и прогрессивном» составе (как подчёркивал Скримджер). Он поднялся и негромко сказал:

— Проект мистера Поттера только отражает, как все мы жаждем перемен во имя светлого будущего, и возможно, вы, мистер Персиваль Уизли...

На этих словах усевшийся было Перси поспешно подскочил, словно кто-то подложил ему на стул раскаленную сковороду, и отвесил поклон Министру.

— ... с некоторым консерватизмом смотрите на предложения мистера Поттера, — как ни в чём не бывало продолжал Скримджер, — некоторые идеи очень здравы. Правда, их реализация... не совсем продумана. Если позволите совет, мистер Поттер, вы вполне можете обсудить свой проект с господином Ноттом. Уверен, он, как глава Отдела магического правопорядка и без сомнения один из опытнейших сотрудников, поможет вам скорректировать его должным образом.

Лёгкая улыбка Министра так и просилась на агитационный плакат. А глава названного отдела величественно кивнул. Его брат был осужден на пожизненный срок за деятельность Упивающегося смертью, а сам господин Нотт, став главою старинного Рода, получил руководящую должность и пристальное внимание Министра.

Гарри резко встал, отчего его волосы, уложенные в непривычно аккуратную прическу, непокорно взметнулись. Но герой только сощурился, едва заметно усмехнулся и тихим голосом сказал:

— Благодарю за совет, господин Министр. Уверен: мистер Нотт с его опытом непременно разъяснит мне тонкие моменты в сфере борьбы с преступностью, ведь он столько лет работает в Министерстве и знает их, так сказать, изнутри...

Нотт невольно дёрнулся, но вежливая улыбка так и не сошла с губ Министра:

— Уверен, что вы поладите, ведь все мы трудимся на благо нации. А теперь обсудим вопросы, касающиеся включения в список Запрещенных некоторых новых зелий.

Гермиона только снова поправила галстук. Она и сама понимала, что с ней творится что-то неладное: она прослушала половину речи Перси, конечно, ничего нового — всё тот же «прогресс ради прогресса поощрять не следует... необходимо равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традицией и новаторством...[1]», но сам факт. И сейчас опять заставляет себя с невероятным трудом вслушиваться в слова Министра. Может, потому, что нельзя ничего изменить? Они лишь картонки с орденами, шрамами. Картонки, получившие серые мантии членов Совета и невидимый кляп в рот.

Гермиона вдруг осознала, что пялится на Гарри, чьё лицо было на удивление спокойно, хотя только что снова отклонили его проект реформы Аврората, на который он потратил столько сил. Но друг лишь внимательно слушал речи докладчиков, распрямив свои широкие плечи, обтянутые ненавистной пылью этих бесполезных серых мантий.


— А вы, мисс Грейнджер, наверное, торопитесь в университет? — дружелюбно спрашивает Скримджер.

Гермиона тихо смеется про себя — Министр сам контролирует бывшее Золотое Трио, не доверяет своим шавкам. Впрочем, Рон так прижат обязательствами перед своей семьёю — не вырваться. В этом плане ей и Гарри проще.

— Мне дали дополнительный выходной, — как можно любезнее отзывается Гермиона.

— Не иначе, как за прекрасные результаты в учёбе? — Скримджер по-отечески касается её плеча. — И вы, конечно, приехали к своим друзьям. Что же, думаю, мистер Поттер ещё не успел вам рассказать о вечеринке для одарённой молодежи, а впрочем, молчу, молчу — негоже старику лезть в ваши дела, — Министр обезоруживающе поднимает вверх ладони.

Они раскланиваются. Гарри берёт её за руку — по телу неожиданно прокатывается волною приятная тёплая дрожь. Хотя, наверное, всё дело в том, что это первый дружеский жест, в котором она уверена — ведь уже два года она ищет в каждом новом знакомом провокатора, а в каждом поклоннике — шпиона. Два долгих года после войны...

— Вечеринка действительно обещает быть потрясающей. Будут все наши друзья, — негромко говорит Гарри. Сейчас его голос ненамного теплее, чем в разговоре с Министром.

Дьявол! Мордредов дьявол! Их никогда не оставят в покое. Сейчас Гермиона согласилась бы даже на сероватую обывательскую жизнь с кучей проблем, порожденных пошатнувшейся экономикой в период гражданской войны. Тогда она хотя была бы уверена, что ей не заглядывают в постель и в мозги, как в этом роскошном номере отеля, забронированном специально для героев.

— Идём? — спрашивает Гарри и обеспокоенно заглядывает ей в глаза.

Она уже и успела забыть, насколько он выше её. Она утыкается носом в его плечо:

— Пойдём.

От Гарри пахнет немного табаком и кисловатой терпкостью граната. На несколько секунд становится спокойно, словно ничего и не было, словно ничего и нет — словно в этом мире существует только запах граната.


Гермиона отстраненно выбирает между двумя мантиями, они одинаково роскошны и одинаково не нужны. В номере до противности свежо, и блестит столовым серебром накрытый столик, на случай, если гостья решит перекусить до вечеринки. Гермиона смотрит на себя в зеркало. Общее впечатление от полуобнажённой девушки в дорогом белье портит косой шрам от левой груди и почти до бедра — недобитые Упивающиеся в прошлом году проклятьем зацепили.Свести так и не удалось, хорошо хоть жива осталась. Гермиона кривит губы в злой усмешке — отражение ухмыляется в ответ.

Потом резко решает никуда не идти и с силой швыряет туфли в стену — пусть все считают, что у героини приступ звёздной болезни. Нет сил улыбаться, нет сил говорить о ерунде. Нет сил постоянно держать щит против легилименции — и как только Снейпу удалось за столько лет не сойти с ума? А потом она вдруг вспоминает Гарри — как же он здесь постоянно? В этом вечном окружении, в нескончаемой осаде. Гермиона рассеянно проводит пальцами по ключице, потом подносит их к лицу — пахнут гранатом.

Так всё! Надо, наконец, переспать с этим Фрэнком, который полгода ходит за ней, ибо мысли о друге, о её Гарри, в таком контексте — это уже, уважаемая, недотрах обыкновенный. Мгновенно она вспоминает смеющиеся зелёные глаза, теперь эти солнечные искры скачут в них всё реже. «Твой обручённый друг, Гермиона!» — напоминает она сама себе. Грейнджер ещё не видела Джинни, ведь та в отличие от Трио в Совет не входит. Но на вечеринке младшая Уизли, конечно, будет.

— Пир во время чумы, — шипит Гермиона, со вздохом призывает Акцио туфли и чинит сломавшийся от непочтительного обращения каблук. Надо идти.

Взгляд падает на дальнюю полку шкафа, Гермиона неожиданно ухмыляется — кажется, она подобрала для этого балагана подходящий наряд.


Танцует Гарри также ужасно, как и на четвёртом курсе — Гермиона ностальгически улыбается.

— Ты выглядишь очень мило, — бормочет он, отслеживая цепким взглядом гостей.

Гермиона чувствует, как напряжены его мышцы.

— Надо же, к двадцати годам ты, наконец, научился говорить комплименты девушкам, — она смеётся, запрокинув голову.

Что толку отслеживать — плюнь и попадёшь в соглядатая. А потом ловит внимательный взгляд друга на себе.

— Я тоже в списке подозреваемых? — шепчет она ему в ухо.

Пусть их уж лучше принимают за любовников — им не привыкать. Вот только сладкий и томительный жар от этих рациональных мыслей не проходит, зато гранатовый запах такой вкусный, такой яркий. Хватка Гарри становится почти болезненной, Гермиона буквально вжата в его тело. От этого крыша улетает ещё быстрее, напоминая о том, что, сколько бы войны и политики в них не вливали, молодость играет на своём поле. Гермиона старательно прячет от друга взгляд, боясь, что он поймёт.

Потом вечеринка стремительно захватывает густой парк. «Что же, некая иллюзия свободы им не помешает», — так думает Грейнджер. Министр видимо думает также. Парочки прячутся по кустам. Гермиона пьёт с Джинни мартини — совершенно мерзко-приторный мартини. Гермиона после некоторых уговоров покорно позирует для фотографий Деннису Криви. Гермиона сжимает в руке бокал с Кровавой Мери, подсунутый Гарри.

— Роскошная мантия, — щебечет Лаванда Браун, — вишнёвый обычно носят дамы постарше, но тебе идёт.

— Спасибо, — хмыкает Гермиона, ей неожиданно становится дико смешно.

А вечеринка всё сильнее расползается по парку. Грейнджер тоже ныряет в спасительную глубокую тишину дальнего уголка, где пахнет хвоей и дорожки хоть немного не такие ровные.

Гарри появляется неожиданно, Гермиона едва успевает выхватить палочку.

— Отличная реакция. У нас бы курсантам в школе авроров такую, — улыбается Поттер.

— У них же не было нашей полевой практики.

Кажется, в глазах Гарри прыгают солнечные искорки, но возможно это просто обман зрения в густых сумерках. Поттер делает едва уловимый взмах волшебной палочкой и хватает Гермиону за руку:

— А теперь быстро сматываемся!


Они бегут по влажной земле, ветер со свистом стегает по лицам своими прохладными и острыми плетьми. Горячая ладонь Гарри сжимает пальцы Гермионы почти до боли. Он всё тянет её вперёд и она, бежит, задыхаясь от счастья и вседозволенности, пусть и минутной.

— Быстрее!

Они слаженно, как и два года назад наводят защитные чары, и снова бегут.

— Сюда!

Гарри потягивается, залезая на какие-то поручни, пахнущие сырым и ржавым металлом, а потом поднимает туда и Гермиону. Она пытается отдышаться. А Гарри смеется, неожиданно искренне и громко, совсем как прежде:

— Ты что мантию в парке оставила?

— Не бежать же в ней.

— Правильно выбираешь наряды.

— А то, — Гермиона потягивается, всё-таки она не зря надела под парадную мантию джинсы и свитер — свою верную униформу со времён скитаний по лесам — как чувствовала.

— Как чувствовала, — неожиданно повторяет её мысли Гарри и притягивает её к себе.

Они так и сидят в обнимку.

— Где мы? — глухо спрашивает Гермиона, чтобы хоть как-то отвлечься от его тепла, от умопомрачительного запаха, от растрепанных мягких волос и шершавых губ, которые словно вырезал какой-то очень искусный скульптор.

— На магловском мосту.

— Красиво, — Гермиона запрокидывает голову, разглядывая звёзды.

Пусть любоваться ночным небом — это банально, вот только оно от этого не становится менее прекрасным, как и внезапно осознанная любовь к другу детства не становится меньше.

— Мы рискуем.

— Больше, чем когда пытаемся вякать в Совете, — пожимает плечами Гарри.

Он в одной футболке, но ему, похоже, не холодно.

— Зачем мы здесь? — Гермиона пытается разглядеть его глаза за поблескивающими стёклами очков.

— Покатаемся на трамвае. Будем пить из одной бутылки дешёвое вино. И горланить песни в духе старого рока, — смеётся Гарри. — А ещё за этим.

Его губы намного лучше, чем она могла себе вообразить во всех своих мечтах: от воздушно-возвышенных до вполне конкретно-сексуальных.

— Ты понимаешь, что делаешь? — Гермиона словно слышит свой далекий, задыхающийся голос, когда они отрываются друг от друга.

— Вполне. А ты?

Она ёрзает на его жёстких коленях. Кожа под его футболкой обжигает пальцы, а взгляд шалых глаз заставляет лихорадочно, в предвкушении, облизывать губы.

— Не знаю... Джинни?

— Я разорвал помолвку. А это что-то меняет? — сейчас у Гарри совсем не открытый взгляд, скорее какой-то тяжёлый.

— Наверное... нет, — Гермиона почти истерично смеётся, осознавая, что она говорит правду.

Чувствует, как из трещинки в губе сочится живой и злобный вкус сладкого металла — вкус крови. А от запаха граната она вдруг понимает, что правильно делала, что ждала Гарри... Потому что воевать и заниматься любовью она может только с ним.


После очищающих чар свитер неприятно колет чувствительную кожу. Где-то вдалеке грохочет поезд и темнеет чёрной глыбой завод. За поворотом бледно мерцает светофор.

— Трамвай! — кричит Гарри куда-то в ветер.

Они бегут, но не успевают — железный и рогатый трамвай ускользает. И они идут по рельсам следом.

— Твой проект, — Гермиона сжимает его руку.

— А что проект? — пожимает плечами Гарри. — Его можно принять только насильно — переворотом.

— Это не война с Волдемортом, это всего лишь разборки власть предержащих — тут нация не поднимется, — тихо говорит Гермиона.

— А тогда они прямо поднялись, — зло отвечает Поттер и прижимает её к себе.

— И что делать? — это Грейнджер шепчет ему в губы, чувствуя, как скользит его ладонь по её спине.

— Это ты же у нас всегда была мозгом команды, — мягко улыбается Гарри.

Гермиона пытается что-то придумать, но мысли рассыпаются мелкой крупой. И точно знает она лишь одно — теперь они не расстанутся. Светофор злорадно подмигивает.

— Что нам делать, Гарри? — тихо, как потерявшийся ребёнок, снова спрашивает Гермиона.

— Я думаю, сначала нам надо дойти как минимум вон до того поворота.

______________________________________________________________________________________
[1] Цитата из речи Долорес Амбридж на пиру в начале пятого курса Гарри. Взята из книги «Орден Феникса» в переводе издательства «Росмэн».