Это был один из тех дней, которые по каким-то причинам въедаются в память. Они не запоминаются так же, как судьбоносные события, которые ты прокручиваешь в голове, когда не можешь уснуть или начинаешь копаться в своем прошлом. Они тенью сидят где-то внутри и ждут своего часа. Всплывают на поверхность, когда их не ждешь. До этого такие темные, они становятся яркими картинками, рисуются подобно радуге, которая мостиком служит в мир прошлого.

Гермиона помнила тот понедельник в мельчайших деталях. Каждое свое движение, каждую свою мысль. Даже лица случайных прохожих казались фотографично запечатленными в ее памяти. Но еще ярче она помнила эмоции, которые бурлили в ней в тот день.

Тогда, закусив губу и нервно подергивая ногой, Гермиона внимательно всматривалась в уже расплывающиеся перед глазами строчки. Очередной акт, фиксирующий открывшееся недавно пророчество. Казалось бы, сколько таких уже было на ее счету – в том числе и за пару часов кропотливой работы, – но это, последнее, давалось ей особенно трудно. День прошел не лучшим образом, и теперь она чувствовала себя разбитой.

Незадавшийся с первых мгновений понедельник, к которым обычно Гермиона относилась нейтрально, вдруг раскрыл ей глаза, показав, почему большинство так ненавидит начало рабочей недели. Она проснулась усталая, донельзя измотанная ночными снами. Приоткрытое окно не остужало пылающие щеки, которыми она терлась о слишком, как ей казалось, жесткую наволочку, зато ноги были ледяными. То откидывая одеяло в сторону, то вновь кутаясь в него как в кокон, она ворочалась почти до самого рассвета. А когда в первых лучах солнца смогла забыться тревожным сном, то провалилась в странную яму, полную военных воспоминаний. Проще говоря: выспаться не удалось.

И будто мало было самого факта плохого сна – она еще умудрилась проснуться позже почти на сорок минут, которые оставили ей вполовину меньше времени на сборы и завтрак. Потому встала Гермиона уже полная злости и чувствовала раздражение абсолютно ко всему. Наскоро умывшись и собрав непослушные волосы в неаккуратный хвост, она залила в себя чашку горячего чая и, разумеется, обожгла при этом язык и нёбо. А спеша на работу, умудрилась упасть: обходя на узком тротуаре остановившуюся передохнуть старушку с ходунками, она, неся в двух руках тяжелые сумки с документами, которые забрала на выходные домой, оступилась, слетев с бордюра на и так вывихнутую ранее утром во время сборов ногу. И хотя бедная женщина не была виновата ни в ободранной до кровавых следов коленке, ни в своей болезни, из-за которой ходила с помощью опоры, Гермиона мысленно ощетинилась на брошенное с испугом «ох» и на то, что встала старушка аккурат по центру дорожки, а не по правому краю, как полагается. Подавив однако все ядовитые слова, она, даже не взглянув на переживающую виновницу своего падения, поднялась на дрожащие ноги и, через зубы шипя от боли и прихрамывая на правую сторону, продолжила путь к аппарационному пункту.

Дальше – больше. На работе ей досталось от начальства: Бродерик Боуд вызвал ее к себе и, не стесняясь своего громкого голоса, не смущаясь сидящего напротив него Нотта, отчитал ее как школьницу за неопрятный внешний вид и пятиминутное опоздание. Едва сдерживая слезы обиды и злости, Гермиона, заламывая пальцы и переминаясь с ноги на ногу, смотрела в пол, сверля в нем дыру, в которую смогла бы провалиться, и изо всех сил сдерживала слова оправдания, стараясь не начать перечить боссу. Наконец, закончив с нравоучениями, Боуд выставил ее за дверь под насмешливые взгляды Теодора.

Красная как рак и в край задерганная, Гермиона ворвалась в общий зал, чтобы присоединиться к команде, которой было поручено изучение нового пророчества. С помощью заклинаний удалось починить порванную юбку и очистить ее от грязи, но саднящая коленка залечиваться не спешила, хотя с момента, как она выпила зелье, прошло уже больше четверти часа. От каждого шага кожа на коленке то сморщивалась, то натягивалась, и свежая рана не успевала затянуться, из-за чего и кровоточила, а пока та сочилась красной влагой, исцеление было невозможно. Поэтому Гермиона поспешила поскорее сесть за работу, чтобы забыться в знакомой атмосфере и перестать тревожить зудящее место.

Но уже через несколько часов голова начала раскалываться пополам, и Гермионе казалось, что по ней хорошенько прошлись палкой – она ощущала себя как вибрирующий от удара колокол. Звон в ушах стоял такой, что сосредоточиться было невозможно, а внимательность в порученной ее команде работе – необходимость номер один. И вот, в довершение к общей скверности ситуации, она пропустила обед, решив лишний раз не искушать судьбу, а застывшим взглядом сверлила одну и ту же страницу уже которую минуту.

Потерев виски указательными пальцами и прикрыв глаза, она тихо простонала, прикидывая в уме, когда же закончится этот неудачный день. Не глядя, она потянулась рукой влево, чтобы нащупать стакан с холодной водой, как вдруг наткнулась на разгоряченную мужскую ладонь. Она и забыла о сидящем рядом Малфое. Испугано отдернув пальцы, она округлившимися глазами трезво – словно и не было той измученности, что преследовала ее с самого утра – уставилась на оторвавшегося от бумаг Драко. В ней все перевернулась от случайного касания, и мозг снова заработал, отбросив в сторону усталость и раздражение, а на их место вышло странное предвкушение. Малфой смотрел на нее с любопытством и в ответ на ее молчание привычным жестом выгнул бровь – как бы спрашивая, почему она его лапает.

Напомнив себе, кто она и кто перед ней, Гермиона тряхнула головой, сбрасывая наваждение от чарующе глубоких серых глаз. Она и не замечала, какой шторм бурлит в его омутах – раньше глаза Малфоя казались стальными, почти прозрачными, уродующими и без того бледное лицо. А теперь они виделись ей гармоничным дополнением к светлым волосам и природному аристократическому цвету кожи.

Отведя взгляд, она сделала вид, что полностью поглощена работой, а этот недоразумение – случайность, на которой она даже не заострила внимания. На самом же деле, краем глаза она внимательно следила за эмоциями на лице Малфоя. Левую кисть чуть потряхивало, а место соприкосновение с его ладонью горело, требуя вернуться на несколько сантиметров в сторону, туда, где на тонкой, но сильной руке поблескивал перстень с семейным гербом.

Когда морок не пропал, а сосредоточенность и вовсе помахала ручкой, Гермиона вздохнула и, захлопнув папку с документами, подорвалась с места и выбежала из зала. На выходе она больно ударилась плечом о косяк, отчего ее отбросило в сторону. И этот день еще мог бы быть сносным, если бы она не врезалась от неловкого движения в Грегори Гойла, выбив из рук того целую кипу рассортированных бумаг. Слишком много слизернцев для одного дня, рассеянно подумала Гермиона, а вслух начала бормотать извинения и собирать бумаги, которые из-за нее рассыпал бывший сокурсник.

Высокий упитанный Грег, как его называли друзья, после войны не смог отделаться от черного клейма на «руке семьи» столь же просто, как те же Малфои. Люциус, ввиду «изгнания» Темным лордом из доверенного круга, в боевых действиях не участвовал, Нарциссу лично защитил на суде Гарри, поделившись историей о том, как она солгала Волан-де-Морту и тем самым спасла ему жизнь, а Драко оправдали, посудив, что для и так переполненного Азкабана его проступков не хватает. Вся семья отделалась наложением ограничивающего перемещение за пределы страны заклинания, арестом бо́льшей части имущества и публичным порицанием. Однако Драко смог устроиться на хорошее место в Министерстве Магии, попав в одну команду с Гермионой – Отдел тайн высоко ценился среди прочих департаментов, а потому жаловаться ему не приходилось. Чего не скажешь о Грегори, чья семья пострадала после войны куда сильнее.

Старший Гойл, как один из самых ярых последователей Волан-де-Морта, отбывал срок в высоких стенах волшебной тюрьмы, а мать Грега покончила с собой, не вынеся позорного проигрыша темной стороны. Сам же Гойл подвергся довольно жесткому прессингу и в итоге остался один на один с поствоенным миром. Учитывая, что новое правительство никаких средств для жизни Грегу не оставило, забрав семейное поместье и прочую недвижимость, ему пришлось переехать в прогнившую комнатку в небольшой гостинице над Дырявым котлом. С работой тоже было туго, но помочь Грегу возможным не представлялось, хотя его причастность к рядам Пожирателей доказана не была. Отсутствие метки на его левом предплечье тоже не стало спасением – репутация родителей была сильней, как и вырисованный на руке Гойла-старшего череп со змеей. Поэтому, когда Грегу подвернулась вакансия работника архива, он сразу же согласился и теперь разносил бумаги между отделами, сортировал поступающую на нижние этажи хранилища тонну макулатуры и занимался прочей канцелярщиной. Хотя стоило отдать ему должное: работал он исправно и не строил даже кислых мин, встречая бывших «врагов» в коридорах Министерства.

Поэтому Гермиона испытала острое чувство сожаления и стыда, когда увидела раздосадованное лицо бывшего сокурсника. Помогая ему раскладывать бумаги, она все так же бубнила слова о том, как ей жаль, в то время как Грег отмахивался от нее, продолжая ошалело смотреть на возникшую только что проблему в лице огромной кучи спутанной документации.

Молча ругаясь и со всей силы сжимая челюсти так, что даже зубы скрипели, Гермиона кое-как сложила листки и передала их расстроенному Гойлу.

— Прости, я не хотела… — предприняла она еще одну попытку, не в силах смириться с молчанием Грега.

— Угу, — таки промямлил тот, обходя неуклюжую коллегу и бредя дальше по своим делам.

Смотря вслед сгорбленной спине, Гермиона не могла сдержать сбежавшей по щеке слезы. И, казалось бы, ничего сверхъестественного не случилось – просто неудачный день, но так разом навалившиеся проблемы по всем фронтам выбили ее из колеи. И рухнула тщательно выстраиваемая годами выдержка…

Упрямо утерев влажную дорожку, она поспешила сбежать подальше от места столкновения, стараясь не оборачиваться назад, чтобы проверить, смотрят ли ей в спину глаза цвета хмурого неба. По какой-то странной причине она боялась увидеть в них осуждение: теплых чувств между ней и Грегом (или Малфоем) или между ее и его факультетами никогда не было. Он – чистокровный аристократ, она – рожденная магглами волшебница – ненависть меж ними была заложена от рождения, прописанная в их судьбах веяниями прошлых лет, она просто не могла не проявиться. И она дала о себе знать буквально в самом начале их знакомства, когда Гермиона встала на сторону Гарри Поттера, а Грег пошел по стопам родителей, став истинным слизеринцем. Мало того, он был в «свите» Драко Малфоя, и на тот момент их дружба казалась взаимовыгодными отношениями, но много позже, когда Винсент Крэбб, лучший друг Гойла, заживо сгорел в Выручай-комнате, у него осталась поддержка только в лице светловолосого сокурсника.

И Гермиона почему-то искренне не желала выглядеть в их глазах насмехающимся победителем, коих было предостаточно и в Министерстве, и за его пределами. После того как прошли первые дни с момента окончания битвы за Хогвартс, наполненные скорбью и трагическими прощаниями с ушедшими в лучший мир, полились новые кровавые реки. Желающих отмщения виновникам войны нашлось немало – направо и налево носящие траур волшебники искали пути возмездия за усопших друзей и родных. Даже если ты просто носил галстук Слизерина и при этом не участвовал в войне, тебе все равно лучше было не появляться в те месяцы в людных местах. Массовые беспорядки, самовольные избиения, личные вендетты – неожиданно проснувшаяся в противниках насильственной политики Волан-де-Морта жажда крови пугала еще долгое время до урегулирования новых порядков. Назначенный обществом после войны Министр Магии издал ряд новых указов, запрещающих всяческие самочинные карательные операции, а Мракоборческий центр установил дополнительные смены и открыл отдел отслеживания подобных инцидентов, с которого, к слову, начал карьеру Гарри. Позднее он перевелся в отдел расследований, который занимался в том числе и поимкой беглых Пожирателей, и по сей день строил карьеру именно там, отстаивая свое имя и лишний раз своей работой извиняясь за то, что стал косвенной причиной разгоревшейся некогда войны.

Вспоминать те дни были страшно, учитывая, что многие из самочинств случались прямо на ее глазах, так что Гермиона никак не хотела ассоциироваться с той частью волшебников, которая ополчилась на проигравшую сторону с не меньшей жестокостью, чем была присуща последователям Темного лорда. Она всячески старалась показать свою терпимость и толерантность, помогала гордым сокурсникам, выбравшим сторону Пожирателей, которые всячески отворачивались от протянутой руки, но все же спустя время принимали ее поддержку, а потому к таким случайным столкновениям относилась Гермиона крайне осторожно.

После, когда она вспоминала ту ситуацию, все ее надуманные мысли виделись сущей глупостью. И отстраненность Грега уже не представлялась такой холодной и не ассоциировалась с негативным отношением. И еще позднее, когда он в шутку отдернул от нее Драко, подхватив того со спины под ребра, тем самым не давая ей надеть кольцо на его палец, она увидела в нем ту непосредственность, которую он долгие годы скрывал под маской прожжённого отморозка, который только и мог что поддакивать более умным товарищам. И она всей душой прониклась к нему, радуясь, что у ее мужа даже в те темные времена был друг, с которым он мог разделить все лучшее и худшее. Но еще больше ей нравилось, что Грег частенько принимал ее сторону в их с Драко конфликтах, хотя чаще делал он это ради шутки и чтобы позлить своего друга.

И кто бы мог подумать, что кажущийся слегка узколобым и абсолютно бесхребетным паренек, каким она помнила его со школьной скамьи, спустя годы станет душой компании. И хотя за спиной у него была целая драма – начинающаяся жестоким отцом, отбывающим срок в волшебной тюрьме, и матерью, которую он нашел в петле, и заканчивая поглощенным языками адского пламени друга, – Грегори Гойл удивил многих, доказав, что светлое можно найти даже в беспросветной комнате с черными стенами. Она чувствовала напряженность, которая исходила от Грега в моменты их нахождения рядом, но всегда списывала ее на их далекое прошлое. Но теперь некоторые его действия и эмоции представлялись совсем в ином свете…

Поэтому, смотря на ожесточившиеся черты лица, видя похудевшее – даже отощавшее – тело, чуть обезумевший взгляд, Гермиона не могла заставить себя дышать ровно. Паника, охватившая ее разум, заставляла сердце биться где-то в горле, в висках стучало, а перед глазами все расплывалось. Не удержавшись на ногах, она привалилась спиной к дальней стене и съехала на пол, продолжая в неверии взирать в округлившиеся глаза Грегори Гойла.

Автор: Shantanel

Предыдущая глава || Следующая глава