ПАРАД ПЛАНЕТ

Планета одиннадцатая: возвращение на орбиту (осколок 3)



Меньше чем через полчаса Белла, которую я закутал в одеяло, как в кокон, уснула, положив голову мне на грудь и обняв одной рукой. Спала она беспокойно, ерзая по мне и вздрагивая время от времени. И чтобы не нарушить ее некрепкий сон, я лежал абсолютно неподвижно, признаков жизни во мне было не больше, чем в кровати под нами.
За окном то и дело раздавался волчий вой. Лучший друг Джейкоб тоже охранял сон Беллы. Хоть мы и были заклятыми врагами, и яростно ненавидели друг друга, но цель у нас была одна – защитить Беллу. Мы оба любили ее, и каждый из нас двоих считал, что имеет на нее больше прав, и что только он может сделать ее счастливой. Мы тянули ее каждый в свою сторону, не желая понимать, что она не может быть счастлива без одного из нас. Она любит меня и нуждается в лучшем друге. И наша вражда тяготит ее, а мысль о том, что когда-нибудь двое самых близких ей существ сойдутся в смертельной битве за нее, страшит Беллу сильнее, чем злобные угрозы Вольтури или месть Виктории.
Белла вновь зашевелилась и высвободила из-под одеяла плечо, кожа на котором мгновенно покрылась мелкими колкими мурашками. Я тут же вернул соскользнувший край одеяла на место и подтолкнул его поглубже, чтобы Белле непросто было скинуть его с себя – воздух в комнате остыл настолько, что на выдохе изо рта Беллы выбивались еле заметные облачка пара, а близкое соседство с тем, чья температура тела могла запросто поспорить с градусом замерзания воды, отнюдь не способствовала согреванию. Я покосился на стул, стоящий у подножия кровати, и свернутое на нем покрывало, прикидывая, смогу ли дотянуться до него, не побеспокоив Беллу. Ответ был очевиден: не смогу. Но моя любимая замерзала, она вздрагивала все чаще, а один раз даже выбила зубную дробь, поэтому я, не колеблясь, осторожно выбрался из-под нее и метнулся к шкафу. Вытащил с нижней полки теплый плед и накрыл им Беллу. Устраиваясь на прежнее место, я заметил на тумбе потрепанный томик книги. Она лежала обложкой вниз, но одного взгляда мне было достаточно, чтобы узнать ее. "Грозовой перевал" Бронте. Белла по-прежнему тяготела к этой странной истории о не менее странном чувстве, в котором некоторые люди - и она в том числе - сумели распознать любовь. Не задумываясь, я взял книгу в руки и принялся ее листать. Текст романа я знал наизусть, но читать его на английском мне ранее не приходилось. Впервые я наткнулся на это спорное произведение уже будучи вампиром, в самый сложный период своего существования – когда вернулся к Карлайлу и Эсме после… После того, как на время уходил от них.
Тогда я с головой окунулся в самообразование, мне нужно было заполнить чем-то избыток свободного времени, чтобы избежать одолевающих меня тяжких дум. И я ринулся изучать языки. Один за другим. Я много, очень много читал, продавцы букинистических магазинов приходили в ужас, когда я являлся к ним за новой партией книг, потому что им нечего было мне предложить – казалось, тех, что я еще не читал, просто не осталось. Чтение я совмещал с изучением языков, поэтому предпочитал иностранную литературу или же английскую, но не оригинальное произведение, а его перевод. Так и вышло, что с "Грозовым перевалом", как и с остальными романами сестер Бронте, я познакомился в их итальянском издании. Поэтому сейчас, пробегая глазами по уже знакомым строкам, я все же видел их по-новому. И… неожиданно для себя увлекся.
Когда дошел до слов Хитклифа "Если бы Кэтрин захотела вернуться, я раздробил бы их большое зеркальное стекло на миллион осколков, попробуй они ее не выпустить!"¹, я невольно съежился и поднял взгляд от пожухшей от времени и затертой от частого перелистывания страницы. Я смотрел на Беллу, на ее подрагивающие во сне ресницы и подумал, что если бы она разлюбила меня и захотела уйти - к Джейку или в никуда, - я нашел бы в себе силы и не стал бы ей препятствовать. Но в тот же миг, когда она покинула бы меня навсегда, мое мертвое сердце разлетелось бы на тот же миллион осколков, о котором упоминает деревенский мальчишка.
Я никогда не понимал его безумной, нездоровой, лишающей рассудка и причиняющей страдания любви, но в эту минуту я готов был признать, что кое в чем мы с ним были схожи – я, как и он, не представлял своей жизни без любимой, не хотел бы прожить без нее ни дня. Ни часа.
- Se voglio vivere? Che vita sarà quando tu... oh, Dio! Piacerebbe a te vivere con la tua anima nella tomba?² – тихим шепотом процитировал я по памяти его слова, до которых сейчас еще не дошел. - Sii sempre con me, assumi qualsiasi forma, fammi impazzire! Solo non lasciarmi in questo abisso dove non riesco a trovarti! Oh Dio! Non ci sono parole per dirlo! Non posso vivere senza la mia vita! Non posso vivere senza la mia anima!³
Когда я читал роман в первый раз, много лет назад, он произвел на меня крайне гнетущее впечатление, мне пришлось заставить себя его дочитать, и больше никогда к нему не возвращался. Писал одинаковые эссе по литературе, выражая в них чужие мысли, чтобы избежать ненужной мне дискуссии с преподавателями, но мое мнение о книге и его главном персонаже оставалось неизменным. Я не испытывал к Хитклифу ничего, кроме презрительной неприязни. Я отказывался понимать его, понимать его болезненную привязанность к Кэти, понимать, почему он, твердя о том, что не сможет жить без любимой, еще живет и мучается следующие восемнадцать лет. Но теперь… теперь я поймал себя на том, что разделяю чувства Хитклифа, что сочувствую ему. И вдруг подумал, что их история была ненавязчиво похожа на нашу. Мою, Беллы и… Джейкоба. Словно в подтверждение моих слов я снова услышал протяжный волчий вой.
Резко мотнув головой, решительно отогнал от себя эту мысль прочь и продолжил читать. Но в тексте романа постоянно натыкался на фразы, убеждающие меня в том, что я был не так уж неправ.
"Если его выбор упал на вас, он будет самым несчастным человеком на земле. Когда вы станете госпожой Линтон, он потеряет и друга, и любимую, и все!"
"Я знаю, что ты его недолюбливал, но ради меня вы должны теперь стать друзьями".
"Прошу, скажи мне со всей откровенностью, будет ли Кэтрин сильно страдать, потеряв его? Боюсь, что будет, и этот страх удерживает меня".
В неконтролируемом приступе раздражения я захлопнул книжку. Автор словно задалась целью через своих героев показать мне, насколько важна для Беллы дружба с Джейкобом. Будто я и сам этого не знал. Лишь осознание того, что молодой оборотень играет в ее жизни не менее значимую роль, чем я сам, заставило меня примириться с их общением. Только уверенность, что, лишившись этой дружбы, Белла будет очень страдать, диктовала мне быть терпимым к его присутствию рядом с ней. Я уже запрещал ей видеться с ним, ограничивал ее свободу, следил за каждым ее шагом, даже запирал в многочисленных стенах особняка Калленов под неусыпным надзором моих сестер и мамы, но так ничего и не добился. Джейкоб не отставал от меня и сам совершил множество ошибок, позволяя себе в разговорах с Беллой нападать на меня и мою семью, или грубо высказываться о ее решении примкнуть к вампирской расе, или даже в сердцах желать ей смерти… Но и тогда она прощает его. Ничто не заставит ее отказаться от лучшего друга, ничто и никто. Ни я, ни Чарли, ни сам Джейк. Мне остается лишь принять это, иначе я могу ее потерять. Поставив ее перед выбором, я могу проиграть. Препятствуя их общению, я становлюсь для нее врагом.
Я все понимал, и все же мне невероятно сложно было это принять. Усмехнувшись, я с горечью констатировал, что в этом аспекте Хитклиф был лучше меня. В вопросе смирения и понимания того, что было наилучшим для той, которую он одержимо любил, он меня превосходил. Зная о добром отношении любимой к своему сопернику, который, к тому же, был ее мужем, а не просто другом, он нашел в себе силы признать право того быть рядом с ней. Я помнил его слова, коими он признавался Нелли, что не тронет своего врага, пока она нуждается в нем. Мне почему-то захотелось прочесть их на родном языке и, снова открыв книгу и найдя нужный мне диалог в тексте, я зачитал вслух:
- В этом видно различие между его любовью и моей: будь я на его месте, а он на моем, я, хоть сжигай меня самая лютая ненависть, никогда бы я не поднял на него руку. Никогда не изгнал бы я его из ее общества, пока ей хочется быть близ него. В тот час, когда он стал бы ей безразличен, я вырвал бы сердце из его груди и пил бы его кровь! Но до тех пор - если не веришь, ты не знаешь меня - до тех пор я дал бы разрезать себя на куски, но не тронул бы волоска на его голове!
Цитируя Хитклифа, я восхищался его силой духа, его самоотверженностью. А что я?.. А я со всей присущей мне страстью оттаскивал Беллу от Джейкоба, делая ее несчастной. На самом же деле своими действиями я обеими руками отталкивал ее от себя.
И если когда-нибудь она меня прогонит, это будет только моя вина. Я слишком давил на нее, пытался подчинить ее жизнь правилам, которые устанавливал сам. Я не имел на это права, и должен все изменить. Иначе все мои страхи сбудутся, и… и я погибну в тот же миг. Потому что только имея возможность видеть ее, слышать ее волшебный голос, вдыхать ее губительный запах, ощущать тепло ее тела, я могу существовать в этом мире.
Без нее мне нет жизни.
Без нее у меня нет будущего.
Без нее нет и меня.
В голове самопроизвольно воспроизвелись слова из итальянской версии книги, что я держал в своих руках: "Due sole parole esprimerebbero il mio futuro - morte e inferno - l'esistenza, quando io l'avessi perduta, sarebbe l'inferno"⁴.
И я буду в нем гореть.

Едва я подумал об этом, как по телу Беллы пробежала волна дрожи, словно она услышала мои мысли и ужаснулась им. Глухо простонав, она снова вздрогнула и невнятно пробормотала:
- Нож… Это нож…
Она заметалась на кровати и рефлекторно впилась пальцами в одеяло, что служило прослойкой между моим телом и ее, и негромко вскрикнула. Я понял, что эта ее реакция не на мои мысли, а на то, что она только что увидела во сне. Моей девочке снова привиделось что-то плохое. Выпустив книгу из рук, я легонько встряхнул ее, чтобы вырвать из лап дурного сна.
Это подействовало – через мгновение она распахнула глаза. Несколько секунд вглядывалась в темноту, после чего спрятала голову у меня на груди и глубоко вдохнула.
- Я разбудил тебя? – спросил я виновато, хотя именно этого и добивался, но мне не хотелось напоминать ей о кошмаре.
Быть может, так ей удастся о нем забыть. Я протянул руку, чтобы убрать волосы с ее лица и задел край книги, которая с глухим стуком упала на пол рядом с кроватью.
- Нет, - ответила она и облизнула пересохшие губы. – Мне приснился плохой сон.
Что ж, моя уловка не сработала. Я улыбнулся.
- Хочешь рассказать мне о нем? – спросил шепотом.
Она качнула головой. - Слишком устала. Может, утром, если вспомню.
- Утром, - кивнул я, соглашаясь.
- Что ты читал? – проявила она любопытство, глядя на меня сонными глазами.
Я почувствовал себя пойманным на месте преступлении, но не видел повода скрыть от нее правду.
- "Грозовой перевал".
Она непонимающе свела бровки. – Мне казалось, ты не любишь эту книгу.
- Ты оставила её, - равнодушно пожал я плечами, хотя вряд ли она могла это увидеть. - Кроме того… чем больше времени я провожу с тобой, тем больше начинаю понимать человеческие чувства. Оказывается, я симпатизирую Хитклифу, чего раньше за собой не замечал.
Она с сомнение вздохнула и закрыла глаза.
- Его любовь и преданность заслуживают уважения. Чего я, к сожалению, не могу сказать о себе.
Я не мог не сказать этого, хоть и знал, что последнюю фразу Белла уже не слышала – ее дыхание стало глубоким и ровным. Моя любимая вновь уснула. Я пожелал, чтобы на этот раз она спала без сновидений.

---

¹ здесь и далее перевод на русский Н.Вольпин
² Разве я могу жить? Какая это будет жизнь, когда тебя... О боже! Хотела бы ты жить, когда твоя душа в могиле? (итал)
³ Будь со мной всегда… прими какой угодно образ… Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души! (итал)
⁴ Два слова определили бы тогда все мое будущее - смерть и ад. Жить, потеряв ее, значит гореть в аду